О монархии и престолонаследии

Поскольку все люди от природы равны по происхождению, равенство это могло быть нарушено лишь впоследствии, различия между богатыми и бедными вполне можно понять, и не прибегая к таким неприятным и неблагозвучным словам, как угнетение и алчность. Угнетение часто является следствием, но редко или почти никогда – средством достижения богатства. И хотя скупость предохраняет человека от нужды, она обычно делает его слишком робким, чтобы стать богатым.

Но существует другое и более значительное различие, для которого нельзя подыскать ни естественной, ни религиозной причины: это разделение людей на монархов и подданных. Мужской и женский род – это природное различие, добрый и злой – это различия, идущие с небес, но как появился на земле человеческий род, столь превознесенный над всеми остальными и выделяемый подобно некоему новому виду [животных] – этим стоит заняться и выяснить, способствуют ли эти люди счастью или бедствиям человечества.

В ранние эпохи [существования] мира, согласно хронологии [Священного] Писания, королей не было; вследствие этого не было и войн; гордость королей – вот что ввергает человечество в междоусобицы. Голландия без короля больше наслаждалась миром за последнее столетие, чем какое-либо из монархических государств Европы. Древность подтверждает ту же мысль, ибо спокойствие сельской жизни первых патриархов несет в себе нечто отрадное, что исчезает, когда мы обращаемся к истории Иудейского царства.

Царская власть впервые была введена в мир язычниками, у которых этот обычай позаимствовали дети Израиля. То было самое ловкое из ухищрений дьявола для насаждения идолопоклонства. Язычники воздавали божественные почести своим умершим царям, – христианский же мир улучшил этот обычай, воздавая их своим здравствующим государям. Как нечестиво звучит титул «священное величество» по отношению к червю, который при всем своем великолепии превращается в пыль!

Такое возвышение одного над всеми не может основываться на правах природного равенства, оно не может быть также основано на авторитете Священного Писания, так как воля Всемогущего, объявленная Гедеоном и пророком Самуилом, явно не одобряет правления с помощью царей. Все антимонархические части писания обходились и перетолковывались в монархических государствах, но они, несомненно, заслуживают внимания стран, правительствам которых еще предстоит сформироваться. «Воздать кесарю кесарево» – это учение Писания для судопроизводства, а вовсе не поддержка монархического образа правления, так как у иудеев в то время царя не было, и они находились в положении римских вассалов.

Около трех тысяч лет прошло с тех пор, как Моисей объяснил сотворение мира, прежде чем иудеи в своем национальном заблуждении стали домогаться царя. До этого их форма правления (за исключением особых случаев вмешательства Всемогущего) была своего рода республикой, управляемой судьей и старейшинами племен. Царей у них не было, и считалось грехом присваивать этот титул кому-либо, кроме Царя Небесного. Если человек серьезно поразмыслит над идолопоклонством, предметом которого являются королевские особы, ему не придется удивляться, что Всемогущий, всегда ревниво оберегающий свою честь, не одобрил форму правления, столь нечестиво посягающую на права небес.

В Писании монархия считается одним из грехов евреев, за которое их ожидает проклятие. История этого дела стоит внимания.

Когда израильтяне находились под гнетом мидян, Гедеон выступил против последних с небольшим войском и благодаря воле Божией победа решилась в его пользу. Евреи, вдохновленные успехом, приписывая эту победу военному руководству Гедеона, предложили ему стать царем, говоря: «Владей нами и сын твой и сын сына твоего». В этом был огромный соблазн установления не только царства, но и престолонаследия, но Гедеон в благочестии своей души ответил: «Ни я не буду владеть вами, ни мой сын не будет владеть вами; Господь да владеет вами». Нельзя сказать яснее. Гедеон не отклоняет чести, но отрицает их право оказывать ее. Он также не льстит надуманным изъявлением своей благодарности, но в убедительной манере пророка укоряет их в недостаточной любви к их подлинному владыке – Царю Небесному.

