Девиантном развитии личности 1 страница

Нарушения смысловой сферы, о которых пойдет речь в этом разделе — это нарушения, не связанные с какой-либо патологией психического функционирования, но порождающие социально не­приемлемые формы поведения, такие как разного рода правонару­шения и преступления, а также самоубийства, аддикции и т.п. Нарушения такого рода описывались в разных контекстах разными авторами как нарушения социализации, социопатии, моральная дефективность, асоциальность, социальная дезадаптация. Уже из этого перечня видно, что основным критерием вычленения этой группы нарушений является «несрабатывание» соционормативной системы регуляции жизнедеятельности. Иными словами, «социопа-ты» не подчиняются регулирующим правилам и нормам социума, в котором они находятся.

336_____ глава 4. динамика и трансформации смысловых структур

Однако использование этого критерия для объяснения сути всех описываемых в этом контексте нарушений поведения было бы глу­боко неверным и дезориентирующим. Во-первых, было убедительно показано, что социальная дезадаптация может быть как вынужден-ной, в силу неспособности индивида соответствовать требованиям общества, так и выбранной, в силу осознанного отрицания инди­видом не нравящихся ему ценностей конкретного социума (Калите-евская, 1997). Примером выбранной дезадаптации является хорошо известный в нашем обществе феномен диссидентства. Логично, что с точки зрения самого общества, ценности которого диссидент от-рицает, он оказывается ненормальным, которого лучше всего от общества изолировать. Во-вторых, показано, что индивидуальные ценности и смыслы, не совпадающие с социально принятыми, яв­ляются важнейшим ресурсом эволюционирования самого общества (Асмолов, 1996 б). Это можно проиллюстрировать на том же приме­ре ассимиляции обществом определенных ценностей диссидент­ской субкультуры в ходе трансформаций, начавшихся в 1985 году.

Интересно, что в классической литературе XIX века конфлик­ты индивидуальности с обществом имели вид сравнительно невин­ных по сегодняшним меркам идеологических споров. В этих спорах, с одной стороны, признавалось право на существование индивиду­альных взглядов, отличных от общепринятых (Печорин, Базаров, князь Мышкин, Жан Вальжан и др.), а с другой — общественные ценности и установления также принимались в целом, хотя крити-ковались во многих, порой существенных частностях. В литературе же XX века типичным является показ полностью патогенного об­щества, неподчинение установлениям которого — единственный способ сохранить себя как личность («451° по Фаренгейту» Р.Бред-бери, «Мы» Е.Замятина, «1984» Дж.Оруэлла, «Прекрасный новый мир» О.Хаксли, «Повелитель мух» У.Голдинга, «Пролетая над гнез­дом кукушки» К.Кизи, «Белые одежды» В.Дудинцева, «Карусель» Ю.Алешковского и многие другие). Таким образом, обращаясь в данном разделе к феноменологии «социопатических» нарушений поведения, мы должны выделить из них те, которые связаны с отклонениями в развитии личности, а не с аномалиями самих со­циальных норм и ценностей.

Проблему «Moral insanity» — моральной дефективности — пытался проанализировать в одноименной статье Л.С.Выготский (1983 б, с. 150—152). Он констатировал, что нельзя рассматривать на­рушения личности, фиксируемые у беспризорных, трудновоспиту­емых, малолетних проституток и др., как разновидность психической патологии. Эти нарушения связаны с воздействием среды и, по мне­нию Выготского, с перемещением в более благоприятную среду на-

I

4.7. нарушения смысловой регуляции 337

ступает улучшение. Эти положения, в целом верные, недостаточно глубоко проникают в проблему. В частности, Выготский в данном фрагменте не анализировал вообще специфику самих изменений личности у соответствующих групп детей, ограничившись ссылками на зарубежных авторов, констатировавших связь такого рода лич­ностных нарушений с выпадением, недоразвитием тех или иных ценностей.

