Предварительное полевое исследование ритуала ндембу

Я задержался на этой «религиозной немузыкальности» (если употребить термин Макса Вебера, столь несправедливо примененный им к самому себе) обществоведов моего поколения в области религиоведения в основном для того, чтобы подчеркнуть неохоту, с какой я поначалу взялся за сбор материалов о ритуале. За первые девять месяцев полевых работ я накопил значительное количество сведений о системе родства, структуре деревни, браке и разводе, семье и индивидуальных накоплениях, племенной и сельской политике, сельскохозяйственном цикле. Я заполнял свои записные книжки генеалогиями и зарисовывал планы деревенских домов и занимался переписью; я рыскал в поисках редкого или неизвестного термина родства. И все же я постоянно ощущал неловкость из-за того, что всегда смотрю со стороны, даже когда стал свободно владеть языком. Ведь я знал, что поблизости от моего лагеря рокочут ритуальные барабаны и мои знакомые часто будут покидать-меня, чтобы провести несколько дней, принимая участие в ритуалах с экзотическими названиями: нкула, вубвангу и вубинда. В конце концов я был вынужден признать, что, если я хочу понять, что на самом деле представляет собой хотя бы частица культуры ндембу, мне придется преодолеть свое предубеждение против ритуала и начать его исследование.

Правда, почти с самого начала моего пребывания среди ндембу меня часто приглашали на ритуалы совершеннолетия девочек (нканга), и я пытался описать увиденное с возможно большей точностью. Но одно дело — наблюдать, как люди совершают стилизованные движения или поют загадочные песни ритуальных представлений, и совсем другое — правильно понимать, что эти движения и слова означают для них. Чтобы добиться такого понимания, я прежде всего обратился к журнальным записям районных чиновников колониальной администрации о поразивших их событиях и обычаях. Здесь я нашел краткие заметки о верованиях ндембу в верховного бога, в духов предков, а также сведения о различных видах ритуалов. Здесь. было несколько сообщений непосредственных свидетелей церемоний, большая же их часть основывалась на отчетах сотрудников местной администрации ндембу — рассыльных и чиновников. Во всяком случае, эти материалы не сумели удовлетворительным образом объяснить длинные и сложные ритуалы совершеннолетия, которые я видел, хотя они и снабдили меня предварительными сведениями о ритуалах, которых я еще не видел. Следующим моим шагом был ряд интервью с чрезвычайно одаренным вождем по имени Икеленге, который прекрасно владел английским. Вождь Икеленге тотчас догадался, чего я хочу, и перечислил мне главные ритуалы ндембу, кратко охарактеризовав основные особенности каждого. Вскоре я обнаружил, что ндембу вовсе не обижаются на чужеземцев, интересующихся их ритуальной системой, и всегда готовы допустить на церемонию любого, кто с уважением относится к их верованиям. Я узнал об этом еще до того, как вождь Икеленге пригласил меня посмотреть ритуал, посвященный культу охотников с ружьем — вуянга. На этой церемонии я осознал, что по крайней мере один род экономической деятельности, а именно охоту, невозможно понять без проникновения в язык ритуала, с ней связанного. Собирание символов, указывающих одновременно на силу охотника и на половую зрелость, разъяснило для меня некоторые черты социальной организации ндембу, особенно упор на значение связей между объединенными родством сверстниками-мужчинами в таком обществе, где структурная преемственность осуществляется посредством женщин. Я не хочу сейчас останавливаться на проблеме ритуализации половых ролей, а просто желал бы подчеркнуть, что некоторые закономерности, выясняющиеся при анализе числовых данных, — таких, как деревенские генеалогии, переписи и записи о наследовании, — становятся полностью понятными только в свете ценностей, воплощаемых и выражаемых в символах на ритуальных представлениях.

Помощь, которую способен был оказать мне вождь Икеленге, все же имела свои пределы. Во-первых, его положение и многочисленные обязанности мешали ему надолго отлучаться от столичной деревни, а его отношения с местной миссией, имевшие для него политическое значение, были слишком тонки, чтобы в условиях, когда слухи моментально разносят любую новость, позволить ему роскошь посещения многих языческих обрядов. Кроме того, мои собственные занятия скоро превратились в микросоциологическое исследование текущего процесса деревенской жизни. Я перебазировался из столицы вождя в поселение рядовых жителей. Здесь со временем наша семья была принята более или менее как часть местной общины, и мы с женой, прозревшими глазами глядя на то, какое значение-имеет ритуал в жизни ндембу, научились воспринимать многие из аспектов их культуры, которые прежде были невидимыми для нас из-за наших теоретических шор. Как сказал Надель, факты изменяются вместе с теориями и новые факты создают новые теории.

