Глава 10. Земля тысячи танцев[34]

Земля тысячи танцев [34]

Дэнни Филдс: Для меня «У Макса в Канзас-сити» навсегда останется подсобкой в подвале. Позже, когда в 1973 году появились постоянные группы и они выступали наверху, на сцене, «Макс» стал совсем другим местом. Наверху была дискотека, Уэйн Каунти ставил пластинки – и все было ништяк. Но это был не подвал. Не подсобка. По-настоящему клевый период закончился сразу же, как только набрали команды – вслед за ними приперлась огромная туча всякого отребья. Было время, когда «У Макса» считался привилегированной подвальной точкой, и туда могли попасть только свои. А как только на улице выстроились очереди желающих попасть на концерт, «Макс» кончился.

Айлин Полк: Я ходила к «Максу» каждый вечер. Каждый божий вечер. Поначалу там было полно ребят Уорхола. В то время частенько можно было встретить самого Энди и его бригаду: Виву, Джейн Форт, Джо Даллесандро. Пьяного Тэйлора Мида, отвисающего в углу. Или какую-нибудь полоумную девчонку, с дредлоками и детской куклой в руках, разговаривающую сама с собой. Фабрика Уорхола была на Сорок седьмой улице, но потом они переехали на Семнадцатую, сразу после Юнион-Сквер-парк, в паре кварталов от «Макса». Проходишь через парк – и можешь потусоваться на Фабрике, если у «Макса» закрыто. Кстати, там постоянно ошивались люди с камерами и снимали всех подряд. Чем-то напоминает кусок из клипа Doors, когда они там познакомились с Нико, трахались и вмазывались героином.

Потом людей Уорхола потихонечку стали вытеснять всякие глиттерные группы: Jo Jo Gun, New York Dolls, Slade, Sir Lord Baltimore. Я была не против потусоваться с каким-нибудь перцем из перспективной команды. Но никогда не стала бы встречаться с рок-звездами, а уж тем более – трахаться с ними. И даже если и встречалась, все равно боялась с ними трахаться. Так что я не трахалась с мужиками, которые приходили клеить подвыпивших фанаток. Обычно все заканчивалось сексом с кем-нибудь из друзей. Мне нравятся люди, которые добровольно ведут себя, как мудаки. И наплевать на тех, кто корчит из себя шоколадку: «Я хочу, чтобы меня видели только с самым крутым парнем».

Дункан Хана: Мы с Дэнни Филдсом отвисали в нашем обычном закутке, с парой бутылочек бренди в загашнике. Тут подошел Лу Рид – у этого чувака на башке были выстрижены мальтийские кресты. Шел 1973 год. Лу подошел и окликнул Дэнни, тот сказал: «О, Лу! Присаживайся». Сидим себе втроем, познакомились, и тут Лу выдал: «Эй, он похож на Дэвида Кэссиди, прикинь!»

Я ответил: «Да ну его в жопу. Не нравится мне Дэвид Кэссиди». Но Лу уже понесло: «Да ты чего! Ты же вылитый… Дэнни, что скажешь? Ну погляди – натуральный Дэвид Кэссиди!» Дальше они обсуждали меня в третьем лице: «Похожа ли она на Дэвида Кэссиди?»

Через какое-то время они переключились на Реймонда Чандлера. А я как раз его всего прочитал. Ну, думаю, я, вроде как в теме, рядом мой кумир, Лу Рид. И у нас будет отличный интеллектуальный разговор о Реймонде Чандлере. Класс!

Лу погнал про эпизод, которой якобы из «Высокого окна». Я сказал: «Не-не, это было в “Сестричке”». Он сказал: «Чиво?» Я объяснил: «Да, это было в “Сестричке”, только что ее прочитал. Книжка – супер, и я помню этот самый эпизод…»

Лу повернулся к Дэнни: «Эй, Дэнни. Смотри-ка – говорящая. Интересно, а думать она умеет? Она читала, прикинь?»

Ну, думаю, блин. Я, типа, тупая блондинка.

