Последняя любовь Деда Мороза

(Пьеса в одном действии)

Действующие лица:

ОН.

ОНА.

Действие происходит в однокомнатной квартире на четырнадцатом этаже новостройки на самом краю большого города.

Дверь в квартиру открыта, с лестничной площадки в темную прихожую входят двое — Он и Она. На ней длинный банный халат, валенки, на голове старенькая шаль.

Он в костюме Деда Мороза. В руках почти пустой мешок с подарками, в который что-то натолкано для объема. Ей — хорошо за сорок, он — лет на десять старше.

ОНА. Говорят, встречать нужно в блестящем... Мясо надо есть, холодец варить сказали. Холодец очень хорошо влияет на пьяных... А еще надо загадывать двенадцать желаний и съесть двенадцать яиц! Ну, перепелиных, конечно, не настоящих, нет... Вот я и думаю, как же это мы съедим каждый по двенадцать яиц?

ОН. Кто?

ОНА. Что?

ОН. Кто говорит-то? Ну?

ОНА. Так в журналах пишут.

ОН. Вот однажды тетя Лора из квартиры номер пять рассказала тете Клаве из квартиры номер шесть, что целительные травы на газоне местном есть.

ОНА. А?

ОН. Журнал «Здоровье», 1979 год.

ОНА. Ой, а я не читала.

ОН. Жаль. И яйца я не ем. Ни перепелиные, ни какие.

ОНА. А как же вы?..

ОН. Как увижу месяц молодой — сразу деньги ему показываю.

ОНА. Зачем?

ОН. Затем, что деньги мне покажите. Ну? Деньги вперед!

ОНА. А как нужно показывать? Окно открыть или он через стекло увидит?

ОН. Кто «он»?

ОНА. Ну, этот… месяц молодой.

ОН. Женщина, это какая квартира?

ОНА. Это правильная квартира. Это я вас вызывала. Заказывала вас я.

Молчание. Он смотрит ей под ноги. Она тоже смотрит себе под ноги.

ОН. Ну что, курим-валим? Валим-курим?

ОНА. А?

ОН. Ишиас? Люмбаго? Ревматизм? Или что?

ОНА. Я не понимаю…

ОН. Почему в валенках?

ОНА. Вы доктор?

ОН. А то! Где больной? Проводите меня к нему, я хочу видеть этого человека!

ОНА (внезапно). Гурд снова отказался делать кривые зеркала!

ОН. Кто?

ОНА. Гурд. Имя такое. Друг наоборот.

ОН. Женщина, алё! Где объект? Где ваше дитё, я спрашиваю? Кого поздравлять?

ОНА. Меня. Меня поздравлять. Я объект.

ОН. Поздравляю — приехали. Четырнадцатый этаж, лифт дальше не пойдет.

ОНА. Лифт не работает, дом еще до конца не заселили, понимаете? Вы пешком шли?

Пауза.

ОН. Как-то не задалось у нас с вами. Не сложилось.

ОНА. А?

ОН. Аккала-каккала, говорю. Нету контакта. Не находите? Ну?

ОНА. Нет, что вы! Есть! Есть контакт! Сейчас всё будет! Вы проходите! Раздевайтесь, валенки снимайте, я отряхну!

ОН. Дед Мороз в носках. Смертельный номер — на арене хищники!

ОНА. Ой, простите, вы же в образе!

ОН. Оно, конечно, ежели, хотя, однако, всё-таки, а вот коснись - и на тебе!

ОНА. Понимаю, вам надо подготовиться. Давайте, я в комнату пройду, не буду мешать. А вы, как в образ войдете, сразу в залу проходите, и начинайте.

ОН. Чего начинать-то?

ОНА. Поздравлять меня! Только сразу не заходите, дайте мне тоже настроиться. Приготовиться к празднику. Это же как бы сюрприз должен быть, да?

ОН. Он самый. Сюрпрайс согласно прайсу. Как заказывали. В лучшем виде.

ОНА. Хорошо, дедушка, я тебя жду. Приходи скорее! (Уходит.)

Оставшись один, Он обхватывает голову руками. Стоит, раскачиваясь. Тихо стонет.

ОН. Четырнадцатый этаж… Толя, это попадос! Последний заказ! Жадность фраера сгубила. (Достает из кармана фляжку, отхлебывает.) И лифт не работает. (Прячет фляжку, идет в комнату.)

В комнате следы то ли ремонта, то ли переезда, то ли всего сразу. Всюду какие-то узлы, коробки. Стол покрыт газетами. Новенький диван еще не освобожден от целлофана. Рядом старое кресло, пара стульев. Шкаф закрыт китайской ширмой. К ширме приколот большой календарь с ликом кого-то из святых. В углу наряженная елочка и телевизор. На телевизоре лежит топор.

Он подходит к телевизору, берет в руки топор, потом осторожно кладет его на пол и ногой заталкивает под телевизор.

ОН. Эй, женщина! Алё! На фирме знают, куда я поехал. Меня будут искать. Слышите, ну?

Со стороны шкафа раздается шорох. Из-за ширмы выходит Она, в костюме Снегурочки — в расшитом блестящим бисером платье, сапожках, с кокошником на голове. На плече лежит белая фальшивая коса..

ОНА. Здравствуй, дедушка!

ОН. Ёбушки-воробушки! Напугали меня! Чуть не обделался.

ОНА (требовательно). Здравствуй, дедушка!

ОН. Привет тебе в шляпу, бабушка!

ОНА. Ты не узнаёшь меня?

ОН. Алё, говорю! Мы так не договаривались! Слышите, нет? Ролевые игры — это не к нам! Не в нашу фирму!

ОНА. Понимаю, дедушка! Ты удивлен, да? Не ожидал меня здесь увидеть?

ОН. Да не то слово! Женщина, вы с мозгами поссорились?

ОНА. Это ведь я, твоя внучка! Ты мне не рад?

ОН. Так, всё, кина не будет, оплачивайте мне ложный вызов. И четырнадцатый этаж без лифта мне оплачивайте — и почапал я. Досвидос, как говорится!

ОНА. Сперва отгадай мою загадку!

ОН. Вы русский язык понимаете? Да? Нет? Карнавала не будет!

ОНА (декламирует).

Он приходит в зимний вечер

Зажигать на елке свечи,

Он заводит хоровод.

Это праздник... Ну?

ОН (машет рукой). Да гори оно!.. (Быстро уходит.)

ОНА. Дедушка, ты ответил неправильно! (Вслед ему, громко.) Это праздник — Новый год!

Он возвращается в комнату.

ОН (с порога). Ключ!

ОНА. Гурд снова отказался делать кривые зеркала!

ОН. Чего ты буровишь, чеканашка? Чего буровишь? Ты зачем дверь заперла?!

ОНА. Я удивлена, дедушка, что ты не хочешь отгадывать мои загадки.

ОН. Ты у меня щас навсегда удивишься! (Идет на нее.) Мешком этим пыльным удивлю тебя на веки вечные! (Бьет её ниже спины мешком с подарками.)

ОНА. Мужчина, больно!

ОН. Удивлена, да?! Удивлена?! Еще удивить?! (Бьет её мешком.)

Она бежит от него, уворачиваясь от ударов.

ОНА. Перестаньте хулиганить! Я сейчас полицию вызову! (Хватает со стола мобильный телефон.) Пятнадцать суток захотели?! Я вам устрою!

ОН. Нет! Это я, я вызову! И не ментов, а психиатричку! (Достает телефон из кармана.)

