Декабря. 1961 года, вторник

Точный срок для пересадки «деток», как дон Хуан называл корни, не был установлен, хотя подразумевалось, что это – следующий мой шаг в укрощении «чертовой травки».

Я приехал к дону Хуану 23 декабря, в субботу, вскоре после полудня. Как обычно, мы немного посидели молча. День был теплый и облачный. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я принял первую долю корня.

– Пора вернуть «травку» земле, – внезапно прервал молчание дон Хуан. – Ты будешь охранять ее, и никто, кроме тебя, не должен ее видеть. Да еще я. Это не совсем хорошо: как ты знаешь, я не люблю «чертову травку», мы не соединяемся с ней в одно целое. Но моя память долго не проживет, я слишком стар. А от других ты обязан ее скрывать, ибо, пока кто-нибудь будет помнить увиденное, сила ее защиты будет недостаточной.

Он пошел в свою комнату, достал из-под старой соломенной циновки три небольших свертка и, вернувшись с ними на веранду, сел.

После долгого молчания дон Хуан развернул один сверток. В нем оказалось женское растение дурмана, которое он выкопал вместе со мной. Все листья, цветы и семенные коробочки, аккуратно им сложенные, высохли. Дон Хуан взял длинный раздвоенный корень и снова завернул пакет.

Корень высох и сморщился, кожура на нем потрескалась и топорщилась во все стороны. Старик положил корень на колени, открыл кожаную сумку и вынул из нее нож. Потом, высоко подняв корень, подержал передо мной.

– Эта часть – для головы, – сказал он и сделал первый надрез у основания корня, который напоминал человека с раздвинутыми ногами.

– А эта – для сердца, – и сделал надрез вблизи соединения отростков, после чего отрезал оба конца сантиметрах в восьми от места соединения. Затем принялся не спеша вырезать человеческую фигурку.

Корень был сухой, волокнистый. Чтобы получить нужную форму, дон Хуан делал рядом два надреза и соскабливал волокна между ними, а когда перешел к мелким деталям, вроде кистей рук, стал работать ножом как резцом. В результате получилась вытянутая фигурка человека со сложенными на груди руками и сплетенными пальцами.

Дон Хуан поднялся и подошел к голубой агаве, что росла перед домом у самой веранды. Он ухватил твердый шип одного из мясистых листьев, отогнул его и три-четыре раза повернул. Это круговое движение почти оторвало шип, он повис на листе. Дон Хуан сжал его зубами и дернул. Шип отделился от мякоти, увлекая за собой пучок белых тонких волокон длиной около полуметра. Продолжая держать шип в зубах, дон Хуан ладонями скрутил волокна, так что получился шнур, которым он обмотал ноги человечка, сведя их вместе. Он обматывал низ фигурки, пока шнур не кончился. Тогда он ловко, как шилом, проткнул шипом фигурку под сложенными руками так, что его острие показалось как раз из сцепленных ладоней. Дон Хуан снова сжал шип зубами и, осторожно потянув его, вытащил почти целиком. Шип торчал из груди человечка, как длинное копье. Не глядя больше на фигурку, дон Хуан сунул ее в кожаную сумку. Казалось, эта работа его обессилила; он растянулся на полу веранды и заснул.

Когда дон Хуан проснулся, уже стемнело. Мы поели из привезенных мною припасов и немного посидели на веранде. Потом дон Хуан, прихватив с собой все три холщовых свертка, пошел на задний двор. Там он нарубил веток и сучьев и развел небольшой костер. Мы удобно устроились перед огнем, старик стал разворачивать свертки. В первом лежали высохшие части женского растения, во втором – остатки мужского, в третьем, самом большом, – зеленые свежесрезанные части дурмана.

Дон Хуан притащил глубокую каменную ступку, похожую на горшок с округлым дном. Выкопав в земле ямку, он прочно установил ступку. Потом подбросил в костер сучьев, взял два свертка с сухими ■ частями мужского и женского растений и, высыпав их в ступку, встряхнул тряпки, чтобы убедиться, что там ничего не осталось. Из третьего свертка он достал два свежих корня.

– Я приготовлю их для тебя, – сказал он.

– Что это за корни, дон Хуан? – спросил я.

