С. Я. Елпатьевский

АНТОН ПАВЛОВИЧ ЧЕХОВ

I

Кому повем печаль мою? Антон Павлович Чехов приехал в Москву - совсем, навсегда приехал. Бытьможет, правильнее сказать: вернулся в Москву - в ту Москву, из которой уехалпомимо воли, из-за болезни, и куда так неудержимо стремился все тесемь-восемь лет, которые он прожил на моих глазах в Ялте, в ту Москву,которая занимала все его мысли, была для него воистину обетованною землей, вкоторой сосредоточивалось все то, что было в России самого хорошего,приятного, милого для Чехова. Я видал саратовских патриотов, полтавских,сибирских, но такого влюбленного в свое место, как был влюблен АнтонПавлович в Москву, я редко встречал. Это было немножко смешно и немножкотрогательно, - более трогательно, чем смешно. Вот один из многих наших разговоров. Антон Павлович собирается вМоскву; я боюсь за него, всеми силами отговариваю его и представляю своиаргументы. - Ведь теперь март месяц, Антон Павлович, - самое отвратительное времяв Москве. Все хляби московские разверзнуты. Я напоминаю ему, что такое московские хляби, и убеждаю, что и самоеслово "хляби" выдумано в Москве и специально для Москвы. /571/ Он сердится и начинает ругать Ялту и говорит, что ялтинские хляби хужемосковских. И видно, что ему не терпится, что ему страстно хочется уехать вМоскву. Я начинаю говорить про московскую вонь, про весь нелепый укладмосковской жизни, московские мостовые, кривули узеньких переулков,знаменитые тупики, эти удивительные Бабьи Городки, Зацепы, Плющихи,Самотеки, - и чем больше неприятностей говорю я по адресу Москвы, темвеселей и приятнее становится хмурое лицо Антона Павловича, тем чаще смеетсяон своим коротким чеховским смешком. И видно, что и Самотека, и Плющиха, идаже скверные московские мостовые, и даже мартовская грязь, и серые мглистыедни - что все это ему очень мило и наполняет его душу самыми приятнымиощущениями. Запас сведений о Москве у нас обоих обширен, - мы оба учились вМосковском университете. Чехов вдохновляется и говорит: - А помните?.. И начинает вспоминать знаменитые пирожки "с лучком, перцем, с собачьимсердцем", которые готовились в грязном переулке на Моховой, кажетсяспециально для нас, студентов-медиков, работавших в анатомическом театре ихимической лаборатории; вспоминает любезные Патриаршие пруды и миловидныеБронные и Козицкие переулки, и морщины мелкими складками собираются вокругглаз на похудевшем лице, и смеется он веселым, громким, радостным смехом,каким редко смеялся покойный Антон Павлович. И он, умный человек, могговорить удивительно несообразные слова, когда разговор шел о Москве. Раз,когда я отговаривал его ехать в Москву в октябре, он стал уверять совершенносерьезно, без иронии в голосе, что именно московский воздух в особенностихорош и живителен для его туберкулезных легких, и, притягивая науку вдоказательство, говорил, что нам, врачам, не следует быть рутинерами иупираться в стену и что октябрьская московская непогодь может быть дажеполезна для некоторых больных легких. Нечего и говорить о Московскойгубернии и об окрестностях Москвы, - нужно было видеть, с каким восторгом иторжеством над моим неверием и непониманием рассказывал он мне,возвратившись как-то из летней поездки в Московскую губернию, как часамиловил он там /572/ пескарей и окуней, как великолепно отхаркивал мокроту,какой развился у него аппетит и как прибыл он там в весе что-то около восьмифунтов за лето. И все было мило для него в Москве - и люди, и улицы, и звон разныхНикол Мокрых и Никол на Щепах, и классический московский извозчик, и всямосковская бестолочь. Отдышится он от Москвы и от московского плеврита,проживет в Ялте два-три месяца - и снова разговоры все о Москве. И все трисестры, повторяющие на разные лады: "В Москву, в Москву", - это все он же,один Антон Павлович, думавший вечно о Москве и постоянно стремившийся вМоскву, где постоянно получал он плевриты и обострения процесса и которая,имею основание думать, укоротила ему жизнь.