С соображениями, высказанными выше, перекликается такой интересный подход к проблеме как концепция метапатологий А.Маслоу (1999), являющаяся важной частью его теории метамо-тивации и бытийных ценностей. Согласно А.Маслоу, на высшем уровне личностного развития — уровне Бытия — место базовых по­требностей в мотивации поведения занимают высшие бытийные ценности (Б-ценности), такие как истина, добро, красота, целос­тность, единство противоположностей и др. Вместе с тем эти цен­ности присутствуют в той или иной, не всегда актуальной форме у всех людей, и они необходимы не только для того, чтобы достичь «полной человечности», но и для того, чтобы избежать специфи­ческих заболеваний, возникающих вследствие депривации этих цен­ностей. «Если нет ценностей, руководящих жизнью, то можно не быть невротиком, но тем не менее страдать от когнитивных и ду­ховных расстройств, поскольку в определенной степени связь с действительностью искажена и нарушена» (Маслоу, 1999, с. 189). При этом ведущая роль в этой депривации принадежит среде. «Жизнь в неприятном окружении со скверными людьми — это патогенный фактор. Если же вы предпочтете проводить время с красивыми и достойными людьми, то обнаружите, что чувствуете себя лучше и возвышеннее» (там же).

Эти расстройства или болезни Маслоу называет метапатоло-гиями. «Веками они рассматривались скорее религиозными мыс­лителями, историками и философами в понятиях духовных или религиозных проблем, а не врачами, учеными, или психологами в понятиях психиатрических, психологических или биологических "болезней", ущербностей или слабостей. В некоторой степени эта об­ласть частично совпадает и с социологическими и политическими расстройствами, "социальными патологиями" и т.п.» (Маслоу, 1999, с. 300). Вот список общих метапатологий, которые приводит Маслоу (там же, с. 300—301):

Отчуждение.

Аномия.

Ангедония.

Потеря вкуса к жизни.

Потеря смысла.

338 глава 4. динамика и трансформации смысловых структур

Неспособность получать наслаждение. Безразличие.

Скука, тоска.

Жизнь теряет собственную ценность и самооправдание.
¹ Экзистенциальный вакуум.

Ноогенный невроз.

Философский кризис.

Апатия, отстраненность, фатализм.

Отсутствие ценностей.

Десакрализация жизни.

Духовные заболевания и кризисы. «Сухость», бесплодие, застой.
I Аксиологическая депрессия.

Желание смерти, сдача на «волю судьбы». Безразличие к соб-
) ственной смерти.

{ Чувство собственной бесполезности, ненужности, незначимос-

, ти. Тщетность.

Безнадежность, апатия, поражение, прекращение совладания, капитуляция.

Чувство полной детерминированности. Беспомощность. Отсут­ствие ощущения свободы воли.

Абсолютное сомнение. Есть ли хоть что-нибудь стоящее? Есть ли что-нибудь значащее?

Отчаяние, мука.

Безрадостность.

Опустошенность.

Цинизм, неверие, потеря веры в высшие ценности или упро­щенное их толкование.

Метажалобы.

Бесцельное разрушение, ярость, вандализм.

Отчуждение от старших, родителей, авторитета, любого обще­ства.

Приведем еще ряд обозначений и классификаций сходных форм
i психологических нарушений.

Классификацию видов нарушений поведения, могущих при оп­ределенных ситуациях привести человека к катастрофе, предлагают Ц.П.Короленко и Т.А.Донских (1990). К ним они относят такие раз­ные явления как аддиктивное поведение, которое выражается в стремлении к уходу от реальности, антисоциальное поведение, про­являющееся в игнорировании законов и прав других людей, суи­цидное поведение, конформистское поведение, нарциссическое поведение, фанатическое поведение и аутистическое поведение (Ко­роленко, Донских, 1990, с. 5—6). В этом перечне отсутствует единое основание и содержательные критерии (кроме катастрофических последствий), однако сам по себе неклинический подход к пове-

4.7. нарушения смысловой регуляции 339

денческим патологиям заслуживает внимания в контексте рассмат­риваемой нами проблемы.

