Войтек Бартошевский.

Осень 99-го была ненастной. На работу я тащила себя силком. В то время у меня кроме авторской передачи была программа «В пятницу вечером». И все бы ничего, если бы накануне передачи не приключилась со мной болезнь, характерная внезапными приступами. Это могло быть пищевое отравление, а могло и кое-что похуже. А поскольку на ТВ из уважительных причин невыхода в эфир признается лишь физическая смерть, я до последнего рассчитывала справиться с напастью. К вечеру дело дошло до общения с каретой скорой помощи, к услугам которой прибегаю в исключительных случаях. Медики рекомендовали постельный режим. Спозаранку, как того требуют приличия, я по телефону известила секретаршу студии о своем недомогании. Далее началась трагикомедия. На пороге дома возникла приехавшая из деревни мама и сообщила о доставленных к подъезду мешках картошки. Тем временем, пока я в перерывах между приступами занималась вопросами транспортировки «второго хлеба», раздался контрольный звонок. Мама, разумеется, сказала все, как есть. На том конце провода, в приемной директора студии, полученную информацию расценили как откровенный саботаж. По месту прописки к нам прибыла комиссия в составе главного редактора вещания на русском языке Олейниковой, главного редактора бурятского вещания Шабаева и председателя профкома Хамагановой для полноценного освидетельствования факта саботажа и прогула. Дисциплинарную комиссию, видимо, вдохновляла картошка. Тем больше присутствующие понимали комичность своего положения, тем больше децибелов появлялось в голосе Олейниковой. Она и мою маму пыталась привлечь к ответственности. Финал спектакля был таков: моя трехлетняя дочь решила, что приходила баба-яга, а мама слегла с приступом, да так, что примчалась «скорая». После этого случая она, наконец, поверила моим рассказам об атмосфере маразма в коллективе. Двое из комиссии потом, правда, извинились. По факту «саботажа» я написала докладную на имя «самого». «Сам» сделал вид, что бумаги в его адрес не было.

Хуже было, что Генеральный игнорировал другие обращения. Начиная с октября, мы тщетно пытались добиться приема на высшем уровне. То ли Генеральный выжидал, то ли его окружение боялось сообщить шефу, что «эти» опять со свей «игрушкой». До первых морозов мы писали письма своему генеральному директору о том, какой великолепный фестиваль можно сделать уже на международном уровне... Молчание. Знак согласия, что ли?

Пока начальство раздумывало, пришли первые подтверждения на участие в фестивале из Тувы и Якутии. После новогодних праздников руководство БГТРК осенило, что «Белый Месяц» можно не проводить по простой причине: «В прошлом году были плохие голоса». Озвучила высочайшее мнение та самая Пелевина, которая прилюдно приглашала зрителей на фестиваль-2000. С логикой наши начальники были явно не в ладах: даже если предположить, что голоса были в прошлом плохие, они могли стать лучше за счет притока новых и международного статуса конкурса. Появляется приказ по БГТРК от 18 января 2000 года, в котором со ссылкой на решение худсовета от 30 марта 1999 г., в составе которого очутилась и я, сообщалось, что фестиваль решено проводить раз в два года в связи с «необходимостью экономии государственных средств и увеличения доходов от мероприятий, не относящихся к основной деятельности компании». И снова казусы: решение худсовета, которое хранилось в глубокой тайне; плохие голоса, которые чудесным образом могут стать другими после годичного перерыва; смешанные понятия госфинансирования и коммерческой выгоды.

Видимо, эти неувязки бросались в глаза не только мне, если на один день наступило потепление, «Белый Месяц» снова забрезжил в зимнем небе: мы даже полдня рука об руку с директрисой студии ходили туда-сюда, готовили приказы по поводу фестиваля. Как вдруг снежная лавина с Олимпа сорвалась по-новой. Из своей резиденции в Доме Радио позвонил Генеральный. Оказывается, он прочел в «Информполисе» положение о фестивале, которое опубликовали без его визы. Мы мгновенно перестали играть в одни игрушки.

«Белому Месяцу» была объявлена полная блокада. Из вспомогательных средств оставался телефон на рабочем месте, слава Богу, его не отключили! Помогали все, кто мог. Кто - машиной, кто - связями, маленькими и большими. В обстановке конспирации к заезду гостей у нас было готово все, благо, опыт был богатый. И гостиницы, и питание участников, и сцена, и свет, и звук. Подтянулись и спонсоры. Всех участников «Белого Месяца» мы были вынуждены предупредить, что готовим фестиваль «без визы» начальства. Мало ли чем могло обернуться проведение конкурса? Выборы-98 наглядно показали возможности телевизионного прессинга, от картинки в эфире могли отлучить, невзирая на заслуги и звания.

Оставалось самое главное, без чего немыслимо шоу - передвижная телевизионная станция.

До официального открытия были сутки и несколько часов, но вопрос о ПТС все еще не был решен. Помочь мог только Господь Бог. Или президент... Эта полуфантастическая мысль посетила после часов хождения из угла в угол. Терять нам уже было нечего и рано утром (снег падал хлопьями, по буддийским приметам - хороший знак) мы топтались на заветном крыльце.