В дурку, в дурку тебя запрут, на пожизненное! Током лечить тебя будут! (Смотрит на дисплей телефона.) Разрядился, сволочь! Паскуда какая! (Ей.) Дайте ваш. Ну?

ОНА. Да вот еще!

ОН. Дайте, мне позвонить нужно! Женщина, дайте! Срочно!

ОНА. Нашел дурочку!

Он бросается к ней, она быстро открывает окно, выбрасывает телефон на улицу.

ОН (глядя вниз). Четырнадцатый этаж… (Вздыхает.) Ай-я-я-яй! Убили негра!
ОНА. А?

ОН (поёт). Убили негра. Убили…

ОНА. В каком смысле? Кто?
ОН (поёт). Ай-я-я-яй! Ни за что ни про что, суки, замочили…

ОНА. Какого негра?

ОН. Песню, песню вам рассказываю. (Хватается за голову.)

ОНА. Да кого убили-то? Мартина Лютера Кинга?

Он не отвечает, молчит, стоит с закрытыми глазами.

ОНА. Вам плохо?

ОН. Штормит, штормит чего-то, волнами прям накатывает. Когда пою, мычу когда — полегче вроде становится.

ОНА. Это дом качается.

ОН. Да хорош сочинять! И так хреново…

ОНА. Когда ветер сильный — он всегда качается. Вправо — влево, вперед — назад.

ОН (с трудом справляясь с тошнотой). Спокойно! Стоять! Я ж на флоте служил… (Глубоко дышит носом.)

ОНА. Да вы зеленый весь.

ОН. Где?

ОНА. Что? Ключ?

ОН. Туалет!

ОНА. Там, в коридоре, рядом с кухней! У меня санузел совмеще…

Не дослушав, Он выбегает из комнаты. Она идет за ним, останавливается на пороге, прислушивается к звукам, доносящимся из санузла.

ОНА (громко). Полотенце с обезьянкой потом берите, оно гостевое. (Тихо.) Холодец хорошо для пьяных.

Возвращается в комнату, включает телевизор. Он шумит, ничего не показывает.. Она оглядывается, находит топор, кладет на телевизор. На экране возникает картинка, появляется звук — показывают что-то новогоднее. Допустим, «Иронию судьбы»:

Лукашин. Понимаете, у нас традиция… Тридцать первого декабря мы с друзьями ходим в баню…

А Павел должен был лететь в Ленинград… А я должен был сегодня жениться.

Ипполит. На ком?

Лукашин. Это не имеет отношения к делу… Мы выпили за мою женитьбу, за мою невесту, за меня…

Ипполит. Вы пьяница?

Лукашин. Наоборот. Именно поэтому я опьянел, у меня не оказалось необходимой подготовки.

Убедившись, что телевизор работает нормально, она его выключает.

Уходит за ширму, возвращается, неся в руках увесистую пачку денег.

Идет к окну, открывает его.

ОНА. Месяц, смотри, смотри — это денежки! Есть у меня! Месяц, а ты молодой? Молодой, спрашиваю? Ничего не вижу, темно… Темно как. Темно. (Закрывает окно.)

Он возвращается в комнату. Шапки, бороды и усов Деда Мороза на нем уже нет, грим — красный нос и щеки — размазан по всему лицу.

ОН (хриплым голосом). Пойду я. Можно?

ОНА. Да, идите. Любовь без радости была, разлука будет без печали — так в песне поется. Идите.

ОН. А деньги? Ложный вызов. У нас на фирме с этим строго.

ОНА. Вот. Возьмите, сколько надо. (Кладет пачку денег на стол.)

Он подходит к столу, отсчитывает несколько купюр.

ОН. Я это… строго по прейскуранту, да? И на чай еще, так сказать. (Добавляет еще несколько купюр.)

ОНА. Чаю хотите?

ОН. Нет уж, спасибо. (Прячет деньги в карман.) Дома напьюсь. В смысле — попью. Дома. Чаю.

ОНА. Я поняла, поняла. Вы не пьяница, поняла. Идите уже.

ОН. Зачем вам столько денег? В смысле, откуда? (Оглядывается.) Не жируете вроде.

ОНА. Хотите — ваши будут.

ОН. В смысле?

ОНА. Ну, денег хотите заработать? Много. Много денег. Хотите?

ОН. Хочу, но…

ОНА. У вас Снегурочки нет.

ОН. Дак я один работаю. Без напарника. Принципиально. Дед Мороз-одиночка.

ОНА. Вам внучка нужна.

ОН. Мне — нет. У меня даже детей нету. Кажется…

ОНА. Деду Морозу нужна. Внучка. Как вы без Снегурочки?

ОН. Если вы утонете и ко дну прилипнете, полежите годик-два — а потом привыкнете.

ОНА. А?

ОН. Бабка моя так всегда говорила. А еще говорила: кто богу не грешен — тот бабке не внук. Умная была бабка!

ОНА. Нет, ну я же подготовилась, всё написала, сын соседки мне на компьютере все напечатал. В двух экземплярах. А вы… Вы…

ОН. А что я?

ОНА. Я думала, вы поймете, войдете в мое положение слабой женщины. Денег заработаете…

ОН. Дак я это… готов. Чего делать-то надо?

ОНА. Ничего уже не надо. Уходите.

ОН. Дак вам по хозяйству что-то?

ОНА. Забирайте свое хозяйство и чешите отсюда!

ОН. Или вам это… в плане интима нужно? Ну?.. Я могу. Курим-валим? Валим-курим?

ОНА. Пошляк! Пошляк какой! Интим ему! Вон пошёл! Совсем уже!..

ОН. И уйду! Ни минутки здесь больше не останусь! Я перед ней и так и эдак!..

ОНА. Да куда вы пойдете? Вы на себя в зеркало смотрели?

ОН. Ничего! Деду Морозу везде рады! В любую квартиру сейчас постучусь… — Тук-тук? — Кто там? — Это я, Дед Мороз! Красный нос!

ОНА. Да вам не откроет никто! Испугаются! У вас же не лицо, а кровавое месиво какое-то. Где твоя борода, дедушка? Что молчишь? Пил, курил, болел?

ОН. Слушайте, ну вот хватит, а?! Харэ! На себя посмотрите!

ОНА. Мне стыдиться нечего! Я бороду не теряла! Меня в туалете не штормило!

ОН. Снегурочка, да? Внучка?! Я у мамы дурочка, дурочка — Снегурочка! Вами детей пугать!

ОНА. Вот ты как заговорил?!

ОН. Да, заговорил! И еще скажу!

ОНА. Алкаш! Бухарик непромытый! Позорище! Ползаешь по квартирам, сивухой на детей дышишь! Травишь их молодые организмы! Новый год им отравляешь!

ОН. На себя посмотри! Обезьяна в кокошнике! Старуха! Чеканашка!

Она хватает топор, бросается на него.

ОНА. Падла! Захлестну-у-у-у! (Внезапно вскрикнула, замерла с занесенным топором, схватилась за поясницу.) Ой, ой, ой… Мамочка… Ой! Мамочка моя родненькая, как же больно… Ой, ой…

ОН. Что? Сердце?

ОНА. Поясница! Ой… Помогите, помогите сесть…

Он опасливо подходит к ней, осторожно забирает из её руки топор. Ведет её к креслу, усаживает.

ОНА (отдышавшись). Вы простите меня, ради бога!

ОН. Женщина, вам лечиться надо.

ОНА. Да, спина — это мое больное место.

ОН. И не только она. Вам комплексно надо, всё вместе. И голову тоже.

