Глава тридцатая.

– Ты специально?
– Что именно?
– Пытаешься меня весь день на эмоции развести?
– Я? Даже не думал ни о чём подобном.
– Конечно! Сначала эти ужимки в автобусе, потом ещё долбаные объятия в лесу. Что там следующее по плану? Секс в школьной подсобке?
Ладонь упёрлась в стену, отрезая пути к отступлению и заставляя прижаться к ней спиной, ощущая лопатками, даже через ткань майки, холод кафеля.
– Ага. То есть, по-твоему, мне следовало спихнуть его в овраг второй раз, когда вы пришли нас спасать, чтобы он и вторую ногу подвернул? Ты такой добрый, Сеймур, что мне даже страшно становится рядом с тобой находиться. Вдруг заболею, а ты вместо того, чтобы меня вылечить, подушку на лицо положишь и придавишь посильнее, чтобы от страданий избавить.
– Никогда.
– Что?
– Никогда. Ни с кем, кроме меня. Понял?
– Собственнический инстинкт даёт о себе знать?
– Не меньше, чем у тебя. Ты, значит, можешь ревновать меня к какой-то тёлке, а я тебя к недоразумению родом из модельного бизнеса – нет?
– Нет.
– Сука.
– Сам такой.
– Люблю тебя.
– Очаровательно.
– М?
– Взаимно, придурок, – хмыкнул Кроули, обнимая Бэнкса за шею и прижимаясь к его губам в поцелуе.
Сеймур на поцелуй ответил, принимая правила той игры, что ему старательно навязывали, и стремясь не думать о проваленному курсе ориентирования, который превратился в торжество абсурда благодаря одной из пар участников. Когда все, даже те, кто плелись в самом хвосте, перешли на третий этап соревнований, а Натаниэль вместе с Вэнсом так и не появились, учителя начали беспокоиться, да и ученики, в общем-то, тоже. С этим этапом давно следовало покончить. Но прошёл час, два... Кроули и Райли так и не дали о себе знать. Они словно сквозь землю провалились. Как выяснилось позже, нечто подобное с ними и произошло, потому что обнаружились они в овраге. Взяв дубликат карты, который у учителей, к счастью, имелся, Хантер и Сеймур отправились на поиски. Чужая карта обнаружилась на четвёртом этапе маршрута, на пятом уже и сами виновники переполоха оказались. Они сидели на земле и пели какую-то старинную песню, стараясь отвлечься от мыслей о своей незавидной участи. Как выяснилось, Вэнс в очередной раз подтвердил теорию о своём потрясающем везении, а потому сверзся вниз и подвернул ногу. До места старта он добирался, опираясь на плечо Натаниэля, и именно этот жест Бэнкс сейчас именовал объятиями, которые вызвали столь бурное негодование с его стороны. Конечно, Кроули был прав. Иначе он поступить не мог, товарищу стоило помочь, но всё же Сеймуру было неприятно наблюдать за всем происходящим, несмотря на то, что он прекрасно знал об ориентации Райли и понимал, что у того никаких планов на одноклассника не имеется. Тем не менее, с разумом договориться не удалось. В автобусе Бэнкс с Натаниэлем обменялись короткими репликами из серии:
– Не провоцируй меня.
– А если буду, то что?
Эти самые реплики и вылились в итоге в подобие скандала, развернувшегося сейчас на территории дома Кроули, куда они оба и притащились после возвращения в город. По дороге тоже почти не разговаривали. Натаниэль косился в сторону старосты, прикидывая, какие мысли могут роиться в чужой голове. Сеймур напряженно размышлял над тем, как будет отмазывать Кроули перед директрисой, поскольку в перспективе висел огромный скандал, дикий просто. При этом, планируя тактику защиты, пытался подавить в себе всполохи ревности, которые тоже имели место быть, несмотря на то, что мозг продолжал напоминать о гетеросексуальности Вэнса Райли.
– И как вас только угораздило? – спросил Бэнкс немного спокойнее, чем прежде.
