Седьмая глава

Майки были жеваные и пахли псиной. Красного цвета. На спине белой, шелушащейся краской были намалеваны номера. Фурцеву досталась 9-ка. Трусы широченные, тоже несвежие, условно-белого цвета. Обувку пришлось выбирать из большой горы черных парусиновых тапочек на резиновой, рифленой подошве. Для левой ноги капитан подобрал себе тапочек сразу, а правый еще долго прятался от него. Уже все экипировались, у кучи остались только капитан и Твердило. Ляпунов стоял в сторонке в надвинутой на глаза черной фуражке, топал в землю большими черными подошвами и хлопал поочередно одна в другую, кожаными перчатками.

Наконец Фурцев нашел что-то более менее подходящее, натянул.

Офицер, увидев, что капитан команды готов, велел строиться, не обращая внимания на неловко суетящегося географа — тот так и остался босиком.

— Будь проще. — Шепнул Твердиле Мышкин, единственный, кто нашел себе не только ненадеванную форму, но даже новенькие бутсы.

Двинулись колонной по одному. Фурцев шел первым, поэтому колонна шла медленно. С невидимого пока стадиона, через край трибуны выплескивалась бодрая, маршево-спортивная музычка. Асфальтовая, потрескавшаяся дорожка, подстриженные кусты и вот он вход на стадион.

Музыка стала громче. Увиделись впереди какие-то лениво плещущие, незнакомой раскраски флаги. Постепенно открывалась лицевая сторона единственной трибуны, за которой состоялся "расстрел", и на ней обнаруживались сидящие группками фрицы. Увидев красно-белых спортсменов, они засвистели, и дурашливо зааплодировали.

Фурцев споткнулся о низкий бордюр у края беговой дорожки окружавшей поле, и сделал два огромных шага вперед, отчего со стороны могло показаться, что он так и рвется в бой. В нос ударил запах свежескошеной травы.

Офицер, вышагивавший рядом, решительно направлялся к центру поля, где разведенным в ведре мелом был обозначен неровный круг. Поле было не в идеальном состоянии, встречались песчаные проплешины, кочки, но нельзя было не признать — аккуратные немцы сделали все возможное в боевых условиях. Все коровьи лепешки были убраны.

Музыка вдруг переменилась. В ней стало меньше спортивного, нор больше военизированного. Краем глаза Фурцев увидел, как слева, от трибуны бежит, также к центральному кругу, колонна спортсменов в бело-черной форме.

Команды встали друг против друга. Невольно в такой ситуации рассмотришь противника. Конечно, сытые, конечно, одеты с иголочки. Одеколоном разит за четыре шага. Смотрят уверенно, и немного презрительно.

Откуда-то, Фурцев не заметил откуда, появилась бригада судей. Все трое в полосатых майках и белых брюках. У главного рефери помимо свистка в зубах были еще и огромные черные очки. Вправой руке он держал отлично зашнурованный мяч. Шрам у мяча был на том же месте, что и глобуса на столе директора школы.

Капитанов пригласили к центру. Фурцев вялой рукой пожал сухую твердую ладонь лысеватого крепкого дядьки с бледно-голубыми глазами и выгоревшими ресницами. Капитан противника аккуратно улыбнулся. Судья тут же подбросил в воздух монетку, хлопнул ее на тыльную сторону левой руки. И принял решение, что русские займут вон те ворота. Понятно, чтобы заходящее солнце било прямо в глаза. Но не эта мысль уколола капитана, а то, что тембр голоса главного рефери показался ему знакомым. Судья был, конечно же, тоже немец, так что… надо креститься, когда кажется.

Ляпунов уже по-хозяйски обживался в воротах, пробовал качнуть штангу, плевал на ладони, неприязненно щурился на солнце.

Кто встал в центр нападаения? Мышкин. Помогать ему брались Гимнастерка, Рябчиков и Мусин. Фурцеву, как капитану, полагалось держаться в центре, взял он к себе двух пареньков проворных на вид, надо же кому-то бегать, у самого силы только, чтобы стоять.

Конечно, никому не хотелось в защиту. И туда сослали босоного Твердилу, паникера с ежиком и совсем никчемного в футбольном отношении старикана Теслюка.