ОНА. А, вы про топор… Я не сумасшедшая. Просто характер такой. Молчу, молчу, а потом… Будто мне голову изнутри взрывает. Вы простите меня!

ОН. Плавали — знаем. Моя третья жена такая же… бешеная была. Аферистка. Гадина.

ОНА. Была? А почему расстались?

ОН. Не догадываетесь? Нет?

ОНА. М-м-м… Характерами не сошлись?

ОН. Ну, можно и так сказать. Не люблю, когда на меня с топорами бросаются. Я спрячу его, ладно? От греха.

ОНА. Только не далеко. Я его на телевизор кладу, без топора он не показывает. А я хочу сегодня на президента поглядеть.

ОН. Не нагляделись на него, нет?

ОНА. Так можно? Я только одним глазком, на президента…

ОН. Дак мне не жалко!.. (Прячет топор за спинку дивана.) С топором на голове он даже симпатичнее. Глядишь, чего дельное скажет. Только без меня, ладушки? У меня другие планы на Новый год. Я ведь телевизор не смотрю, не засираю себе мозг.

ОНА. Там, на столе.

ОН. Что?

ОНА. Текст. В двух экземплярах.

ОН. Завещание, что ли?

ОНА. Типун вам!.. Сценарий. Я всё написала, мальчишка соседский мне на компьютере…

Он подходит к столу, берет в руки сценарий — несколько отпечатанных на принтере листов.

ОН. Это?

ОНА. Да. Оно. Если вы со мной роль Снегурочки порепетируете, я вам денег дам.

ОН. Снегурочки?

ОНА. Снегурочки. Роль.

ОН. Оно, конечно, ежели, хотя, однако, всё-таки, а вот коснись - и на тебе!

ОНА. Я не понимаю. Это значит «да»? Вы согласны?

ОН (читает). Новогодняя интермедия Лианы Уколовой «Нам несёт Новый год новые победы». О, господи… День победы, как он был от нас далек... (Читает.) «Лиана Уколова». Это чего такое?

ОНА. Это зовут меня так. Мама любила все экзотическое.

ОН. Очень приятно. А я Толик.

ОНА. Анатолий, значит. Вот и познакомились. А фамилия?

ОН. Кискин. Это по паспорту. А так, в творчестве, я Котиков. Анатолий Котиков! Имя!

Пауза.

ОНА. Вы не помните меня, да?

ОН. А должен?

ОНА. Нет, конечно, нет. Не должны. И Сызрань не помните?

ОН. Сызрань? А при чем тут Сызрань?

ОНА. Понимаете, мама каждое лето отправляла меня на Волгу к тетке, своей сестре. Однажды я прожила там два года, пока папа работал над романом. Он у меня был большой советский писатель, а я почему-то всегда мешала ему писать, понимаете?

И вот я жила в Сызрани, пока папа работал, и часто бегала в ваш театр. На «Королевство кривых зеркал». Вы играли роль стражника!

ОН. Ёлки-метёлки! Играл, как щас помню… Великая роль. Прям веха творческого пути! Одна реплика на весь спектакль.

ОНА. Я мечтала стать артисткой, собиралась поступать в Щукинское. Но вы мне сказали, что у меня неподходящая фигура, поэтому я так и не решилась.

ОН. Я? Я вам такое сказал?!!

ОНА. Не помните, да? Я как-то пробилась к вам за кулисы после спектакля. Горького вам читала, Максима который, Алексея Максимовича, я всегда их путаю. «Песню о Буревестнике» читала вам. Пусть сильнее грянет буря, помните? Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах, помните?

ОН. Пингвина — помню, вас — нет.

ОНА. Я так и думала. А потом вы уехали.

ОН. Женился и уехал — дело житейское. Мы потом много где ездили, полстраны исколесили, всего и не упомнишь.

ОНА. И я вас потеряла. А теперь вот нашла.

ОН. Слушайте, ну вот чего вы? Потеряла, нашла, к чему это? Сидим тут, ёк-кошелек, прошлый век вспоминаем!

ОНА. Прошлый век, да. Вот такая я старая. Старуха. Гурд снова отказался делать кривые зеркала!

ПАУЗА.

ОН. Гурда играл Витька Баранов. Он потом по пьянке удавился. Я был стражником. А Вика, жена моя первая, играла Яло. Нет, сначала-то я подкатил к Катьке Самсоновой — она Олю репетировала. Ну, там и ножки и сисечки — все дела.

ОНА. Зачем вы мне это рассказываете? Гадость какая! Не слушаю вас! (Затыкает уши.) Не слышу!

ОН. И ничего не гадость! Я ей такой: «Ну, чего? Курим-валим? Валим-курим?» А она такая: «Да нееее, я не такая, да ты всё не так понял»… А сама такая — хоп! И уже легла! (Смеется.) Смешная такая! А потом Вика моя такая…

ОНА. Вы… Вы… Баботрах!

ОН. Чего?

ОНА. Да-да! Серийный баботрах! Фигура у меня, видите ли, неподходящая!

ОН. А вы… Кофемолка! Вот вы кто! Только и умеете, что з-з-з-з-з-з-з-з…

ОНА. Я ему про детство, про юность свою…

ОН. З-з-з-з-з-з-з…

ОНА. Про чистоту, про невинность…

ОН. З-з-з-з-з-з-з…

ОНА. Грязными похотливыми лапами в память мою…

ОН. З-з-з-з-з-з-з…

ОНА. Где топор?! Куда вы его спрятали?! (Вскочила, забегала по комнате.)

ОН. Куда надо — туда и спрятал! Чего вы дергаетесь? Что я такого сказал?

Она остановилась, заплакала.

ОНА. Только не смейтесь, пожалуйста, я с шестнадцати лет ношу с собой в сумочке презерватив на тот случай, если на меня нападет насильник.

ОН. Вы в своем уме?

ОНА. Нет, нет… Я верю, что у меня получится, что я уговорю его воспользоваться презервативом! И я не заболею ничем страшным, не забеременею ничем от нелюбимого.

ОН. Вы точно психическая! Не плакать, не плакать, ну?!

ОНА. Что вы! Я прекрасно понимаю всю абсурдность этой идеи, но она меня очень успокаивает, а мне нельзя нервничать, понимаете? Мне доктора покой прописали. Полный покой… (Достала платок, громко и долго сморкается.)

ОН. И что — напал?

ОНА. Насильник-то? Нет. Пока нет. Но я его уговорю, я сумею. Нападет еще.

ОН. Что вы мне зубы заговариваете? Давайте мне ваш сценарий, пока я не передумал.

Роль вашу или что там у вас, давайте, ну?

Она покорно берет сценарии, отдает ему один экземпляр. Садится на стул.

ОНА. А почему вы не спрашиваете, зачем мне это всё понадобилось?

ОН. Дак вы, поди, правду-то всё равно не скажете.

ОНА. Вам — скажу! Всю правду скажу!

ОН. Мне — не надо! Я этого не люблю. Ни сплетен, ни откровений всяких, ни чужих историй. Мне оно не надо, до лампочки оно мне все. Еще когда в театре работал — никогда не слушал. Брякнут гадость какую, а потом еще слово берут, чтоб никому не пересказывал, типа как по секрету. Не люблю! И сейчас, если на фирме кому кто из дедов-морозов кости моют — сразу ухожу. Хотите истории рассказывать — идите в парикмахерскую. Или в поликлинику идите, в очереди там посидите. Давно, кстати, в поликлинику заглядывали? Нет?

ОНА. Я не сумасшедшая! Сколько можно повторять?!