Сходный список нарушений поведения (подпадающих под оп­ределение девиантного поведения) предлагает Я.И.Гилинский, особо выделяя «ретритистское поведение» (по Р.Мертону). В кон­цепции «двойной неудачи» Р.Мертона «пьянство, наркотизм, само­убийство как "уход" от чужого, непонимаемого и непонимающего мира (ретритистское поведение) возникает при наличии двух обстоятельств: 1) длительной неудачи в достижении разделяемых обществом целей легальными средствами и 2) неспособности (в силу различных причин) прибегнуть к незаконным способам достижения этих целей» (цит. по. Гилинский, 1994, с. 8). Описанные явления подходят также под определение «саморазрушающего по­ведения» (см. например, Сидоров, 1991). П.И.Сидоров предлагает использовать понятие «девиантный образ жизни» (Сидоров, 1991, с. 19), интегральной характеристикой которого является именно «саморазрушающее поведение» во всех его проявлениях. Ю.А.Ва­сильева (1995) также отмечает, что в случаях девиантного поведе­ния правонарушителей мы сталкиваемся с сочетанием в различных пропорциях всех или почти всех описанных видов нарушения поведения «внутри» каждого конкретного случая. Это дает нам основания, относясь в целом с осторожностью к приведенным классификациям, ограничиться в дальнейшем личностью правона­рушителей как наиболее общепризнанной моделью для изучения неклинических (социопатических) нарушений (девиаций) смысло­вой сферы. При этом мы далеки от мысли распространять выводы, полученные при изучении правонарушителей, на другие, менее изученные под данным углом зрения разновидности метапатологий. Так, например, особенности личности, типичные для преступ­ников, с одной стороны, и суицидентов, с другой, не только раз­личаются, но в ряде случаев носят полярно противоположный характер (Ратинов, Ситковская, 1990).

Нашей задачей является, таким образом, анализ особенностей смысловой сферы преступников и правонарушителей как наиболее репрезентативного случая метапатологий смысловой сферы. Сразу подчеркнем, что в данном разделе мы будем рассматривать только случаи, в которых отсутствует традиционная психическая патоло­гия, поскольку правонарушения и преступления, совершенные психически больными людьми, хоть и не выводимы непосредст­венно из факта заболевания, но осуществляются на фоне рас­смотренных в предыдущем разделе изменений личности при соответствующей патологии (Гульдан, 1986; Антонян, Гульдан, 1991). Поэтому в этих случаях неклинические особенности личности в луч-

глава 4. динамика и трансформации смысловых структур

шем случае отодвинуты на задний план и снивелированы, что ос­ложняет их анализ.

А.Г.Белобородое (1999) отмечает раздвоенность смысловой сфе­ры преступников, в которой существуют разные представления о должном для себя и для других. Он говорит о специфической цен­ностно-смысловой системе, формирующейся в преступной группе. «Преступное сообщество, криминальная субкультура имеют свои четко зафиксированные языковые (преступный жаргон) и симво­лические (татуировки, рисунки) носители смыслов, производные от особенностей активности преступных групп и связанные со спе­цификой отражения тех объектов действительности, которые зна­чимы с точки зрения групповых целей и мотивов... При вхождении в преступные группы новых членов такие смысловые измерения могут транслироваться и оказывать деформирующее влияние на их сознание» (Белобородое, 1999, с. 13). Выполненное А.Г.Белобородо-вым эмпирическое исследование образа права у преступников и его динамики на протяжении срока отбывания наказания свиде­тельствует об изменениях в направлении удаления образа права впервые осужденных от образа права законопослушных граждан и сближения его с правосознанием опытных преступников. Это со­гласуется и с более общими выводами Л.А.Волошиной (1990) о том, что среда исправительно-трудовых учреждений углубляет про­цесс социальной дезадаптации личности, вооружает ее сознание элементами криминальной субкультуры, отучает ее от ответствен­ности и активного выбора, углубляет негативные характерологи­ческие черты, формирует «образ агрессивной среды». Процесс адаптации несовершеннолетних правонарушителей к специфи­ческой среде исправительно-трудовых учреждений был подробно рассмотрен В.И.Олешкевичем и Ю.К.Александровым (1999). Эти авторы, в частности, анализируют ритуалы приобщения новичков к тюремной жизни через своеобразные испытания как разно­видность обряда инициации, в котором происходит «разрушение внешнего и проявление внутреннего», когда после «очищения сознания», расчистки места в нем, «на это чистое место, в очи­щенное сознание вводятся новые смысловые понятия и ценности» (Олешкевт, Александров, 1999, с. 42).

