|
— Беттередж, — произнес я наконец, указывая на хорошо знакомую книгу, лежавшую у него на коленях, — сообщил ли вам «Робинзон Крузо» в этот вечер о возможности увидеть Фрэнклина Блэка?
— Ей-богу, мистер Фрэнклин, — вскричал старик, — «Робинзон Крузо» именно так и сделал!
Он поднялся на ноги с моей помощью и с минуту постоял, то глядя перед собой, то озираясь назад, переводя взгляд с меня на «Робинзона Крузо» и обратно, словно не был уверен, кто же из нас двух поразил его более.
Книга, как всегда, одержала верх. Он смотрел на эту удивительную книгу с неописуемым выражением, будто надеясь, что сам Робинзон Крузо сойдет с этих страниц и удостоит нас личным свиданием.
— Вот место, которое я читал, мистер Фрэнклин, — произнес он, едва лишь вернулась к нему способность говорить, — и это так же верно, как то, что я вас вижу, сэр, — вот то самое место, которое я читал за минуту до вашего прихода! Страница сто пятьдесят шестая: «Я стоял, как пораженный громом, или как будто увидел призрак». Если это не означает: «Ожидайте внезапного появления мистера Фрэнклина Блэка», то английский язык вообще лишен смысла! — докончил Беттередж, шумно захлопнув книгу и освободив наконец руку, чтобы взять мою, которую я протягивал ему.
Я ожидал — это было бы очень естественно при настоящих обстоятельствах, — что он закидает меня вопросами. Но нет, чувство гостеприимства заняло главное место в душе старого слуги, когда член семейства явился (все равно, каким образом) гостем в дом.
— Пожалуйте, мистер Фрэнклин, — сказал он, отворяя дверь со своим характерным старомодным поклоном, — я спрошу попозднее, что привело вас сюда, а сначала должен устроить вас поудобнее. После вашего отъезда было много грустных перемен. Дом заперт, слуги отосланы. Но это неважно! Я сам приготовлю вам обед, жена садовника сделает вам постель, а если в погребе сохранилась бутылочка нашего знаменитого латурского кларета, содержимое ее попадет в ваше горло, мистер Фрэнклин. Милости просим, сэр, милости просим! — сказал бедный старик, мужественно отстаивая честь покинутого дома и принимая меня с гостеприимным и вежливым вниманием прошлых времен.
Мне было больно обмануть его ожидания. Но этот дом принадлежал теперь Рэчель. Мог ли я есть или спать в нем после того, что случилось в Лондоне?
Самое простое чувство уважения к самому себе запрещало мне — решительно запрещало — переступать через его порог.
Я взял Беттереджа за руку и повел его в сад. Нечего делать, я принужден был сказать ему всю правду. Он был очень привязан к Рэчель и ко мне, и его очень огорчил и озадачил оборот, какой приняло это дело. Он выразил свое мнение с обычной прямотой и со свойственной ему самой положительной философией в мире, какая только мне известна, — философией беттереджской школы.
— Мисс Рэчель имеет свои недостатки, я никогда этого не отрицал, — начал он. — И один из них — взять иногда высокую ноту. Она постаралась взять эту высокую ноту и с вами, — и вы это вынесли. Боже мой! Мистер Фрэнклин, неужели вы до сих пор мало знаете женщин? Слышали вы когда-нибудь от меня о покойной миссис Беттередж?
Я очень часто слышал от него о покойной миссис Беттередж, — он неизменно приводил ее как пример слабости и своеволия прекрасного пола. В таком виде выставил он ее и теперь.
— Очень хорошо, мистер Фрэнклин. Теперь выслушайте меня. У каждой женщины свои собственные прихоти. Покойная миссис Беттередж начинала горячиться всякий раз, как мне случалось отказывать ей в том, чего ей хотелось. Когда я в таких случаях приходил домой с работы, жена непременно кричала мне из кухни, что после моего грубого обращения с ней у нее не хватает сил приготовить мне обед. Я переносил это некоторое время так, как вы теперь переносите капризы мисс Рэчель. Но наконец терпение мое лопнуло.
