Кто был автором “политического завещания ленина”?

В ноябре 1922 г. состояние Ленина снова стало ухудшаться. Врачи опять предписывали отдых. Недельный отпуск в Горках не помог. Физические страдания привели к депрессии. И Ленин принимает решение уйти в отставку. 15 декабря он диктует письмо Сталину для членов ЦК: “Я кончил теперь ликвидацию моих дел и могу уезжать спокойно” [93]. Но и с отставкой уже не сложилось. Возможно, принимая такое решение, Ленин перенервничал, и в ночь на 16-е грянул второй инсульт. Состояние вождя было критическим, и 18 декабря пленум ЦК специальным постановлением возложил на Сталина персональную ответственность за соблюдение режима лечения и содержания, установленного врачами – потому что этот режим постоянно нарушался.

О событиях, развернувшихся вокруг больного Ленина, написана масса литературы. Книги, монографии, статьи. Но почему-то почти все авторы не уделяют должного внимания одной из главных фигур этой драмы. Крупской. Ее, кстати, вообще принято недооценивать в истории. Изображать серенькой, незаметной женщиной, существующей не сама по себе, а только “при” Ленине. Как бы его тенью. Тихая добрая бабушка, эдакий “божий одуванчик”, вечно несчастная, вызывающая сочувствие. То она тащится за Владимиром Ильичем в ссылку, то скитается в эмиграции, помогая в черновой работе, то хлопочет возле раненного мужа, то возле больного. Исследований о Крупской нет. Главный источник информации – ее собственные мемуары. Которые тоже посвящены не собственной персоне, а Ленину. А себя она изобразила как раз такой, скромной и верной его помощницей [86].

Хотя в реальности она была весьма энергичной и деятельной особой. У нее была какая-то своя жизнь. Например, есть версия, что разрыв Ленина с Парвусом и переезд из Мюнхена в Лондон в 1902 г. был вызван вовсе не политическими причинами, а тем, что Израиль Лазаревич слишком уж близко сошелся с Надеждой Константиновной. Он ведь был изрядным любителем по женской части, а Крупская тогда была очень даже миловидной смазливенькой дамочкой. И… только ли физически Парвус с ней сошелся? Орден иллюминатов, к которому принадлежали Парвус, Троцкий, Ларин и др., в отличие от других масонских структур, придавал огромное значение женщинам. К нему принадлежали, например, Клара Цеткин, Роза Люксембург – обе были подругами Крупской.

У нее были свои, вполне определенные взгляды. Допустим, Ленин в национальном вопросе не проявлял особой принципиальности. Когда требовалось, выступал против “русского шовинизма”, когда требовалось – называл себя “великоруссом”. Не кто иной как Ленин выдвинул на пост наркома по делам национальностей Сталина, отнюдь не русофоба. И до конца своего правления считал, что Сталин на этом посту вполне на месте. Последний раз защищал его как наркомнаца на XI съезде, в марте 1922 г [93]. Но откройте мемуары Крупской, и вы увидите, что она постаралась выпятить только русофобские цитаты мужа.

Не была она и скромненькой тихой “бабушкой”. В Наркомпросе проявила себя очень активно, помогая Луначарскому крушить русскую культуру. Именно Крупская лично возглавляла кампанию по запрещению, изъятию из библиотек и уничтожению книг Льва Толстого, Достоевского и прочих “реакционеров”. Если до марта 1919 г. личный секретариат Ленина контролировал Свердлов, то позже его стала прибирать под свое влияние Надежда Константиновна. Хотя и не имела на то никаких официальных полномочий. Но Фотиева, Гляссер и прочие секретари и секретарши вождя должны были заслужить расположение его жены, подстраиваться к ней. По мере усиления болезни, по мере того, как Владимир Ильич все больше работал дома, это влияние усиливалось. А для жены Сталина Аллилуевой оно в 1921 г. обернулось вдруг исключением из партии, другие секретари и секретарши проголосовали.