Лу продолжал: «Слышь, Дэнни, а она вообще что из себя представляет?» Дэнни ответил: «Ну, студентка-гуманитарий». Лу: «А, бля, гуманитарий, ты подумай!». И все. Как в кошмаре. Погано общаться с кумирами, если ты всего лишь студентка. Ну, как будто ты – кусок говна. Короче, я понял: «Пусть тебя видят, но не слышат. Ты – погремушка, мелочь. Приблуда. Охуенно. Вот мой кумир, я наконец-то с ним познакомился! Но с ним не стоит разговаривать».

Дэнни ушел в туалет, а Лу повернулся ко мне и спросил: «Эй, ты – девчонка Дэнни?» Я сказал: «Нет, нет, Дэнни – просто мой друг». Лу не унимался: «То есть ты не с ним? Вы не спите вместе?». Я ответил: «Да нет, он – просто мой друг!» Лу продолжал: «Ну, может ты станешь моим Дэвидом Кэссиди?» Я ответил: «Не, это вряд ли». Он сказал: «Ну смотри, а то, может, пойдем ко мне в отель?» Я говорю: «Зачем?» Он мне: «Там ты сможешь насрать мне в рот. Прикинь, какая телега!» Я ответил: «Вряд ли мне это понравится».

Я побелел, как мел. А Лу принялся шептать, типа это должно было меня возбудить: «А что, это вызывает в тебе отвращение?» Я сказал: «Да». Лу сказал: «Ну, давай… давай, я накрою лицо тарелкой, а ты насрешь на тарелку. Давай так?»

Я ответил: «Не думаю, что и это мне понравится».

Он сказал: «Да ладно, ты загоняешься. Давай, повеселимся!»

Я сказал: «Нет. Никакого веселья. Я лучше тут останусь». Он сказал: «И ладно. Хуй с тобой» – или что-то в этом духе. Тут вернулся Дэнни. Лу сказал: «Мне пора, Дэнни!» и исчез. А меня разобрала тоска. Как-то все иначе представлялось. Все вышло совсем не как в книжках: «Боже, я встретил своего кумира, и мы болтали с ним о Реймонде Чандлере!». Вместо этого было: «Можно насрать тебе в рот?»

Когда Лу ушел, Дэнни спросил меня: «Эй, похоже, ты ему понравился». «Сомневаюсь», – пробормотал я. По-моему, я сказал ему: «Лу спрашивал, принадлежу ли я тебе». Дэнни обрадовался – он всегда поддерживал телеги своих друзей – и сказал: «Ну, если ты хочешь – можешь идти с ним». «Чего-то не хочется», – ответил я.

Джейн Каунти: Подсобка была гнездом разврата. Порочное место. Каждый сидел на какой-нибудь дряни. А, например, если надо встать в туалет, ты боялся поворачиваться к ним спиной. Туалет был слева, и приходилось пятиться – только бы не показывать этим людям спину. Иначе – хана. Повернешься спиной – о тебе начнут говорить. Начнут говорить о тебе гадости, как только ты встанешь.

Ли Чайлдерс: Патти Смит и Роберт Мэплторп поначалу никак не могли вписаться в компанию у «Макса». Все из-за внешности. Выглядели они беспонтово. Роберт предпочитал шляпы, мягкие замшевые шляпы, и огромные университетские рубашки. Смотрелось это ужасно. Патти смотрелась чуть круче – она носила уродливое грязное рванье.

Думаю, Микки Раскину не нравилось, как они выглядят. Но надо отметить настойчивость этих ребят: Патти и Роберт сидели на бордюре напротив входа к «Максу» и трепались с каждым, кто входил или выходил оттуда. Я просто офигевал, у меня бы на такое нервов не хватило. Если бы меня не приняли в компанию, я бы, наверно, просто исчез. Но так бы себя вести не смог. Поражаюсь выдержке Патти, она сидела там и говорила: «Я хочу попасть внутрь, но меня не пускают. Отлично, буду сидеть у входа». Типично панковское поведение задолго до появления типичного панковского поведения.

Терри Орк: Патти Смит и Роберт Мэплторп были очаровательной парочкой. Они были ощутимо извращенно чувственны, просто на редкость. Никогда больше такого не встречал. Я постоянно ездил к ним в отель «Челси», частенько мы вместе наряжались, чтобы пойти к «Максу». В «Челси» от них тащились все: Вива, еще кое-какие суперзвезды Уорхола, Бобби Ньювирт. Мэплторп еще был очень правильным. Больше всего смахивал на заблудшего католического юношу.

