Глава 26. «Я пойду к тебе, любовь моя

«Я пойду к тебе, любовь моя. Я должна пойти к тебе… Мне страшно. Ты — мужчина. Ты твердо стоишь на земле. Твой сон глубок и безмятежен. А я ведь всего лишь женщина.., и как женщина.., умею читать знаки судьбы… Но то, что я вижу, ужасно! Я не могу больше спать».

Несмотря на вновь воцарившийся мир, несмотря на песни матросов, которые, чтобы понравиться своим будущим невестам, напевали:

Десять девушек стояли на лугу, Ждали своих суженых, свою судьбу. Дина и Клодина, Шина и Мартина, несмотря на разрядку, наступившую после тревожного напряжения последних дней, которую ощутили все жители Голдсборо, Анжелику не покидало чувство тревоги.

Стоял июль, земля казалась раскаленной, воздух обжигающим. Все вокруг кипело от смешения красок и оглушительных звуков. Ослепительно светило солнце, пронзительно стрекотали цикады, гулко жужжали пчелы, горячий воздух был напоен ароматом цветов, смолы, перегретого сока растений. Высокие свечи розовых, голубых и белых лупинусов, сплетаясь в густые снопы, соперничали с ослепительной красотой вьющихся золотистых лоз, словно отлитых из сверкающего металла. У домов пышно цвели розы и дикий шиповник. Все берега, вплоть до самого океана, были покрыты нежными маками.

Белоснежные морские птицы парили в голубом, с розовым оттенком, небе.

Розовой была и бухта. Как распустившийся цветок. Как обнаженная, готовая отдаться, плоть…

Ах, Катрин и Катеринет, Ах, красавица Сюзон, Герцогиня Монбазон, И, конечно, дю М-е-н…

И только одной Анжелике вся эта искрящаяся красота дня с его негой и вечернее небо с лиловыми тучами, окаймленными огненной бахромой, казались ядовитыми.

На следующий день после отплытия кораблей, после еще одной бессонной ночи, Анжелика решила достать себе оружие. Свои пистолеты она потеряла во время отражения атаки на английскую деревню.

Жан Ле Куеннек, молодой бретонец, у которого был ключ от рабочего кабинета графа де Пейрака, проводил ее в форт и открыл дверь. Бретонца она встретила около оружейного склада, и он рассказал ей, что «Голдсборо» доставил в порт большое количество разнообразных пистолетов, аркебуз и мушкетов, и граф отобрал для себя самые лучшие, последних моделей, чтобы потом, на досуге, рассмотреть их получше.

Войдя в кабинет, он достал из большого сундука то оружие, о котором говорил, и разложил его на столе, заваленном гусиными перьями и заставленном чернильницами. Чтобы было посветлее, он открыл узкое окно. В небольшой, тесной комнате стоял присущий только Жоффрею аромат. Смесь запаха табака и сандалового дерева, которым была пропитана вся одежда графа. Аромат слабый, но весьма ощутимый, не претендующий на оригинальность с целью понравиться, но соответствующий как раз такой особе, как граф.

— Когда вы увидите господина графа, предупредите его о моей просьбе, пожалуйста, — попросила Анжелика хранителя оружия. — Мне не удалось отыскать его сегодня утром.

Ответит ли он на взывающий к нему голос о помощи, скрытый под обычными словами, но идущий от трепетного сердца? Придет ли он?

Она склонилась над столом и стала рассматривать разложенное перед ней оружие, сияющее новизной и прекрасной отделкой. Это занятие отвлекло ее от беспокойных мыслей. Она заметила, что в некоторых английских пистолетах были интересные усовершенствования. Огнестрельное оружие в разных странах делалось по-разному. В лежавших перед ней английских пистолетах по-особому был устроен замок, он был упрощен, что, конечно, могло привести к самопроизвольному выстрелу, но опасность эту устранял специальный крючок, приделанный к курку. Знатоки называют такое устройство «собакой».

Несмотря на все эти усовершенствования в английском оружии, Анжелика все же отдавала предпочтение привычным ей французским пистолетам. Ее внимание привлек длинноствольный пистолет, изготовленный где-то на севере Европы. Ей особенно понравилась в нем элегантная, украшенная слоновой костью и янтарем, рукоятка. Сама система, позволяющая производить выстрел, была довольно примитивной, но преимущество такого пистолета состояло в том, что его можно было заряжать любым валяющимся на земле кремнем, тогда как устройство других пистолетов требовало применения точно обработанного и калиброванного камня. А это было большим неудобством в такой полудикой стране.