Хотя всё равно не мог окончательно расправиться со своими собственническими замашками, что старательно рвались наружу, заглушая здравый смысл. При этом особенно ясно обозначилась одна деталь, которая откровением не стала, но кое-какие догадки подтвердила. Натаниэлем и отношениями с ним Сеймур действительно дорожил. То, что между ними происходило, не было мимолётным увлечением и последствием тоски, когда примазываешься хоть к кому-нибудь, только бы не остаться в гордом одиночестве. И не было попыткой спастись, как в случае с Роджером, когда Бэнкс ухватился за симпатизирующую ему личность, надеясь, что отношения с кем-то помогут изменить жизнь до неузнаваемости, перестать хвататься за прошлое, забывая, что происходит сейчас. Отца давно нет, а он никак не может отпустить свои воспоминания. Сейчас, когда рядом находился Кроули, всё остальное казалось не столь важным, как прежде. Проблемы с Трэнтом и последствиями его методики воспитания не исчезли окончательно, но значительно померкли в сравнении с тем, что было прежде. Скрипка не вызывала рвотных позывов, являясь даже отдушиной, в какой-то степени, а музыка – средством исцеления от тоски, в ней можно было выплеснуть свои эмоции, не срываясь на окружающих. Правда, Сеймур до сих пор продолжал скрывать от матери свои репетиции. Не хотелось, чтобы она снова вцепилась в него, как в грешную душу, начала перерывать записную книжку, вспоминая всех знакомых Трэнта, способных оказать протекцию и помочь Бэнксу пробиться на большую сцену. В этом вопросе его позиция нисколько не изменилась. Он, по-прежнему, не планировал добиваться известности в данном направлении. Он хотел играть только для себя и для своей музы, но не для миллионов.
– Что именно? – спросил Кроули, отстраняясь и упираясь ладонями старосте в грудь, как будто отталкивая от себя, но, на самом деле, у него в мыслях ничего подобного не было.
Ладонь скользнула по замку спортивной куртки, которую Сеймур до сих пор с себя не снял, продолжая стоять в душе полностью одетым, разве что кроссовки остались в прихожей. Натаниэль свою куртку посеял где-то между гостиной и ванной, возможно, вещь валялась на лестнице, он уже не помнил, потому что всё время был занят выяснением отношений с Бэнксом, на которого так стремительно накатил приступ ревности. Ничем не мотивированный, но, в принципе, объяснимый действиями самого Кроули, начиная от попытки поцеловать Вэнса в автобусе, пусть и в шутку, поскольку в реальности ничего такого Натаниэль делать не собирался. Сомневался, что будет приятно – это раз, предполагал, что Райли перестанет делать вид, что ему всё равно и всё-таки врежет наглецу по морде, а перспектива ходить по школе с подбитым глазом или же синяком на скуле ему нисколько не улыбалась, – это два. Самая главная причина вообще-то заключалась в том, что никого, кроме старосты целовать не хотелось, но вот поддразнить Вэнса, который несколько недели шарахался в сторону, только увидев одноклассника рядом, было весело и забавно. Во всяком случае, с позиции Кроули. Бэнксу, как показала практика, такая вольность по душе не пришлась. И Натаниэль, вспоминая свою реакцию, когда на пороге учительской появилась Джульетта, прекрасно понимал, почему так получилось.
– Потерять карту, свалиться в овраг...
– Хочешь, назову одно слово, которое сразу все вопросы снимет?
– Хочу.
– Вэнс.
– Но карту, если верить Райли, потерял именно ты, а не он.
– Его неудачливость перекрыла моё везение, – засмеялся Кроули, перестав теребить замок на куртке и потянув его вниз, расстёгивая.
Сеймур не возражал, скорее, поддерживал инициативу, вспоминая события не столь давние, но которые могли сейчас из мечты превратиться в реальность. Все предпосылки к воплощению имелись, и это, несомненно, радовало.
– Насчёт того, что я сказал...
– Да?
– Я не шутил.
– Относительно?