ОН. А я не доктор! И не кричите на меня, не повышайте голос, не имейте такой привычки. На доктора своего будете кричать, а на меня не надо. Вы мне деньги не за это платите. Вы мне за искусство мое, за творчество платите, за работу. И деньги попрошу вперед!

ОНА. Вот! Получите! (Двигает к нему деньги.) Все забирайте! Всю пачку!

ОН. Дак… прям… вот всю, что ли?

ОНА. Да! Всю пачку! Сколько есть! Всё берите! И ничего я вам не скажу!

Он сгребает деньги, пересчитывает.

ОН. Дак я по лицу вижу, что вам оно надо. Что припекло вам. Оно.

ОНА. Что? Что мне «оно» надо! Что мне «оно» припекло? «Оно» — это что?

ОН. «Оно» — это быть Снегурочкой.

ОНА (успокаиваясь). Да. Оно мне надо. Оно.

Он прячет деньги в карман.

ОН. Ну? Курим-валим? Валим-курим?

ОНА. Я готова.

ОН (читает сценарий). На сцену под веселую музыку выбегает Снегурочка. Она кружится в танце и вдруг, заметив ребят, останавливается.

ОНА. Только я сейчас бегать не буду, ладно?

ОН. Да я догадался. Валяйте сижмя. Хотя ногами текст лучше укладывается, запоминается лучше, если ходить.

ОНА (читает). Ой, сколько ребят! Вы все пришли на праздник?

ОН. Все, все… Полный зал припёрся — ни вздохнуть, ни пёр…

ОНА. Вы меня сбиваете. Я так не могу.

ОН. Извиняюсь, вырвалось.

ОНА (читает). Здравствуйте, детишки — девчонки и мальчишки! С праздником! С Новым годом!

Пауза.

ОН. Ну, чего вы? Тут написано, что Снегурочка поёт. Пойте давайте.

ОНА. Я стесняюсь.

ОН. Кого? Детишек?

ОНА. Вас.

ОН. А меня на сцене нет. Я где-то там — далеко. Не прилетел еще.

ОНА. Но я же вижу, что вы рядом. Вы меня смущаете.

ОН. А вы глаза закройте и лабайте дальше. Текст помните?

ОНА. Так я же сама его писала.

ОН. Долгими зимними вечерами?

ОНА. Вы опять?!

ОН. Всё, молчу. Тишина. Занавес!

Она закрывает глаза, он в это время лезет в карман за фляжкой.

ОНА (поёт с закрытыми глазами.)

Новый год, Новый год

Всюду наступает,

Весь народ Новый год

Радостно встречает.

Он пьет, морщится.

ОНА (поёт).

Новый год настает,

Ты за ним последуй!

Нам несет Новый год

Новые победы!

Он поперхнулся. Убирает фляжку.

ОНА (с закрытыми глазами). Давайте и мы будем встречать Новый и провожать старый год. Только условимся так: у кого отметки были плохие, в Новый год их с собой не брать!

ОН. Стоп!

ОНА. Тот, кто в прошлом году вел себя плохо, был неаккуратен, огорчал родителей, в наступающем году постарается исправиться.

ОН. Алё! (Машет руками, пытаясь привлечь её внимание.)

ОНА. А кто учился, работал и вел себя хорошо, тот должен делать все еще лучше! Это будет наш подарок Новому году. Согласны?

ОН. Да ёбин-бобин! (Вскакивает.)

ОНА. Я так дедушке Морозу и передам! А сейчас, ребята...

ОН. Тормозите уже! Хорош! (Подходит к ней, трясет за плечо.) Вы глаза собираетесь открывать?

ОНА. Ой, забыла. (Открывает глаза.) Плохо, да?

ОН. Ну, не смертельно… Над образом еще придется поработать. Покопаться. Найти зерно.

ОНА. А?

ОН. Аккала-каккала. Зерно роли, ну?

ОНА. Про зерно я ничего не знала. А стихи? Как вам мои стихи?

ОН. Сами написали? Нормальные такие стихи. Годные. Блохматовские такие…

ОНА. Какие?

ОН. Блохматовские, говорю. Что-то от Блока, а что-то…

ОНА. Поняла! Я обожаю Ахматову! «Сжала руки под темной вуалью... "Отчего ты сегодня бледна?"»…

ОН. Да-да, про «допьяна» я помню. Вы не пьете, нет?

ОНА. А?

ОН. Хорошие, говорю, стихи. Мне понравились.

ОНА. Правда? Я так волновалась, что вам не понравятся. А зерно я найду! Я вам любые зерна найду, какие надо! (Внезапно делает вид, что ей вдруг стало очень холодно). Ав-ав-ав-а-а-а... Ав-ав-ав-а-а...

ОН. Что? Что такое? Опять спина?

ОНА (декламирует).

Девочки и мальчики,

Мерзнут мои пальчики,

Стынут уши, мерзнет нос,

Видно, близко... Кто, ребята?

ОН. (мрачно). Паровоз.

ОНА. Правильно! Давайте встречать Дедушку Мороза. (Прислушивается.) Слышите? (Кричит.) Едет! Едет! (Внезапно бросается к нему, обнимает, виснет на его плечах.) Дедушка! Миленький!

ОН. Снегурочка! (С трудом отрывает её от себя.) Ёлки-метёлки! Задушите!

ОНА. Извините, это я от радости. То есть — это Снегурочка от радости, понимаете?

ОН. Так, что там дальше? (Заглядывает в текст.) Вы совсем охренели, да?

ОНА. А что такое?

ОН (читает). «Дед Мороз целует Снегурочку в губы». Ну?

ОНА. Ну, целует он её, и что?

ОН. Откуда взялась эта порнография?!

ОНА. А чего вы завелись-то сразу? С пол-оборота сразу он завелся. Это любовь, а не порнография. Я правду написала.

ОН. Где?! Какую правду?!

ОНА. Ну, вот смотрите… Он — старик, да? А она… Она — его последняя любовь! Понимаете?

ОН. Да ёбин-бобин, ёк-кошелек, ёбушки-воробушки! Она его внучка! Внучка! Слышите, ну?! Вы себя-то слышите? Да? Нет?

ОНА. От кого?

ОН. Что «от кого»? Что «от кого»?!

ОНА. Кто его жена? Кто его дети? Где они все?!

ОН. Откуда я знаю?! Замерзли! Растаяли! Какая разница? А она осталась! Выжила! Она сирота! А он — её дедушка!

ОНА. Сиротка — три подбородка! Думайте, что говорите! Думайте! Голову включайте! Он ее слепил! Для себя! Для любви он её слепил! Она - его последняя любовь!

ОН. Не морочьте мне голову, ёкарный бабай! Она его внучка! И точка!

ОНА. Вот! Вы опять! Кроме слов ничего сказать не в состоянии!

ОН. Как? Как вы щас сказали? Как?

ОНА. Не «какайте» мне тут, не у себя дома. «Какает» и «какает» мне всё время, периодически, всю дорогу! Аккалу-каккалу он мне тут делает!

ОН. Знаете, с вами действительно разговаривать надо только наевшись гороху!

Пауза.

ОНА. Он её слепил! Слепил!

ОН. Да что вы лепите, что вы собираете ерунду всякую?! Лепит она мне тут, из говна пулю! Сказочница!

ОНА. У них любовь! Ясно вам?! Последняя любовь Деда Мороза!

ОН. Такую любовь я играть не буду!

ОНА. Будете! Как миленький! Никуда не денетесь!