А тем временем, немцы уже шли в атаку. Звонко перепасовывались, останавливали мячик подошвой, делали обманные движения корпусом. Откуда они набрали столько умелых игроков? Один такой выбежал прямо на Фурцева, и тоже начал делать обманные движения, только ничего у него не вышло, капитан так и стоял как вкопанный, расставив резиновые лапти. Сил не было двинуться. Смущенный такой твердостью, немец счел за благо отдать пас назад. Стали фрицы прорываться по флангу. Там у них действовал ихний белобрысый капитан. Дерн из под него летел, как из под гусениц Дэ-Зэ. От Мусина он ушел на скорости. Полузащита была сразу же отрезана. Этот трус с ежиком кинулся врассыпную, Твердило, тряся стариной, шмякнулся всем телом в грудь форварда, как лягушка о броню. Последовал ужасающей силы удар, из под опадающего на траву географа. Ляпунов конечно же не видел ни момента удара, ни самого мяча, повезло — мячик пришел ему прямо в усатую харю. Шнуровкой по лбу. Мяч улетел далеко в поле. Фуражка в ворота. Но это не гол.

Мышкин нервно приплясывал в центральном круге, но мяч до него не дошел.

Во второй атаке техничный полузащитник немцев опять вышел на Фурцева, и картина повторилась. Пошли всякие наклоны, переступания ногой через мяч. Капитан стоял как стена. Атакующий снова смутился, и опять переключил атаку на фланг.

Теперь на борова в бутсах вывалилась вся защита направляемая сиплым матом Ляпунова, яростно растирающего красный лоб.

Капитан фрицев снова протаранил защиту, словно и не заметил, сколько в ней человек. Ляпунов бросился ему навстречу растопырив все, что только можно, но мяч просвистел нез его плечом и потряс перекладину.

На трибунах голосили и покатывались от хохота.

Мышкин ныл, умолял, ну мячик, мне, мячик!

Мусин вроде бы и хотел выполнить его просьбу, но после его удара почему-то началась третья немецкая атака. Все по стандарту, Фурцев сразу занял свое место, уверенный, что отпугнет этого технаря, но тот, не делая никаких обманных движений, просто прокинул мяч между ногами русского капитана, и обежал его по дуге. Трибуна заржала. Пока Фурцев оборачивался, краснея от ярости, кто-то из немцев уже забил, обведя нелепо распластавшегося Ляпунова.

Мышкин просто взвыл от бессильной злобы, схватил мяч, утащил его в центр поля, разыграл с Рябчиковым и стал быстренько пробираться к вражеским воротам, обводя с воровской легкостью одного мясистого противника за другим. Когда он был уже у самой штрафной, ему бесцеремонно саданули по ногам, отчего он потерял мяч и полетел головой в землю. Свисток судьи молчал. Сидя на траве и отплевываясь песком, Мышкин крикнул.

— Эй, судья, как там тебя, это что такое!

Фурцев невольно поглядел на арбитра. Его черные очки были направлены в сторону от места нарушения. Нет, на кого-то он все-таки похож, подумал капитан, и перед ним оказался все тот же ловкий немецкий полузащитник. Нет, на этот раз ты меня не опозоришь, решил капитан и резко сдвинул вместе избитые ноги. Но немцу, кажется, только этого и было нужно. Он легко обвел неподвижный столб по имени Федор Фурцев, и вскоре уже второй мяч прыгал в сетке за спиной озлобленного Ляпунова.

Но зато появилась новая попытка у Мышкина. Настоящей балериной он солировал на месте правого полусреднего. Немецкие, залитые потом бугаи пыхтя валялись у него в ногах, но до мяча добраться ни у кого не получалось. Трибуна исходила советами. Вратарь фрицев, то выбегал на середину штрафной, то ретировался на линию. Почувствовав, что его сейчас опять заломают, Мышкин отбросил мяч Мусину, в котором нашел хотя бы отчасти понимающего партнера, и сам понесся вперед. Мусин оправдал его надежды, выдал пас на ход. Начальник разведки проскочил между двумя массивными защитниками, которые столкнулись у него за спиной как две теплокровных скалы, и вышел один на один с вратарем. Вратарь, не обращая внимания на мяч, попытался сходу обняться с нападающим противника, но Мышкину, почти удалось избежать братания. Цепкому голкиперу он оставил только трусы и одну бутсу. Лежа на земле начальник разведки, придавленный телом вратаря, и подоспевшего защитника, высунул на волю худую босую ногу и наугад пнул по невидимому мячу. И тот охотно закатился в ворота.