Напомним и о попытках Крупской провернуть интригу против Сталина осенью 1921 г. А уже позже, после смерти мужа, она выдвинется даже на самостоятельную политическую роль, предъявит претензии на право трактовать “лининизм” и поучать “ленинизму”. Выступать будет неумело, не имея достаточного опыта, но очень уверенно и энергично. Причем выступать в рядах троцкистско-зиновьевской оппозиции. Вот и закрадывается подозрение, а была ли Надежда Константиновна и раньше всего лишь “серенькой” женой и помощницей Владимира Ильича? Когда стоически путешествовала с ним из страны в страну, когда почему-то терпеливо сносила его шашни с Инессой Арманд? Возможность оставаться рядом с ним оказывалась важнее. А для Парвуса и иже с ним такая фигура рядом с Лениным была бы бесценной. Подсказать, посоветовать, поддержать не одно, а другое мнение. “Ночная кукушка”, она ж ненавязчиво, исподволь, кого хочешь “перекукует”…

Когда пленум ЦК 18 декабря 1922 г. принимал решение о строгом соблюдении режима для больного Ленина, то главной нарушительницей являлась как раз Крупская. Но она проигнорировала и предписания врачей, и решение пленума. Например, 21 декабря записала под диктовку мужа письмо Троцкому о монополии внешней торговли [93]. В ночь с 22 на 23-е произошло дальнейшее ухудшение, паралич руки и ноги…Потом состояние больного несколько стабилизировалось. И врачи разрешили Ленину немножко работать, при удовлетворительном самочувствии диктовать по 10 минут в день. Сочли, что это “наименьшее из зол”, поможет ему преодолеть моральный упадок, ощущение ненужности и беспомощности.

Но было уже предельно ясно, что полностью здоровье не восстановится, что к прежней роли лидера Ленину вернуться не суждено. И возле больного закрутился клубок интриг. Пропахшая лекарствами квартира Ленина, маленький мирок, где вся жизнь, казалось бы, сосредоточилась около постели парализованного вождя, превращается с этого момента в арену закулисной борьбы. Которая и выплеснулась в пресловутых диктовках “политического завещания”. Но стоит учесть, что изначально эти диктовки не назывались “завещанием”. И их вообще не рассматривали в качестве единого целого. Та трактовка, которая сейчас считается “общепризнанной”, выработалась в ходе дальнейшей борьбы за власть. Она была принята на Западе. А во времена Хрущева утвердилась и в СССР. Без проверок, без критики. Поскольку утверждалась в ходе антисталинских кампаний. Но, например, профессор В.А. Сахаров, осуществивший весьма детальное и обширное исследование [138], выразил сомнение, что часть этих работ принадлежит Ленину.

Деятельность в данном направлении началась с очень многозначительного факта. С того, что в конце декабря одна из секретарш Владимира Ильича была вдруг отстранена от своих обязанностей. Кто? Аллилуева! То есть, в составе секретариата она осталась, но для диктовок ее больше не вызывали и не привлекали. И лишь после этого стали рождаться работы “завещания”. Они представляют собой машинописные копии, никем не заверенные, нигде не зарегистрированные. Без каких-либо пометок Ленина и других должностных лиц, входящих, исходящих номеров и т.п. Подлинников стенограмм нет.

Привлекались к этой работе (и подтверждали ее своими свидетельствами) только те работницы секретариата, которые относились к “команде Крупской” – Гляссер, Володичева, Фотиева. В.А. Сахаров обратил внимание на несоответствие датировок некоторых документов с “Журналом дежурных врачей”. В ряде случаев в тот день, которым датирована работа, “Журнал дежурных врачей” указывает на плохое самочувствие Ленина и ни о каких о диктовках не упоминает. А другой документ, “Журнал дежурных секретарей”, после отстранения Аллилуевой (которая вела его весьма аккуратно) стал заполняться небрежно, с многочисленными пропусками, оставлением чистых страниц, вписываниями задним числом [138]. Ну а в политический обиход документы “завещания” вводились вовсе не одновременно. Как будет показано в следующих главах, они вбрасывались по одному в течение всего 1923 года. Вбрасывались Крупской…

Впрочем, доказательств того, что Ленин не диктовал этих работ, тоже нет. И не может быть. К тому же, коммунистические руководители того времени, в том числе Сталин, не опровергали и не пытались ставить под сомнение авторство Ленина. Но ведь этот вопрос и не является принципиально важным! Достаточно вспомнить, в каком состоянии находился Владимир Ильич! Любой врач, да и вообще любой человек, которому доводилось общаться с больным, перенесшим тяжелый инсульт, подтвердит вам, насколько сильно этот недуг калечит личность. Пострадавший становится совсем “не тем” человеком, каким был прежде. Очень раздражительным, обидчивым. И легко программируемым. Поддается внушению со стороны окружающих, болезненно зацикливается на каких-то пунктах.

