Глава XI. Присутствие женщин в индейском лагере доказывало, что ирокезы

Присутствие женщин в индейском лагере доказывало, что ирокезы, очевидно, еще не «стоят на тропинке войны», как обыкновенно выражаются туземные племена. Здесь была самая незначительная часть племени ирокезов или гуронов, которые охотились и ловили рыбу на английской территории при начале военных действий. Когда курьер возвестил о вспыхнувшей между англичанами и французами войне и когда не оставалось никакого сомнения, что в эту войну будут вовлечены все племена, находившиеся под влиянием враждующих держав, эти, индейцы кочевали на берегах Онеиды, — озера, отстоявшего от их собственных границ миль на пятьдесят. Вместо того, чтобы возвратиться домой по прямой дороге в Канаду, подвергаясь опасности неожиданно наткнуться на отряды английских солдат, они предпочли еще дальше углубиться в непроходимый лес и таким образом сверх всякого ожидания очутились на берегах Глиммергласа.

Единственный огонек, разведенный у корня дуба посреди лагеря, удовлетворял потребностям всего этого отряда, укрывавшегося в ночное время от холода в шалашах из хвороста, прикрытых древесной корой. Так как лагерь находился среди густого леса, то не было никакой возможности охватить одним взглядом его границ, несмотря на то, что шалаши стояли один возле другого. Здесь также не было общего центра или открытого места, куда могли бы собираться обитатели этой жалкой деревни: все было темно, прикрыто, затаено и все притворно, как сами жители. Только дети, бегавшие взад и вперед от одной лачужки к другой, отчасти придавали этому кочевью оживленный вид домашней жизни. Робкие голоса и сдержанный смех нескольких женщин по временам нарушали глубокое спокойствие мрачного леса. Мужчины ели, спали, осматривали свои ружья и разговаривали очень мало, притом всегда вдали от своих жен.

Когда молодые девушки вошли в самый лагерь, Гэтти слегка вскрикнула, заметив своего отца. Он сидел на земле, прислонившись к дереву, а стоявший против него Гэрри небрежно резал маленькую ветвь. Повидимому, они пользовались здесь полной свободой, и посторонний наблюдатель, не знакомый с индейскими обычаями, мог принять их за гостей, наслаждающихся радушным гостеприимством. Проводив свою подругу, Вахта немедленно удалилась, чтобы не помешать своим присутствием встрече, но Гэтти, не привыкшая к особым ласкам, обуздала, как нельзя лучше, излияние своего чувства. Она спокойным и ровным шагом подошла к отцу и остановилась перед ним, не говоря ни слова. Старик в свою очередь при этом внезапном появлении не обнаружил ни удивления, ни беспокойства: в этом отношении он был совершенно пропитан стоицизмом индейцев и отлично понимал, что, подражая их хладнокровию, можно всего скорее заслужить их уважение к себе. Сами индейцы при неожиданном появлении незнакомки также остались совершенно равнодушны.

Гуттер внутренно был очень растроган поведением Гэтти, хотя притворился совершенно хладнокровным. Он вспомнил ее увещевания перед отъездом из замка, и теперь, при постигшем его несчастии, ее слова получили для него глубокий смысл. Притом он знал простодушную верность своей дочери, способной на самопожертвование, и хорошо понимал причину ее поступка.

— Нехорошо, Гэтти, — сказал он, соображая вероятные последствия ее выходки, — очень нехорошо. Тебе не следовало приходить сюда.

— Скажи, батюшка, удалось ли тебе или Гэрри завладеть человеческими волосами?

— Нет, дитя мое, совсем нет, и ты можешь быть спокойна на этот счет. Я схватил было ту девушку, которая пришла с тобою, но на ее отчаянный крик сбежалась целая стая этих диких крыс, и мы не справились с ними.

— Благодарю тебя, батюшка! Теперь я могу смело говорить с ирокезами, и совесть моя будет спокойна. Надеюсь, что Генрих Марч, как и ты, не сделал никакого вреда этим индейцам?

— О, что касается меня, то можете, если хотите, успокоиться на долгие времена, — отвечал Скорый Гэрри. — Я остался круглым дураком так же, как и ваш отец. История, видите ли, вот какая: когда старый Том и я наткнулись на свою законную добычу, чтоб заработать казенные денежки, эти черти нахлынули на нас со всех сторон и меньше чем в пять минут скрутили нас обоих по рукам и по ногам.