– Относительно того, что я не потерплю никаких третьих, пятых и десятых в отношениях. Если ты со мной, то это значит, что ты только со мной, все остальные идут, куда шли. И это я не о Вэнсе, – решил внести ясность Бэнкс, чтобы не начался новый виток выяснения отношений на фоне его тирании, вызванной неправильным толкованием увиденного и услышанного. – Это я в целом. Мне нужно было это сказать.
Закончил свою пламенную речь почти на торжественной ноте, Натаниэль усмехнулся.
– Но у тебя тоже, – заметил тоном, не терпящим возражений. – Никого, кроме меня.
– Никого, – моментально, не сомневаясь ни на секунду в правильности сказанного, ответил Сеймур, цепляя край чужой майки и потянув её вверх.
После сказанного стало как-то спокойнее обоим. Пока длилось молчание, а сомнения не высказывались вслух, собственные размышления разъедали мозг, подтачивая его подобно червю, что поедает мякоть яблока. И вроде бы поверхность красивая, а стоит только разрезать плод на две части, как обнажается истинная суть, где вся эстетика испорчена мелким насекомым. Так, именно до этого момента можно было охарактеризовать вторую сторону отношений Кроули и Бэнкса. Вроде бы оба ратовали за то, что пылкие признания в любви никому из них не нужны, но вместе с тем испытывали какую-то нереально сильную потребность в подтверждении на словах. Особенно, Сеймур, которому в жизни намного чаще доводилось слышать в свой адрес обидные пассажи, нежели слова приятные и способные хотя бы частично исцелить израненную душу.
Ему нужно было услышать это, чтобы вздохнуть с облегчением, поняв, что всё хорошо. Да и Натаниэлю тоже слова не помешали. Если Бэнкс боялся предательства, то Кроули как раз больше опасался своей ненужности, ведь по сути, отношения их начались с договорённости, с предложения стать музой и его согласием. Сейчас, когда Сеймур уже смог частично переступить через свои страхи и начал играть, не мучаясь от столкновения с призраками прошлого, потребность в музе могла стремительно исчезнуть, а отношения – исчерпать себя. Кроули этого совсем не хотелось, и он, стоило признать, боялся, потому что вспоминал историю отношений своей матери с отцом Бэнкса, смотрел на сгоревшие обрывки нот, и перед глазами проносилась история чужой жизни, которую вполне можно назвать примером трагичной любви.
И всё же любовь, настоящая, не только на словах, но и на деле оказалась делом не мучительным, а, скорее, запутанным и немного пугающим. Не хотелось совершать ошибок, делать неверные шаги, говорить не то, что на уме, потому что в голове крутится только то, что можно охарактеризовать, как романтичную чушь. То есть, раньше они именно так и характеризовались, ныне что-то стремительно изменилось, потому что все мысли подобного толка кажутся правильными и не вызывают желания пойти, поздороваться с раковиной, подарив ей весь свой завтрак. Сеймур отлично помнил, как его передёргивало каждый раз, когда Роджер, позабыв обо всех своих косяках, которые кидал постоянно, пытался быть нежным и шептал милую чушь на ухо, когда обнимал и что-то там городил о том, как им обоим повезло, что они встретились. Теорию половинчатости он не озвучивал, но, кажется, был близок к этому, чем бесил ещё сильнее, поскольку в такие моменты Бэнксу хотелось посмотреть собеседнику в глаза и сказать честно, откровенно, что это просто чушь. Он никогда не любил, он пытался забыться в чужих объятиях. Реабилитировался, но не после истории с разбитым сердцем, как обычно делают другие, а после тяжелых воспоминаний о прошлом. Прятался от своей настоящей жизни за чужеродным образом, за отношениями, которые его не устраивали. Но он тогда сам себе старательно внушал, что если расстанется с Роджером, будет ещё хуже. Отец своими постоянными напоминаниями о себе постепенно сведёт старшего сына с ума. Может, именно того Трэнт и добивался?
