Читайте также:
|
Айсман включил магнитофон. Он неторопливо курил, внимательно вслушиваясь в чуть глуховатый голос Штирлица.
«– Скажите, вам было страшно эти два месяца, проведенные в нашей тюрьме?
– Мне было страшно все эти одиннадцать лет.
– Демагогия. Я спрашиваю: вам было страшно в тюрьме?
– Разумеется.
– Разумеется. Вам бы не хотелось попасть сюда еще раз, если предположить чудо? Если мы вас выпустим?
– Нет. Мне вообще не хотелось бы иметь с вами дела.
– Прекрасно. Но если я поставлю условием вашего освобождения сохранение со мной добрых отношений?
– Чисто человеческие добрые отношения с вами для меня будут просто естественным проявлением моего отношения к людям. В той степени, в какой вы будете приходить ко мне как человек, а не как функционер национал-социалистской партии, вы и будете для меня человеком.
– Но я буду приходить к вам как человек, который спас вам жизнь.
– Вы хотите помочь мне по внутреннему свободному влечению или строите какой-то расчет?
– Я строю на вас расчет.
– В таком случае я должен убедиться, что цель, которую вы преследуете, добрая.
– Считайте, что мои цели избыточно честны.
– Что вы будете просить меня сделать?
– У меня есть приятели – люди науки, партийные функционеры, военные, журналисты – словом, личности. Мне было бы занятно, если бы вы, когда мне удастся, конечно, уговорить начальство освободить вас, побеседовали с этими людьми. Я не буду у вас просить отчета об этих беседах. Я, правда, не отвечаю за то, что не будут поставлены диктофоны в соседней комнате, но вы можете пойти в лес, поговорить там. Мне просто будет интересно потом спросить ваше мнение о той степени зла или той мере добра, которые определяют этих людей. Такую дружескую услугу вы смогли бы оказать?
– Допустим… Но у меня уже возникает масса вопросов о том, почему я слышу такого рода предложение.
– А вы спрашивайте.
– Либо вы чересчур доверяетесь мне и просите у меня поддержки в том, в чем не можете просить поддержки ни у кого, либо вы меня провоцируете. Если вы меня провоцируете, то наш разговор пойдет по кругу.
– То есть?
– То есть мы опять не найдем общего языка. Вы останетесь функционером, а я – человеком, который выбирает посильный путь, чтобы не стать функционером.
– Что вас убедит в том, что я вас не провоцирую?
– Только взгляд в глаза.
– Будем считать, что мы с вами обменялись верительными грамотами».
– Поднимите мне справку о поведении пастора в тюрьме, – попросил Айсман, кончив прослушивать пленку. – Все о его манере поведения, о контактах, разговоры с другими заключенными… Словом, максимум подробностей.
…Ответ, который ему приготовили через час, оказался в высшей мере неожиданным. Оказывается, в январе 1945 года пастор Шлаг был из тюрьмы освобожден. Из дела нельзя было понять, дал ли он согласие работать на СД или его освобождение явилось следствием каких-то иных, непонятных причин. Была только директива Шелленберга выпустить Шлага под наблюдение Штирлица. И все.
Еще через полчаса ему принесли последний документ: с Шлагом после освобождения работал специальный агент VI управления Клаус.
– Где его материалы? – спросил Айсман.
– Он был на прямой связи с штандартенфюрером Штирлицем.
– Что, записей не осталось?
– Нет, – ответили ему из картотеки, – записи в интересах операции не велись…
– Найдите мне этого агента, – попросил Айсман. – Но так, чтобы об этом знали только три человека: вы, я и он…
Дата добавления: 2015-07-25; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ | | | Часов 01 минута) |