Теория общественных классов

В оригинале марксистская теория общественных классов имеет компоненты, вводящие как генерализацию, так и спецификацию. Компонент генерализации относится к различиям между членами сообщества в зависимости от их роли в производственных отношениях, а компонент спецификации — к рассмотрению буржуазного и капиталистического обществ в условиях машинно­го производства. Изначально марксизм, без сомнения, уделял главное внимание последнему компоненту. Сам Маркс заявлял о своем намерении установить «законы развития» капиталистиче­ского общества, признавая при этом, что сама концепция классов как таковых была до него разработана буржуазными историками и философами. Здесь нас итересуют два вида проблем: вопрос о применимости понятия классов в их связи с собственностью к анализу индустриального общества, а также интерпретация классовой структуры в обществах других типов.

Понятно, что для Маркса наличие социального господства в капиталистическом обществе объяснялось тем, что собственность принадлежит четко очерченной социальной группе — буржуазии. Понятно также, что в течение довольно длительного исторического периода, охватывающего большую часть XIX и начало XX века, существование взаимосвязи между владением собственностью, контролем за государственным аппаратом, привилегиями в досту­пе к культурным ценностям, а также формированием главенствую­щей идеологии, оправдывающей и закрепляющей такое положе­ние, не вызывало сомнений. Случаи, приводившиеся в качестве исключений из этого правила, при ближайшем рассмотрении таковыми не оказывались. Описанные Токвилем условия раннего периода развития Соединенных Штатов, когда равноправие на основе свободного предпринимательства и конкуренции в борьбе за обладание собственностью ставило людей в примерно равные условия на старте, с наступлением промышленного капитала очень скоро были ликвидированы. Следует также отметить, что многие «первоначальные» владельцы собственности в Америке лишились ее в ходе войны за независимость. Многие сложности, источником которых в Европе была борьба за выживание доиндустриальной элиты (групп аристократов и ранних буржуа), коснулись и Америки. Правда, эта элита в конце концов сумела завладеть и средствами промышленного производства, а в дальнейшем полностью слиться с капиталистами. И все же продолжительность этого исторического периода не может скрыть от нас его ко­нечность. По мере того как средства промышленного производства и их владельцы устанавливали в обществе свое господство, происходили и другие социальные трансформации, мешавшие этому процессу.

Прежде всего по мере роста концентрации собственности она все более обезличивалась. Развитие позднейших структур про­изводства и сбыта в условиях капиталистической эксплуатации потребовало разделения между владением собственностью и управлением производством. Возможно, очень сильно упрощая, можно сказать, что управлять собственностью стало важнее, чем владеть ею. Само по себе это явление не представляет собой серьезного вызова марксизму. Сконцентрированная собственность остается собственностью, да и сам Маркс предвидел процесс ее концентрации. Более того, целый ряд исследований, проведенных в различных обществах и в различное время, показывает существование процесса срастания между элитой собственников и элитой управленцев. Есть еще одно следствие концентрации производства и возникновения группы управленцев. Концентриро­ванное производство легко стало поддаваться контролю со стороны правительства посредством политического давления на управленцев. Однако та же концентрация собственности позволи­ла владельцам средств производства, а особенно тем, кто стоит у руля производства, в свою очередь более эффективно воздействовать на государство.

Коротко остановимся на некоторых проблемах, порожденных этим положением. Для начала отметим, что роль классовой борьбы и структура сил, принимающих в ней участие, стали очень изменчивы. В связи с этим в буржуазной социологии проявилась тенденция ошибочно принимать рассредоточение и дробление сил, участвующих в классовой борьбе, за признаки ее прекращения. Марксистская же социология в свою очередь уделяет новой сложной ситуации недостаточно внимания. Действительно, значи­тельная возможность для применения марксистской мысли практи­чески игнорируется. Концентрация средств производства в новых корпоративных формах, растущая роль государства в экономиче­ском процессе привели к проникновению в целый спектр социальных институтов своего рода экономической рационально­сти. Размывание определенных отношений, в которых проявляется прямая эксплуатация, особенно частичная интеграция рабочего класса в систему, которую он, как предполагалось, должен был разрушить, — далеко не полный перечень следствий развития капитализма. Невыраженный и зачастую скрытый характер классовой борьбы, да еще и раздробленность участвующих в ней сил одинаково мешают и марксистам и немарксистам увидеть новые формы классовой борьбы.