— Однако, теперь вы не связаны, Генрих Марч, — возразила молодая девушка, бросив робкий взгляд на красивого гиганта. — На вас нет ни веревок, ни цепей, и тело ваше не пострадало.

— Еще бы! Какого чорта они выиграют, если вздумают переломать мои кости? Но дело не в том: владея и руками, и ногами, мы теперь с вашим отцом хуже всякого безрукого и безногого калеки. У всех этих деревьев есть уши и глаза: один шаг вперед с этого места, и целые десятки пуль засядут в вашей спине. Вот как, любезная Гэтти. Во всей колонии нет тюрьмы крепче той, в которую теперь законопатили нас. Это я отлично понимаю.

Но Гэтти вовсе не понимала, что такое тюрьмы, и для чего они существуют на свете. Уловив только общую мысль Генриха Марча, она отвечала:

— Потерпите, Гэрри, успокойтесь! Я пойду к ирокезам, переговорю с ними, и все кончится к общему благополучию. Никто из вас не должен за мною следовать. Я пойду одна, и когда вам позволят воротиться в замок, я немедленно сообщу об этом.

Гэтти говорила с такою наивною важностью и так была уверена в успехе, что оба пленника невольно начали рассчитывать на ее ходатайство, не догадываясь, на чем оно основывалось. Поэтому они не возразили, когда она обнаружила намерение оставить их, хотя было ясно, что она решилась подойти прямо к группе ирокезских вождей, которые в это время шопотом рассуждали в стороне, вероятно, о причинах внезапного появления странной незнакомки.

Между тем Вахта подошла как можно ближе к двум или трем старейшим вождям, которые ей оказывали в продолжение плена особое расположение. Вмешаться в разговор старшин ей, как женщине и пленнице, было невозможно. Но хитрая девушка учла, что старшины, вероятно, потребуют ее сами, если она будет около них. Так и случилось. Едва Гэтти подошла к отцу, как делаварку многозначительным и незаметным жестом потребовали в круг старшин, где тотчас же начали ее расспрашивать насчет загадочного прибытия белой подруги. Этого только и хотела невеста Чингачгука. После некоторых незначительных подробностей Вахта объяснила прежде всего, каким образом она открыла слабоумие девушки, которую без дальнейших околичностей тотчас же назвала юродивой, преувеличивая до крайности слабость ее умственных способностей. Затем в коротких словах она рассказала о поводе, заставившем молодую девушку отважиться на опасное странствование. Ее слова не долго оставались без ожидаемого результата. Вахта с удовольствием заметила, что ирокезы уже с благоговением посматривают на ее подругу. Кончив свой рассказ, она удалилась к костру и, как заботливая сестра, стала готовить обед для угощения неожиданной гостьи. Но среди этих приготовлений сметливая девушка не ослабила своей бдительности: она наблюдала за выражением лиц вождей, за движениями Гэтти и всеми второстепенными обстоятельствами, которые могли иметь влияние на интересы ее подруги, соединенные так тесно с ее собственными.

Все старшины с почтением расступились, когда Гэтти вошла в их кружок, и один из главных вождей ласково пригласил молодую девушку сесть на пень. Затем он сам занял место возле нее, а другие обступили их с величавою важностью. Гэтти немедленно начала объяснять причину своего визита. Едва открыла она уста, как старейший вождь подал ей знак к молчанию и вступил в какие-то переговоры со своими товарищами. Оказалось, что им нужен переводчик, и что самый лучший переводчик — делаварская пленница, которую таким образом потребовали вновь на этот совет.

Вахта радостно взялась за свою новую роль, решив употребить все возможные средства в пользу своей подруги. Как только она заняла место возле Гэтти, старый вождь подал знак, чтобы бледнолицая красавица объяснила свои намерения.

— Скажи им, Вахта, что я младшая дочь Томаса Гуттера, старшего из их пленников. Он владеет замком и ковчегом, плавая по широкому Глиммергласу, который принадлежит ему вместе с холмами и окрестными лесами, так как он давно поселился на этих местах. Пусть они знают, кого надо разуметь под именем старика Тома. Потом скажи им, Вахта, что я пришла убедить их, что они не должны делать своим пленникам ни малейшего зла и отпустить их с миром. Скажи им все это откровенно, милая Вахта, и не бойся ничего ни за себя, ни за меня.