Таким образом, анализируя особенности личности правонару­шителей, необходимо четко различать те личностные особенности, которые, входя в структуру соответствующей метапатологии, высту­пают в качестве предпосылок девиантного пути личностного разви­тия, и те, которые являются следствием вторичной криминальной социализации. Исходя из этого, наиболее адекватным объектом для изучения метапатологии смысловой сферы являются лица, впервые

4.7. нарушения смысловой регуляции 341

привлеченные к ответственности за правонарушения и не имеющие тюремного опыта, который сам по себе накладывает на личность очень сильный отпечаток.

В отечественной криминологической и судебно-психологической литературе в последнее время уделяется особое внимание пробле­мам мотивации преступного поведения как на ситуативном уровне, так и на уровне устойчивых особенностей мотивационной сферы личности (Волков, 1982; Гульдан, 1986; Кудрявцев В.Н., 1986; Луне-ев, 1986; 1991 и др.). При этом справедливо подчеркивается относи­тельность разделения мотивации противоправного и правомерного поведения: «Один и тот же мотив, в зависимости от ситуации, мо­жет быть побуждением к преступлению, к иному правонарушению или даже к правомерному действию» (Кудрявцев В.Н., 1986, с. 13). Это же подчеркивает и В.В.Лунеев: антиобщественных потребнос­тей и мотивов как таковых не существует. «Преступный путь выби­рается правонарушителем тогда, когда он, в рамках усвоенной системы ценностей субъекта, представляется ему более коротким, экономным и выгодным по сравнению с правомерными путями до­стижения тех же целей» (Лунеев, 1986, с. 33).

Как отмечают Ю.М.Антонян и В.В.Гульдан (1991, с. 74), лич­ностный смысл большинства преступлений состоит в самоутверж­дении, подтверждении собственного биологического и социального бытия. Несмотря на это, статистический анализ позволяет говорить об определенной специфике мотивации правонарушителей, кото­рую можно рассматривать как предпосылку выбора криминального пути решения жизненных проблем. В частности, характеризуя моти-вационную сферу правонарушителей через призму предложенных А.Н.Леонтьевым (1977) трех параметров анализа личностной струк­туры, В.В.Лунеев отмечает, что у правонарушителей мотивационная сфера уже и беднее. «У большинства изученных правонарушителей... отмечается полное отсутствие или зачаточное состояние развития потребностей культурных по происхождению и духовных по форме: нравственных, эстетических, творческих, познавательных, образо­вательных, научных и т.д. Небезосновательно считается, что такой мотивационный вакуум опасен. Это лишает жизнь смысла, большой значимости, демобилизует, деморализует личность, создает неуве­ренность, сужает проявление творческих возможностей, низводит мотивацию до узкоситуативных побуждений текущего момента. Именно это и наблюдается у правонарушителей» (Лунеев, 1991, с. 114). У большинства лиц, совершивших преступления впервые, наблюдается невысокая степень иерархизации побуждений, нет ус­тойчивой направленности. Это не относится к рецидивистам, иерар­хия побуждений которых, напротив, весьма жестка (там же, с. 115).

342 глава 4. динамика и трансформации смысловых структур

В.В.Лунеев связывает также данные о сниженной критичности у правонарушителей с отсутствием у них четкой иерархии ценностей и высказывает гипотезу о том, что принятие решений о преступных действиях связано «с недостаточным уровнем развития личности, для которой мотивы отдаленного морального будущего оказывают­ся, как правило, слабее актуальных сиюминутных побуждений, даже если значимость "далекой" мотивации для субъекта огромна... От­даленное будущее в данном случае принимается в расчет лишь тог­да, когда оно согласуется с доминирующей мотивацией» (там же, с. 117). В согласии со структурными особенностями мотивации нахо­дятся и содержательные, характеристика которых «как правило, сдвинута к личностному, индивидуальному, субъективному, сиюми­нутному, эмоциональному, мнимому, второстепенному» (там же, с. 144). Отмечается также сниженное осознание преступниками мо­тивов своих преступлений, личностный смысл которых, как прави­ло, «ускользает от сознания» (Антонян, Гульдан, 1991, с. 141).