Джек Уоллс: Уверен, Патти и Роберта прикалывала телега стать суперзвездами Уорхола. Из своих попыток ворваться в «Макс» они устраивали настоящие спектакли. В ход шло все, что могло привлечь внимание: карандаши для глаз, помада, черный лак для ногтей – лишь бы попасть внутрь, в подсобку. Но, тем не менее, на них упорно клали хуй.

Дэнни Филдс: В изложении Патти эта история звучала изумительно. Они с Робертом приходили к «Максу» каждый вечер, вставали на входе и таращились на богемную тусовку с единственной целью дождаться, когда кто-нибудь пригласит их присесть за столик или хотя бы просто войти внутрь. Завсегдатаи уже привыкли видеть эту милую сексуальную парочку, торчащую в проходе. Но никто не втыкал, кто они такие и почему не заходят внутрь. Тупеж продолжался день за днем. В конце концов, я не выдержал и сказал: «Эй, чего стоите? Заходите и садитесь. Вы кто будете?» Патти потом вспоминала, что я оказался единственным в «Максе», кто предложил им зайти и присесть. А получилось действительно смешно: «Да заходите уже, хватит торчать в дверях. Прикольно смотритесь, кто такие?»

Пенни Экейд: Патти – это человек, который в девять утра мог поднять меня криком: «Пенни!» Я спрашивала: «В чем дело, Патти?» Она отвечала: «Сегодня день рождения Бобби». «Какого Бобби?» «Бобби Дилана». Всю жизнь ее глючило, будто бы она Джон Леннон, или Пол Маккартни, или Брайан Джонс, или еще кто-нибудь из рок-звезд.

В ночь, когда умер Брайан Джонс, я была рядом с Патти. У нее была истерика. Она безудержно рыдала. Конечно, я тоже напряглась, но Патти просто постоянно говорила про «малыша Брайана Джонса» и «кости малыша Брайана Джонса». Как будто она говорит с кем-то, кого видит только она. Многие общаются с воображаемыми людьми, но воображаемые друзья Патти – это люди типа Кита Ричардса. Помню, Патти рассказывала мне историю про то, как встретила Эрика Клэптона. Она была с Бобби Ньювиртом, но все время вертелась вокруг Клэптона, пока тот не спросил: «Мы с тобой знакомы?»

Патти ответила: «Не. Мы так, люди маленькие».

Джек Уоллс: Когда Патти гостила в Нью-Джерси у своей матери, ей позвонил Тинкербелл и сказал, что Роберт – педик. Патти была раздавлена. Подумай, что тут делать, как бороться? Если у него другая девушка, тут все более-менее ясно. Но если человек, которого ты любишь, заявляет, что он гей, вот тогда у тебя действительно большая проблема.

Единственное, из-за чего Патти и Роберт спорили раньше, – кто пойдет в прачечную.

Дункан Хана: Когда я первый раз попал в Нью-Йорк, Роберт и Патти все еще встречались. Клевая была парочка. Однажды я случайно встретил Патти, и та сказала: «Знаешь, мы с моим стариком расстаемся». Она очень доверяла мне и рассказала: «Прикинь, его плющит по мужикам. А что делать женщине, если ее парня тянет к мужикам?»

Казалось, что у нее камень упал с души. Она была не виновата в том, что случилось. И она по доброте душевной решила, что я должен знать все подробности. Патти не хотела, чтобы я плохо о ней думал, – и мне это очень льстило. В голову лезло «Вау!», но я промычал что-то типа «Мда-а-а». Это должно было значить: «Тяжело, когда мужик уходит от женщины к другому мужику». Вот.

Джек Уоллс: Роберт Мэплторп родился в пятидесятых. К моменту бунта в Стоунвол в 1969-м, когда началась гомосексуальная революция, ему было то ли девятнадцать, то ли двадцать. Это было целое движение, и в нем участвовали не только геи. В начале семидесятых все окончательно ударились в гомосексуализм. И Роберт тоже стал геем. Как раз в то время появились «грузовички» – около мясокомбината, на Четырнадцатой стрит, стояло несколько грузовиков, где гомики занимались анонимным сексом.