И именно это мы находим в работах “политического завещания”. Вести такое внушение мог только один человек. Крупская. Она единственная имела постоянный доступ к мужу в любое время дня и ночи. Она определяла характер его окружения, темы разговоров вокруг него. Но нельзя исключать и того, что диктовки, порожденные этими влияниями, потом дополнительно правились и редактировались. Реальных претендентов на перехват власти зимой 1922/23 гг было два. Сталин и Троцкий. Так что совсем не трудно определить, на кого работала Надежда Константиновна. При этом она постоянно апеллировала за помощью к Каменеву и Зиновьеву. Двум деятелям, которые, как и Лев Давидович, тоже были связаны с “мировой закулисой”. Вывод напрашивается…

В целом работы, которые принято объединять под названием “политического завещания”, весьма разнородны и неоднозначны. Например, статью “Как реорганизовать Рабкрин” исследователи считают достаточно продуманной и логичной [138]. Статья “О кооперации” была шумно разрекламирована при Горбачеве в связи с кампанией создания кооперативов. Выдергивалась цитата, что “строй цивилизованных кооператоров” – это и есть социализм, и объявлялось, что хаос торговых кооперативов – истинный “ленинский путь развития”. На самом деле, если рассматривать не цитату, а всю работу, то видно, что ничего общего с рыночными отношениями она не имеет. Ленин снова вернулся к идеям Ларина и Троцкого о “коммунизации” крестьян, только назвал ее “кооперацией”. Предлагается тотальное “кооперирование в достаточной степени широко и глубоко русского населения”. Крестьянские кооперативы создаются “на государственной земле при средствах производства, принадлежащих государству”, при “обеспечении руководства за пролетариатом по отношению к крестьянству” [93, т.45]. По сравнению с прежними моделями Ларина, смягчение состоит лишь в том, что не говорится о полном обобществлении всего личного имущества. И в статье “О кооперации” изложена та самая схема, по которой в конце 1920-х будет осуществляться коллективизация.

В статье “О придании законодательных функций Госплану” Ленин расшаркивается перед Троцким. Дескать, “эту мысль выдвигал т.Троцкий, кажется, уже давно. Я выступал противником… но, по внимательном расмотрении дела я нахожу…” Правда, имеются важные оговорки. Ленин готов соглашаться со Львом Давидовичем лишь до определенной степени – не до такой, чтобы отдать ему Госплан и предоставить права экономического диктатора. Но самыми скандальными стали три работы. Так называемое “Письмо к съезду” (датированное диктовками от 23 – 24. 12.1922 г), “К вопросу об национальностях или об “автономизации” – датированное 30.12, и так называесое “Добавление к письму от 24 декабря” – датированное 4.01.1923 г. “Так называемые” – потому что никаких заголовков письмо и добавление к нему не имели. Заголовки к ним “приклеились” позже, в ходе антисталинской борьбы, но при Хрущеве были помещены в ПСС в качестве “официальных”.

В первом письме (которое вовсе не предназначалось для съезда) Ленин поливает грязью пятерых главных соратников. Показывает, что никто не может его полноценно заменить. Но нельзя не заметить, что грязь распределилась неравномерно. Зиновьева и Каменева Владимир Ильич ткнул вдруг носом в давний “октябрьский эпизод”, когда они в 1917 г. опубликовали несогласие с планом вооруженного восстания. Причем Ленин подчеркивает, что этот эпизод “конечно, не является случайностью”. Бухарина и Пятакова он относит к “молодым”. Следовательно, неконкурентоспособным. Бухарина уничтожает совершенно, указав, что “его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским”. Но Бухарин-то как раз и был теоретиком! Если его теории не марксистские, то что у него остается? Пятаков – слишком увлекается администрированием, “чтобы на него можно было положиться в серьезных политических вопросах”.

Сталин и Троцкий названы “двумя выдающимися вождями”. Но о Сталине Ленин отзывается, что он “сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью”. О Троцком же сказано: “Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК”, отличается “выдающимися способностями”. А критика построена так, что как бы и оправдывает его недостатки. “Небольшевизм”, оказывается, нельзя ставить ему в вину. Отмеченные самоуверенность, “чрезмерное увлечение чисто административной стороной дела” – это не только недостатки, но и достоинства. Словом, он получается самой выигрышной фигурой.