Интересные и в целом хорошо согласующиеся с приведенными
выше данные были получены при изучении агрессивно-насильствен-
| ных преступников. Э.П.Котова (1990) указывает, что агрессивно-

; насильственным преступникам присуща сниженная потребность в

самореализации, расхождение между декларируемыми и реально осуществляемыми ценностями, равнодушие к собственному будуще­му, к жизненным планам. Анализ связей особенностей личности и типов агрессии, присущих разным обследованным преступникам, позволяет говорить о ведущей роли ценностной сферы личности, которая опосредует взаимовлияние остальных свойств в ходе онто­генеза. Более дифференцированный анализ был проведен Л.П.Конышевой (1990), которая предприняла попытку проанализи­ровать структуру и содержание деятельности преступников в кри­минальной ситуации под углом зрения вклада в нее личностных и ситуационных детерминант. При анализе личностных факторов обра­щается внимание не только на прямые предпосылки насильственных действий, но и на другие личностные особенности. «Деформации личностного "ядра" могут не только проявляться в наличии высоко­значимых агрессивных образований, порождающих спонтанные фор­мы насилия, но и носить иную структуру. Отсутствие среди базовых наиболее важных общественно значимых ценностей... высокая значи­мость эгоцентрических мотивов, узость связей индивида с миром... слабая иерархизация устойчивых мотивационных образований... вы­раженная неустойчивость системы личностных смыслов способны по­родить различные формы противоправного насилия в ситуациях, предъявляющих повышенные требования к этим внутриличностным образованиям» (Конышева, 1990, с. 114—115).

4.7. нарушения смысловой регуляции_________________________ 343

Не останавливаясь подробно на конкретных эмпирически выде­ленных Л.П.Конышевой типах агрессивно-насильственных дей­ствий, отметим, что в качестве личностных предпосылок в них фигурируют либо неустойчивость и недостаточная опосредованность ценностной системы и мотивации в частности, либо ригидность, суженность смысловой сферы и тугоподвижность мотивов, наряду с отвлеченным характером ценностей, потребностью в доминиро­вании или самоутверждении. Искажения содержания ценностных образований, по мнению Л.П.Конышевой (1990), играют суще­ственную роль в детерминации случаев хулиганства, «безмотивных» убийств, жестоких насильственных преступлений, наиболее труд­ных для юридического анализа.

Нами совместно с Ю.А.Васильевой была разработана объясни­тельная модель психологических механизмов девиантного развития личности несовершеннолетних правонарушителей (Васильева, 1995; 1997; Леонтьев Д.А., 1997 б), опирающаяся на наш подход к про­блеме ценностей, их усвоения в ходе социализации и ценностно-потребностной регуляции деятельности (Леонтьев Д.А., 1996 а, б; 1997 б; см. также разделы 3.6., 4.3. и 4.4.). Повторим вкратце основ­ные положения этого подхода. Ценности представляют собой струк­туры, в которых кристаллизуется обобщенный смысловой опыт больших и малых социальных групп. Они существуют в трех основ­ных формах: как структуры общественного сознания (общественные идеалы), как атрибут конкретных произведений и деяний, в кото­рых общественные идеалы находят свое воплощение, и как элемент личностной структуры индивидов, принадлежащих к данным соци­альным группам и более или менее осознанно реализующих эти ценности в своей деятельности. Применительно к последней форме мы говорим о личностных ценностях. Ценности усваиваются в ходе социализации, становясь личностными, через идентификацию с теми или иными референтными социальными группами и общнос­тями. В структуре личности личностные ценности занимают то же место источников смыслообразования и побуждений, что и потреб­ности. По мере индивидуального развития в онтогенезе происходит перераспределение значимости и удельного веса тех и других; по мере усвоения ценностей они постепенно оттесняют потребности на задний план, ограничивают и опосредуют их влияние на поведение. Этот процесс составляет главное содержание социализации.

Надо сказать, что этот процесс не всегда протекает гладко. Если ребенок, развиваясь, испытывает сильное давление на свои пот­ребности и граница между внешним и внутренним оказывается слишком слабой, она падает под напором социальных ценностей, которые вторгаются в структуру мотивации, не встречая сопротив-

344 глава 4. динамика и трансформации смысловых структур

ления, и становятся личностными ценностями, не претерпевая за­метных трансформаций. Индивид тем самым сливается с группой, однако утрачивает свою личностную идентичность (аутентичность), конформно растворяясь в социальном целом. Такой случай можно назвать гиперсоциализацией. Противоположный случай — гипосо-циализация — может иметь место, когда эта граница, напротив, чересчур прочна и давление вызывает ответное сопротивление со стороны индивида. В этом случае индивид не пропускает в свою лич­ность внешние регуляторы; в результате ценности не занимают в структуре мотивации соответствующего им места.