Она внимательно, со всех сторон, рассматривала заинтересовавшее ее оружие с необычным устройством, как вдруг почувствовала, что за спиной у нее стоит Жоффрей де Пейрак.

— Я пришла подобрать себе оружие, — проговорила она, повернув голову в его сторону. — Свои пистолеты я потеряла там, в Невееванике.

Под его пристальным взглядом она снова, в который раз, почувствовала слабость, смущение и тайную радость.

Со спины он не сразу узнал ее. Хотя Жан и предупредил, что в его рабочем кабинете находится мадам де Пейрак.

Платье из фиолетовой тафты, ниспадающее красивыми складками, волосы цвета чистого золота, уложенные в шиньон, делали ее неузнаваемой. Он мог бы принять ее за благородную иностранку, даму из высшего света, прибывшую.., но откуда? Ведь сколько народу прибывает в Голдсборо в это время! Можно было ожидать кого угодно!..

Впечатление мимолетное, но яркое! Когда же он увидел, с какой ловкостью и умением обращается эта «иностранка» с оружием, он сразу же догадался, что это была ОНА. Только одна женщина в мире могла с такой непринужденностью держать в руках пистолет: Анжелика.

И только у одной женщины в мире могли быть такие прекрасные плечи.

Он подошел к ней.

— Подобрали что-нибудь подходящее для себя? — спросил он нарочито безразличным тоном, показавшимся ей ледяным.

— По правде говоря, я в нерешительности, — ответила Анжелика, стараясь успокоиться. — Одни пистолеты мне кажутся очень хорошо приспособленными для стрельбы, но неудобными. Другие элегантны, но у них есть весьма опасные недостатки.

— Вы слишком уж придирчивы. На всех этих пистолетах стоят клейма лучших оружейников Европы. Тюрен из Парижа, Абрахам Хилл из Англии. А вот этот, из слоновой кости, сделан Майстрихтом в Голландии. Узнаете эту вырезанную на рукоятке голову воина?

— Конечно, он очень красив.

— Но вам не нравится.

— Я привыкла к моим старым французским пистолетам со знакомыми мне деталями, с их винтами, кремнями, которые всегда можно положить себе в карман; правда и потерять их недолго. Но они позволяют прибегать к любым хитростям.

Ей показалось, что они, обмениваясь репликами, разыгрывают какую-то театральную пьесу. И оба не очень-то вникают в смысл произносимых слов, хотя и стараются понять их.

Граф де Пейрак, видимо, слегка колебался, но потом круто повернулся и подошел к сундуку с оружием. Открыл его, вынул оттуда инкрустированную шкатулку красного дерева, снова вернулся к столу и поставил ее перед Анжеликой.

— Вот что я поручил Эриксону привезти специально для вас из Европы, — коротко произнес он.

В самом центре, на крышке шкатулки, красовалась золотая буква «А» в изящном медальоне из цветов, сплетенных из эмали с перламутром. По обеим сторонам буквы располагались букеты таких же цветов, выполненных с необыкновенным искусством. Можно было рассмотреть малейшие детали каждого цветка, каждого пестика из серебра и филигранного золота, прожилки каждого листочка из зеленой эмали.

Анжелика нажала на замок, и шкатулка открылась. Она увидела в бархатном, тоже зеленого цвета футляре два пистолета и все относящиеся к ним принадлежности: пороховницу, щипцы, коробочку с пистонами, формочку для отливки пуль.

Все это было изготовлено из самых лучших материалов и носило на себе все ту же печать элегантности, изящества и красоты.

Каждая деталь, выполненная с особой старательностью, свидетельствовала о том, что оружейник, кузнец, гравер, работавшие над этими прекрасными военными изделиями, были заняты одной только мыслью: как бы удовлетворить и восхитить ту, которая будет держать их в руке. Ее, Анжелику, женщину, живущую на краю света.