В этот раз свисток не молчал.

Судья гол отменил. Судя по его жестам, потому, что нельзя играть без экипировки, то есть, если бы нога Мышкина была обута, то взятие ворот он бы зафиксировал.

Был разыгран спорный мяч.

Немцы пошли в очередную атаку. Благодаря чудесам босоногой хитрости географа, и нелепому, но могучему броску Ляпунова, атака была отражена. Мяч попал к Фурцеву и тот, боясь, что сразу же отнимут, пнул его вперед, как бы никуда, но он знал, что первым у мяча будет начальник разведки. И оказался прав. Красным коршуном вылетел Мышкин из-за немецких спин, похватил, обработал и погнал мячик вперед. И как-то стало ясно, что уж сейчас-то, какая-то часть хотя бы футбольной справедливости восторжествует. Фурцев бежал метрах в тридцати сзади и вдруг увидел, что наперерез Мышкину бросился боковой судья. Низкорослый, шустрый, полосатый. Бежал слева, с той стороны, где у Мышкина был искусственный глаз и он, конечно же, ничего не видел. Судья бежал неестественно быстро, держа двумя руками флажок, и что-то ужасное было в его беге.

Подлетел, ударил Мышкина флажком в шею.

Тот рухнул.

Зрители на трибуне встали, о чем-то споря. Кто-то утверждал, что таким образом боковой судья показывал зарвавшемуся игроку, что он в положении вне игры. Игрок не увидел отмашки, поэтому пришлось его догонять.

Игра между тем продолжалась.

Начальник разведки остался лежать в штарфной площадке. Вратарь присел над ним, пытаясь оказать помощь, как спортсмен спортсмену.

Ляпунов на весь стадион говорил гадости про родственников и бокового судьи, и главного.

Ну, ладно, подумал Фурцев, раз пошла такая игра…

Опять перед ним оказался этот неуловимый техничный фрицык. Конечно, он опять обвел капитана Фурцева, только теперь тот знал, что ему делать — бросился сзади в ноги убегающему, и тот полетел кубарем.

Тут же подбежал арбитр и, ткнув Фурцева пальцем в грудь, указал ему на трибуну. Уходи, мол.

— А что я такого сделал. Погляди, вон наш еще валяется, а ты…

— Вон с поля! — Вдруг по-русски сказал судья.

Фурцев потерял дар речи. Сбоку подлетел Ляпунов и сходу толкнул арбитра в плечо. Толчок был сильным, у рефери слетели его маскитровочные очки. И сразу несколько голосов произнесло:

— Товарищ политрук.

Капитан ничего не мог сказать, горло у него перехватило, и руки сами поднялись и вцепились в горло арбитра. Тот суетливо и не очень умело отбивался. Фурцев, чувстуя в себе непонятно откуда взявшиеся силы, повалил Головкова на траву и придавил всем телом, не думая выпускать его горла из рук.

Заслуживает внимания то, что происходило вокруг. Никто не следил за тем, как развивается схватка между капитаном и судьей. Все вращали головами, или даже крутились на месте, прислушиваясь к непонятным звукам донорсившмся из-за трибуны. И игроки, и зрители.

А оттуда доносился мощный механический рев. Нарастающий. Бетонная трибуна резонировала, видимо, поэтому под ногами зрителей, прокатывала тяжелая волна.

Глаза у Головкова уже вылезали из орбит, а Фурцев продолжал душить. И политруковского горла выползла, помимо сипения борьбы, только одна фраза, да и то искореженная яростными пальцами капитана.

— Арес капут.

— Вот он! — Крикнул Ляпунов, и все остальные тоже что-то закричали.

В воротах стадиона показался огромный, стремительный страшный танк.

— Починил, починил! — Кричал самый пожилой, одышливый и счастливый из русских футболистов лейтенант Теслюк.

Самые сообразительные из немцев, опрометью уносились с трибуны, из которой уже вовсю извлекала феерверки щепок и бетонной крошки самая настоящая пулеметная очередь.

Заключенный в первоклассную броню отремонтированной тридцатьчетверки рядовой Родионов, рванул рычаги, бешеная машина крутнулась на асфальте и выскочила прямо на футбольное поле, сорвав сетку с ворот.

Дата добавления: 2015-07-16