ГЛАВА 8. Рай

За недолгой, около часа по времени, вечерней последовала полноценная трапеза, состоявшая из борща, квашеной капусты и макарон с подливкой из тушеных овощей (еще, с учетом непостного дня, каждый получил по яйцу и кусочку сыра!). А затем мы с Флавианом вышли на широкий деревянный балкон второго этажа и уселись на стоящую вдоль стены старинную деревянную лавку, ладно сколоченную из толстых, грубо оструганных досок.

Справа от нас высилась изрезанная трещинами и разломами громада Святой горы, нависала, не подавляя собою приютившийся у ее подножия маленький скит.

Вершина горы, с невидимым снизу храмом Преображения на ней, ярко освещалась быстро заходящим южным солнцем. Ветра не было, пахло какими-то неизвестными мне терпкими запахами местных растений. Тихо щебетала одинокая пичужка.

— Отче честный! — обратился я к отцу Флавиану. — Я все думаю о разговоре в архондарике! Страшновато как-то: вроде и верующие люди, и даже вон — монахи! — и то как искушаются и погибают! Как же спастись-то, как миновать все эти ямы и рытвины на духовном пути, в которых люди себе и ноги и головы ломают?

— Леша! — повернулся ко мне мой духовник. — А ты как себе рай представляешь? Какой бы ты себе в нем жизни хотел?

— Ого! Ну ты и скажешь — рай! — смутился я. — Рай же не отель, его под себя не закажешь!

— Ну а все-таки! — настаивал батюшка. — Если бы можно было заказать, что бы ты там хотел иметь?

— Фантазировать можно? — спросил я.

— Можно! Смелей! — подбодрил меня Флавиан.

— Ну, я бы себе представлял рай чем-то вроде Афона, только на который женщин пускают, чтобы нам с Иринкой быть там вместе, ну и маму покойную там встретить, бабушку, всех родных, всех, кого люблю — Семена с Ниной и так далее.

Чтобы также, как здесь, море было, горы, зелень, цветы, тепло, кипарисы, оливы, ну и березки наши русские тоже, елки — словом, всякая красивая растительность.

Солнышко чтобы светило побольше, вода текла в родниках прозрачная, чистая, птички чтобы пели, животные там разные ходили ручные и не кусались...

Представляешь, как бы мои огольцы настоящего льва затискали!

Чтобы у нас с Иришкой домик был, светлый такой, беленный известью, с черепичной крышей, как в Греции!

Веранда большая, вся увитая виноградом, на ней кресла плетеные для нас с Иришкой и детей, ну и (тут я немного замялся) собачка Марсик, что в детстве у меня была...

Храм чтобы наш Покровский был рядышком, с тобою в алтаре, само собой разумеется, все афонские храмы, и наши русские тоже, чтобы мы все общались между собой, в гости друг к другу ходили, радовались друг о друге, любили друг друга... Даже не знаю, чего еще придумать навскидку! Ну как тебе мой рай?

— Хороший такой рай, уютный, нормальный, как раз так должны бы люди жить в этой земной жизни — любить друг друга, радоваться, домик с виноградом на веранде... Только ты заметил, кого в нем не хватает?

— Кого? Вроде я всех знакомых имел в виду!

— В нем нет Христа! Самого Живого Господа Иисуса Христа! Как одного из обитателей твоего уютного рая!

— Да, — поразился я, — точно! Как это я...

— Не только ты, Леша! — утешительно сказал Флавиан. — Почти все люди, мечтая о райской жизни, о благах, приготовленных для них Христом, забывают о Нем Самом! И ищут, что в этой земной жизни, так и в вечности, не самого Господа Иисуса Христа, не соединения с Ним в Его Божественной любви, а тех благ и утешений, которые он всегда готов излить и обильно изливает на весь род человеческий! Можно сказать, мы — дети, ждущие не Отца, а принесенных им подарков!

— Однако, отче, — протянул я, — ты меня озадачил... Я никогда не думал об этом вот так! Ты прав на все сто процентов, я действительно никогда не искал Самого Христа, но только Его даров, пусть даже и не только материальных...

Ну и как быть теперь? Как вообще можно настроить себя на взыскание Самого Господа? Как можно искренне, от всего сердца захотеть с Ним познакомиться лично? Ведь Он...

Ну, жил Он давно, везде вон на иконах, на распятиях изображен, опять же сказал: «Суд Мой праведен есть!», — боязно от этого как-то...