С Натаниэлем всё изначально складывалось по иной схеме. Не было взаимной как бы симпатии, которая присутствовала в отношениях с Роджером, не было никакого флирта и даже попыток его. Зато наличествовали любопытство и немые приказы, выраженные во взглядах: «Не приближайся ко мне, не подходи, иначе пожалеешь». До последнего Сеймур действительно придерживался такого мнения, искренне веря, что им с Кроули лучше не сближаться. И отговорка о жизни на ножах казалась ему самой правильной из всех возможных. Первая попытка уйти от проблем, с головой погрузившись в отношения, провалилась с треском, вторая, по мнению Бэнкса, могла только повторить опыт предшественницы, не принеся радости или облегчения. Не помогая ему взлететь, вырываясь из той трясины, в которой он прожил двенадцать лет своей жизни, начиная с момента, когда впервые взял в руки скрипку и заканчивая встречей с Натаниэлем.
Знание о том, что его отец когда-то был влюблён в мать Кроули, не добавляло приятных впечатлений, скорее, старательно их уничтожало, поскольку в голове билась одна мысль. Он и Кеннет – дети не особо нужные, так... Трэнт никогда не любил Дафну, это очевидно, значит, детей не любил тоже. В такой обстановке ему пришлось жить с самого детства, понимая, что отцу он нужен только для того, чтобы Трэнт смог выместить злость, раз уж тщеславие потешить не получилось, разбившись о косорукость старшего сына. А Кроули... Наверняка любимчик судьбы. У него есть всё. Но, прежде всего, любовь родителей. Не зная причины переезда, Бэнкс самостоятельно дорисовывал штрихи к портрету одноклассника, создавая собственную картину мира, её же отчаянно ненавидя, представляя, что между ним и Натаниэлем – пропасть, они никогда не смогут понять друг друга. Судьба специально над ним посмеялась, показав его антипод, человека, каким мог быть сам Сеймур, если бы родился в другой семье и был желанным ребёнком, а не результатом порванного презерватива. Он не знал, так ли это было в реальности, но почему-то неизменно склонялся к мнению, что Трэнт не особо мечтал иметь детей в браке с Дафной, они были больше обузой, нежели радостью.
И Кроули. Уж он-то точно не мог понять такого человека, как Сеймур. Он больше походил на тех, кто сначала старательно лезут в душу, а потом, выведав секреты, начинают смеяться, собрав вокруг себя компанию, а предпосылки к чему-то подобному имелись ещё на самых ранних этапах. Натаниэль, появившись, начал собирать вокруг себя людей. Сначала Вэнса, который в данном школьном обществе особого веса не имел, но всё же мог считаться какой-никакой, но свитой. Заручившись поддержкой Райли, Кроули полез дальше, налаживая отношения с клубом футболистов, и это было попадание точно в цель. Общение с ними гарантировало успех, поскольку здесь футболистов любили сильнее, чем кого-либо иного, остальные на их фоне меркли. Натаниэль знал, с кем дружить. Либо же у него просто была отличная интуиция, которая подсказывала, кого следует выбрать в союзники, чтобы оказаться в выигрышном положении.
Такой человек, как Кроули не мог не быть гордостью своей семьи, примерным учеником, успешным спортсменом, любимцем девушек и просто самым обаятельным в мире человеком. Только вот его мир и мир Бэнкса были настолько разными, что пересечение их казалось нереальным.
Иногда Сеймур приходил к выводу, что думает о новом однокласснике больше и чаще, чем нужно. Задерживает на нём взгляд во время перемен, наблюдает в столовой, в классе, в коридоре. Да везде, где только можно. Но при этом продолжал отгораживаться от Кроули стандартным объяснением. Разные миры, разное отношение к жизни, разные стартовые позиции и конечные цели. Им не нужно начинать общаться, иначе случится что-то страшное. Например, одна невзаимная любовь, которая окажется провалом всех провалов. Возможно, боль от неё затмит переживания, вызванные действиями отца, но спасением всё равно не станет.
Теперь Бэнкс вынужден был признать, что Хельга Линдберг не ошиблась. Она высказала здравую мысль. Чтобы освободиться от оков прошлого, Сеймуру следовало влюбиться, утонуть в этом чувстве, но – обязательное условие – это должно быть взаимно, а не в пустоту.