Спустя сто тридцать лет они снова совершили ту же ошибку. Страсть евреев к языческому идолопоклонству просто непостижима. Вот что произошло, когда заметили дурное поведение двух сыновей Самуила, которым доверили какие-то мирские дела. Иудеи с криком ворвались к Самуилу, говоря: «Вот, ты состарился, а сыновья твои не ходят путями твоими; итак поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов». И тут мы можем лишь заметить, что их намерения были дурны, так как им хотелось быть похожими на другие народы, то есть на язычников, тогда как их подлинная слава состояла в том, чтобы быть как можно более непохожими на эти народы. «И не понравилось слово сие Самуилу, когда они сказали: дай нам царя, чтобы он судил нас. И молился Самуил Господу. И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними; как они поступали с того дня, в который Я вывел их из Египта, и до сего дня, оставляли Меня и служили иным богам, так поступают они и с тобою; итак послушай голоса их; только представь им и объяви, им права царя, который будет царствовать над ними», т. е. не какого-то особого царя, а вообще земных царей, которых так добивался Израиль. И несмотря на большой промежуток времени и разницу в обычаях, их образ действий все еще в моде. «И пересказал Самуил все слова Господа народу, просящему у него царя, и сказал: вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами: сыновей ваших он возьмет и приставит к колесницам своим и сделает всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его» (это описание совпадает с нынешним способом произвести впечатление на людей); «и поставит их у себя тысяченачалъниками и пятидесятниками, и чтобы они возделывали поля его и жали хлеб его и делали ему воинское оружие и колесничный прибор его; и дочерей ваших возьмет, чтобы они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы» (это описание показывает расходы ироскошь, а также и гнет царей), «и поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет и отдаст слугам своим; и от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмет десятую часть и отдаст евнухам своим и слугам своим» (По всему мы видим, что взяточничество, продажность и фаворитизм являются неизменными пороками царей); «и рабов ваших и рабынь ваших, и юношей ваших лучших и ослов ваших возьмет и употребит на свои дела; от мелкого скота вашего возьмет десятую часть, и сами вы будете ему рабами; и восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе, и не будет Господь отвечать вам тогда». Этим и объясняется продолжительность существования монархии; и характер немногих добрых царей, живших с тех пор, не способен освятить это звание или загладить греховность его происхождения; высокие похвалы Давиду нисколько не имеют его в виду официально как царя, но лишь как человека, угодного Богу. «Но народ не согласился послушаться голоса Самуила и сказал: Нет, пусть царь будет над нами, и мы будем, как прочие народы: будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и вести войны, наши». Самуил продолжал их уговаривать, но тщетно. Он укорял их в неблагодарности, но все было бесполезно. И видя, что они совершенно охвачены безрассудством, он воскликнул – «я воззову к Господу, и пошлет Он гром и дождь (тогда это было наказанием, так как стояло время жатвы), и вы узнаете и увидите, как велик грех, который вы сделали пред очами Господа, прося себе царя. И воззвал Самуил к Господу, и Господь послал гром и дождь в тот день, и пришел весь народ в большой страх от Господа и Самуила. И сказал народ Самуилу: помолись о рабах твоих пред Господом Богом твоим, чтобы не умереть нам; ибо ко всем грехам нашим мы прибавили еще грех, когда просили себе царя». Слова писания ясны и понятны. Они не допускают никаких двусмысленных толкований. Воистину Всемогущий выразил здесь свой протест против монархического правления, или же Писание лживо. И есть полное основание полагать, что королевская власть не менее духовенства повинна в утаивании Писания от народа в католических странах, ибо всякая монархия есть не что иное, как политическое папство.

Зло монархии мы дополнили злом престолонаследия, и если первое есть ущерб и унижение для нас самих, то второе, будучи возведенным в закон, есть оскорбление и обман потомства. Ибо все люди по происхождению равны, и ни у кого не может быть прирожденного права давать своей семье преимущество перед всеми другими, и хотя сам человек мог заслужить известную долю почестей от своих современников, однако его потомки могут быть вовсе недостойны наследовать их. Одним из самых сильных естественных доказательств нелепости прав престолонаследия является то, что их не одобряет природа, иначе она так часто не обращала бы их в насмешку, преподнося человечеству осла вместо льва.

Во-вторых, поскольку вначале никто не мог пользоваться иными общественными почестями, кроме тех, какие были ему оказаны, постольку те, кто воздавал ему эти почести, не имели власти отчуждать права потомства; и хотя они могли сказать: «Мы избрали тебя править нами», они не могли, не нанося явной несправедливости своим детям, сказать: «Да будут ваши дети и дети ваших детей вечно царствовать над нашими [детьми]», ибо такой неразумный, несправедливый и неестественный уговор (вполне вероятно) мог при ближайшем преемнике отдать их под власть плута или глупца. Большинство мудрых людей в душе всегда относилось к наследственным правам с презрением, однако это одно из тех зол, которое однажды установив, не легко упразднить: многие подчиняются из страха, другие – из суеверия, а наиболее могущественные делят с королем награбленное у остальных.

