Ай рабу ю

Они явились ко мне втроем. Возглавлял делегацию доктор технических наук, профессор Рауль Абрамович Лишайников. За ним маячили две незнакомые мне фигуры – одна побольше, другая поменьше.

– Знакомься, Вадичек, – сказал профессор. – Это Владлен Эдисонович Дупловский. Мой старый друг, которого я не видел шесть лет. Приехал к нам на конференцию. Прямиком из этой, как ее...

– Силикон Вэллей! – многозначительно произнес Владлен Эдисонович.

Моя ладонь утонула в его лапе. Он был одновременно тяжел и поджар. Так, наверное, выглядел бы дедушка Крылов, если бы решил на старости лет заняться физкультурой.

– А вот это – Гена Сучков. Из Зеленограда.

– Очень приятно, – сказал Гена Сучков, энергично потряс мою руку и поправил очки. Он не был ни поджар, ни тяжел. Он был легок и тощ. Он напоминал юного Пушкина, перезанимавшегося в своем лицее.

– А дело у нас такое, – сказал Рауль Абрамович. – Надо позвонить в баню и договориться, что мы к ним придем.

– Зачем договариваться? – не понял я. – Идите сразу, да и всё.

– Объясняю. Это баня не простая. Она по блату. Нас туда пустят бесплатно, надо только сказать, что мы от мистера Судзуки.

– Кто такой?

– Не помню. Вчера был банкет, пришел какой-то мистер Судзуки. Мы с ним выпили, разговорились. Короче, там есть баня, которой заведует его лучший друг. Вот телефон. Только он сказал, что разговаривать надо очень вежливо.

– Ха! – сказал я. – «Очень вежливо»... Да вы понимаете, что это такое – разговаривать по-японски очень вежливо? По-марсиански легче разговаривать, чем по-японски очень вежливо...

– Я понимаю. Он тоже так сказал. Он даже написал на отдельной бумажке все слова, которые надо в телефон говорить. Но ты сам понимаешь: банкет, спиртное, тыры-пыры... В общем, потерял я эту бумажку. Вся надежда теперь на тебя.

– Ну-ну...

– А в чем, собственно, трудность? – поинтересовался Владлен Эдисонович. – Неужели это настолько серьезный бит оф проблем?

– Видите ли, – сказал я, – это трудность субъективного толка. Мне крайне редко приходится разговаривать очень вежливо. В повседневной жизни это не так необходимо, поэтому практики почти нет. А практика нужна, поскольку очень уж все сложно. Понимаете, в учтивой речи следует изо всех сил принижать себя и всё, относящееся к себе. А собеседника и всё, относящееся к нему, надо изо всех сил возвышать. Требование логичное – но беда в том, что все эти принижения и возвышения осуществляются сугубо грамматическими средствами. Существуют такие специальные глагольные формы – отдельно для себя и для собеседника. Сами по себе они ничего не значат, поэтому в разговоре их легко перепутать. Возвысить себя и принизить собеседника. А это не дай бог. Это оскорбление. Иностранцам вообще не рекомендуют говорить очень вежливо – от греха подальше.

– Вадичек! – сказал Рауль Абрамович. – Это все очень интересно. Но нам не надо про глагольные формы. Нам надо в баню. Я понимаю, это сложнее, чем с девушками любезничать – но ведь и практика будет, не так ли?

– Хорошо, давайте телефон.

– Вот. Я тебе его даже сам наберу. Короче: мы все, сколько нас тут есть, хотим пойти к ним в баню. Сегодня днем, часа в четыре.

Раздался длинный гудок, и вслед за ним мужской голос:

– Моси-моси!

– Здравствуйте, – сказал я.

– Здравствуйте, – ответил голос.

Я сжал трубку и мобилизовался.

– Вас беспокоит негодный сотрудник университета.

– Хай! – сказала трубка. «Хай», мы вас поняли, продолжайте.

– Меня зовут Лишайников.

– Хай!

– Я негодный друг господина Судзуки.

– Хай!

– Мне кажется, что я хотел бы посетить вашу достойную баню. С моими негодными друзьями.

– Хай! – сказала трубка. – А сколько достойных господ соизволит посетить нашу негодную баню?

– Вашу достойную баню, – сказал я, – соизволит посетить три негодных человека.