Без всякого сомнения, они получили специальные указания, располагали чертежами, очень точными рисунками, выполненными самим графом де Пейраком, рисунками, пересекшими океан для того, чтобы попасть в мастерские Севильи или Саламанки, на улицу Риволи или в Мадрид. И поскольку все эти рекомендации сопровождались увесистым кожаным кошельком с дублонами, то исполнители постарались и приложили все свое умение, чтобы выполнить столь необычный заказ: пистолеты для женской руки.

Анжелика сразу же поняла, что это оружие было задумано, вычерчено и сделано специально для нее.

«Какой великолепный подарок он мне приготовил, — подумала Анжелика, — и с какой любовью он задуман.., с любовью! И он хотел преподнести его мне этой весной в Голдсборо!..»

Когда она доставала из футляра эти потрясающей красоты пистолеты, ее руки дрожали.

Пистолеты были сделаны не только для того, чтобы с максимальной быстротой стрелять и защищаться, испытывая при этом минимум неудобства, — не так-то легко зарядить огнестрельное оружие нежными пальчиками, — но чтобы они еще и отвечали ее личному вкусу.

Как не прийти в восторг от блестящих рукояток пистолетов, вырезанных из дерева цвета красного янтаря и украшенных инкрустированными букетами цветов?

Длинные стволы пистолетов из испанской стали, материала крайне редкого, были покрыты специальным составом голубого цвета для того, чтобы металл не блестел на солнце, выдавая, в случае засады, стрелка. Для точности стрельбы в стволах имелась нарезка.

«Как он хорошо знает, что я люблю, и что может мне понравиться!»

Эта пара пистолетов была просто чудом. Соединение всех деталей пистолета, сделанных по чертежам графа, в единое целое, во многом отличало такой пистолет от обычного и облегчало обращение с ним. Внутри, спрятанная между двумя причудливыми украшениями из серебра, была натянута мощная пружина, специально сделанное по руке Анжелики кольцо позволяло безо всякого труда взводить курок. Кроме того, для этих пистолетов не требовались ни отвертка, ни другие необходимые инструменты, которые, как заметила Анжелика, всегда имеют прискорбное свойство теряться.

Все это было сделано с точностью часового механизма, имелся и специальный магазин, который мало кто из умельцев взял бы на себя смелость изготовить еще раз. Он позволял производить несколько выстрелов подряд, не перезаряжая пистолет.

Любуясь драгоценным подарком, Анжелика вспомнила своего мужа таким, каким она его застала однажды прошлой осенью, перед отплытием корабля, когда он, склонившись над какими-то бумагами и стараясь скрыть их от нее, что-то быстро и решительно вычерчивал. Его перо бегало по листу бумаги, вырисовывая какие-то чертежи с расчетами из тысячи цифр, — расчетами вот этого чуда.

Граф, видимо, долго выбирал материал. Будет ли это простой металл, медь, серебро или слоновая кость?… Остановился он на дереве, так как оно легче металла и трескается меньше, чем слоновая кость. Форма рукоятки, ее изгиб в стиле турецкого пистолета были задуманы так, чтобы держать его в руке было удобно и легко.

Анжелика понимала, что граф подарил ей необыкновенное оружие особой конструкции и совершенно новой системы.

Для инкрустаций и разных украшений он выбрал любимые ею цветы.

Волнение сжимало ей горло. Ее мучил вопрос: «Почему он преподнес свой подарок сегодня, этим утром?» Было ли это знаком примирения? Хотел ли он дать ей понять, что остракизму, которому он подвергал ее все это время, приходит конец?..

Стоя у окна, Жоффрей, стараясь не показать, что не сводит с нее глаз, жадно следил за ходом мыслей, отражавшимся на ее лице.

Когда Анжелика открыла шкатулку, румянец показался на ее слишком бледных щеках, и чувство восхищения сразу же зажглось в ее глазах. Он не мог отказать себе в удовольствии доставить ей такую радость, увидеть ее, хотя бы на миг, счастливой благодаря ему.

Она то и дело закусывала нижнюю губу, и он видел, как трепещут ее длинные ресницы.

Наконец она взглянула на него своими чудными глазами и тихо промолвила:

— Как мне благодарить вас, месье?

Он вздрогнул. Эта фраза сразу же напомнила ему тот день в Тулузе, в те далекие времена, когда он впервые подарил Анжелике колье из изумрудов. Может быть, и она вспомнила о том же самом?

Он сухо и почти надменно ответил:

— Не знаю, заметили ли вы, что это особый пистолет наподобие испанских. Внешняя его пружина позволяет производить очень мощный выстрел. Специальный валик предохраняет руку.