II

Случалось, мы сговаривались по телефону, и я приезжал к нему по делу -поговорить об "Яузляре", санатории ялтинского благотворительногообщества{572}, которым он очень интересовался, об устройстве какого-нибудьнародного учителя или земской фельдшерицы, которые приехали лечиться в Ялтубез денег; но деловыми вопросами разговор никогда не кончался. Он ждал меняв своем кабинете с рассыпанными по полу газетами, - перечитывал он ихвеликое множество, - с камином, набитым конвертами и письмами, которых онполучал тоже великое множество, и тотчас после деловых разговоров начиналсообщать мне литературные новости, и говорили мы о новых талантливыхписателях, появление которых он встречал с таким радостным чувством, олитературных веяниях, о всем том новом, хорошем и дурном, что входило влитературу и искусство. И лицо его оживлялось, и искорки юмора вспыхивали вглазах. Приходилось говорить и о тех конфликтах, которыми полна русскаяжизнь, и о тех острых и больных вопросах, которые давно стоят перед русскоюжизнью в их строгой повелительности, но разговор о них недолго продолжался.Лицо его делалось усталым и скучным, говорил он слова скучные иутомительные, приводил какой-нибудь случай из деревенской или обывательскойжизни, характеризующий жестокость и некультурность этой жизни, иногда /573/приводил свои заграничные впечатления и охотно переходил на другие темы, ибыло видно, что ему скучно говорить и хочется уйти от надоедливой темы и чтоон не любит острого, требовательного, повелительного. И когда у менявырывалось резкое, жесткое замечание о каком-нибудь его знакомом литераторе,ему было неприятно, и он начинал оправдывать его и приводить смягчающие винуобстоятельства. Он стоит предо мною в темпом костюме, чуточку сгорбившись, с тихоюречью и мягкими манерами, немножко застенчивый. И в небольшом кабинете егоесть маленький фонарик, совсем маленький, где может поместиться толькокоротенький диванчик, и когда Чехов говорит, он любит уходить в фонарик исидеть на маленьком диванчике. А в большом окне кабинета - разноцветныестекла, чтобы мягче был свет, и против фонарика, над камином, Левитаннарисовал маленькую картину - русская смутная, тихая даль со смутноосвещенными стогами сена... И встречал я у него людей добрых и мягких,нетребовательных и неповелительных, и не влекло его к людям строгим, которыеостро ставят вопросы жизни и без колебаний отвечают на них... Я вспоминаю полученное письмо и передаю ему "поклоны" - настоящиемосковские поклоны - от знакомых писателей, которые любили его, и АнтонПавлович улыбается ласковою улыбкой, от которой молодело и светлело хмуроелицо. И снова говорим мы о литературе и об искусстве, снова оживлялся он исмеялся своим коротким смешком, и румянец выступал на бледных щеках. Изабывал он тогда Москву, и свою повышенную температуру, и свое унылоеялтинское одиночество. Одиночество. Он был окружен нежной заботливостью родных и близких,широким и почтительным вниманием ялтинских людей, и тем не менее он былодинок - ему недоставало привычной, желанной литературной обстановки,широкой и желанной московской жизни. В личных отношениях Чехов был мягкий, добрый, терпимый, быть можетслишком терпимый человек, но в литературных суждениях был строг, и егоотзывы о художественной стороне произведений не знали терпимости. Онненавидел все сытое, самодовольное, не знающее /574/ сомнений, не выносилничего напыщенного, риторического, претенциозного и фокусного и былпоразительно чуток ко всякой фальши, ко всему лживому, выдуманному,изломанному. Здесь у него были определенные симпатии и антипатии, и былипункты, в которых он был удивительно упорен. Я помню, как несколько раз онстарался убедить меня, что Гончаров - устарелый и скучный писатель, и никакне мог понять, почему я, перечитавши Гончарова незадолго до нашегоразговора, продолжаю находить его интересным и талантливым. И в этихразговорах чувствовалось, как он любил литературу и что он был воистинуписатель в лучшем, высоком русском смысле - в смысле правды, простоты иискренности, которые всегда составляли главную особенность русскойлитературы. В доме тихо, и чувствуется одиночество в кабинете с газетами иписьмами, и, должно быть, становится совсем тихо и пусто, когда уходит изкабинета гость и остается там одинокий человек с думами о литературе, смечтами о Москве. И когда я уходил от него, у меня всегда была одна и та жемысль: почему этот, так ищущий людей, человек одинок и почему он, жадный кжизни, с тонким проникновением красоты, - хмурый человек?

III

Чехова много раз сравнивали с Мопассаном, и я помню, как проницательныелюди, всегда исследующие, кто кому подражает, обвиняли Чехова в подражанииМопассану. С тех пор прошло много времени, и Мопассан остался Мопассаном, аЧехов сделался Чеховым. В них, несомненно, есть общее, и не только в манереи красках, но и в темах, которые они выбирали; но вот какая существеннаяразница между русским и французским Мопассаном. Мой хороший знакомый, знаменитый русский ученый, рассказывал мне просвою встречу с Мопассаном у Тургенева. Это было вскоре после смерти дядиМопассана, Флобера; Мопассан пришел к Тургеневу, которого он, /575/ послесмерти дяди, называл своим cher maitre'ом*, посоветоваться о газете, которуюон вместе с компанией литературной молодежи, - кажется, туда входил и Бурже,- хотел основать в Париже. Тургенев спросил его, какими же принципами будетруководиться газета, и Мопассан ответил: "Pas de principes!"** И ответилспокойно и решительно, как программу, как знамя своей газеты. ______________ * дорогим учителем (франц.). ** Никаких принципов! (франц.). Чехов редко и неохотно говорил о своих литературных неудачах, но я неслыхал большей горечи в его голосе и не чувствовалось большей обиды, как втот раз, когда он рассказывал мне, как в одном толстом журнале о нем былонапечатано: "В русской литературе одним беспринципным писателем сталобольше..."*{575} ______________ * Я не читал этой статьи и цитирую со слов Чехова (Прим.С.Я.Елпатьевского.). И не предлагали Мопассану вопросов: кто ты? И не ломали копий по поводумопассановских "мужиков" литературные и политические партии, и французскиелюди сравнительно редко ищут решения вопросов жизни на страницахпроизведений французских беллетристов. - Напишите рассказ в "Журнал для всех"... Непременно напишите... Ведьтам какая публика! - не знаю уж в который раз убеждал меня Антон Павлович...

IV

Дата добавления: 2015-07-17