Я отправился в кухню, взял миссис Беттередж — понимаете, дружески — на руки и отнес ее в нашу лучшую комнату, где она принимала гостей.
— «Вот твое настоящее место, душечка», — сказал я и сам пошел на кухню.
Там я заперся, снял свой сюртук, за сучил рукава и состряпал обед. Когда он был готов, я сам себе подал его и пообедал с удовольствием. Потом я выкурил трубку, хлебнул грогу, а после прибрал со стола, вычистил кастрюли, ножи и вилки, убрал все это и подмел кухню. Когда было чисто и опрятно, я отворил дверь и пустил на кухню миссис Беттередж. «Я пообедал, душа моя, — сказал я, — надеюсь, ты найдешь кухню в самом лучшем виде, такою, как только можешь пожелать». Пока эта женщина была жива, мистер Фрэнклин, мне никогда уже не приходилось стряпать самому обед. Из этого мораль: вы переносили капризы мисс Рэчель в Лондоне, не переносите же их в Йоркшире. Пожалуйте в дом!
Что было ответить на это? Я мог только уверить моего доброго друга, что даже его способности к убеждению пропали даром в данном случае.
— Вечер прекрасный, — сказал я, — и я пройдусь пешком во Фризинголл и остановлюсь в гостинице, а вас прошу завтра утром прийти ко мне позавтракать. Мне нужно сказать вам кое-что.
Беттередж с серьезным видом покачал головой.
— Искренно сожалею об этом, — сказал он, — я надеялся услышать, мистер Фрэнклин, что все идет гладко и хорошо между вами и мисс Рэчель. Если вы должны поступить по-своему, сэр, — продолжал он после минутного размышления, — то вам нет никакой надобности идти ночевать в Фризинголл.
Ночлег можно получить гораздо ближе. Готерстонская ферма только в двух милях отсюда. Против этого вы не можете ничего возразить, — лукаво прибавил старик. — Готерстон живет, мистер Фрэнклин, не на земле мисс Рэчель, а на своей собственной.
Я вспомнил это место, как только Беттередж назвал его. Ферма стояла в тенистой долине, на берегу самого красивого ручейка в этой части Йоркшира: у фермера были отдельные спальни и гостиная, которые он имел обыкновение отдавать внаймы художникам, удильщикам рыбы и туристам. Я не мог бы найти более приятного жилища на время моего пребывания в этих окрестностях.
— Комнаты отдаются внаймы? — спросил я.
— Сама миссис Готерстон, сэр, просила меня еще вчера рекомендовать ее комнаты.
— Я возьму их, Беттередж, с удовольствием.
Мы снова вернулись во двор, где я оставил свой дорожный мешок. Продев палку в его ремешки и подняв мешок на плечо, Беттередж снова впал в то состояние, которое возбудил в нем мой неожиданный приезд в ту минуту, когда он дремал на своем соломенном стуле. Он недоуменно взглянул на дом, а потом повернулся ко мне и еще более недоуменно посмотрел на меня.
— Довольно долго прожил я на свете, — сказал этот лучший и милейший из всех старых слуг, — но не ожидал, что когда-нибудь придется мне увидеть что-либо подобное. Вот стоит дом, а здесь стоит мистер Фрэнклин Блэк — и он повертывается спиной к дому и идет ночевать в наемной квартире!
Он пошел вперед, качая головой и ворча.
— Остается произойти еще только одному чуду, — сказал он мне через плечо, — это, когда вы, мистер Фрэнклин, вздумаете заплатить мне семь шиллингов и шесть пенсов, которые вы заняли у меня в детстве.
Этот сарказм привел его в лучшее расположение духа. Мы миновали домик привратника и вышли из калитки. Как только ступили мы на нейтральную почву, обязанности гостеприимства (по кодексу морали Беттереджа) прекратились и вступили в силу права любопытства.
Он приостановился, чтобы я мог поравняться с ним.
— Прекрасный вечер для прогулки, мистер Фрэнклин, — сказал он, будто мы только что случайно встретились с ним. — Предположим, что вы идете во фризинголлскую гостиницу, сэр…
— Да?