Вахта перевела буквально, как могла, слова своей подруги на ирокезский язык, который был ей известен, как свой природный. Вожди выслушали ее с величайшей важностью, и двое из них, понимавшие немного английский язык, засвидетельствовали многозначительными жестами, что делаварка переводит точно.

— Теперь, Вахта, я желаю, чтобы ты передала этим красным людям слово в слово, что я намерена сказать. Прежде всего скажи им, что мой отец и Генрих Марч забрались в их стан для того, чтоб содрать как можно больше волос с человеческих черепов, так как злой губернатор и колония обещали за скальпы деньги, не разбирая, мужчина ли, женщина или ребенок сделаются жертвами этого бесчеловечного наказа. Мой отец и Генрих Марч прибыли сюда из одной только жадности к деньгам. Скажи им это, милая Вахта, без утайки, точь-в-точь, как слышишь от меня.

Вахта принуждена была повиноваться из опасения переменой выражений раздражить тех из своих слушателей, которые сами немного понимали Гэтти. Эта речь, однако, к величайшему изумлению, совсем не произвела дурного впечатления на собрание старшин. Очевидно, они не хотели порицать в других то, на что каждый из них готов был отважиться при малейшей возможности.

— Теперь, Вахта, — продолжала Гэтти, заметив, что ее объяснения усвоены, как следует, — теперь ты можешь сообщить им вещи поважнее. Они знают, что батюшка и Генрих Марч не успели в своем предприятии, и, стало-быть, они не могут питать против них ни малейшей злобы. Совсем другое дело, если бы пленники перерезали их жен и детей. Теперь же замышленное зло осталось без последствий.

Вахта передала буквально слово в слово речь Гэтти.

— Хорошо, — продолжала Гэтти. — Скажи им, что Маниту, как вы называете бога, дал людям книгу, которую мы называем библией. Вот эта книга в моих руках. Скажи, Вахта, этим старейшинам, что я намерена прочесть им некоторые места.

С этими словами Гэтти вынула маленькую английскую библию, завернутую в платок, и открыла ее. Некоторые из индейцев при виде этого предмета выразили свое изумление.

— Отчего же Великий Дух не дал такой книги индейцам? — спросила Вахта.

— Отчего? Как отчего, милая Вахта? Ведь ты знаешь, что индейцы не умеют читать.

Гэтти быстро откинула несколько листов книги и, наконец, разом прочитала несколько страниц. Индейские старейшины молчали.

— Эта ли священная книга бледнолицых? — спросил, наконец, один из них, взяв библию из рук Гэтти и переворачивая ее с напряженным любопытством, как-будто надеясь от нее дождаться каких-нибудь положительных ответов. — Здесь ли тот закон, которому следуют мои белые братья?

Вахта, к которой обращен был этот вопрос, отвечала утвердительно, прибавив, что канадские французы и все вообще англичане признают авторитет этой книги.

— Скажи моей белой сестре, — прибавил ирокез, — что я намерен сказать ей несколько слов.

— Ирокезский начальник будет говорить, милая Гэтти. Слушай!

— О, как я рада, — вскричала Гэтти.

— Закон бледнолицых заставляет делать добро своим обидчикам, — начал начальник. — Если брат просит ружье, закон заставляет отдать и пороховые патроны. Такой ли закон у бледнолицых?

— Нет, нет, — с живостью отвечала Гэтти, когда объяснили ей эту речь. — Книга вовсе не говорит о ружьях. Порох и пули оскорбляют Великого Духа.

— Зачем же бледнолицые употребляют пули и порох? Закон повелевает им давать вдвое против того, что у них просят, а они берут вдвое у бедных индейцев, которые не просят ничего. Вместе с лучами солнца встают они со своею книгою в руках и читают ее краснокожим; а сами что делают? Они забывают все, чему учит эта книга. Когда индеец дает, белый человек никогда не доволен и требует втрое. Теперь белые люди обещают золото за скальпы наших жен и детей, а нас, когда мы берем скальп человека, убитого в открытой войне, они называют дикими зверями. Мое имя — Райвенук.

Гэтти, не приготовленная к подобным возражениям, совершенно растерялась.

— Что мне им сказать, милая Вахта? — спросила она умоляющим тоном.

— Дай им достойный бледнолицей ответ, — сказала Вахта ироническим тоном. — Ведь он всегда хорош с одной стороны, хотя дурен с другой.

— Нет, Вахта, нет, у истины не может быть двух сторон, а вот выходят странные вещи. Стихи я прочла правильно, уверяю тебя, и никто не смеет сказать, что в них есть ошибки. Этого никогда не может быть, милая Вахта.