Работа “К вопросу о национальностях и “автономизации” датирована 30 декабря. Тем самым днем, когда I Съезд Советов СССР принимал Договор и Декларацию об образовании Советского Союза. Поэтому название выглядит просто нелепо. Проект “автономизации” был похоронен уже 3 месяца назад! Образование государства осуществлялось на тех принципах, которые были приняты Октябрьским пленумом ЦК с участием самого Ленина. Значит, кто-то (и ясно, кто именно) его обманул. Внушил, что Сталин, пользуясь его отсутствием, снова протаскивает “автономизацию”. В статье Ленин неожиданно выдвигает странный тезис о противопоставлении национализма “больших наций” и “малых наций” – “малые нации” автоматически признаются “угнетенными”. Хотя в действительности сплошь и рядом бывает обратное, колонизаторы по отношению к угнетенным составляют меньшинство. Но национализм “малых народов” берется под защиту с такой яростью и упорством, что В.А. Сахаров высказал предположение, не участвовали ли в составлении и редактуре представители того “малого народа”, который всегла выставляет себя “угнетенным” [138].

Вовсю будируется “грузинское дело” – несмотря на то, что оно явно не заслуживало подобного внимания и было уже закрыто. Из текста отчетливо видно, Ленина настроили таким образом, чтобы повернуть все дело против Сталина (который, кстати, требовал более строгого наказания Орджоникидзе, чем вынесло Политбюро). А по своему духу статья дико русофобская. Употребляются выражения, вроде “истинно русского человека, великороса, шовиниста, в сущности подлеца и насильника”. Осуждается “роковая роль Сталина”, к нему относится эпитет “шовинистическая великорусская шваль”, поясняется, что и грузин может быть “грубым великорусским держимордой”. Достается и Дзержинскому. С какой-то стати Ленин полагает, будто Феликс Эдмундович скрыл некие факты, смягчил тона. Указывается, что и поляк, пожив среди русских, может стать великорусским шовинистом. Резюме: “Прямыми ответственными за всю эту великорусскую националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского” [93, т.45]. В общем – откровенный бред, воспринятый с чужого голоса и преломленный больным мозгом.

Наконец, добавление к “Письму к съезду”, датированное 4 января. Тут уже прямым текстом – “Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д.”. Обвинение в грубости в устах Ленина выглядит довольно смешно. Поскольку сам он никогда не отличался вежливостью и не выбирал учтивых выражений. Возьмите хотя бы цитаты, приведенные в предыдущем абзаце. Логикой эта работа тоже не блещет. Если “грубость” допустима в общении между коммунистами, то разве Генсек общается не с коммунистами? Зато это обвинение прямо цитирует Крупскую. Именно она постоянно жалуется Ленину на грубость Сталина по отношению к ней.

Любопытно и то, что в данных “письмах” Ленин в качестве главной опасности выделяет “раскол” в партии. И требует всеми мерами избежать его. Несмотря на то, что сам он никогда не боялся расколов, то и дело громя то одну, то другую оппозицию. Теперь же вдруг озаботился, что к расколу может привести наличие двух “выдающихся вождей”. А в общем контексте выходит, что ради предотвращения раскола следует пожертвовать Сталиным и любой ценой не обижать Троцкого. Идти на поводу у троцкистов.

Записи в “Журнале дежурных секретарей”, свидетельства секретарш и других участников событий подтверждают, что Надежда Константиновна гнула свою линию упорно и настойчиво. Ленин раз за разом возвращается все к тому же “грузинскому делу”, зацикливается на нем. Напоминает о нем 30 января, 5 февраля и т.д. Требует поднять дело, взять у Дзержинского материалы. А Феликс Эдмундович эти материалы ленинским секретаршам сперва не дает. Отвечает, что вопрос рассматривался на Политбюро, поэтому документы он может представить только с разрешения Политбюро. Вот и дополнительный повод подогреть раздражение в отношении Сталина и Дзержинского! Скрывают!