Иногда он ловил себя на мысли, что есть в происходящем нечто нереальное, нечто такое странное, что нельзя объяснить словами, потому что неудачникам в жизни не везёт в принципе. Никогда. Даже в мелочах. А отношения с Натаниэлем казались ему не просто удачей, а джек-потом, сорванным совершенно случайно, всего лишь под действием рома, смешанного с колой. Без них осознание всего происходящего в тот вечер, наверное, было бы намного острее и слаще, но даже так всё равно, словно током прошибало, когда вспоминалось первое прикосновение чужих губ в ответ на его действия, тихий голос в темноте, чужое сорванное дыхание у самого уха. Он обожал Кроули и готов был об этом проорать на главной площади города, не боясь, что его услышат, напротив, желая привлечь к себе как можно больше внимания. Но при этом понимал, что на весь город орать не обязательно, достаточно произнести эти три слова одному только Натаниэлю, и эффект будет не меньше, чем от вопля перед толпой. И даже сильнее, поскольку в этом шепоте будет больше их личного, что только между ними. Никого в целом мире, кроме них двоих...
Натаниэль охотно откликался на чужие действия, обнимая, прижимаясь ближе, касаясь пальцами ярких волос, сейчас слегка потемневших от воды. Он снова ничего не говорил, да и Сеймур тоже не толкал длинные пафосные речи, наслаждаясь моментом, который выдался после суматошного дня, наполненного приключениями разной степени опасности. Большинство из них, конечно, были безобидными, но вот новость о том, что два участника потерялись, повергла Бэнкса в шок. Особенно, когда он понял, что это за участники. Да, стоит признать, что за Вэнса он переживал меньше, мысли о Кроули занимали почти всё личное пространство.
Воображение в ужасе рисовало картины одну страшнее другой, и Сеймур даже не хотел думать о том, что одна из них может оказаться реальным положением вещей. В лесу он как будто снова столкнулся лицом к лицу с отцом, детские страхи стали ещё сильнее, чем прежде. Он чувствовал себя псом, мчащимся по следу, когда бежал по маршруту, обозначенному на карте, когда увидел карту, валявшуюся у брёвен. Глупо было – разрешать этим двоим становиться в команду хотя бы по той причине, что они оба приехали в город, а не являлись коренными жителями. Это сам Бэнкс, как и его напарник, и многие другие ученики, чьё детство прошло в пределах данного города, могли спокойно прочёсывать лес, даже ночью, с завязанными глазами. Натаниэль и Вэнс, разумеется, не могли похвастать завидным знанием местности, а потому им стоило взять в напарники кого-то другого. Но это было делом принципа. Кроме Кроули в пару к Райли никто идти не желал, зная, каков шанс выиграть, когда рядом находится бывшая звезда подиума. Проигрывать школьники не хотели, потому подобрали себе другие варианты.
Тем не менее, всё обошлось. Натаниэль сейчас был рядом, никуда не исчезал, да и исчезать не собирался. Живой, здоровый и невероятно отзывчивый ко всему, что с ним делали. Одежда валялась на полу, скомканная, частично перемазанная грязью, частично мокрая от того, что попала под струи в душе. Но на неё сейчас никто не смотрел, поскольку основное внимание оказалось сосредоточено друг на друге. Сеймур продолжал упираться одной ладонью в стену, словно тем самым давал понять, что никуда Кроули отсюда не выпустит, если понадобится, то встанет у него на пути и не позволит уйти. Это не требовалось, Натаниэль из душа выскальзывать не собирался, планируя оставаться здесь так долго, сколько понадобится. Вода тихо шелестела на периферии сознания, не отвлекая, не перетягивая на себя основное внимание. Приятная, достаточно тёплая, не ледяная, но и не кипяток, как раз такая, как нужно, она расслабляла, позволяя забыть о проблемах этого дня, о неудачных соревнованиях и мысли о том, насколько зла будет директриса, когда вызовет участников, сорвавших состязание, к себе на ковёр, дабы высказать им всё, что думает. Перспективы рисовались не самые привлекательные, но Кроули они совершенно не пугали, даже не смущали нисколько. После тех разносов, что устраивал ему Джейкоб, возвращаясь домой в дурном настроении, выговор директрисы мог оказаться детским лепетом. Да, скорее всего, именно им он и окажется. Натаниэля подобные вещи давно перестали пугать.