— Я вижу.

На этом валике была изображена то ли саламандра, то ли длиннохвостая ящерица. Язык ее, из филигранною золота, тянулся к цветку мака из красной эмали, который украшал рукоятку пистолета. Скорее всего, это была саламандра, так как все тело этого микроскопического животного из слоновой кости было испещрено точечками из черного стекла. Металлический замок был рельефно украшен цветами боярышника тончайшей работы. «Собака», с ее злобной пастью из золоченого стекла, вырезанная мастером с таким же искусством и такой же тщательностью, сверкала живым светом. Но под этой красотой и утонченностью скрывалась безжалостная мощь хорошо отлаженного механизма.

Пока Анжелика легкими прикосновениями пальцев пробегала по всем частям оружия и с такой же феерической ловкостью, с какой умела делать любую самую неожиданную работу, приводила в движение различные его детали, граф, в свою очередь, не переставал изучать ее красоту, любуясь каждой мелочью. Его поражал контраст между нежной женственностью Анжелики и резкостью ее жестов, свойственной скорее амазонке. У него замирало сердце.

Он видел, как светится ее перламутровая кожа, оттененная глубоким вырезом платья, и чувствовал теплоту и нежность скрытого под ним всегда загадочного тела.

Молочная белизна этой нежной, гладкой женской плоти, хрупкой, как цветок, была для него знаком ее слабости и уязвимости.

Несмотря на свою воинственную внешность, Анжелика была на самом деле женщиной нежной, с нежный телом и нежной грудью.

«Она носила под своим сердцем моих детей, — подумал граф, — моих единственных сыновей. И никогда я не хотел иметь других детей от других женщин».

Неизъяснимое очарование, исходящее от этой женщины, околдовывало его, опьяняло, сковывало все внутри. Его переполняло желание обнять ее тонкую талию, ощутить теплоту ее тела, скрытого под платьем цвета переливающегося аметиста. Слишком долго его руки не держали ее в объятиях.

Он подошел к Анжелике и, показывая на пистолет, проговорил хрипловатым голосом:

— Зарядите его! Взведите курок!

— Не знаю, смогу ли я? Я ведь не знакома с этим новым для меня оружием.

Жоффрей взял у нее пистолет, ловко зарядил его, взвел курок. Она следила за каждым движением его смуглых рук, снедаемая одним желанием: наклониться и поцеловать эти руки.

Он отдал ей заряженный пистолет.

— Ну вот!

И, ехидно улыбнувшись, добавил:

— Теперь вам представляется полная возможность убить меня, легко избавиться от неудобного для вас мужа.

Анжелика смертельно побледнела. Ей показалось, что дыхание ее вот-вот остановится. Она с трудом нашла в себе силы положить дрожащей рукой пистолет обратно в шкатулку.

— Как вы можете произносить такие глупые слова, — вымолвила она. — Ваша жестокость беспредельна!

— И жертвой этой жестокости являетесь, конечно же, вы, — ответил граф.,

— В данный момент, да… Вы прекрасно знаете, что разговаривая со мной в таком тоне, вы причиняете мне невыносимую боль.

— И, конечно же, незаслуженную?

— Да.., нет.., да, незаслуженную, вы даже не можете представить себе, насколько незаслуженную.., и несоизмеримую с тем оскорблением, которое, по вашему мнению, я вам нанесла.., и вы это прекрасно знаете сами… Но вы горды до безумия.

— А ваши самоуверенность и цинизм выходят за рамки вообразимого.

И опять, как в тот вечер, его охватило желание наброситься на нее, прибить, придушить и в тоже время почувствовать дурманящий аромат ее кожи, ощутить исходящее от нее тепло, раствориться в сиянии ее зеленых глаз, пылающих гневом и любовью, отчаяньем и нежностью.

Боясь поддаться искушению, граф заспешил к выходу.

— Жоффрей, — закричала она, — неужели мы попадемся в ловушку?

— Какую ловушку?

— Ту, которую приготовили нам наши враги!

— Какие враги?

— Да те, которые решили нас разлучить, поссорить, чтобы легче было нас уничтожить. И это уже случилось. Я не знаю, как, почему все так сложилось, когда все это началось, и как им удалось заманить нас, но я твердо знаю одно: они добились своего. Случилось то, чего они так хотели: МЫ РАЗЛУЧЕНЫ.