Психологической основой отклоняющегося развития является, на наш взгляд, несформированность ценностной регуляции как в количественном отношении (низкий удельный вес ценностей по сравнению с потребностями как источников мотивации), так и в качественном (ассимилируются в структуру личности преимуще­ственно ценности малых девиантных, в частности криминальных групп; макросоциальные ценности остаются для них сугубо вне­шними). Не усвоив в семье по тем или иным причинам позитивных ценностей, подросток обретает источник социальной идентичнос­ти в малой криминальной или «предкриминальной» группе, кото­рая становится для него референтной. Ценности этой группы не только задают подростку правила и нормы поведения, но и опос­редуют, фильтруют или блокируют усвоение им иных макросо-циальных и общечеловеческих ценностей. Таким образом, в случае девиантного развития мы имеем одновременно и картину гипер­социализации, и картину гипосоциализации, причем гиперсо­циализации — по отношению к малой референтной группе, а гипосоциализации — по отношению к макросоциальным общ­ностям. Причина высокой восприимчивости к криминальным ценностям, на наш взгляд, состоит в том, что они более, чем мак­росоциальные ценности, «дружественны» по отношению к инди­видуальным потребностям. В результате в процессе социализации происходит не столько вытеснение потребностей ценностями, сколько трансформация первых во вторые: то, что было ранее лишь «личным делом» (самоутверждение, секс и др.), получает в группе идеологическое обоснование, становится социально желательным, приобретает независимость от ситуации, абсолютную значимость, «отвязывается» от потребностных состояний и превращается в иде­ал. В этом случае мы говорим о ценностном оформлении потребно­стей. Ошибочно было бы считать такие формы поведения, как гурманство, мировоззренчески обоснованный «коллекционерский» секс, возведенную в культ в криминальных группах демонстра­тивную агрессию и т.п., всего лишь особым образом сформиро-

4.7. нарушения смысловой регуляции 345

ванными потребностями. Если вернуться к различиям между по­требностями и личностными ценностями (см. раздел 3.6.), легко увидеть сходство этих форм со вторыми, а не первыми. Эти мотива­ции, хоть и имеют явную содержательную связь с потребностями, формируются в онтогенезе именно как ценности, через усвоение идеалов референтных малых групп. Отличительная особенность их состоит лишь в том, что в силу изначальной гармонии (фактически, совпадения) с индивидуальными потребностями они не встречают внутренних препятствий к их усвоению и ассимиляции. Итогом яв­ляется становление личностных ценностей, во многом дубли­рующих потребности. Этот механизм, по-видимому, играет очень важную роль в формировании делинквентных ценностей, ибо цен­ности, культивируемые в криминальных группах, содержательно хорошо согласуются с индивидуальными потребностями и благо­даря этому усваиваются легко, практически бесконфликтно, путем наименьшего сопротивления и ложатся на благодатную психологи­ческую почву.

Своеобразный характер сформировавшейся таким образом сис­темы личностных ценностей, бедность внутреннего мира и узость кругозора порождают ощущение внутренней «пустоты», ориента­цию человека вовне — на внешние критерии оценки, на некритич­ное принятие групповых норм поведения и мировоззрения в целом. Именно отсутствие собственной личностной позиции обусловлива­ет то, что было охарактеризовано Я.Корчаком как «душевная ане­мия» и «слабая сопротивляемость моральной заразе» (Корчак, 1990, с. 97). Социальная и личностная незрелость обусловливает отсутствие сопротивления давлению группы, пассивное подчинение ее лиде­ру и следование девиантному образу жизни только потому, что таковы «правила» группы. На поверхности мы видим противопос­тавление «внешнего» и «внутреннего» как противопоставление, с одной стороны, «внешних по отношению к субъекту социальных ценностей», воплощенных в тоже «внешних» для него нормах, правилах поведения, санкциях и т. п., а с другой стороны, инди­видуальных потребностей субъекта, являющихся для него сугубо личным, «внутренним» двигателем мотивации поведения. Непро­дуктивное, «индивидуалистское бунтарство» подростков и предста­вителей чуть более старших возрастных групп может принимать, как отмечалось выше, различные формы (от безобидных до антисо­циальных). Таким образом, получается, что подросток, юноша стремится реализовать свое стремление к идеалам в девиантном по­ведении, а нормативная социализация выступает для него как путь отказа от идеалов, возвращение на проторенную тропу социо-типического поведения.