ОН. Я вам не миленький! И Дед Мороз вам не миленький! Руки прочь от Деда Мороза! Извращенка!

ОНА. Вы у меня деньги взяли. Забыли уже?

ОН. Вот! (Лихорадочно выгребает из карманов деньги.) Вот ваши деньги! Забирайте! И мои деньги тоже забирайте! Только выпустите меня отсюда! Свободу мне, свободу!

ОНА. Не орите! Голова пухнет. Орет всё время, декламирует мне тут. Да уходите — никто не держит! В прихожей ключ — у зеркала висит.

Он бежит в прихожую, но тут же возвращается.

ОН. Вы издеваетесь надо мною, да? Это ваше развлечение такое?

ОНА. В чем дело? Уходя — уходи! Так в песне поется.

ОН. В какой песне? Где ключ?

ОНА. Вы глухой, да? В прихожей ключ! На гвоздике.

ОН. Не доводите меня, я знаю, где лежит топор, ну?!

ОНА. Хватит мне угрожать! Вы слепой, да? Там он — на гвоздике! У зеркала!

ОН. Нету там никакого гвоздика! И зеркала тоже нет!

ОНА (внезапно). Ой!..

ОН. Я на ваши болячки больше не покуплюсь! Где ключ, старая вы развалина?!

ОНА. Он в халатике.

ОН. Ключ! Быстро! Или я беру топор!

Она быстро скрывается за ширмой, возвращается с банным халатом. Обыскивает карманы. В одном из них обнаруживает большую прореху.

ОНА. Вы только не волнуйтесь.

ОН. Я не волнуюсь, я беру топор!

ОНА. Вы не волнуйтесь, он найдется.

ОН. Вы смерти себе ищете?!

ОНА. Он в кармане был… Вы простите, простите, простите меня… Давно собиралась зашить, но ниток с иголками в доме нету, мама старенькая, чудит немножко, землю для цветов в духовке запекает, чтобы плесени не было, ногти обстриженные в горшки цветочные зарывает, от сглаза, сглаза боится, как-то все пододеяльники зашила, чтобы микробы внутрь не налезли, я прячу, прячу всё, но она находит, так сложно с пожилым человеком, столько сил надо, столько сил, чтобы жить, а нету, и негде взять, понимаете?

ОН. Слушайте, ну вот чего вы опять мумукаете, чего кофемолку включаете, ну? Я сейчас возьму топор и выломаю эту дверь к едреням-феням!

ОНА. Да, да, да, да, да, берите, ломайте, рубите, никто не услышит, дом пустой, новый, мало кто заселился, только соседи, соседский мальчик мне сценарий на компьютере набрал, сама я не умею, не иду в ногу со временем, старая плесень, в духовке меня надо запекать, только простите, простите, простите меня!

Он достает топор, выбегает из комнаты. Из прихожей доносятся удары.

Она ходит вокруг стола, бормочет.

ОНА. Встречать нужно в блестящем, мясо надо есть, холодец варить сказали, холодец хорошо влияет на пьяных, месяц, месяц, вот они деньги, их есть у меня, загадывать, загадывать надо двенадцать желаний, съесть двенадцать яиц, по одному яйцу на желание, по одному, по одному, не перепелиных, конечно, нет, нет, нет, холодец хорошо влияет на пьяных…

Удары топора прекращаются. Он возвращается в комнату.

ОН. Всё! Убили негра! (Бросает топор.)

ОНА. Как же это мы съедим по двенадцать яиц каждый?

ОН. Ну, зачем? Зачем вам бронированная дверь? Что тут красть? Откуда у вас деньги?

ОНА. Понимаете…

ОН. Молчать! Не зудеть! Кофемолку не включать! Отвечать четко на поставленные вопросы! Ну?

ОНА. Я квартиру мамину продала.

ОН. Ну, продала, и что? При чем тут дверь? Где старуха?

ОНА. Продала, продала, продала, детство свое продала, милое, милое беззаботное детство, страхи свои я продала, ночные кошмары, кровать свою девичью, папины книги, маму я продала, нашу с ней ругань, мои бессонные ночи, запах лекарств, болезнь, всё зачеркнула, всё, всё, всё… Ничего у меня больше нет! (Плачет.)

Пауза.

ОН. Да ёбин-бобин! Заладила опять, затарахтела: оно, конечно, ежели, хотя, однако, всё-таки, а вот коснись - и на тебе! Не бери меня на жалость! Деньги, деньги у тебя есть, дурко! Бабки, лавэ, капуста, воздух, подогрев! Жить и жить! Дверь вон себе какую поставила — топором не возьмешь! Можно еще зубы себе новые вставить. Приоденешься покрасившее — и замуж выскочишь. За молодого!

ОНА. Что он говорит?!

ОН. Ездить его будешь по ночам и в хвост и в гриву!

ОНА. Да как вам не стыдно?! У меня только «семерка» проблемная!

ОН. Что у тебя проблемное?

ОНА. «Семерка». Зуб! (Открывает рот, показывает.) Вот! Смотрите! Проблемная!

ОН. Да не буду я на это смотреть! (Отходит в сторону.) Ты сама — одна сплошная проблема. (Садится в кресло.)

ОНА. Да, вы правы… «Троечку» тоже надо подлечить, и вообще... (Машет рукой.) Правду сказано: врачу, исцелися сам!

ОН. Дак ты… вы доктор, что ли?

ОНА. Ой, да о чем с вами говорить! Вы и представить себе не можете, что чувствует человек, который каждый день должен заглядывать в чужие рты!

ОН. А чего? Хорошая профессия, хлебная. А рот не жопа — можно и заглянуть!

ОНА. Это смотря в чей… Вот у вас, например, изо рта гнилью пахнет! Вот!

ОН. Ну, пахнет и пахнет. Мне с вами не целоваться!

Пауза.

ОНА. Смешно. Я хотела стать артисткой. А мама… Мама мне сказала, что девочке нужна другая профессия. Вот выучишься на доктора, будешь меня старенькую лечить, говорила она. А я уши развесила. И что вы думаете?

ОН. Ничего я не думаю. (Проверяет, пахнет ли у него изо рта.)

ОНА. Всю жизнь у нее были отличные зубы, даже в старости. А перед смертью у нее выпал молочный зуб. Представляете?

ОН. Дак она умерла?

ОНА. Да. Умерла моя мамочка. Прямо здесь! (Показывает в сторону кресла, в котором сидит Он.)

ОН (вскакивая). Етить-колотить! Здесь?! Прям в кресле?!

ОНА. Здесь — это в Москве!

ОН. Фууу… Испугали меня. Аж курить захотелось. Можно?

ОНА. Курите, чего уж.

Он достает сигареты, закуривает.

ОН. Я страсть как покойников боюсь.

ОНА. А я — нет. Отбоялась. Я ведь сама всё сделала, обмыла мамочку, обрядила, смогла как-то…Только про полотенце не знала. Не знала, что покойникам руки скручивают. (Пауза.) Ой, не надо, не надо было мне всё это говорить. Вы не любите чужие истории. Простите… О себе лучше расскажите. (Пытается улыбнуться.) Как живете, как животик, не болит ли голова?

Внезапно Он бросил сигарету, забегал по комнате.

ОН. Ёбушки-воробушки! Дак у меня же!.. Да я!.. Да как же!.. Мне надо отсюда выбраться! Меня ждут! Ждут меня! Ну?!

ОНА. Кто, семеро по лавкам? Сиську просят?

ОН. У меня кот дома один! Кот, понимаете?!

ОНА (ахнув). Голодный?