Она стремительно бросилась к нему, положила руку ему на грудь, там, где бьется сердце.

— Любовь моя, неужели мы позволим им одержать над нами такую быструю победу?

Граф де Пейрак резко отстранил ее от себя, боясь снова поддаться ей.

— Но это уже слишком, — проговорил он. — Вы сами ведете себя безрассудно, а потом обвиняете меня в отсутствии логики в моем поведении. Какая бредовая идея пришла вам в голову там, в Хоусноке, когда вы отправились в английскую деревню?

— Да не вы ли же сами повелели мне отправиться туда?

— Да никогда в жизни я не сделал бы этого!

— Но КТО же тогда?

Де Пейрак пристально, не говоря ни слова, посмотрел на Анжелику. Ужасное предчувствие закралось в его душу.

Несмотря на свой поразительный ум, он не замечал многого из того, что происходило вокруг него. Мужчины, как известно, познают мир разумом. А женщины руководствуются инстинктом, и движут ими космические силы.

Мужчины похожи на диких зверей с их неожиданными прыжками. То они остаются неподвижными, без всякого желания действовать, словно находясь в спячке, то вдруг срываются с места, словно озаренные какой-то идеей, и сразу же, как бы отодвигая границы горизонта, обозревают все, что происходит вокруг них.

В таком именно положении оказался и де Пейрак, когда голос Анжелики начал пробуждать в нем страстные порывы. Он совсем в другом свете увидел то, что его окружало, все приобрело совсем другое значение, другой ракурс. Да, действительно, им угрожала серьезная опасность. Однако его мужская логика не позволяла ему поддаваться тайным предчувствиям.

Но Анжелика не ошибалась. Она обладала, в большей степени чем он, мистическим чувством. И он знал, что С ЭТИМ НАДО СЧИТАТЬСЯ.

В душе де Пейрака происходила борьба.

— Вздор все эти ваши предчувствия, — проворчал он. — Женщинам, изменяющим своим мужьям, ничего не остается делать, как ссылаться на злые умыслы дьявола. Может быть, мадам, это ваши враги или просто случай завел в залив Каско вашего любовника, готового открыть вам свои объятия?

— Я не знаю. Но, как говорил отец де Вернон, когда дьявольские силы начинают свою игру, то случай всегда оказывается на стороне тех, кто желает зла людям, то-есть на стороне лукавого, на стороне того, кто несет с собой разрушение и несчастье.

— Что еще за отец де Верной?

— Иезуит, который отвез меня на своей лодке из Макуа в Пентагует.

На сей раз Жоффрей де Пейрак был сражен.

— Вы что, попали в руки французских иезуитов? — закричал он изменившимся голосом.

— Да! В Брансуик-Фолсе меня чуть не увезли как пленницу в Квебек.

— Расскажите мне, как все это случалось.

Пока она вкратце рассказывала о своих приключениях после отъезда из Хоуснока, он мысленно представил себе Уттаке, великого вождя ирокезов, вспомнил, как тот говорил ему:

«Ты владеешь сокровищем! У тебя постараются похитить его»… Не ясно ли было, что именно через Анжелику ему будет нанесен удар?

Она сказала правду. Враги бродили совсем рядом, вокруг них, гораздо более хитрые, изворотливые и наглые, чем злые духи.

Он в этом нисколько не сомневался. Ведь у него в кармане камзола лежало анонимное письмо, переданное ему неизвестным матросом в тот самый вечер, когда происходило сражение на корабле «Сердце Марии», простой кусок пергамента, и на нем были нацарапаны такие слова:

«Ваша супруга находится на островке Старого Корабля вместе с Золотой Бородой. Чтобы они вас не заметили, подойдите к берегу с севера. И вам удастся увидеть их в объятиях друг друга».

Конечно же, все это происки злых духов. Но кто же тогда, спрятавшись где-то здесь, на островах, мог взяться за перо и послать ему этот гнусный донос?

Он глубоко вздохнул. В его глазах все события вдруг стали меняться, выстраиваться в другом порядке. И в этой неразберихе неверность Анжелики уже не казалась ему такой преднамеренной. Она, похоже, попала в сети заговора, и этому помог случай. Ее женственность сослужи па ей плохую услугу. Но и в этой слабости ему удалось разглядеть ее необыкновенное мужество.