– Один женский, другой мужской. Единственный случай, когда эти два растения можно соединять. Оба с глубины в один метр.

Дон Хуан принялся растирать их в ступке равномерными движениями пестика, что-то при этом негромко напевая. Пел он тихим голосом, который звучал как монотонный гул; разобрать слов я не мог. Старик целиком ушел в работу.

Когда корни были растерты, дон Хуан вынул из свертка кучку свежих листьев, чистых, целых, без единой дырочки, и по одному бросил их в ступку. Потом взял горсть цветков и тоже бросил по одному. Я насчитал четырнадцать листьев и четырнадцать цветков. Наконец он извлек пригоршню зеленых семенных коробочек, еще не раскрывшихся и колючих. Я не успел сосчитать их – дон Хуан бросил все сразу, но, по-моему, их тоже было четырнадцать. Он добавил в ступку три темно-красных чистых стебля без листьев, которые, судя по их многочисленным отросткам, принадлежали крупным растениям.

Когда все это оказалось в ступке, дон Хуан по-прежнему равномерными движениями растер все в кашицу, после чего наклонил ступку и, зачерпывая смесь рукой, переложил ее в старый горшок.

Дон Хуан протянул ко мне руку. Я подумал, что он просит ее вытереть. Вместо этого старик схватил мою левую ладонь и быстрым движением широко развел средний и безымянный пальцы. Вонзив кончик ножа точно между ними, он одним ударом рассек мне кожу вдоль безымянного пальца. Действовал он с такой ловкостью и проворством, что, когда я отдернул руку, на ней уже сочился кровью глубокий порез.

Дон Хуан снова схватил мою ладонь, поднес ее к горшку и стал жать и тискать, чтобы кровь текла сильнее. Рука онемела. Я был в шоке: меня знобило, все тело стало ледяным, грудь сдавило, в ушах звенело. Земля ушла из-под моих ног, и я понял, что теряю сознание.

Дон Хуан выпустил мою ладонь и принялся помешивать в горшке. Придя в себя, я очень рассердился на него, и только через несколько минут ко мне вернулось самообладание.

Дон Хуан обложил костер тремя камнями, установил на них горшок, кинул в смесь что-то вроде большого куска столярного клея, влил ковш воды и оставил кипеть.

Запах у дурмана и сам по себе весьма специфичен, а когда к нему добавился едкий запах кипящего столярного клея, получилась такая вонища, что меня едва; не стошнило.

Пока смесь кипела, мы неподвижно сидели перед костром. Временами ветер дул в мою сторону, вонь обволакивала меня, и мне приходилось задерживать дыхание.

Дон Хуан достал из своей кожаной сумки вырезанную из корня фигурку. Он осторожно передал ее мне и велел опустить в горшок, но не обжечь пальцев. Фигурка мягко скользнула в кипящее варево. Дон Хуан вынул нож, и я решил было, что он собрался снова пустить мне кровь, но вместо этого он, подтолкнув человечка острием, утопил его.

Какое-то время старик наблюдал, как кипит варево, затем принялся чистить ступку с пестиком. Я помог ему. Когда мы закончили, он прислонил их к ограде. Мы отправились в дом, оставив горшок на камнях на всю ночь.

На рассвете следующего дня дон Хуан велел мне достать фигурку из горшка и повесить ее под крышей, лицом на восток, чтобы она высохла на солнце. К полудню фигурка стала жесткой, как проволока. Жара высушила клей, смешавшийся с зеленым соком листьев, и фигурка казалась лакированной. В ее поблес-кивании было что-то страшноватое и загадочное.

Дон Хуан попросил снять фигурку. Затем вручил мне сумку, сделанную из старой замшевой куртки, которую я когда-то ему подарил. Его сумка была точно такая же, только из мягкой желтой кожи.

– Спрячь свое «отражение» в сумку и закрой ее, – сказал дон Хуан и отвернулся.

Когда я спрятал фигурку, он дал мне сетчатый мешочек и велел поставить в него горшок.

Дон Хуан подошел к моей машине, забрал у меня горшок в сетке и установил его на откинутой крышке бардачка.

– Пойдем со мной! – позвал он.

Я последовал за ним. Дон Хуан обошел вокруг дома по часовой стрелке, постоял у веранды, еще раз обошел дом, на этот раз в обратном направлении, и снова вернулся к веранде. Несколько минут он стоял неподвижно, затем сел.

