Великолепная бесполезность

Такое впечатление, будто все мыслители, за исключением греческих скептиков и римских императоров эпохи упадка, порабощены каким-то коммунальным призванием. Только они — одни с помощью сомнения, другие с помощью безумия — оказались избавленными от пошлого наваждения

быть полезными. Возведя произвол в ранг упражнения или помутнения разума — в зависимости от того, были ли они философами или утратившими иллюзии отпрысками древних завоевателей, — они не были ни к чему привязаны и этим напоминают святых. Но если святые никогда не падали духом, то эти мудрецы и властители — настоящие отшельники, поскольку их одиночество было бесплодным, — оказались слишком увлеченными своей игрой и стали жертвами собственных капризов. Никто не последовал их примеру, да и они сами не пытались служить примером, потому-то они и общались с «себе подобными» лишь с помощью иронии или террора...

Содействовать разрушению философии или империи — можно ли представить себе более жалкую и одновременно более величественную гордыню? Убивать истину либо могущество нации — вот мании, которыми живут и дух, и полис; разоблачать обман, на котором зиждется высокомерие мыслителя и гражданина; смягчать вплоть до их перерождения те движущие силы, которые дают радость постижения и радость волеизъявления; изощренностями насмешек и казней подрывать доверие к традиционным абстракциям и почтенным обычаям — что за изящное и дикое кипение страстей! Жизнь лишена очарования там, где боги не умирают у нас на глазах. Зато какой интересный был досуг в Риме, где богов меняли, куда их ввозили, где наблюдали, как они блекнут. Что за удовольствие — заклинать призраков, опасаясь, правда, в душе, как бы этот сонм постоянно меняющих обличье небожителей не капитулировал под натиском какого-нибудь сурового и нечистого божества... Что и произошло.

Разрушение кумира — нелегкая задача, требующая столько же времени, сколько необходимо для его сотворения и поклонения ему. Ведь мало уничтожить его материальный символ, что достаточно просто; нужно еще выкорчевать его корни из души. Разве можно, вглядываясь в эпохи упадка — когда прошлое исчезало на глазах, которые могла ослепить лишь пустота, — не умилиться великому искусству, каковым является смерть цивилизации?..

...И вот так у меня вдруг возникает ощущение, будто бы я был одним из рабов, прибывшим из какой-то невообразимой, печальной и варварской страны, чтобы со смутной безутешностью, приукрашенной греческими софизмами, наблюдать за агонией Рима. В пустых глазах скульптур, в кумирах, теряющих свою силу оттого, что ослабли суеверия, я обрел бы забвение своих предков, своих скорбей и своего ярма. Проникнувшись грустью стародавних символов, я почувствовал бы себя свободным; я разделил бы величие покинутых богов, защищая их от коварных крестов, от нашествия челяди и мучеников, а по ночам искал бы покоя в безумии и распутстве цезарей. Специалист по разрушению иллюзий, осыпающий новообретенный пыл всевозможными стрелами распутной мудрости — рядом с куртизанками в исповедующих скептицизм лупанариях или же на аренах с их пышной жестокостью, — я наполнил бы свои рассуждения пороком и кровью, дабы расширить логику до пределов, которые ей и не снились, до пределов умирающих миров.

Дата добавления: 2015-07-19