Новый подход к этим проблемам, похоже, появится тогда, когда они объединятся с-проблемами нового среднего класса, или технической интеллигенции. Растущее усложнение производ­ственных процессов, усиливающееся вторжение государства в жизнь общества, развитие мощных систем администрирования, распределения и обслуживания — все эти процессы привели к возникновению новой структуры рабочей силы, отличающейся высоким уровнем образования, организованной в бюрократиче­скую иерархию и весьма лояльной с политической точки зрения. В целом эта техническая интеллигенция связывает себя с теми, кто стоит у руководства производством и государством; лишенная возможности участвовать в управлении, она ведет себя так, будто коренным образом заинтересована в сохранении существующей структуры власти. В действительности именно в этом и состоит ее интерес, поскольку ее материальное положение, психическое состояние зависят от успешного функционирования аппарата управления обществом.

Существование этого социального слоя открывает новые возможности для марксистского анализа. Лишенная возможности контролировать администрацию, техническая интеллигенция обла­дает навыками и умениями, без которых администрирование (в широком смысле слова) было бы неосуществимо. Нередки случаи, когда отдельные группы в среде технической интелли­генции ощущают противоречие между своими способностями, глубиной знания дела и командами, поступающими к ним сверху. Некоторые марксисты, исходя из этого, гипотетически экстраполи­ровали наличие у технической интеллигенции значительного революционного потенциала. Возможно, эти предположения имеют под собой почву, но прежде чем этот потенциал мог бы быть реализован, необходимо решить некоторые проблемы сознания. Так, например, если сквозь призму проблем сознания рассматри­вать рабочий класс, то окажется, что вывод о его интегрированности в буржуазное общество не соответствует действительности. Легко заметить, что нынешние изменения в социальной атмосфе­ре, которые можно наблюдать в некоторых обществах, произошли именно благодаря количественному росту технической интелли­генции. Образовательный бум, распространение определенной корпоративности в распределении приводят к тому, что у многих возникает ощущение уравниловки. В современных политических условиях высокий уровень жизни рабочего класса также способ­ствует созданию такой ситуации. Кроме того, сейчас гораздо труднее понять социальный и идеологический механизм, через который техническая интеллигенция связана с современной элитой. Трудно предположить, что, рассматривая эту группу как современных потомков petite bourgeosie ⁴, можно добиться какого-то результата.

⁴ Мелкой буржуазии. — Прим. перев.

В то же время анализ положения неквалифицированных рабочих также ставит довольно сложные проблемы. Если верхние слои рабочего класса постепенно срастаются с технической интеллигенцией, то нижние слои смыкаются с деклассированными элементами (что особенно очевидно в Соединенных Штатах), не имеющими ни квалификации, ни шансов получить постоянную работу. Довольно просто разграничить эти группы. Значительно сложнее сделать какие бы то ни было выводы об уровне их сознания. Уменьшение революционных перспектив идеологии рабочего класса не требует новых подтверждений, но необходимо сказать, что это уменьшение не является прямым продуктом развития с 1945 года по настоящее время; в действительности оно является продолжением исторических тенденций, наблюдаемых еще в середине XIX в.