– Вадичек! – вмешался Рауль Абрамович. – Ты почему три пальца отогнул? Нас четверо!

– Минуточку! – я зажал трубку ладонью. – А кто четвертый?

– Ты, конечно!

– Почему я? Я не собирался...

– А как без тебя? Вдруг они будут что-нибудь говорить?

– Простите пожалуйста, – сказал я в трубку. – У меня нет слов, чтобы передать, как мне неловко – но тут у нас появился еще один негодный человек. И он тоже хочет в вашу негодную баню.

Через секунду я осознал, какую страшную вещь вымолвил.

– Ой! – спина у меня похолодела. – Я перепутал! Я имел в виду: «достойную баню». Наш негодный человек хочет к вам в достойную баню!..

Трубка молчала.

– Накрылось! – шепнул я профессору. – С грамматикой облажался, теперь ничего не выйдет. Зачем вы меня перебили?

Рауль Абрамович виновато разводил руками.

– Моси-моси! – сказала вдруг трубка.

– Моси-моси! – отозвался я.

– Значит, пожалует четыре достойных гостя?

– Совершенно верно.

– А когда это произойдет?

– Сегодня в четыре часа.

– Понятно. Будем с нетерпением ждать.

– Спасибо. Мы пожалуем.

– Всего доброго.

– До свиданья.

Я уронил трубку и рухнул в кресло.

– Все нормально. Они нас ждут.

Ученые профессора тряслись от смеха.

– Что случилось? – спросил я.

– Ничего, ничего, – сказал Владлен Эдисонович. – Это очень кул, что вы спикаете по-джапанизски. Просто было забавно наблюдать, как вы все время кланяетесь. Ведь по телефону этого не видно...

– Привычка, – хмуро сказал я, вытирая со лба капельки пота.

* * *

За окнами автомобиля проплывали заснеженные поля. Город остался далеко позади.

– Слушай, Ралька, мы правильно драйваем? – спросил Владлен Эдисонович.

– Абсолютно, – кивнул Рауль Абрамович. – Дорогу я помню и без бумажки. Скоро будет заправка, потом мост, а за мостом указатель.

– Ну-ну... А что это вообще, куда мы драйваем, – сауна?

– Сауна там тоже есть. Если мистер Судзуки не наврал. Но это не главное. Главное, что это онсэн и что там есть ротэмбуро. Горячий источник с открытой ванной.

– Я очень эксайтид, – произнес Владлен Эдисонович. – Я еще ни разу не был в этом... как ты сказал. А еще говорит, не знает японского...

– Совершенно не знаю, – подтвердил профессор. – Знаю только три слова: онсэн, ротэмбуро и каки. «Каки» значит «хурма». Приезжай к нам осенью и увидишь: вот на этих деревьях вдоль дороги будут висеть каки.

– Каки, – повторил Владлен Эдисонович. – Это, наверное, найс вью...

Гена Сучков поправил очки на носу.

– Вот заправка! – Профессор притормозил. – А вон мост! И указатель... Вадичек, это на баню указатель?

– Там три указателя, – сказал я, приглядевшись. – И все на бани.

– Что, все на разные? Как называются?

– «Ютопия», «Ю Ноу» и «Ай Рабу Ю».

– Ничего себе... Что ж он молчал, что их тут столько?

– А которая наша?

– Если б я помнил. Придется все три проверять.

Мы свернули на узкий проселок. Развесистые сосны с обеих сторон тянули к нам белые лапы.

– А почему у них бани по-английски называются? – спросил Гена Сучков.

– Это не совсем по-английски, – сказал я. – Это игра слов. «Горячая вода» по-японски – «ю». Если употребить соответствующий иероглиф, то «Ай рабу ю» будет означать «Я люблю горячую воду». Билингва.

– Куда это указатель, Вадичек?

– Как раз туда. В это самое «Ай Рабу Ю». Направо и еще триста метров.

Через триста метров дорога уперлась в берег озера. Здесь была гравийная стоянка, и неподалеку двухэтажное здание бани. Мы вылезли из машины.

– Ба! – воскликнул Владлен Эдисонович. – Глядите! Рашн!

Из озера в метре от берега торчал столб с прибитым к нему жестяным щитом. На щите красовалась надпись:

Дата добавления: 2015-07-25