Я уже привык к тому, что все его действия осмысленны, и пытался понять смысл этого кружения вокруг дома, как вдруг старик воскликнул:

– Никак не вспомнить, куда я его дел!

Я спросил, что он ищет. Оказывается, дон Хуан забыл, куда спрятал «детку», которую мне предстояло пересадить. Мы еще раз обошли вокруг дома, и наконец он вспомнил, что сунул корень в стеклянную банку, а ее поставил на дощечку, прибитую под крышей. В банке лежал остаток первой доли корня. На его верхушке прорезывались молодые росточки. В банке было чуть-чуть воды.

– Дон Хуан, а почему без земли? – спросил я.

– Земля земле рознь, а «чертова травка» должна знать только ту землю, в которой будет расти. Сейчас, пока «травку» не попортили гусеницы, самое время вернуть ее земле.

– Посадим рядом с домом? – спросил я.

– Нет-нет! «Травку» надо вернуть земле в том месте, которое придется тебе по душе.

– А где оно?

– Этого я не знаю. Посади, где сам захочешь. Только ухаживай за ней как следует! Чтобы получить силу, в которой ты нуждаешься, ты должен «детку» I выходить. Если корень погибнет, значит, «травка» тебя отвергла, и больше беспокоить ее нельзя. Власть над ней ты уже никогда не получишь. Навещай «детку» почаще и ухаживай, но особенно не надоедай.

– Почему?

– Потому что, если «травка» расти не захочет, все твои усилия тщетны. Но показать ей свою заботу ты должен. Когда будешь навещать «травку», снимай с нее гусениц и поливай, пока не появятся семена. Только когда опадут первые семена, можно быть уверенным, что она тебя приняла.

– Дон Хуан, но ведь я не смогу регулярно за ней ухаживать.

– Если тебе нужна ее сила – сможешь! Другого выхода нет.

– Может быть, в мое отсутствие ты сам за ней присмотришь?

– Что ты! Это невозможно. Каждый выращивает «травку» самостоятельно. У меня своя есть, теперь появилась и у тебя. Когда «травка» даст семена, можешь считать, что ты готов к учению.

– Дон Хуан, где, по-твоему, ее лучше всего посадить?

– Это решать тебе. Только учти: ни один человек не должен знать это место, даже я. Так сажают «травку». Никто не должен знать, где ты ее посадишь. Если какой-нибудь незнакомец пойдет за тобой следом или просто тебя увидит, хватай «детку» и беги искать другое место. Иначе, используя ее, тебе могут причинить неописуемый вред: искалечат, а то и убьют. Даже я не должен знать, где находится твое растение.

Он протянул мне банку с корнем: «Держи!» – и буквально потащил меня к машине.

– Отправляйся! Езжай и выбери место для посадки. Вырой глубокую яму в мягкой почве, рядом с водой. Запомни: «травке» нужна вода. Яму копай руками, даже если раздерешь их в кровь. Установи корень посередине ямы и кучкой нагреби вокруг него землю. Полей. Когда вода впитается, засыпь яму рыхлой землей. После этого выбери место в двух шагах от ямы, вот в этом направлении (дон Хуан указал на юго-восток), выкопай там вторую яму, тоже руками, и вылей в нее клей из горшка. Горшок разбей и глубоко закопай где-нибудь подальше. Когда покончишь с этим, вернись к «детке» и еще раз полей. Потом достань свое «отражение», зажми его между пальцами, где у тебя ранка, встань на то место, где вылил клей, и прикоснись к «детке» шипом «отражения». Обойди «детку» четырежды; всякий раз останавливайся на одном и том же месте и трогай ее шипом.

– В какую сторону обходить?

– Все равно. Но обязательно запомни, в каком направлении ты закопаешь клей и в каком будешь обходить «детку». Касайся шипом легонько, а напоследок уколи посильнее. Только делай все осторожно. Встань на колени, чтобы рука не дрогнула и чтобы шип не сломался. Если сломается – с тобой покончено. Корень тебе уже не пригодится.

– Нужно ли говорить какие-нибудь слова?

– Я сам скажу их за тебя.

Дата добавления: 2015-07-19