Потом у кого-то хватило ума наплодить клубов – раз уж все тусуются в одном месте, почему бы не продавать там выпивку? Так появились «Шахта» с «Наковальней» – и это стало апогеем разврата: «золотой дождь», копрофагия, фистинг, «чебурашки»[35]. Туча народу предпочитала проводить свое время там. Все ебались так, как будто завтра наступит конец света.

Терри Орк: Не знаю, с чего там с все началось: гомосексуальность ли Роберта вылезла наружу или Патти начала заигрывать с рок-звездами. Вообще, Патти жила на публику. Целовала кого-нибудь – и смотрела на тебя. Чтобы убедиться, что ты все видел. Ну, как будто играла богемную даму из Парижа двадцатых. Она совершенно сознательно жила, как на сцене, и ебалась со звездами. Она этим гордилась. А кончилось все затяжным романом с Тодом Рандгреном.

Патти Смит: Если бы я столько не загонялась по поводу себя, то стала бы убогим понтогоном. Ну вот, почитай мою книжку, «Седьмое небо», и кого ты в ней найдешь?

Эдди Седжвик, Мариан Фэйтфул, Жанна Д’Арк, Фрэнк Синатра – вот люди, которые мне действительно нравятся. Но я называю их имена не понта ради, а чтобы подчеркнуть: вот совсем другая часть моего «Я». Внутри меня живут мои герои.

Биби Бьюэл: Тод Рандгрен познакомил нас с Патти – его предыдущей подружкой. И она мне сразу же понравилась. Она сказала, что я похожа на Аниту Палленберг, Нико и Мариан Фэйтфул в одном флаконе. Да-да, прямо так и сказала. А потом еще добавила: «Тебе нужно постричься и сделать себе “перья”». Тогда волосы были длинными, а Патти порекомендовала мне «перья» – я так и сделала. Правда, позже она пыталась уговорить меня покраситься в блондинку – но я отказалась.

Патти сходила по мне с ума. Каждый день я ездила к ней в гости. Стоило мне только показаться на Двадцать третьей стрит, где они жили с Аленом Ланьером, и неважно, чем они занимались до этого: трахались, или она в очередной раз разгребала какой-нибудь из своих загонов, или что-то писала, – Патти все равно пускала меня в дом.

Как-то мы сидели и трепались, и она призналась: «Блин, я так хочу петь». Я сказала: «И я тоже!» Это произошло задолго до того, как она стала петь по-настоящему. И вот мы заводили чьи-нибудь записи и подпевали, как могли. Ставили «Gimme Danger» и старались подражать, насколько хватало глоток. Патти говорила: «Мда, вот так учатся правильному вокалу». Мы брали расчески вместо микрофонов, вставали перед зеркалом и пели, пели, пели. Это было очень здорово – Патти была такая клевая. Иногда я приносила травку, а Патти не могла много курить – ее взводило и уносило после второй затяжки, она уходила в себя, как астронавт в открытый космос, затевала философские разговоры и рассказывала мне истории о Сэме Шепарде.

Я была так молода и безумна – каждый раз, когда у нас с Тодом случались напряги, я бежала к Патти. Она все еще любила его. Поэтому ей было нелегко терпеть маленькую засранку, которая то и дело бегала к ней за советом по поводу Тода. Иногда я ловила их на том, как они обнимаются или еще что, и бесилась, как ребенок. Я подскакивала к Патти с криками: «Какого черта ты обнимаешься с моим мужиком?» А она говорила: «Расслабься. Все нормально, остынь, сестренка».

Пенни Экейд: Патти была чертовски энергичной и всегда себе на уме. Она хотела выглядеть, как Кит Ричардс, курить, как Жанна Моро, ходить, как Боб Дилан и писать в стиле Артюра Рембо. Чудовищная коллекция масок и икон, которые она каждый раз на себя примеряла. Сама Патти считала это крайне романтичным. Когда-то она поступила в педагогический колледж, хотела стать учителем – но потом разом вырвалась из повседневной жизни рабочего класса Нью-Джерси.

Тогда я не могла себе этого представить. Не могла подумать, что заниматься творчеством лучше, чем преподавать домоводство.