Как раз в это время я вычитал из готовящейся к изданию книги Годфри и Моники Вильсонов «Изучение африканского общества» [65] о том, что во многих африканских обществах, где ритуал остается живой действительностью, существует множество религиозных служителей, которых специально готовят для толкования ритуала. Позднее Моника Вильсон вынуждена была признать, что «любой анализ, не основывающийся на определенной интерпретации символов, используемых людьми данной культуры, открыт для сомнений» [67, с. 6]. Тогда я стал разыскивать специалистов ритуала ндембу, чтобы записать с их слов тексты, комментирующие ритуалы, которые я наблюдал. Допуск на ритуальные представления, а также доступ к их экзегезису, несомненно, был облегчен для нас тем, что мы, как и большинство полевых антропологов, раздавали лекарства, перевязывали раны и — в случае с моей женой, которая, будучи дочерью врача, смелее меня в этих делах, — делали инъекции serum от укусов змей. Поскольку многие из культовых ритуалов ндембу исполняются для больного и поскольку европейским лекарствам здесь приписывают мистическую эффективность того же рода, что и их собственным, только более сильную, специалисты-целители стали рассматривать нас как своих коллег и приветствовали наше присутствие на своих представлениях.

Я вспомнил, что читал в «Миссионерских путешествиях» д-ра Ливингстона о том, как он положил себе за правило консультации с местными врачевателями о состоянии пациентов и как это помогло ему наладить добрые отношения с влиятельной частью населения Центральной Африки. Мы последовали его примеру, и, может быть, это стало одной из причин, почему нам разрешили присутствовать на эзотерических этапах некоторых ритуалов и помогли получить надежные, выдержавшие неоднократные и многосторонние проверки истолкования применяемых символов. Под словом «надежные» я подразумеваю, конечно, что различные истолкования в целом не противоречили друг другу. Можно сказать, что на деле они составляли скорее нормативную герменевтику культуры ндембу, чем вольные соединения эксцентрических взглядов различных личностей. Мы собрали также толкования ндембу, которые не были ритуальными специалистами или, во всяком случае, не были специалистами по данному конкретному ритуалу. Большинство ндембу, как мужчины, так и женщины, являются членами по крайней мере одной культовой ассоциации, и невозможно найти пожилого человека, который бы не был «экспертом» в области тайных знаний нескольких культов. Таким образом, мы постепенно накопили определенное количество наблюдений и толкований, которые, будучи проанализированными, обнаружили известные закономерности, давшие возможность выявить выраженную в собранных образцах структуру. Позднее мы рассмотрим некоторые из особенностей этих образцов.

За все время мы ни разу не просили о том, чтобы ритуал был исполнен исключительно ради наших антропологических интересов; мы не нуждались в таком нарочитом спектакле. На деле не было недостатка в спонтанных представлениях. Одной из главных наших трудностей нередко была необходимость выбрать, какое из двух представлений, назначенных на данный день, следует посетить. По мере нашего растущего вовлечения в жизнь общины мы обнаружили, что очень часто решения об исполнении, ритуала были связаны с кризисами в социальной жизни деревень. Я неоднократно затрагивал в той или иной степени вопрос о социальной динамике ритуальных представлений и не собираюсь в этих лекциях уделять ему внимание, ограничившись лишь беглым упоминанием. Здесь просто отмечу, что тесная связь между социальным конфликтом и ритуалом для ндембу существует на всех уровнях деревни и «окрестностей» (этим словом я обозначаю разрозненные пучки деревень) и что множественность конфликтных ситуаций прямо обусловливает высокую частоту исполнения ритуалов.

Исома

Главная моя цель в этой главе — выяснить семантику ритуальных символов в исоме, ритуале ндембу, и сконструировать на основе данных, как полученных путем наблюдения, так и экзегетических, модель семантической структуры этой символики. Первым шагом к разрешению такой задачи должно быть пристальное внимание к способу, с помощью которого ндембу объясняют свои собственные символы. Я буду продвигаться от частностей к обобщениям, не скрывая от читателя ни одного своего шага на этом пути. Сейчас я собираюсь тщательно рассмотреть ритуал, который я наблюдал трижды и о котором у меня накоплен значительный экзегетический материал. Я должен просить прощения у читателя за то, что вынужден буду неоднократно прибегать к терминологии на языке ндембу, поскольку важная часть объяснений ритуальной символики основывается на народной этимологии. Значение данного символа нередко, хотя, разумеется, не всегда, выводится ндембу из. прикрепленного к нему имени, смысл которого находят в первоначальном слове, или этимоне, часто глаголе. Ученые показали, что. в других обществах банту это в большинстве случаев процесс ложной этимологии, основанной скорее на сходстве звучания, чем на выведении из общего источника. Тем не менее для людей «этимологизирование» составляет часть «объяснения» ритуального символа; мы же здесь пытаемся открыть «взгляд ндембу изнутри», понять, как сами ндембу ощущают и осмысливают свой собственный ритуал.

Дата добавления: 2015-07-19