Сеймур легко коснулся его губ, не пытаясь втянуть в страстный поцелуй, как будто душу выпивающий. Лишь приласкал немного тонкую, чувствительную кожу, отстранился почти сразу, заметив, как Кроули облизал губы, будто собирая с них привкус недавнего поцелуя, прикрыл глаза. Положил ладонь на плечо Бэнксу, вновь притягивая к себе, прижимая, но ногти в ход не пуская, не царапая, лишь кончики пальцев по коже, по лопатке, вдоль позвоночника. Ресницы слегка подрагивали, когда он снова потянулся за поцелуем, касаясь уголка рта, спускаясь на подбородок, прихватывая кожу, не кусая, только чуть-чуть проводя зубами. Сеймур втянул воздух сквозь стиснутые зубы, чуть запрокинул голову, позволяя касаться губами своей шеи, скользить по ней языком, едва ощутимо. Не было противного ощущения, будто его слюнявая собака облизывает, только чистое наслаждение от каждого прикосновения, от каждого поцелуя, от того, как пальцы пробежались вдоль позвоночника, вызывая появление мурашек. Под кожей словно миллион иголочек образовался, она стала такой чувствительной. Кроули вернулся на исходную позицию, снова прикасаясь к губам, чуть прихватывая нижнюю зубами, но не кусая.
Бэнкс разобрался с тем, куда можно пристроить руки, обнял Натаниэля, теперь эта «клетка» стала ещё меньше, чем прежде. Но Кроули не боялся ограничения свободы в подобном контексте, ему нравились эти прикосновения, эти объятия, эти поцелуи. Он слегка взмахнул рукой, поправляя волосы, отводя их от лица. От воды они действительно стали темнее, почти, как в той самой мечте, что посещала старосту на одном из уроков. Бэнкс шумно выдохнул, прижался губами к шее, к которой ему теперь открыли доступ, поправив волосы. Снова оставляя на ней не невесомый след, а отметину, которая, конечно, довольно быстро сойдёт, но никто ведь не помешает ему снова поставить засос на светлой коже, не сметанной и болезненно-бледной, как иногда бывает, просто светлой, но выглядело это совсем не отталкивающе. Если Сеймур что-то действительно не любил, так это чрезмерный загар.
Чужое дыхание скользнуло по губам. Натаниэль медленно взмахнул ресницами, открывая глаза, пристально посмотрел на Бэнкса, ища своё отражение в его взгляде. И даже не своё собственное, а продолжение тех эмоций, что его одолевали в этот момент, всё то, что он ощущал и хотел бы сказать, но неизменно приходил к выводу, что получится глупая, переполненная до краёв пафосом речь о том, как он мечтал о подобных отношениях, о человеке, похожем на Сеймура. А, может, именно о нём? Пусть раньше они не были знакомы, но... Ведь когда-то их родители были вместе. Им пришлось расстаться. Так есть ли шанс, что детям суждено исправить ту ошибку, что допустили Трэнт и Селина? Он не любил рассуждать на подобные темы, не любил разговаривать о фатализме и о том, что предначертано, он предпочитал жить сегодняшним днём, наслаждаться каждым моментом, но, когда рядом находился Бэнкс, отчаянно хотелось, чтобы и в будущем всё было так, как сейчас. Чтобы Сеймур находился рядом с ним, чтобы их жизненные пути не расходились в дальнейшем.
Его дыхание было прерывистым и горячим, а губы влажными и мягкими. Бэнксу совершенно не хотелось отвлекаться от них, прерывая поцелуйный марафон, но первым его решил прекратить Натаниэль, вывернувшись из чужих объятий и сменив положение, поступая именно так, как было в той самой мечте, что не давала покоя Сеймуру во время урока. И всё было так, как там. И ладони, прижимающиеся к кафелю, и волосы, тяжелые, влажные, и спина, по которой Бэнкс тут же провёл ладонью, вновь, не царапая, просто касаясь кожи. Он наклонился ближе, самостоятельно убирая пряди волос, проводя носом по щеке, запоминая чужой запах, касаясь губами ключицы, прихватывая мочку уха зубами, услышав тихий стон, срывающийся с припухших губ.