Когда я молюсь Ему от души, особенно когда молитва хорошо идет, я чувствую Его рядом, чувствую Его любовь ко мне, но тот, Кого я в этот момент ощущаю рядом, как-то слабо ассоциируется у меня с евангельским Христом, тем, который в хитоне, в сандалиях...

Не знаю, как тебе это объяснить, но, наверное, мне действительно не хватает ощущения Христа, как тебя, например!

Как реального живого человека, которого я мог бы знать и любить и хотеть быть с ним вместе! Ты знаешь, отче, кажется, я начинаю этого хотеть! Слушай, только это не слишком дерзновенно, не нагло с моей стороны такого желать?

— Да нет! Я думаю, не нагло, нормально это. Ты желай и проси у Господа, чтобы тебе с Ним «поближе познакомиться». Он ведь сказал: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете...» и «..всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите». Он ведь это как раз о взыскании Истины сказал, а Истина и есть Христос — Путь, Истина и Жизнь! Так что ищи и обретешь!

— Попробую... Благослови!

— Бог благословит и поможет тебе, Алексий!

Снизу раздался стук деревянного молотка по ручному билу — «талантосу» — напоминающей байдарочное весло доске, стуком по ней созывают монахов на богослужение.

Считается, что подобный стук деревянного молотка праотца Ноя, строившего Ковчег Спасения, созывал всю тварь земную в этот огромный корабль. Так и теперь, стук в талантос созывает всех ищущих спасения в храм Божий — новый Корабль Спасения, ведомый сквозь бурное житейское море в тихую спасительную гавань Небесного Царства опытным Кормчим Христом.

Мы с Флавианом встали со скамейки и снова вошли внутрь, в благодатную тишину храма. Началось «малое повечерие».

Забившись в старенькую скрипучую стасидию в углу небольшой скитской церкви, слушая, как отец Никифор поочередно с отцом Флавианом неторопливо, внятно читают каноны повечерия, я вновь вернулся мыслями к предыдущему разговору о Христе.

«Однако! Уже несколько лет я осознанно считаю себя христианином, пытаюсь вести какую-то духовную жизнь и в то же время вполне обхожусь без Христа, довольствуясь Его Именем, призываемым мною в молитвах, образами на святых иконах и фресках.

Я пользуюсь Его милостью и любовью, наслаждаюсь Его бесчисленными дарами, обращаюсь за помощью и получаю эту помощь. И за все это время я даже не подумал о том, чтобы узнать Его ближе, узнать настолько, насколько Он сам позволяет это сделать всем искренне ищущим Его...

А ведь многое множество людей две тысячи лет назад, а многие и в течение этих двух тысяч лет видели Его, слышали Его слова, осязали Его, ели с Ним за одним столом, молились с Ним в храме и в синагогах, делили с ним кров, восторженно приветствовали или хулили Его, распинали Его или радовались, видя Его воскресшим! Лично общались с Богочеловеком Иисусом Христом!

А я даже в собственный «рай» Его не пригласил...

«Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя!» — вырвались вдруг из моего сердца слова апостола Петра.

Господи! Можно ли мне, непотребному и мерзкому в страстях моих, дерзко искать Твоего познания?

Господи! Но ведь Ты даже блуднице не воспретил прикоснуться к Тебе? Ты не брезговал общаться ни с прокаженными, ни с фарисеями, ни с Иудой, предавшим Тебя!

Господи! Не отвергни и меня, много худшего их! Они тогда еще не видели тебя воскресшим, не понимали до конца того, Кто снизошел своей любовью до общения с ними!

А я, зная, что Ты — Бог, и Спаситель мой, и самый близкий и родной, самый искренний Друг, подтвердивший Свою любовь ко мне страшными муками на Кресте, муками, которых достоин именно я! За все, что сделал в своей бестолковой, праздной и греховной жизни, и продолжаю жить все той же, наполненной суетой и страстями, жизнью плотского человека!

Я не стремлюсь стать лучше ради Тебя, я не стараюсь измениться настолько, чтобы приблизиться к Тебе хоть чуть-чуть! Я лишь хочу продолжать получать от Тебя те неисчислимые блага, которыми Ты меня и так одариваешь непрестанно...

Господи! Но я хочу обрести Тебя! Я хочу, чтобы Ты стал для меня живым и близким, родным и необходимым! Я настолько поражен себялюбием, что не способен измениться собственными силами, но я прошу Тебя, Господи, изменить меня, Твоею благодатною силою, Твоею неисчерпаемою любовью! Я хочу и прошу Тебя, Господи, сделать меня таким, чтобы я смог лицезреть Тебя в вечности, чтобы я не лишился общения Твоего!