Президентский кортеж (машина плюс сопровождение) прибыл ровно в 7 часов 10 минут. Мы сбивчиво попросили нас выслушать. Наверняка, помогло то, что лица наши были узнаваемы по ТВ-сюжетам, да и президент, видимо, понял, что спозаранку просто так поболтать на крыльцо резиденции не приходят. Нас пригласили в кабинет.

Заикаясь, мы все же обрисовали суть проблемы, на что президент резонно заметил, что мероприятия государственного масштаба так не проводятся. Потом мы долго объясняли отличие ПТС от обычной камеры. Собеседник обещал помочь. Прощаясь, хозяин кабинета спросил, говорить ли ему о нашем визите Варфоломееву. Мы отчаянно затрясли головами в знак протеста. Президент рассмеялся.

... Прошла пресс-конференция, уже начинались репетиции, когда меня вызвали к Генеральному. Он-то и сообщил о звонке ему президента. Ощущение было такое, что Леонид Васильевич наши договоренности выполнил. Варфоломеев, как бы умиляясь, сказал, что президент попросил его «не вредничать и отдать нам эту телефонную станцию». Тут умилилась и я. Лучшего человека, кроме президента, сложно было представить.

Варфоломеев быстро вернул меня на землю и сказал, что ПТС будет лишь при подписании договора на сумму 40 тысяч рублей. При всей абсурдности требования варианта другого не было. Мы подписали договор. Хотя каждая из сторон понимала, что это не более, чем блеф. Нужно было выходить из ситуации. Перед финальным днем мы встретились снова, и генеральный больше попросил, нежели пожелал - продержаться достойно, без срывов.

Об успехе фестиваля писали все средства массовой информации. Они же обеспечили информационную поддержку. Я тогда поняла, что такое журналистская солидарность. На пресс-конференции присутствовали представители всех средств массовой информации, кроме БГТРК. Мы поблагодарили СМИ за поддержку и попросили передать личную благодарность их руководителям. Журналисты, как никто, понимают, сколько эмоций может быть спрятано между строк. На родном же радио- и телеканале не прошло ни одной информации... Ровно через год на пресс-конференции «Белого Месяца» не будет ни одного журналиста, кроме работников БГТРК.

Когда отзвучали фанфары седьмого фестиваля, противостояние не закончилось. И вот почему. Договором об аренде «Новый день» отлучили от «кормящей груди» БГТРК, ясно дав понять, что в фестивальном вопросе все отношения строятся на шелесте купюр. Отлучить-то отлучили, но сами продолжали отрабатывать старую совковую схему «на халяву».

Например, приходит сотрудник радио на гала-концерт и без всяких переговоров начинает переписывать материал, который принадлежит фонду «Новый день», во всяком случае, авторские позиции были оговорены договором фонда с БГТРК. По окончании гала-концерта тот же простодушный сотрудник пытается забрать радиоматериал бесплатно (!), на что мы резонно ответили мягким отказом. Начался новый круг неразберихи. Тщетно мы пытались сохранить свое достоинство и перевести взаимоотношения в цивилизованное русло: договорные отношения вступали в противоречие с жесткой субординацией, царящей в БГТРК. Каково же было изумление руководства, когда «Новый день» предложил сделать взаимозачет: в обмен на радиоверсию фестиваля скостить сумму долга за телеверсию.

Тут же были затребованы кассеты с телеверсией. Когда оказалось, что кассеты являются нашей собственностью, изумление переросло в возмущение. «Как они у вас ПТС не сперли!» - заявил своим подчиненным Варфоломеев.

По этому поводу было организовано собрание, смахивающее на судилище. В нем приняли участие люди, далекие от дел фестивальных. Недостатка в «смелых» речах не было - на вооружение была взята испытанная практика партсобраний. Жертвы наметили заранее и принародно заклеймили: «Воры с грязными лицами (?!)». Раньше после таких слов ставили к стенке, нынче же просто облили грязью.

Оперативно увидел свет приказ № 24, сочинить который стоило его авторам немалой фантазии. Цитируем: «Вместе с ведущей программы СТВ Будацыреновой Н.В. (моя фамилия в замужестве. - Н.Ц.) Тараскин Г.С. передал диски в городской фонд поддержки молодых талантов «Новый день». На полях приказа заметим, что «Новый день» - фонд, директором которого являлся тот же Тараскин... Далее: «Это привело к срыву выхода в эфир объявленной на 11 марта 2000 г. программы «Музыкальная волна на радио Бурятии» и к материальному ущербу в сумме 18 тысяч 155 рублей».

Полная ахинея! Согласно коммерческого договора меду БГТРК и фондом «Новый день» на совместное производство телеверсии о радиозаписи не было ни слова, этот вопрос не обговаривался.

Тем более не могло идти речи о радиопередаче «Музыкальная волна на радио Бурятии» с фестивальными материалами. Как можно сорвать то, о чем организаторы конкурса даже не подозревали! В таком случае эта самая передача должна была, как минимум, называться «Про «Белый Месяц». Сочинение № 24 «про белого бычка» было высосано из пальца, точнее, из указующего перста.

