К октябрьской годовщине

Редчал разговор оживленный.

Шинель становилась в черед.

Растягивались в эшелоны

Телятники маршевых рот.

Десятого чувства верхушкой

Подхватывали ковыли,

Что этот будильник с кукушкой

Лет на сто вперед завели.

Бессрочно и тысячеверстно

Шли дни под бризантным дождем.

Их вырвавшееся упорство

Не ставило нас ни во что.

Всегда-то их шумную груду

Несло неизвестно куда.

Теперь неизвестно откуда

Их двигало на города.

И были престранные ночи

И род вечеров в сентябре,

Что требовали полномочий

Обширней еще, чем допрежь.

В их августовское убранство

Вошли уже корпия, креп,

Досрочный призыв новобранцев,

Неубранный беженцев хлеб.

Могло ли им вообразиться,

Что под боком, невдалеке,

Окликнутые с позиций

Жилища стоят в столбняке?

Но, правда, ни в слухах нависших,

Ни в стойке их сторожевой,

Ни в низко надвинутых крышах

Не чувствовалось ничего.

Под спудом пыльных садов,

На дне летнего дня

Нева, и нефти пятном

Расплывшаяся солдатня.

Вечерние выпуска

Газет рвут нарасхват.

Асфальты. Названья судов.

Аптеки. Торцы. Якоря.

Заря, и под ней, в западне

Инженерного замка, подобный

Равномерно-несметной, как лес, топотне

Удаляющейся кавалерии, плеск

Литейного, лентой рулетки

Раскатывающего на роликах плит

Во все запустенье проспекта

Штиблетную бурю толпы.

Остатки чугунных оград

Местами целеют под кипой

Событий и прахом попыток

Уйти из киргизской степи.

Но тучи черней, аппарат

Ревет в типографском безумьи,

И тонут копыта и скрипы кибиток

В сыпучем самуме бумажной стопы.

Семь месяцев мусор и плесень, как шерсть,

На лестницах министерств.

Одинокий как перст,

Таков Петроград,

Еще с государственной думы

Ночами и днями кочующий в чумах

И утром по юртам бесчувственный к шуму

Гольтепы.

Он все еще не искупил

Провинностей скиптера и ошибок

Противного стереотипа,

И сослан на взморье, топить, как сизиф,

Утопии по затонам,

И, чуть погрузив, подымать эти тонны

Картона и несть на себе в неметенный

Семь месяцев сряду пыльный тупик.

И осень подходит с обычной рутиной

Крутящихся листьев и мокрых куртин.

Густая слякоть клейковиной

Полощет улиц колею:

К виновному прилип невинный,

И день, и дождь, и даль в клею.

Ненасте настилает скаты,

Гремит железом пласт о пласт,

Свергает власти, рвет плакаты,

Наталкивает класс на класс.

Костры. Пикеты. Мгла. Поэты

Уже печатают тюки

Стихов потомкам на пакеты

И нам на кету и пайки.

Тогда, как вечная случайность,

Подкрадывается зима

Под окна прачечных и чайных

И прячет хлеб по закромам.

Коротким днем, как коркой сыра,

Играют крысы на софе

И, протащив по всей квартире,

Укатывают за буфет.

На смену спорам оборонцев

Как север, ровный совнарком,

Безбрежный снег, и ночь, и солнце,

С утра глядящее сморчком.

Пониклый день, серье и быдло,

Обидных выдач жалкий цикл,

По виду жизнь для мотоциклов

И обданных повидлой игл.

Для галок и красногвардейцев,

Под черной кожей мокрый хром.

Какой еще заре зардеться

При взгляде на такой разгром?

На самом деле ж это небо

Намыкавшейся всласть зимы,

По всем окопам и совдепам

За хлеб восставшей и за мир.

На самом деле это где-то

Задетый ветром с моря рой

Горящих глаз Петросовета,

Вперенных в небывалый строй.

Да, это то, за что боролись.

У них в руках метеорит.

И будь он даже пуст, как полюс,

Спасибо им, что он открыт.

Однажды мы гостили в сфере

Преданий. Нас перевели

На четверть круга против зверя.

Мы первая любовь земли.

Дата добавления: 2015-07-16