Я хочу быть с Тобой, Господи! Я знаю, что недостоин этого и никогда не смогу быть достоин, но ведь Ты пришел на землю, чтобы приблизить меня к Себе! Чтобы дать мне возможность обрести то счастье, которое может дать только единение с Тобой в Твоей любви!

Господи! Я предаю себя в Твои милостивые руки, сотвори надо мною спасительную волю Твою, Ты сам, если хочешь, очисти и спаси меня! Но я, Господи, я хочу быть с Тобой!»

— Леша! — Флавиан осторожно потряс меня за плечо. — Служба кончилась, идем отдыхать до утрени!

— Что, а? — Я очнулся и начал приходить в себя. — Ах да! Пойдем, отче, пойдем отдыхать...

Отдых в эту ночь у меня получился, как бы это сказать...

Ну, лучше по порядку!

Келья, в которой меня поселили, была настоящей одноместной монашеской кельей, построенной вместе со всем келейным зданием несколько веков назад.

Сами понимаете, никакого еврокомфорта: узкий «пенал» два на четыре метра, маленькое оконце в нише стены, простая деревянная кровать с «солдатским» ватным матрасом и застиранным, но чистым бельем, небольшой столик у стены, стул, вешалка из четырех крючков на стене у дверей и... все!

Обычно я ложусь спать всегда головой к окну, а тут, поскольку подушка уже лежала на противоположном от окна конце кровати, поленился я ее перекладывать, и, почувствовав после активно прожитого дня внезапное утомление, лег как леглось — ногами к окну, и провалился в сон.

Спал я крепко, можно сказать, с удовольствием, но вот под утро, около трех часов ночи, примерно за полчаса до обычной афонской «побудки»... Начал я просыпаться от необычного ощущения в ногах: словно на них сильным холодом веет, как из кондиционера, и словно они сами как-то в воздух поднимаются и тянутся по направлению к окну.

Все более приходя в сознание, пытаюсь разлепить сонные глаза и повернуть голову так, чтобы посмотреть — что это у моих ног за проблемы с гравитацией начались?

Разлепляю очи и вижу (зрелище — реально не для слабонервных) реющее над моими ногами существо — наподобие киношных, женского полу, вампиров — синюшно-сероватого цвета в лунных отблесках, наполовину всунувшееся в мою келью из окошка и тянущее свои трупные лапы с длиннющими когтями прямо к моим ногам.

Глаза у этой твари узкие и злющие, пасть приоткрыта и классические «вампирские» клыки из нее торчат. А ноги мои, все более леденеющие, так в воздух и поднимаются и к этой гадине, словно к магниту, тянутся! Веселенькое такое пробуждение!

Понимаю, что надо начинать молиться, так ни одна молитва на ум не идет! Пытаюсь осенить себя крестным знамением, а руки, словно наручниками, скованы! А уже чувствую, как и тело начинает подползать в сторону окна...

Кое-как вдруг «Живый в помощи Вышняго» вспоминать стал, бормочу по слогам, рука правая чуть-чуть освободилась, крещу себя, крещу свои ноги — так и грохнулись они о край кровати, словно вернулась к ним тяжесть; молюсь уже яснее, крещу окно, глядь — вынесло из него мерзкую гадину, словно кто-то ее снаружи пылесосом всосал! Тут уж я и «Да воскреснет Бог» вспомнил и «Отче наш» и «Помилуй мя Боже»...

А вскоре и к утрене в талантос застучали.

Пойманный мною в коридоре перед входом в церковь отец Никифор пожал плечами: «Ну бывает! Да ты не бойся — молись, и все отойдет...» И пошел в алтарь, где уже позвякивал разжигаемым кадилом пономарь.

Да уж! Афон...

Надо сказать, молился я в то утро весьма усердно, с усилием сердца и почти не рассеянно умом. Подхлестывал меня в молитвенном напряжении периодически встававший перед глазами образ мерзкой твари, пытавшейся ночью вытащить меня из окна.

Однако ближе к Херувимской песни этот образ отошел от меня, смазался и рассеялся. А уж после евхаристического канона и причащения совсем мне радостно стало, легко как-то и даже весело на душе, вся ночная хмарь стала «яко не бывшая».

Но в памяти событие зафиксировалось.

Дата добавления: 2015-07-16