Полагают, будто нынешние царские роды во всем мире почтенного происхождения; тогда как более, чем вероятно, что, будь мы в состоянии сорвать темный покров древности и проследить их историю до самого начала, мы бы обнаружили, что первые цари нисколько не лучше главаря разбойничьей шайки, чье дикое поведение и превосходство в коварстве принесли ему звание первого среди грабителей, и который, умножая свою власть и расширяя пределы своих набегов, устрашал мирных и беззащитных с тем, чтобы они покупали свою безопасность частыми приношениями. Однако избравшим его не могло прийти в голову дать права наследования его потомкам, ибо такое вечное исключение их самих было несовместимо с теми принципами вольности и беззакония, которые они исповедовали в жизни. Поэтому престолонаследие в раннюю пору существования монархии не могло иметь места в качестве предмета домогательств, но лишь как нечто случайное и дополнительное; но так как от тех дней не сохранилось почти или вовсе никаких записей, а традиционная история полна вымысла, то было очень легко, по прошествии немногих поколений, придумать какую-либо суеверную небылицу, удачно приуроченную к определенному времени – вроде истории Магомета – и таким образом впихнуть порядок престолонаследия в глотку народа. Быть может, неурядицы, грозившие или, казалось, грозившие в случае кончины вождя и избрания нового (ведь выборы среди разбойников не могли отличаться большим порядком), побудили многих поначалу потакать наследственным притязаниям, в силу чего получилось, как это и случалось с тех пор, что допущенное сперва в виде удобства, впоследствии потребовалось как право.

Англия со времен завоевания знала несколько хороших монархов, стонала же она под властью значительно большего числа дурных; и уж ни один здравомыслящий человек не скажет, что их ссылка на Вильгельма Завоевателя особенно почтенна. Французский ублюдок, высадившийся во главе вооруженных бандитов и воцарившийся в Англии вопреки согласию ее жителей, является, скажем прямо, крайне мерзким и низким пращуром. В таком происхождении, конечно, нет ничего божественного. Однако нет нужды тратить много времени на доказательство нелепости прав престолонаследия: если имеются люди настолько слабые, что способны в них поверить, пусть они поклоняются вперемешку ослу и льву и прославляют их. Я не стану ни подражать их смирению, ни смущать их благочестия.

И всё-таки я рад был бы узнать, как, по их мнению, впервые появились короли? Вопрос допускает лишь один из трех ответов, а именно: или по жребию, или по выбору, или по узурпации. Если первый король был взят по жребию, то это создает прецедент для следующего, что исключает престолонаследие. Саул стал царем по жребию, однако власть от него не перешла по наследству и из обстоятельств дела не видно, чтобы такое намерение вообще существовало. Если же первый царь какой-либо страны был избран – это также создает прецедент для следующего; ибо утверждение, что действие первых выборщиков навеки лишает все грядущие поколения права избрания не только царя, но и царской семьи, не имеет параллели ни в Писании, ни вне его, кроме разве учения о первородном грехе, которое полагает, что свободная воля всех людей утрачена с Адамом, а от такого сравнения (другого же нет) порядок престолонаследия ничего не выигрывает. Так, от Адама все грешили, а от первых выборщиков все повиновались; в одном случае все человечество подчинено сатане, а в другом – царской власти; как наша невинность была утрачена в первом случае, так наша независимость – во втором. И так как в обоих случаях нас лишают права вновь обрести прежнее состояние и преимущества, то отсюда несомненно вытекает, что первородный грех и престолонаследие близки друг другу. Позорное сходство! Бесславная связь! Но даже самый изощренный софист не придумал бы лучшего уподобления.

Что касается узурпации, то вряд ли найдется человек столь безрассудный, чтобы защищать подобный образ действий; а то, что Вильгельм Завоеватель был узурпатором, есть неопровержимый факт. Ясно, что древность английской монархии не выдерживает проверки.

Впрочем, не столько абсурдность, сколько пагубность престолонаследия затрагивает человечество. Если бы оно обеспечило чередование добрых и мудрых людей, то было бы отмечено печатью божественного авторитета, но поскольку оно открывает дорогу глупым, дурным и неспособным, то и несет с собой угнетение. В самом деле, люди, считающие себя рожденными царствовать, а других рожденными повиноваться, быстро наглеют. Отрезанный от остального человечества, их ум отравляется самомнением, мир, в котором они действуют, столь ощутимо отличается от мира в целом, что у них почти нет возможности узнать его подлинные интересы и, унаследовав бразды правления, они сплошь и рядом бывают самыми невежественными и ничтожными людьми в своих владениях.