ОН. Да не в этом дело! Я всегда, когда на работу ухожу, жрачки ему с запасом оставляю. Мало ли, где меня ночь застигнет…

ОНА. Так в чем проблема? Ночь вас застигла — успокойтесь. Поест ваш кот, никуда не денется.

ОН. Вы его не знаете! Он не любит есть один.

ОНА. Скажите, какая цаца!

ОН. Новый год, понимаете? Праздник! А он там один! Совсем один!

ОНА. Что вы мне голову морочите? Кот! Один! Он — кот! Какая ему разница — Новый год или нет?!

ОН. Какая вы!..

ОНА. Какая?

ОН. Не чуткая. (Садится на диван.)

ОНА. Кто не чуткая? Я не чуткая? Да я такая чуткая, что вам и не снилось! Чего вы расселись? Вставайте давайте! Расселся!

ОН. Зачем?

ОНА. Вставайте! Без разговоров!

Он встает.

ОН. Ну, встал. И чего?

ОНА. На колени! Ищите ключ! Он не мог далеко закатиться!

Они встают на колени, ползают по комнате, ищут ключ.

ОН. Вы ползаете?

ОНА. Ползаю.

ОН. Видите его?

ОНА. Нет. А вы?

ОН. И я — не вижу.

Она устала, прислонилась к ножке стола. Заметив это, он тоже останавливается.

ОН. Дак вы тоже ползайте. Я один, что ли, должен?

ОНА. Я ползаю, ползаю… (Ползёт.)

ОН. Дак вы активнее ползайте!

ОНА. А я что, по-вашему, делаю?

ОН. А вы как раненая черепаха!

ОНА (остановившись). Знаете что?

ОН. Ну, что, что? Что вы еще придумали, что сочинили, ну?

ОНА. Вам надо — вы и ползайте, корячьтесь тут. А мне и так хорошо, без ключа. (Ложится на пол.)

ОН. Вы чего это?

ОНА. Всё, я сплю.

ОН. А как же кот?

ОНА. Он тоже спать ляжет. Поест — и ляжет. И вы давайте вот, ложитесь, место себе ищите, устраивайтесь на ночь.

ОН. Место под солнцем, значит? Ну-ка, встала быстро! Ишь, развалилась она! (Встает на ноги.) В окно надо кричать!

ОНА. Кому вы кричать собрались?

ОН. Кому надо! Прохожим! Они спасателей вызовут, чтобы дверь нам сломали, чтобы автогеном бункер ваш вскрыли!

ОНА. Вам лишь бы ломать! Утром Муся, домработница, придет. Она нас откроет. У нее ключ есть.

ОН. Муся, значит? Двери ей Муся открывает! Рабский труд она использует! Я за нее ползать должен! Встала и пошла! Встань и иди — как в песне поётся!

ОНА. Нет такой песни!

ОН. Выпустите меня! Я хочу уйти! На волю!

ОНА. Всё! Никто никуда не идет! Гасите свет!

ОН. Я щас так погашу, я так погашу — мало не покажется!

ОНА. Слушайте, чего вы мне хамите всё время, периодически, всю дорогу?

ОН. Я?! Я вам хамлю?!

ОНА. С порога ведь начали! Я рот не успела открыть, как из вас уже полилось!

ОН. Что это, интересно, из меня полилось? Ну? Сказать нечего?

ОНА. Русское народное творчество из вас полилось! Преданья старины глубокой! Седая Русь из вас полилась!..

ОН. Какая Русь?

ОНА. Седая! Седая! Седая! (Задохнулась, ловит ртом воздух.)

ОН. Сами вы — седая! Вы же мне рта не давали раскрыть, трындели всю дорогу: дыр-дыр-дры, тра-та-та!

ОНА. А вы!.. А вы… Вы слова коверкаете, не грамотный ни разу. Актер называется! Стыдно, нет? Мастер художественного слова!

ОН. Да — я мастер! Как хочу так и разговариваю! Лежит тут, развалилась, указывает мне. Тоже мне — велик могучим русский языка! Оно, конечно, ежели, хотя, однако, всё-таки, а вот коснись - и на тебе!Вставайте, ну?

ОНА. Я не могу.

ОН. Чего вы опять не можете? Зачем придуриваетесь?

ОНА. Да я взаправду встать не могу. (Тянет к нему руки.) Помогите!

Он хватает её под руки, тащит к креслу.

ОН. А сижмя можете?

ОНА. Вот! Вот про это я вам говорила! «Сижмя»! Что это? Откуда, куда, зачем? Вас же в институтах ваших должны правильно учить по-русски разговаривать.

ОН. Я ведь могу обидеться, могу лежмя вас оставить. Хочете? (Бросает её.)

ОНА. Ага, а вам только того и надо!

ОН. Да ничего мне от вас не надо! Чего сочиняете опять на ровном месте? Слушайте, вот вы женщина…

ОНА (поправляя задравшийся подол платья). Заметили, наконец!

ОН. Ничего я не заметил!

ОНА. Хам! Хам какой!

ОН. То есть… Ну… Эта…

ОНА. Что вы хотели сказать? Какую опять гадость?

ОН. У вас еды не найдется? Со сранья на ногах, не позавтракал толком. Прям тошнит от голода.

ОНА. Поднимите меня. Поднимете — накормлю!

ОН. Докатился! Работаю за еду!

Он с трудом поднимает её на ноги. Она подходит к столу, сбрасывает лежащие на нем газеты. Под ними оказывается празднично накрытый стол.

ОНА. Ешьте!

Он опасливо разглядывает содержимое тарелок.

ОНА. Ну, чего вы?Ешьте — это вкусно!

ОН. Да не буду я это есть! Мало ли чего вы туда наложили!

ОНА. Это Муся готовила. Я сама не умею.

ОН. Муся, Пуся… Как жрать-то охота…

ОНА. Может, шампанское откроете?

ОН. А вам можно?

ОНА. Чего вы меня совсем-то в больную записываете? Мне всё можно!

ОН. Ишь, разошлась, раздухарилась, как молодая! (Начинает открывать бутылку.)

ОНА. А я и не старая. Не надо меня в старухи записывать.

ОН. Никто вас никуда не записывает, не придумывайте.

ОНА. Мне всего сорок…шесть.

ОН. Дак у нас десять лет разницы, получается.

ОНА. Ну… примерно.

В этот момент пробка от шампанского стреляет в потолок. Она вскрикивает. От неожиданности он проливает часть содержимого бутылки на стол.

ОН. Ёбин-бобин! Чего вы под руку орёте?!

ОНА. А вы даже шампанское открыть не можете! Криворучко!

ОН. От криворучки слышу! Сами наливайте, я вам не нанимался.

ОНА. Сама? Я не… Вы джентльмен или где?

ОН. Криворучко я — сами сказали!

ОНА. Давайте не будем ссориться!

ОН. Тогда давайте пить молча. Тогда — точно не поссоримся. Знаете поговорку? Если хочешь быть здорова — ешь одна и в темноте!

Он берет бутылку, разливает шампанское по фужерам. Они берут фужеры в руки.

Молчат.

ОНА. Я так не могу. Нужен тост!

ОН. Вам лишь бы поговорить! Вот не можете без этого!

ОНА. Не могу. Имею я право в новогоднюю ночь услышать тост? Ну, хоть малюсенький? Вы же профессионал, тамада, или как вы там называетесь — скажите что-нибудь! От всей души, так сказать!

ОН (поднимает фужер). За то, чтобы пережить эту ночь! Это от души! Довольны?