Именно здесь марксистской социологии необходима помощь марксистской историографии, если, конечно, их можно отделить друг от друга. Процесс дифференциации внутри рабочего класса, формы его связей с национальными сообществами и государства­ми, разнообразные в распространенности и интенсивности его классового самосознания, особенности в использовании возмож­ностей объединения в профсоюзы и партии дают нам огромное количество материала, на основе которого можно смоделировать традиции и темпы роста классового самосознания рабочих. Механическое применение как марксистской, так и немарксист­ской социологии в изучении классовой борьбы до недавних пор приводило к тому, что игнорировалось огромное значение этих факторов в традиционной, или спонтанной, реакции рабочих разных стран на специфические исторические события и ситуации. Например, политическая реакция рабочего класса на высокий уровень жизни в разных странах была довольно разнообразной и до сих пор продолжает проявляться в новых формах, что должно предостерегать нас от стереотипов в социологическом изучении этих процессов. Есть целый ряд фактов, которые, похоже, ускользнули от внимания некоторых наших коллег, в том числе то, что многие блага и преимущества, которыми обладают высшие классы, практически недоступны для рабочего класса; что рабочий класс, получивший доступ к массовой культуре, по-прежнему не имеет доступа к высокой культуре; что получение некоторых экономических преимуществ не отменяет общего подчиненного положения рабочего класса в структуре общества, а также то, что участие в бюрократизированном профсоюзном движении, готовом и способном договариваться с теми, кто управляет средствами производства, не является осуществлением исторических целей тред-юнионизма, даже в Соединенных Штатах. В отдельных отраслях производства автоматизация может возродить (правда, в иных исторических условиях) резервную армию труда, т. е. ар­мию безработных, которую скорее всего никогда уже не удастся мобилизовать.

Следует также отметить, что как буржуазная, так и марксист­ская социология рабочего класса обладают любопытным де­фектом: первая приветствует признаки социальной интеграции, вторая не одобряет их, но ни та, ни другая не сумели отразить роль рабочего класса как неотъемлемой части и элемента развития всей социальной структуры. Новая оценка потенциальной социальной роли этого класса может действительно стать поворотным моментом для марксистской социологии, в настоящий же момент и научный анализ и его результаты имеют лишь фрагментарный характер.

Анализ социальной структуры обществ государственного социализма, особенно Советского Союза, ставит перед марксист­ской социологией весьма сложную проблему. Самым простым ее решением было заявление, что раз в этом обществе нет крупной капиталистической собственности, то (для некоторых) это означа­ет, что классовый анализ неприменим. По большей части это бесплодная игра слов. Крупная собственность там существует, а управление ею осуществляет элита. Эта элита выступает от имени всего общества с учетом определенной концепции всеобще­го социального обеспечения; тем не менее элита в условиях режимов государственного социализма, пользуясь своей властью, сумела приобрести для себя значительные преимущества. Господ­ство, даже осуществляемое в интересах достижения высоких идеалов, остается господством. Нельзя сказать, что рабочий класс в этих обществах пользуется возможностью объединения в проф­союзы для достижения решительной независимости от политиче­ской элиты. Интересные возможности для анализа открывают конфликты между политической и технической элитными группами при выборе экономических приоритетов, институционализация механизмов социальной мобильности и последствия этого про­цесса, а также методы, с помощью которых при отсутствии системы прямого представительства в политических органах формируется и приводится в действие общественное мнение.

В связи с последним явлением можно отметить, что столь явное сращивание государства и экономики в обществах государ­ственного социализма превращает производственную дисциплину в политический феномен. Наши коллеги в этих странах начали исследовать некоторые из этих проблем. Их работа, с одной стороны, разрушает мифы вокруг схематичного изображения «триумфа» социализма, а с другой — разоблачает упрощенче­ские взгляды тех, кто считает режимы всех индустриальных обществ одинаковыми. Даже случайного человека, попавшего в эти страны, поражает существующая в них социальная

атмосфера, порожденная отсутствием институционализированной корпоративности, столь характерной для психологического клима­та в рыночных структурах.

Активизация и распространение исследований структур об­ществ государственного социализма неизбежно затронут хотя бы некоторые из важнейших проблем современной социологической теории. Одной из первоочередных должна стать проблема неизбежности той или иной формы отчуждения. Теоретические достижения на этом направлении возможны в марксистской социологии, верной критическому духу марксизма, — иными словами, в социологии, отвергающей функцию административной технологии. Но отрицание функции предполагает и отрицание определенной формы: мнение, что чисто эмпирические методы могут совершенно вытеснить критические элементы в марксист­ской социологии, несовместимо с задачей изучения обществ государственного социализма в их исторической специфичности.