Другое зло, которым чревато престолонаследие, состоит в том, что трон может унаследовать несовершеннолетний любого возраста; в течение всего этого времени регентство, прикрываясь именем короля, имеет любую возможность и соблазн обманывать его доверие. Такое же национальное бедствие наступает, когда престарелый и немощный король достигает последней стадии человеческой слабости. В обоих этих случаях народ становится жертвой любого проходимца, способного с успехом пользоваться безумством младенчества или старости.

Наиболее правдоподобный довод, когда-либо выдвигавшийся в пользу порядка престолонаследия, это тот, что он предохраняет нацию от гражданских войн; будь это правда, такое соображение имело бы вес, однако это самая грубая ложь, когда-либо внушавшаяся человечеству. Вся история Англии опровергает ее. Тридцать королей и двое несовершеннолетних правило в этом заблудшем королевстве после завоевания, и за это время произошло не менее восьми гражданских войн (включая революцию) и девятнадцати мятежей. Итак, вместо того, чтобы творить мир, оно [престолонаследие] посягает против него и разрушает само основание, на котором, казалось бы, покоится.

Борьба за власть и престолонаследие между домами Йорка и Ланкастера на долгие годы обрекла Англию на кровопролития. Двенадцать крупных сражений, не считая стычек и осад, разыгралось между Генрихом и Эдуардом. Дважды Генрих попадал в плен к Эдуарду, а тот в свою очередь – к Генриху. И столь неверен исход войны и настроение нации, когда в основе столкновения лежат одни личные интересы, что Генрих из тюрьмы был с триумфом препровожден во дворец, а Эдуард был вынужден из дворца отправиться в изгнание; но так как внезапные смены настроения редко бывают прочны, то Генрих в свою очередь был свергнут с престола, а Эдуард вновь призван ему на смену. Парламент же всегда становился на сторону сильнейшего.

Борьба эта началась в правление Генриха VI и не вполне затихла вплоть до Генриха VII, в лице которого [обе] фамилии объединились. [Борьба] продолжалась 67 лет, а именно с 1422 до 1489 г.

Короче говоря, монархия и престолонаследие покрыли кровью и пеплом не только то или иное королевство, а весь мир. Это та форма правления, против которой свидетельствует слово Божие и за которой следует кровь.

Если же мы присмотримся к обязанностям королей, то увидим, что в некоторых странах им нечего делать. Проведя свою жизнь без удовольствия для себя и без пользы для народа, они сходят со сцены, предоставляя своим наследникам вступать на тот же праздный путь. В абсолютных монархиях вся тяжесть гражданских и военных дел ложится на короля; сыны Израилевы, требуя себе царя, домогались того, чтобы тот судил их и ходил перед ними и вел их войны. Но в странах, где король – ни судья, ни военачальник, как в Англии, можно лишь недоумевать, в чем состоят его обязанности.

Чем ближе форма правления к республике, тем меньше дела у короля. Довольно трудно найти подходящее имя для английской формы правления. Сэр Вильгельм Мередит называет ее Республикой, но в ее теперешнем состоянии она не заслуживает такого имени, потому что растлевающее влияние короны, имеющей в своем распоряжении все должностные места, так основательно подчинило себе силу и доблесть Палаты общин (республиканский элемент конституции), что правительство Англии является почти столь же монархическим, как во Франции или Испании. Люди часто расходятся из-за названий, не понимая их. Ведь это республиканскую, но не монархическую часть Конституции Англии прославляют англичане, а именно – свободу выбора Палаты общин из своей среды. И не трудно увидеть, что с падением республиканских добродетелей наступает рабство. Потому-то и несостоятельна Конституция Англии, что монархия отравила республику, а корона поглотила Палату общин.

В Англии король только и делает, что воюет и раздает должности; иначе говоря, разоряет нацию и сеет в ней ссоры. Хорошенькое занятие для человека, получающего в год восемьсот тысяч фунтов стерлингов и вдобавок боготворимого! Один честный человек дороже для общества и для Господа, чем все коронованные негодяи, когда-либо жившие на земле.

Дата добавления: 2015-07-19