глава 4. динамика и трансформации смысловых структур

Еще одной стороной такого «ценностно обедненного» типа лич­ности является существенное сужение временной перспективы. М.В.Розин отмечает в числе признаков «неформальной контркуль­туры» то, что она «переносит основную тяжесть временной перс­пективы на сегодня» (Разин, 1992, с. 72). Это дает удовлетворение, исчезает необходимость готовиться к жизни, ждать, стремиться... Зачем, если можно прямо сейчас получить все самое важное, са­мое интересное (или то, что кажется таковым)? Однако, за радость «здесь-и-теперь» удовлетворения потребности в интересной жизни «приходится платить ничем иным, как отсутствием будущего» (там же, с. 73). Фиксация на настоящем, отсутствие целей и перспектив в жизни, по некоторым данным, характерны также для лиц, де­монстрирующих криминальные формы девиантного поведения. По­тенциальная возможность обогащения сферы интересов путем переориентации на перспективу (ценности, идеалы) оказывается изначально блокированной остановкой на «сегодня», несформиро-ванностью образа будущего.

Ю.А.Васильевой (1995; 1997) было выполнено под нашим ру­ководством эмпирическое исследование, в котором с помощью большого набора как психометрических, так и качественных мето­дов исследования сравнивались особенности смысловой сферы лич­ности у 30 подростков и юношей 15—19 лет без психической патологии, привлеченных к уголовной ответственности за правона­рушения и находившихся на экспертизе в ГНЦ социальной и су­дебной психиатрии им. В.П.Сербского, и контрольной группы из 30 учащихся 9—11 классов, никогда не вступавших в конфликт с законом. Группы не различались по уровню интеллектуального раз­вития (шкала В опросника 16PF).

По данным методики предельных смыслов выявились значимые различия между группами по показателям продуктивности (р<0.01) и рефлексивности (р<0.01), которые ниже у делинквентных подро­стков по сравнению с законопослушными. По методике мотиваци-онной индукции Ж.Нюттена обнаружились две группы различий: по содержанию мотивов и временной локализации. Значимые со­держательные различия проявились по трем мотивационным кате­гориям: подготовка к профессиональной деятельности (R3), познавательная мотивация (Е) и ожидание чего-либо от других (С2): два первых показателя в группе правонарушителей значимо ниже, третий — значимо выше. По шкале временной локализации обнаружилось, что в группе правонарушителей значимо реже встре­чается локализация целей в будущем и привязка их к вневремен­ным (вечным) ценностям, и значимо чаще — локализация в настоящем и абстрактные ответы, лишенные конкретной времен-

4.7. нарушения смысловой регуляции

ной привязки. По данным выполнения теста «Кто Я» обращает на себя внимание большой процент подростков-правонарушителей, не справившихся до конца с заданием назвать 20 самоопределений (30%, на порядок больше, чем в контрольной группе). По специ­ально разработанному варианту теста личностных конструктов для диагностики когнитивной сложности при восприятии и оценке ситуаций (на материале ситуаций теста Розенцвейга) обнаружи­лось, что правонарушители используют при оценке ситуаций зна­чимо меньшее число конструктов, чем контрольная группа, причем среди них значимо выше доля чисто формальных характеристик. По данным теста смысложизненных ориентации данные группы пра­вонарушителей значимо ниже и по основному показателю теста, и по всем пяти субшкалам. По данным методики исследования само­отношения у группы правонарушителей значимо повышена внут­ренняя конфликтность, самообвинение и закрытость, и значимо понижена самоценность и ожидаемое отношение со стороны дру­гих. По опроснику УСК они демонстрируют сниженный уровень субъективного контроля по отношению к своим достижениям, а также в сфере общения. По данным методики ценностного спектра можно говорить о некоторых содержательных отличиях в осмысле­нии ими таких категорий как «труд», «любовь», «человек» и «буду­щее». В частности, эти отличия говорят о том, что они склонны относиться к человеку как к средству.

Дата добавления: 2015-07-19