Было уже 17 марта 2000-го, прошло десять дней после фестиваля. Вызвали меня к Генеральному неожиданно, во время монтажа коммерческой передачи (а в БГТРК работа на заказ - дело святое). Дали машину, что показалось странным. Варфоломеев встретил меня дружелюбно, не без юмора рассказал, как он кричал на своих замов по поводу ПТС. Потом он сообщил, что так больше продолжаться не может.

«Вы хотите меня уволить?» - спросила я. Генеральный кивнул.

«Как скоро?» - спросила я.

«Скоро», - ответил он.

По прошествии времени мне кажется, что гендиректор ждал от меня каких-то слов, возможно, женских слез, проявления страха от перспективы остаться с двумя детьми без средств к существованию. Как знать, может, слезы меня бы спасли... Потому что на пороге он окликнул меня и сказал, что расстаемся мы ненадолго и обязательно будем еще работать вместе.

Когда я вернулась на студию, в приемной меня уже ждали инспектор отдела кадров и юрист. По их скорбным и испуганным лицам я поняла, что «скоро» уже наступило.

Самообладание - одно из качеств, необходимы телеведущей, и оно меня не подвело. Я молча ознакомилась со статьей 33-ей «за нарушение трудовой дисциплины и халатное отношение к должностным обязанностям» и расписалась, где надо.

В первый же час после увольнения я прокрутила в уме «видеозапись» моего устранения из БГТРК в те мартовские дни. Итак, с 3 по 5 марта проходил международный фестиваль, 6 марта, в понедельник - прямой эфир с кандидатами в городской совет депутатов. 7 марта продолжают разъезжаться гости фестиваля. 8 марта, среда - выходной. 10 марта передача «В пятницу вечером» хронометражем в полтора часа, на подготовку которой ушли 7, 9 марта. 10-го марта в 10 часов утра зафиксировано «несвоевременное предоставление сценария» в приказе и выговор в добавление к предыдущим. А ведь был уже приказ от 10 февраля из-за того, что неправильно указала в газетном ТВ-анонсе должность героя программы, и следовало быть осторожнее! Руководство явно ждало промаха, любой зацепки, чтобы уволить по «волчьей» 33-ей статье. Еще большая моя глупость состояла в том, что я извинилась в эфире за свою оплошность. Не покайся я прилюдно, начальство, скорее всего, так бы ничего и не узнало.

Последний «гвоздь в крышку» приказа об увольнении - передача «Точка зрения» в пользу кандидата в депутаты Народного Хурала Каниболоцкого, директора «Бурятмясопрома». Было проявлено недовольство от эфира. Забавно, что увезли меня на расправу в главный офис БГТРК с монтажа коммерческой передачи, тоже связанной с «Бурятмясопромом». Тушенкой было взять, что ли, на случай безработицы?..

Хотя ошибок было не избежать, думала я, прокручивая в голове «видеозапись», их не делают только те, кто ничего не делает. Кроме того, в БГТРК действует золотое правило: «Я - начальник, ты - дурак». И всегда найдутся в трудовом коллективе шесть человек, готовые «за пайку» подписаться под любой филькиной грамотой. «Грамоты» эти и стали основанием приказа № 26 от 2000 года и статьи 33. Была пятница, в отделе девочки плакали, мужики пили водку. Охрана терпела, нарушая должностные инструкции и рискуя быть уволенной. Уж кого в компании меняли, как перчатки, так это вспомогательные службы - за любой несанкционированный чих. А в понедельник в вахтовой «будке» телестудии уже лежало распоряжение насчет меня - «не пускать». Так я стала одной из многих, кого за последнее время лишили чести ступать по территории БГТРК.

Судиться с телерадиокомпанией было полной безнадегой, но в 10-дневный срок мое заявление на весы Фемиды все же упало. Но прежде был шквал звонков домой - такого внимания к своей персоне я не ожидала. До рассмотрения дела в суде меня проконсультировал компетентный человек. Мне популярно объяснили, что букву закона можно элементарно обойти недоказуемым подлогом документов. Вот почему, когда ответчик предложил мировую, я согласилась, чем вызвала восторг у несчастного представителя БГТРК. Кроме того, не хотелось подводить людей, продолжающих трудиться в телерадиокомпании.

В отношении оставшихся на рабочих местах была предпринята полномасштабная акция устрашения. В прокуратуру поступило заявление за подписью заместителя генерального директора БГТРК по факту «продажи нескольких параллельных билетов на одни и те же места». Теперь понимаешь хроническую перегруженность прокуратуры. Последовали допросы. Обвиняемыми были Тараскин (к несчастью своему, однажды согласившегося стать директором фонда) и Мигоцкая, которая допустила незначительную оплошность, не более. Дело, разумеется, закрыли за отсутствием состава преступления. Но цель была в коллективе достигнута - устрашение и слепое повиновение.

Позднее мы пару раз встречались с Варфоломеевым. Ни тепло, ни холодно.

Летом меня и моих детей постигло горе. Не стало родного человека. Единственное, что заставляло держаться - не прочитать жалости в глазах собеседника и не дать понять детям, как мне плохо.

Дата добавления: 2015-07-16