Биби Бьюэл: Это Патти Смит уговорила меня сниматься для журнала Playboy. К тому времени я уже снималась для обложек в Revlon, Intimate и Wella. Это были хорошие деньги. Но подражала я отнюдь не моделям. Я преклонялась перед такими девушками, как Анита Палленберг и Мариан Фэйтфул[36], смотрела на них снизу вверх и стремилась стать, как они.

Когда Playboy предложил мне сниматься, Патти сказала: «Эх, почему они не пришли ко мне. Я бы сразу согласилась». У Патти были здоровые сиськи, правда, многие этого не замечали. Вообще, она была довольно щедро сложена и всегда очень гордилась этим. Патти показала мне фотографии Бриджит Бардо, Урсулы Андрес, Ракель Уэлш и всякие фотографии из Playboy. Она говорила: «Playboy – это как кока-кола. Это Энди Уорхол. Этот журнал – часть Америки». Она говорила: «Давай. Будет просто супер. Ты взъебешь эту моднятину».

К тому моменту меня обуревали мечты собрать музыкальную группу. Но Патти пыталась объяснить мне, что раз уж я так долго работала моделью, будет непросто сменить тему. Она считала, что лучший способ порвать с миром моды, смыть клеймо детства и избавиться от имиджа подружки рок-н-ролльщиков – сделать что-нибудь очень смелое. Но сделать красиво. Например, пойти в Playboy.

Я воспринимала феминизм Патти как идею «не быть жертвой». Правильные женщины должны делать свой выбор с холодной головой и бунтарским огнем в груди.

Работа с Playboy была бунтарским жестом. Моя карьера в этой стране закончилась – потому что в большой моде работы бы мне никто не дал. Мне остались только журналы типа Cosmopolitan. От меня отказались все серьезные клиенты. И Avon, и Butterick. Нормальные журналы мод больше не связывались со мной.

О чем тут жалеть?

Пенни Экейд: Я всегда воспринимала Патти и Роберта как брата и сестру. И понимала, что Роберт – гей, но Патти упорно говорила о нем, как о своем парне. Мои отношения с геями начались с четырнадцати лет, мне знакомо чувство пылкой, но несексуальной влюбленности в гея. В общем, я никогда не поверю, что у Патти были сексуальные отношения с Робертом. Хотя, возможно, что-то у них и было. В любом случае, Патти всегда казалась чем-то похожей на меня – женщиной гомика. Мне прекрасно известно, что у них были проблемы. И что Патти ужасно злилась и расстраивалась. Я любила ее. Да, я была влюблена в Патти, и мне казалось, что она тоже влюблена в меня.

У нас установились романтически-дружеские отношения. Очень старомодно, никакой физической любви, хотя была и она.

Патти Смит: Ну да, я как-то пробовала заниматься этим с девушкой, мне не понравилось. Слишком мягко. А я люблю твердость. Мне нравится мужская волосня. Мне нравится член. Мне нравятся мышцы. И не нравятся все эти мягкие титьки.

Пенни Аркейд: Ну, вообще-то нельзя сказать, что Патти меня физически привлекала. Да и не думаю, чтобы я ее возбуждала. Да, мы занимались любовью, но только один раз. Все случилось из-за эмоционального влечения, а не из-за физического. Я чувствовала так много всего по отношению к Патти…

Правда, вскоре все изменилось. Как-то мы с Патти отвисали у «Макса», тупили от нечего делать. Сидели втроем с Мисс Кристиной из GTO – и решили сколотить свою группу. Я, Патти и Мисс Кристина.

Ни я, ни Мисс Кристина не относились к этому серьезно. Точнее, я, конечно, хотела группу, но не знала, что это такое. И вот, пошли слухи, что мы собираем группу. Потом, наверно, Дэнни Филдс поговорил со Стивом Полом и рассказал ему, что мы чего-то там замышляем – потому что спустя несколько дней, когда я пришла, как обычно, к «Максу», меня там ждала телеграмма от Стива Пола. Там говорилось: «Ни с кем, кроме меня, ничего не подписывай!»

«Что за черт?» – подумала я. Я ничего не понимала. И совсем странным казалось мне поведение Патти: я заметила, что она очень нервничает из-за этой телеги с группой. Я-то просто прикалывалась. А в жизни Патти началось что-то серьезное. Что-то, чего я не понимала.

Я не понимала, что она увидела: она может действительно сделать что-то стоящее.

---

Дата добавления: 2015-07-16