— Отчего же никогда? Бледнолицые об одном и том же предмете говорят, как им вздумается: иногда он у них бел, как снег; иногда черен, как смола.

Бедная Гэтти решительно стала втупик и, видя, что план ее не принесет отцу и Гэрри никакой пользы, залилась горькими слезами. С этой минуты Вахта переменила свой иронический тон и сделалась опять нежной подругой. Она заключила Гэтти в свои объятия и старалась ее успокоить.

— Не плачь, не плачь, — говорила она, лаская свою подругу. — Почему ты так печалишься? Ведь не ты сделала книгу, и не ты виновата, если бледнолицые ведут себя дурно. Много злых людей между красными, и много злых людей между белыми. Всякий цвет одинаково хорош, и всякий цвет одинаково дурен. Вожди знают это.

В эту минуту один из начальников остановил делаварку движением руки, и она должна была прикратить свои ласки и слова. Затем другой начальник вышел из этой группы и скоро возвратился опять в сопровождении Гуттера и Генриха Марча. Вахта поняла, что пленников призвали на допрос.

— Дочь моя, — сказал главный вождь молодой делаварке, — спроси у этой седой бороды, зачем он пришел в наш лагерь?

Вахта повиновалась. Старик Гуттер прямо и без всяких уловок отвечал, что его намерение было резать своих неприятелей без различия возраста и пола, чтоб овладеть их скальпами, за которые колониальное правительство назначило огромные премии. Такой же ответ принужден был дать и Генрих Марч, понимавший бесполезность всяких выдумок и уверток. Затем ирокезские начальники, считая это дело оконченным, разошлись в разные стороны, оставив пленников наедине с обеими молодыми девушками.

— Не буду тебя бранить, милая Гэтти, за твой безрассудный план, — сказал старик Гуттер, усаживаясь подле дочери. — Скажи-ка лучше нам, что предпринимает Зверобой для нашего освобождения?

— Батюшка, Зверобой и Юдифь совсем не знали, что я намерена оставить ковчег. Они боятся, как бы ирокезы не построили плот, чтоб добраться до замка, и думают больше о его защите, чем о том, чтобы итти вам на помощь.

— Нет, нет, нет, — оказала Вахта с величайшею живостью, так, однако, чтобы нельзя было ее подслушать за несколько шагов. — Зверобой совсем не такой человек. Он не думает о себе, когда друг в беде. Поможет всем, и все воротятся домой.

— Это недурно, дядя Том, — сказал Гэрри, улыбаясь. — Если смазливая индеанка вмешается в дело, можно провести с нею самого чорта.

— Не говорите громко, — заметила Вахта. — Некоторые ирокезы знают язык янки [15], и все имеют уши янки.

— Друг ты нам, или недруг, молодая женщина? — спросил Гуттер, принимая живейшее участие в разговоре. — Если друг, то тебе будет хорошая награда, и мы немедленно возвратим тебя домой.

— Или поживитесь моими волосами, — возразила Вахта с холодной иронией.

— Нечего говорить о том, что прошло. То была ошибка. Насмешкой ничего не сделаешь, молодая женщина: заметь это хорошенько.

— Батюшка, — сказала Гэтти. — Юдифь думает вскрыть большой сундук, чтоб сокровищами его купить твою свободу.

Старик нахмурился и проворчал какие-то невнятные фразы.

— Отчего же не разломать сундука? — прибавила Вахта. — Жизнь дороже старого сундука.

— Вы не знаете, чего просите, — угрюмо отвечал Томас Гуттер. — Обе вы глупые девчонки, и я советую вам держать язык за зубами. Брр! Дикари, повидимому, вовсе не заботятся о нас, а это слишком дурной признак. Нужно на что-нибудь решиться, и чем скорее, тем лучше. Как ты думаешь: можно ли положиться на эту молодую женщину?

— Слушай, старик, — сказала делаварка торжественным тоном. — Вахта не была и не будет ирокезской женщиной: она делаварка душой и телом, чувствами и сердцем. Она также пленница. Пленники помогают друг другу. Ни слова больше. Дочь останется с отцом. Вахта придет навестить подругу. Все будет иметь хороший вид. Тогда ей скажут, что делать.

С этими словами молодая девушка встала и спокойно отправилась в свой шалаш, как-будто ей не было никакого дела до бледнолицых.

Дата добавления: 2015-07-16