— Тогда я имел бы честь завтракать у вас завтра утром.
— Приходите ко мне завтракать на Готерстонскую ферму.
— Очень обязан вам за вашу доброту, мистер Фрэнклин. Но стремлюсь-то я, собственно, не к завтраку. Мне кажется, вы упомянули о том, что имеете нечто сказать мне. Если это не секрет, сэр, — сказал Беттередж, вдруг бросив окольные пути и вступив на прямую дорогу, — я горю нетерпением узнать, что привело вас сюда так неожиданно?
— Что привело меня сюда в прошлый раз? — спросили.
— Лунный камень, мистер Фрэнклин. Но что привело вас сюда сейчас, сэр?
— Опять Лунный камень, Беттередж.
Старик вдруг остановился и посмотрел на меня, словно не веря своим ушам.
— Если это шутка, сэр, — сказал он, — боюсь, что я немного поглупел на старости лет. Я не понимаю ее.
— Это не шутка, — ответил я, — я приехал сюда снова начать следствие, прерванное при моем отъезде из Англии. Я приехал сюда сделать то, что никто еще не сделал, — узнать, кто украл алмаз.
— Бросьте вы этот алмаз, мистер Фрэнклин! Послушайтесь моего совета, бросьте вы этот алмаз! Проклятая индийская штучка сбивала с пути всех, кто к ней приближался. Не тратьте ваших денег и сил в самое цветущее время вашей жизни, сэр, занимаясь Лунным камнем. Как можете вы надеяться на успех, когда сам сыщик Кафф запутался в этом деле? Сыщик Кафф, — повторил Беттередж, сурово грозя мне пальцем, — крупнейший сыщик в Англии!
— Решение мое твердо, старый друг. Даже сыщик Кафф не убедит меня.
Кстати, рано или поздно мне придется с ним посоветоваться. Слышали вы что-нибудь о нем за последнее время?
— Кафф вам не поможет, мистер Фрэнклин.
— Почему?
— В полицейских кругах произошло, после вашего отъезда, событие, сэр.
Знаменитый Кафф вышел в отставку. Он нанял маленький коттедж в Доркинге и по уши увяз в разведении роз. Он сам написал мне об этом, мистер Фрэнклин.
Он вырастил белую махровую розу, не прививая ее к шиповнику. И мистер Бегби, наш садовник, собирается съездить в Доркинг, чтоб сознаться в своем окончательном поражении.
— Это ничего не значит, — ответил я, — обойдусь и без помощи сыщика Каффа. А для начала я должен во всем довериться вам.
Возможно, что я сказал это несколько небрежно. Как бы то ни было, что-то в моем ответе обидело Беттереджа.
— Вы могли бы довериться кому-нибудь и похуже меня, мистер Фрэнклин, могу вам сказать, — произнес он немного резко.
Тон, каким он сделал это замечание, и некоторая растерянность в его манерах подсказали мне, что он располагает какими-то сведениями, которые не решается мне сообщить.
— Надеюсь, вы поможете мне, рассказав о разрозненных открытиях, которые оставил за собой сыщик Кафф. Знаю, что это вы в состоянии сделать. Ну, а могли бы вы сделать что-нибудь, кроме этого?
— Чего же еще вы ожидаете от меня, сэр? — с видом крайнего смирения спросил Беттередж.
— Я ожидаю большего, судя по тому, что вы недавно сказали.
— Пустое хвастовство, мистер Фрэнклин, — упрямо ответил старик, — есть люди, родившиеся хвастунами на свет божий и до самой своей смерти остающиеся таковыми. Я — один из этих людей.
Оставался только один способ воздействия на него.
Я решил воспользоваться его привязанностью к Рэчель и ко мне.
— Беттередж, обрадовались ли бы вы, если б услышали, что Рэчель и я стали опять добрыми друзьями?
— Я служил бы вашей семье совершенно без всякой пользы, сэр, если б вы усомнились в этом.
— Помните, как Рэчель обошлась со мною перед моим отъездом из Англии?