Доходит до того, что Ленин допрашивает своих секретарш, в каком состоянии грузинское дело. Ему отвечают уклончиво – “с вами запрещено говорить о делах”. Он настаивает: обо всех делах запрещено или только об этом? Секретарша пытается выкрутиться – “о текущих делах”. Владимир Ильич тут же цепляется к слову – ага, мол, значит, это дело считают всего лишь “текущим”? [93, т.45] В результате этой возни материалы выдаются, и создается комиссия, которая состоит из работников ленинского секретариата. Что уже совсем ни в какие рамки не лезет. “Грузинское дело” расследовала комиссия Дзержинского, разбирало Политбюро, а теперь группа секретарей и секретарш начинает “независимое расследование” в ленинской квартире. Кто задает тон в этой комиссии, догадаться не трудно.

Но Крупская, достает мужа и жалобами на личные обиды со стороны Сталина. Между прочим, эта история тоже выглядит “своеобразно”. Обида-то случилась еще в декабре! Когда Крупская 21-го числа, вопреки постановлению пленума ЦК, приняла диктовку письма к Троцкому. Сталин, которого пленум назначил ответственным за соблюдением режима лечения, сделал Надежде Константиновне выговор о партийной дисциплине. Она учинила скандал (случайное ли совпадение – ухудшение состояния Ленина с 22 на 23 декабря?) И вот об этой старой, декабрьской обиде, Крупская напоминает и жалуется мужу в феврале, марте. Причем, как вспоминала М.И. Ульянова, Надежда Константиновна устраивала дикие сцены “была не похожа на себя, рыдала, каталась по полу” [78].

И 5 марта Ленин диктует сразу две записки, Троцкому и Сталину. Троцкому предлагает взять на себя защиту “грузинского дела” на пленуме ЦК. А Сталину указывает, что слова, направленные против жены, направлены и лично против него, требует извиниться и угрожает порвать всякие отношения. В копиях эта записка адресуется Каменеву и Зиновьеву. А отправку для Сталина Крупская задерживает на два дня! [93 т.45] Немедленного извинения Ленин не получает и не может получить! Хотя с Троцким связываются запросто, по телефону. И он по телефону дает ответ. Но Лев Давидович то ли не готов к драке, то ли считает “грузинское дело” слишком мелким и сомнительным, чтобы связываться с ним – только опозоришься. Ссылаясь на нездоровье, отказывается от такой “чести”. Тогда 6 марта Ленин пишет Мдивани, что сам будет готовить записку и речь по “грузинскому вопросу”

К Сталину адресованная ему записка попадает только 7 марта. И немало удивляет его. Ну а как тут не удивиться, если ему напоминают об эпизоде, случившемся два с лишним месяца назад? Володичевой, которая принесла записку, он тут же диктует ответ: “Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: “Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем Вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим, нельзя играть жизнью Ильича” и пр. Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое “против” Вас… Мои объяснения с Н.Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть. Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения “отношений” я должен “взять назад” сказанные выше слова, я могу их взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя “вина” и чего, собственно, от меня хотят”.

М.И. Ульянова вспоминает, что ответ Ленину “решили не передавать”. Кто решал? Понятно кто. В.А. Сахаров обратил внимание и на планировку квартиры Ленина. Все истерики с катаниями по полу, все телефонные переговоры никак не могли остаться незаметными и неслышными для больного. Видимо, их и не старались скрыть, иначе трудно объяснить агрессивную записку к Сталину. Но Крупская перестаралась. Эмоции и волнение доконали Ленина, 7 марта у него случился третий инсульт. Который окончательно вывел его из строя, лишил речи, а в значительной степени и разума. Или, может быть, она не перестаралась, а недо-старалась? Ведь в случае летального исхода сочетание “последних” записок от 5 марта, к Троцкому и Сталину, стало бы мощным оружием в борьбе за власть. Но было так как было. Ленин остался жив. Следовательно, остался номинальным лидером партии и государства. При прежних реальных лидерах. А возможность использовать Владимира Ильича в дальнейших играх была утрачена.

Кстати, Сталин воспринял ленинские выпады в свой адрес вполне здраво и спокойно. Известны его слова: “Это не Ленин говорит – это болезнь его говорит”. Конечно, Иосиф Виссарионович знал, что в поливах “завещания” говорила не только болезнь. Говорил кое-кто еще. Но Сталин ошибочно считал потуги Крупской всего лищь проявлениями личной неприязни к нему. И не считал для себя возможным, тем более в такой момент, опускаться до выяснения отношений с вздорной женщиной.

Дата добавления: 2015-07-16