Вознесенский в истории и моей жизни

07 июня 2010

Уходят последние поэты из тех, чьи имена, стихи и даже лица действительно знали современники, а не только «жена литературоведа, сама литературовед» (Б. Ахмадуллина). Для меня, читающего ребенка совслужащих из «бездны ИТР» (О. Мандельштам), вступившего в сознательную жизнь в середине семидесятых, отношение к Вознесенскому эволюционировало чисто по Гегелю — тезис-антитезис, отрицание отрицания и т. д.

В четырнадцать лет, уже ушибленный ранним Маяковским, я был потрясен, что в угрюмом брежневском СССР есть реальный продолжатель этой поэтической линии. Книжку «Дубовый лист виолончельный» «таскал за собою и знал на зубок» (Б. Пастернак, цитирую по памяти). Скольких девушек достал я тогда чтением «Гойи» и «Мастеров» — смешно вспомнить.

Однако годы шли. Нарастало раздражение окружающей действительностью, «развитым социализмом» вообще и его неотъемлемой частью в лице А. А. Вознесенского в частности. Ишь ты, шляется по Америкам, стриптизы там смотрит, а заскочив проездом в Москву, доверительно сообщает в стихах нам, которым дальше Храпуново в жизни не побывать, что у них там «в глазах тоска такая, как у птиц». Да не у них там, а у нас здесь тоска! Нелегкая судьба поэта-международника опять забросила меня в Токио. Душой с вами, телом в Сан-Пауло. «В моем окне синеют Альпы и вам привет передают» (Д. А. Пригов).

Эстетически тексты Вознесенского очень заметно проигрывали текстам открытого мной в самиздате Бродского. Его имя и становилось паролем эпохи, по которому антисоветски настроенные любители русской поэзии опознавали себе подобных «в черном бархате советской ночи». Вознесенский с его «Секвойей Ленина» (оборжаться) становился совершенно неактуальным. И в продвинутых еврейских интеллектуальных компаниях, куда я прорывался из последних сил, это имя вызывало лишь кривые презрительные усмешки. Трудно было представить, что еще несколько лет назад я считал Вознесенского едва ли не великим поэтом. (Как сейчас трудно представить, что я в 1983 году считал Кушнера поэтом лучшим, чем Вознесенский). В горбачевские годы, когда прорвались в печать Пригов и метареалисты, Андрей Андреевич воспринимался как что-то безнадежно устаревшее и провинциальное.

Совок галимый — он и есть совок галимый.

Нужно было прожить героические девяностые и жирные нулевые, дождаться смерти Бродского и Пригова, увидеть нынешний «невиданный в истории расцвет русской поэзии» (слава Богу, никем, кроме непосредственных участников этого расцвета, не замеченный), посмотреть на живых классиков, возглавляющих этот процесс, чтобы еще раз переоценить место Вознесенского в истории и в литературе.

Он действительно сумел сохранить и донести до широких читательских масс огонь великого русского авангарда. Без него круг читателей того же Пригова или Рубинштейна (и так не слишком широкий) был бы гораздо уже. Вообще последний массовый читатель поэзии в нашей стране вырос на Вознесенском (чтобы потом предать его ради Бродского, а сейчас остаться в горестном недоумении перед лицом т. н. актуальной поэзии).

Насчет совковости и провинциальности поэта: сейчас абсолютно ясно, что безнадежными провинциалами были как раз презирающие его интеллектуалы из диссидентствующих кружков.

Вознесенский (и его альтер эго Евтушенко) как раз были вписаны в культурный и исторический контекст второй половины двадцатого века гораздо больше, чем тот же Бродский.

Официальные представители советской культуры за рубежом варились в гуще истории.
Вознесенский дружил и пил с классиками поп-арта, с вождями национально-освободительных движений, с террористами и идеологами терроризма...

По сравнению с ним «наш рыжий» (А. Ахматова), несмотря на настойчивые попытки сделать ему биографию, прожил-таки банальную и унылую жизнь американского профессора-слависта.

После Вознесенского все биографии успешных русских поэтов покатились по накатанной Бродским колее. Американская профессорская поэзия одержала полную и окончательную победу в наших северных лесах.

Спасибо Вам, Андрей Андреевич, от читателей нашего поколения за то, что мы знали другую поэзию.
Царство Вам небесное и вечная память.

А нам плакать надо не о Вознесенском, а о современных русских поэтах, отныне навеки обреченных (вне зависимости от таланта) писать исключительно для «жены литературоведа».

Дата добавления: 2015-07-19