— Так отчетливо, словно это случилось вчера. Миледи сама написала вам об этом, а вы были так добры, что показали ее письмо мне. В нем было сказано, что мисс Рэчель считает себя смертельно оскорбленною вами за то участие, которое вы приняли в отыскании ее алмаза. И ни миледи, ни я, и никто не мог угадать, почему.
— Совершенно справедливо, Беттередж. Я вернулся из путешествия и нашел, что Рэчель все еще считает себя смертельно оскорбленной мною. Я знал в прошлом году, что причиною этого был алмаз. Знаю, что это так и теперь, Я пробовал говорить с нею, она не захотела меня видеть: Пробовал писать ей, она не захотела мне ответить. Скажите, ради бога, как это понять?
Разузнать о пропаже Лунного камня — вот единственная возможность, которую Рэчель мне оставляет!
Мои слова, по-видимому, заставили его взглянуть на дело с новой стороны. Он задал мне вопрос, показавший, что я наконец-то поколебал его.
— У вас нет недоброго чувства к ней, мистер Фрэнклин?
— Был гнев, когда я уезжал из Лондона, — ответил я, — но сейчас он прошел. Я хочу заставить Рэчель объясниться со мною и ничего более.
— Предположим, вы сделаете какое-нибудь открытие, сэр, — не боитесь ли вы, что благодаря этому открытию вам станет что-нибудь известно о мисс Рэчель?
Я понял его безграничное доверие к своей барышне, продиктовавшее ему эти слова.
— Я верю в нее так же, как и вы, — ответил я. — Самое полное открытие ее тайны не может обнаружить ничего такого, что могло бы уменьшить ваше или мое уважение к ней.
Последняя нерешительность Беттереджа исчезла после этих слов.
— Пусть я поступлю дурно, помогая вам, мистер Фрэнклин, — воскликнул он, — но я могу сказать только одно: я так же мало понимаю это, как новорожденный младенец! Я поставлю вас на путь открытий, а затем вы пойдете по нему сами. Помните вы нашу бедную служанку, Розанну Спирман?
— Разумеется.
— Вы всегда подозревали, что она хочет что-то открыть насчет Лунного камня?
— Я, конечно, не мог объяснить ее странное поведение чем-нибудь иным.
— Так я могу рассеять ваши сомнения на этот счет, мистер Фрэнклин, если вам угодно.
Пришла моя очередь стать в тупик. Напрасно старался я разглядеть в наступившей темноте выражение его лица. Охваченный удивлением, я несколько нетерпеливо спросил, что хочет он этим сказать.
— Не торопитесь, сэр! — остановил меня Беттередж. — Я говорю то, что хочу сказать. Розанна Спирман оставила запечатанное письмо, адресованное вам.
— Где оно?
— У ее приятельницы в Коббс-Голле. Верно вы слышали, когда были здесь, сэр, о Хромоножке Люси — девушке, которая ходит с костылем?
— Дочери рыбака?
— Точно так, мистер Фрэнклин.
— Почему же письмо не было отослано мне?
— Хромоножка Люси своенравная девушка, сэр. Она захотела отдать это письмо в ваши собственные руки. А вы уехали из Англии, прежде чем я успел написать вам об этом.
— Вернемся тотчас назад, Беттередж, и сейчас же заберем это письмо!
— Сейчас поздно, сэр. Рыбаки экономят свечи, и в Коббс-Голле рано ложатся спать.
— Вздор! Мы дойдем туда в полчаса.
— Можете, сэр. А дойдя, вы найдете дверь запертою.
Он указал на огни, мелькавшие внизу, и в ту же минуту я услышал в ночной тишине журчанье ручейка.
— Вот ферма, мистер Фрэнклин. Проведите спокойно ночь и приходите ко мне завтра утром, если вы будете так добры.
— Вы пойдете со мною к рыбаку?
— Пойду, сэр.
— Рано утром?
— Так рано, как вам будет угодно.
Мы спустились по тропинке, ведущей на ферму.
Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Глава 1 | | | Глава 3 |