ОНА. И тост у вас дурацкий и сами вы… Сама скажу! (Подумав.) Выпьем за любовь!

ОН. Ага, щас! (Ставит фужер на стол.) За любовь к Деду Морозу я пить не буду.

ОНА. Не хотите — как хотите. Одна выпью.

Она пьет, улыбается, кружится по комнате.

ОНА (останавливаясь). Ой… Я чего-то поплыла.

ОН. Килька плавает в томате, ей в томате хорошо.

ОНА. Дом качается. Вперед — назад, Влево — вправо…

ОН. Закусывать надо! Вот тогда будет хорошо! (Махом опустошает свой фужер, закусывает.)

ОНА. Бросьте! Таким как мы — нигде не хорошо!

ОН (жуя). Не скажите! Вот в Египте сейчас хорошо. Жри от пуза, пей сколько влезет — за все уплочено. Море, пальмы, пирамиды всякие. Красота!

ОНА. А я не была.

ОН. Сам бы не собрался, да Людмила, Милка меня потащила, третья моя. Аферистка. Гадина. С топором которая… Говорит мне: вроде как все едут — и мы давай. Ну, давай, поехали. Она в первый же день за золотом ихним побежала. Пол-Египта говна скупила, на себя напялила, лежит на пляже — блестит и радуется такая. Я ей такой: давай, говорю, хоть на пирамиды съездим, посмотрим, культурки хапнем, ёк-кошелек! Ни в какую! Ехай, говорит, сам, а мне и здесь хорошо. Мне золото надо охранять, чтоб не сперли. Да кому оно нужно, говно такое! Нет, уперлась рогом! Ну, хрен ли, приезжаю к пирамидам. Один. Экскурсовод такая:«У кого с сердцем плохо или давление — те на улке постойте! А остальные, кто не ссыкло, можете внутрь пирамиды спуститься». Ну, думаю, когда еще доведется! Пошел... И узкая такая каменная нора глубоко под землю. Спускаемся мы в пирамиду, гуськом такие, и вдруг я вижу, что на потолке, на своде, кто-то зажигалкой выжег имя свое — Сеня. И так я этому мужику позавидовал! Прям так позавидовал! Вот же, догадался, земляк, — оставил след в истории на веки веков! Плюнул в вечность, не хуже фараонов! (Пауза.) Вот я по молодости тоже мечтал плюнуть в вечность. Мечтал, да…

ОНА. А сейчас? Не мечтаете?

ОН. Сейчас — только с балкона. (Смеется.) С четырнадцатого этажа хорошо летит.

ОНА. Уже плюнули, да?

ОН. Плюнул, не удержался. Когда к вам подымался — тогда и плюнул. У вас там, кстати, возле подъезда кто-то краской на асфальте написал: «Ира, сбрей усы!» Вы не Ира, нет?

ОНА. Я — Лиана!

ОН. Ёперный театр! А я думал — пошутили вы.

ОНА. Это вы у нас шутник! Хохмогон. Клоун.

ОН. Ну, погнали наши городских! Да! Это моя профессия! Свадьбы, банкеты, похороны. Хотел стать большим актером, но не довелось. Не случилось. Гурд снова отказался делать кривые зеркала! И что? Зато с любого места могу, любой сценарий сбацать. Не верите? Давайте ваши бумажки, я покажу вам, что такое зерно роли! Покажу, как образа надо лепить! Ну?

Она идет к окну.

ОНА. Не хочу. Устала. Ищите свои зерна, смейтесь надо мной, ни в чем себе не отказывайте. А я не буду. Надоело. (Отворачивается от него, смотрит в окно.)

Пауза.

ОНА. Ну, чего вы замолчали? Стыдно стало?

ОН. Скучно. Мне зрители нужны, их глаза, контакт мне нужен! Без зрителя никакого интересу.

ОНА (внезапно). Хорошо. Не вопрос. Будут вам зрители.

ОН. Э! Алё! Притормозите! Какие зрители?

Она хватает один из узлов, высыпает на диван кучу мягких игрушек.

ОНА. Столько зрителей вам достаточно?

ОН (разглядывая игрушки). И откуда такое богатство? Приданое ваше?

ОНА. Мама подарила. Каждый День рождения по игрушке.

ОН. Ёбушки-воробушки, сколько их тут?! (Пытается пересчитать игрушки.)

Она загораживает игрушки спиной, отталкивает его.

ОНА. Нечего их пересчитывать! Их сорок… шесть. Примерно. (Идет к столу, берет сценарий, сует ему в руки.) Читайте вот лучше сценарий, ищите свое зерно!

ОН. И найду! Внимание! Вхожу в образ! (Читает.)

Я, ребята, был в полете.

В реактивном самолете

Облетел я целый свет

И привез вам всем привет!

Шлют привет вам австралийцы,

Таитяне, сомалийцы.

Хоть они не белокожи,

Все они на вас похожи.

И ребята разных наций

Всей душою к вам стремятся!

Наша славная страна

Издалека всем видна!

Пауза.

Вот хрень! Хрень полнейшая! Вы детям врёте! Хреновая у нас жизнь, никто к нам не хочет, никому мы не нужны!

ОНА. Но они же об этом еще не знают!

ОН. Да всё они знают, детей не обманешь, не дураки. Я ведь давно с дитями работаю, всякого навидался. На днях был в одном доме. Говорю мальцу: «Ну, давай, расскажи дедушке стих, повесели старика!» Дак он мне анекдот рассказал. Похабный.

ОНА. Очень много от родителей зависит.

ОН. Вот-вот, батя мой с меня бы за такие слова семь шкур спустил, а эти ржут такие. И пацан ржет. А я смотрю на него и думаю: «Дети, дети, куда вы так машете, акселераты ходячие?!»

ОНА. А своих почему не завели?

ОН. Вот потому и не завел. Слушайте, чего вы привязались ко мне? Кто вам дал право меня допрашивать, ну?

ОНА. Зачем мне вас допрашивать? Я разговариваю с вами.

ОН. Разговаривает она, ёк-кошелек! Стихами — да всё по-французски! Поэтесса!

ОНА. Да вы впервые за весь вечер со мной нормально, по-человечески, стали говорить. Без хохм своих дурацких!

ОН. А вам только того и надо!

ОНА. Ой, да ничего мне от вас не надо! Тоже мне — губки бантиком, пипка крантиком! Играет он мне тут! Артист больших и малых, Кискин-Котиков нашелся, алкаш, бухарик непромытый! Да кто вас к детям-то пускает вообще?! (Спохватилась.) Что со мной сегодня? Я же никогда так с людьми не разговариваю.

ОН. Дак напилась, пробку понюхала, вот и мелешь, чего попало, собираешь всяко.

ОНА. Это вы на меня так влияете.

ОН. Правильно, давай, вали всё на меня, как на мертвого. Открывай, мамаша, двери — дочка пьяная пришла! Давай, давай…

ОНА. А почему вы мне «тычете» всё время, периодически, всю дорогу?! «Тычет» мне и «тычет»! Я же вам не «тычу»!

ОН. Не «тычь», красавица, при мне!.. Ладно, извиняй…те! Извиняйте! Мир, ну?

Она молчит, поджала губы.

ОН. Кстати, чтоб вы знали, руководство нашей фирмы очень меня ценит. (Смеется.) Давайте, хлебните еще разок в одну каску, плесните себе на каменку, давно мне концертов никто закатывал! Прям с последнего развода не помню такого! Эх, ёбушки-воробушки!

Он наливает себе, пьет. Долго на нее смотрит.

ОН. Так вы теперь совсем одна?