Он вспомнил ту ночь на острове, когда, наблюдая издалека за всеми жестами Колена и Анжелики, он почувствовал, как упорно боролись они с искушением.

Конечно же, ему была крайне неприятна мысль о том, что Анжелика может соблазниться каким-либо другим мужчиной, кроме него. Но такие мысли, следовало признать, подходят скорее неразумному юнцу.

Фактом же оставалась ее преданность, которую она доказала еще раз той ночью. А о том, что произошло на корабле «Сердце Марии», он просто не желал знать, хотя в словах Колена Патюреля и сквозил какой-то намек.

Иногда ему казалось, что он охотнее простил бы Анжелике любые объятия, чем один страстный поцелуй. Ведь он хорошо знал, какой она бывает в порывах сладострастия. Поцелуй, больше чем темные глубины плоти, умел заставить ее отдать всю себя, все свое существо. Такой уж она была, его непредсказуемая богиня! Она охотнее отдавала свое тело, чем свои губы, и он готов был держать пари, что с «другими» все было именно так, а не иначе.

И ему хотелось убедить себя, что она испытывала истинное наслаждение только от его губ. Наверное, это было мальчишеством с его стороны. Вот до чего довела его эта женщина, его, мужчину, который, хотя и отводил женщинам определенное место в своей жизни, но никогда не позволял им полностью завладеть собой.

Впрочем, сейчас не это было самое главное.

Гораздо важнее было подумать, через какие же опасности она прошла, и какие ловушки ей расставляли. Нужно было во всем разобраться.

Граф де Пейрак, не переставая, ходил взад и вперед перед Анжеликой и бросал на нее взгляды, которые то смягчались, то снова мрачнели.

— Как вы думаете, почему, из каких соображений» отец де Верной отпустил вас на волю? — спросил он.

— По правде сказать, я не знаю. Может быть, он за три дня нашего плавания убедился в том, что я вовсе не тот демон Акадии, которого они все себе вообразили?

— А Мопертюи? А его сын? Где они?

— Я думаю, их силой увезли в Канаду. Тут графа буквально взорвало.

— Ну все, на сей раз война! — воскликнул он. — Хватит с нас их козней! Я отправляю свои корабли в Квебек!

— Нет, не делайте этого. Мы потеряем там все наши силы. И меня больше, чем когда-либо, начнут обвинять в том, что я всем несу несчастье. Но нам не надо разлучаться. Не дадим им одолеть себя мучениями и разлукой… Жоффрей, любовь моя, вы же знаете, что вы для меня все… Не отталкивайте меня, иначе я умру от горя. Отныне, с сегодняшнего дня, я без вас ничто! Ничто!

Она протянула к нему руки словно растерянный ребенок.

Граф крепко сжал ее в своих объятиях, так крепко, что она, казалось, вот-вот переломится пополам. Нет, он, конечно, не простил ее окончательно. Но ему совсем не хотелось, чтобы у него отняли ее. Не хотелось, чтобы ей угрожали, чтобы кто-то покушался на ее жизнь. На ее драгоценную и незаменимую жизнь.

Его объятия становились все крепче, и Анжелика вся трепетала от нахлынувшей на нее радости. Ее нежная щека прижималась к его жесткой щеке, и ей показалось, что само солнце спустилось прямо на них.

— Чудо! Чудо! — донесся издалека чей-то голос. — Чудо!

Голоса становились все слышнее.

— Чудо! Чудо! Монсеньор, где вы? Идите скорее сюда! Истинное чудо!

Это Жан Ле Куеннек кричал во дворе, под окном.

Граф разжал объятия, отстранил от себя Анжелику, словно сожалея, что поддался импульсивному желанию, но тут же еще раз прижал ее к себе.

Потом он подошел к окну.

— Что происходит?

— Настоящее чудо, монсеньор! Благодетельница… Благородная дама, под чьей опекой находились «королевские невесты». Ведь думали, что она утонула… Так нет же, ничего подобного! Рыбаки с судна из Сен-Мале подобрали ее на островке в заливе вместе с секретарем, одним матросом и ребенком, которого ей удалось спасти. Они все в лодке плывут сюда… Вон они, уже входят в порт.

Дата добавления: 2015-07-19