Теперь рассмотрим другой спорный элемент марксовой теории общественных классов — проблему классового устройства неиндустриальных обществ. В наиболее острой форме она проявляется сегодня в связи с вопросами развития. Однако сама постановка вопроса развития сегодня неисторична (как в маркси­стской, так и в буржуазной социологии). Причем в своем антиисторизме каждый из этих двух подходов является как бы искаженным отражением другого. Буржуазная социология тяготе­ет к определенной материализации культурных традиций, подчер­кивает необходимость выдвигать стимулы и антистимулы для «модернизации» (весьма сомнительная концепция), не нарушаю­щей эти традиции, но чаще всего хранит молчание по поводу вторжения в рассматриваемые общества — в нарушение всякой историчности развития — колониалистских и империалистиче­ских сил извне. В марксистском же анализе основное внимание уделяется именно последнему фактору, а остальные элементы влияния истории игнорируются. Марксистская социология осо­бенно безразлична к специфическим культурным традициям и социальным институтам, которые во взаимодействии пред­ставляют собой особенную черту исторического развития обще­ства, — адекватное понимание ее роли еще только предстоит выработать.

Вариантность классовых конфликтов в неиндустриальных обществах требует особого и постоянного внимания. Такие явления, как существование компрадоров, полностью зависимых от сил империализма, или «национальной буржуазии», ставшей союзницей настоящего пролетариата в этих обществах, доста­точно хорошо известны. То, что требуется сегодня, — это способ разобраться в генезисе культурной традиции, радикально отлича­ющейся от западной, в том числе и по классовой структуре, а также в особенностях путей, которыми происходило смешивание традиций с новыми историческими явлениями, что и привело к формированию обществ Азии, Африки и Латинской Америки

в их современной форме. Кое-что можно почерпнуть из теоретиче­ских обоснований политической практики таких неомарксистских режимов, как режим Кастро на Кубе.

Многое может дать и обращение к недавно возродившейся классической марксистской дискуссии вокруг «азиатского способа производства». Конечно, Виттфогель, разрабатывая эту идею, допустил огромные преувеличения, но само по себе напоминание о возможности превращения государства в собственника и эксплу­ататора полезно тем, что еще раз подчеркивает многообразие форм классовых конфликтов, возникающих в ходе исторического процесса. В этом, если я правильно понял, заключается суть сравнительной социологии Макса Вебера. Его целью было не доказательство ошибочности марксизма (марксизм, с которым спорил Вебер, часто на самом деле оказывался эволюционным позитивизмом немецких социал-демократов), не отрицание деле­ния общества на классы в зависимости от их места в системе общественного производства и отношения к средствам производ­ства, а стремление показать, что это лишь один из многих вариантов классовых конфликтов при капитализме.

Современная фаза мировой истории, появление освободивших­ся от гнета цивилизаций и народов особенно остро ставят вопрос о необходимости анализа с точки зрения марксизма особенностей возникающих в этих обществах социальных структур и разворачи­вающейся внутренней борьбы. Решение последней задачи, не­сомненно, потребует совершенствования политической социологии развитых обществ для того, чтобы охватить такие явления, как колониализм и империализм, ставшие, по всей видимости, важными элементами внутреннего функционирования развитых обществ. (В этой связи нельзя игнорировать периоды с 1945 по 1956 год в Восточной Европе и с 1948 по 1961 год в Азии, если мы хотим понять Советский "Союз.) Требуется также уделить значительное, внимание специфическим историческим традициям обществ, которые мы называем слаборазвитыми, и не в последнюю очередь их религиозным традициям. В дальнейшем мы увидим, что осознание исторической роли религии является важным элементом современной дискуссии в марксизме. Теперь следует обратить внимание на политическую социологию развитых обществ.

Дата добавления: 2015-07-19