Она молчит.

ОН. А чего замуж не вышли?

ОНА (не сразу). Да как-то… не успела, что ли. При советской власти молодая была, училась, а потом… Когда Союз развалился, умер папа. Он ведь был намного старше мамы. И всегда шутил, подтрунивал на нею: мол, как ты жить-то станешь после моей смерти. Она всегда ужасно нервничала от его слов, сама понимала, что беспомощная в быту, никогда в жизни не работала, пенсию не получала, жэков и собесов всяких боялась ужасно, даже по магазинам у нас только Муся ходила… И вот папа умер. А какие времена тогда настали, помните? Ведь каждый день: только бы выжить, только бы выкрутиться как-то, на еду заработать, одеться хоть немного, квартиру сохранить. Мама хотела в ней папин музей устроить. До последнего своего дня мечтала об этом. Да где там! Не до жиру — быть бы живу. Был советский писатель Уколов — да весь вышел.

ОН. Об чем писал-то?

ОНА. Да как все — про плавки.

ОН. Как же, как же…Читал…

ОНА. Тогда все писали про сталеваров. Это было модно.

ОН. Наша сила в наших плавках!

ОНА. Вот вы опять смеётесь. А для мамы служение его творчеству было смыслом жизни. Смыслом! Жизни! Когда он умер, у нее остались только его книги и наша квартира. Квартира, да… Не дай боже на моем горизонте кто-нибудь появится, мужчина какой-нибудь. Как можно! Он же хочет квартиру нашу оттяпать!

ОН. Ой, можно подумать!

ОНА. А вы подумайте! Элитный дом на Фрунзенской набережной, четырехкомнатная «сталинка»,— на нее и правда многие зарились.

ОН. Так это вы её продали?

Она кивает. Он что-то подсчитывает в уме.

ОН. Это ж… сумасшедшие деньги!

ОНА. Безумные!

ОН. И чего купили? Сызрань?

ОНА. Что надо, то и купила.

ОН. Теперь понятно, почему вы деньгами раскидываетесь. Богатая невеста. Женихи, поди, как мухи липнут. Как в сору в них роетесь? Да? Нет?

ОНА. А вы злой.

ОН. Вы у нас больно добрая, как я погляжу.

Пауза.

ОНА. Добрая, да… Помню, пригласил в гости один женатый. Я пошла. По доброте, да… Квартирка маленькая, однокомнатная, но там такой уют, такой любовью все пропитано. Всякие салфеточки самовязаные, цветочки цветут, на шторах бабочки-стрекозы прилеплены. Чистотища, красотища. Сели за стол. Все вкусно, разнообразно, еда вся домашняя, он даже пирожки еще теплые приволок. И везде рамочки с фотками. Везде они вместе, обнимаются, смеются. Она такая вся кругленькая, в ямочках, симпатичная очень.

ОН. Она — это жена?

ОНА. Какие же мужики сволочи, гады ползучие.

ОН. Снова — здорово! Ну, не все же!

ОНА. Все!

ОН. И я?

ОНА. Вы — нет.

ОН. И на том спасибо…

ОНА. Поцелуйте меня.

ОН. Зачем это?

ОНА. Ну, просто — поцелуйте, что вам стоит?

ОН. Дак… это…

ОНА. Испугались?

ОН. Я на флоте служил!.. Мне…

ОНА. Тогда целуйте!

ОН. А вы сами сказали, что у меня из рота пахнет!

ОНА. Врала. Целуйте.

ОН. Да гори оно!..

Он быстро целует её в губы. И сразу же отходит в сторону.

ОНА. И всё?

ОН. А чего вам еще надо? Я Дед Мороз, а не герой любовник.

ОНА. Будто клюнули.

ОН. Да идите вы!.. Лесом!

ОНА. Так покойников целуют. А я не умерла еще.

ОН. На вас не угодишь!

ОНА. Знаете что? Не надо меня целовать, передумала я, забудьте!

ОН. Надо же… (Смеется.) Первая ваша здравая мысль за сегодня.

Внезапно он бросается к ней, сгребает в охапку, целует.

По-настоящему целует, долго…

ОНА. Ай!

ОН. Что?

ОНА. Сердце. Кольнуло. Сейчас пройдет.

ОН. Слушайте, ну вы даете: не понос так золотуха! То спина, то сердце… Да вы по частям разваливаетесь! Как песок из вас еще не сыплется, ну?

ОНА. Врачи говорят, что могу в любую минуту… Нужен полный покой!

ОН. Что? Что в любую минуту?

ОНА (внезапно). Где ваша жена?

ОН. Какая жена? При чем здесь жена? Которая?

ОНА. Ну, третья, четвертая, любая… Где?

ОН. Ушла. Они все ушли.

ОНА. Вот просто взяли и ушли?

ОН. Да — просто. Рано или поздно они все уходят. Кроме третьей. От той я сам ушел. Аферистка. Гадина.

ОНА. Пьете, наверное, много?

ОН. Дак не больше, чем другие! В праздники вот только, когда работаю…

ОНА. Наливают?

ОН. Нет, с клиентами я не пью. Принципиально. Давно б скопытился. На «подсосе» я…

ОНА. Это как?

ОН. А вот… (Достает фляжку.) По глоточку, по капельке, чтоб градус не снижать, ну?

ОНА. И так целыми днями?

ОН. Иначе не выжить. Только сны потом вижу — долгие, тягучие, многосерийные прям…

ОНА. А мне вообще ничего не снится. Давно уже.

ОН. По ящику как-то сказали, что во сне мы видим только те места, в которых мы реально побывали. Типа, мозг у нас так устроен. Не смотрели, нет? Зря, хорошая передача, не говно сериальное… Дак вот я всё никак не могу понять, почему мне только детство снится, городок наш. И то не весь, а пятачок маленький, где родился, где в школу пошел. Дом культуры снится, куда «в самоделку» бегал. Не Свердловск, нет, куда в училище театральное поступил, не Пенза, не Астрахань, где в театрах работал, не Сызрань даже… А только наш город. Вот почему, а?

ОНА. Не знаю… Скучаете, наверное?

ОН. Да прям! Да провались он!.. Москва вообще не снится, хотя живу здесь больше двадцати лет. Только наш город! Только он…

ОНА. Что за город-то? Откуда вы?

ОН. Дак почитай, что с «зоны»!

ОНА. «Зона» — это тюрьма, да?

ОН. Она, да… Мой дом — тюрьма! Весь город обнесен колючей проволокой в несколько рядов и по периметру ходят военные с собаками, а въезд и выезд только по именным пропускам. Его до конца девяностых даже на картах не отмечали. Ни названия, ничего!.. Только номер у города был — и всё! Ну, сами понимаете, народ там в основном оружие делал, ядерное. Тыщ пятьдесят нас там жило. Почитай, все друг дружку в лицо знали, не скроешься никуда, не убежишь. Зато как при коммунизме жили, ёк-кошелек! Телефоны-автоматы халявные, транспорт городской — садись и катайся до усёру… И никого! Особенно летом. Выйдешь днём на улицу — и никого! Будто все разом умерли, будто мертвые.

ОНА. Страшно как… Сколько сил надо, чтобы жить. Сколько сил!

ОН (показывая на календарь с ликом какого-то святого). Вот икона у вас. В бога верите, поди? В церкву ходите?

ОНА. Ну… как все.

ОН. А я не верю, нет. Глупости это, придумки. Бога нет. И загробного мира тоже нет.

ОНА. А что тогда есть?

Дата добавления: 2015-07-19