Ладонь легла на плечо, стирая капли воды, на место которых тут же попали новые, потянулся к полочке, стараясь ухватить упаковку блестящую, что там лежала, дожидаясь своего часа.
Кроули зашипел чуть слышно, подаваясь назад, запрокинул голову и довольно, как будто пьяно улыбнулся. Эта же пьяная мутность была не только в улыбке, но и во взгляде. Ладони скользнули вниз, ногти царапнули по кафелю, вновь продублировав чужую мечту, в подробностях, словно тогда Сеймур видел отрывок из будущего, а не предавался пространным размышлениям. Но было сейчас одно существенное отличие, которое делало происходящее намного лучше вымышленной, представленной картины. Там Бэнкс только представлять, какой отклик получит на свои действия, сейчас всё с ним происходило в режиме реального времени, и всё происходящее он пропускал через себя, чувствуя под пальцами тёплую кожу, ловя губами дыхание, касаясь ими чужого рта. Натаниэль сейчас был не абстрактной картинкой, и потому всё ощущалось гораздо красочнее, словно восприятие обострилось в сотни и тысячи раз.
Ладонь Натаниэля осторожно легла старосте на бедро, поглаживая, давая понять, он может действовать так, как ему хочется, не сдерживая свои эмоции, не сдерживая себя. И Сеймур понимал это всё без слов, через жесты, прикосновения, через тихие выдохи, которые всё время срывались с чужих губ...
– Хочешь чего-нибудь? – поинтересовался Кроули, вспомнив об обязанностях гостеприимного хозяина.
Они лежали на полу и смотрели в потолок, на сей раз, правда, в комнате было светло, как днём, в темноте друг от друга они скрываться перестали.
– Тебя, – ответил Бэнкс, перевернувшись на живот и нависнув над Натаниэлем.
То положение, в котором они сейчас находились, напоминало обоим сцену из фильма о человеке-пауке, где героиня целовала Питера Паркера под дождём.
И, правда, имелось что-то схожее, только они были не в вертикальном положении, а в горизонтальном, тем не менее, лежали они валетом, голова к голове. Кроули пытался сосредоточиться на прочтении рецензий к кинолентам, которые предлагались к просмотру, Бэнкс всё ещё старался придумать оправдательную речь, которую будет толкать в присутствии директрисы, когда она начнет орать и на старосту, и на участников, пренебрегающих техникой безопасности.
– Отличный выбор, – засмеялся Натаниэль. – Но я немного другое имел в виду. Скажем так, не основное блюдо, а аперитив. Как насчёт него?
– Текилу, лайм и соль, – выдохнул Сеймур. – Что скажешь?
– Реально хочешь?
– Может быть, – Бэнкс усмехнулся.
– Да или нет?
– Да.
– Отлично, – Кроули так молниеносно поднялся на ноги, что Сеймур едва успел уйти от столкновения.
Когда Натаниэль вышел из комнаты, Бэнкс удивился. Честно говоря, не особо он рассчитывал на появление перед ним этого напитка, просто сказал то, что первое на ум пришло. И вспомнилась одна игра, которую Паджет почти к каждой своей девушке примерял. Им нравилось. Могло понравиться и Натаниэлю. Правда, Сеймур подозревал, что открытие и инновационный переворот в чужом сознании не совершит. Скорее всего, Кроули о подобной забаве наслышан. Возможно, сам практиковал.
Натаниэль появился в комнате с подносом в руках. Приземлил всё это прямо на пол, предоставив возможность удостовериться в том, что пожелание действительно исполнено, и принесли Бэнксу именно то, что он просил. И текилу, и соль, и лайм, а не лимон, как иногда практиковали в барах, искренне считая, что между этими фруктами нет никакой разницы.
– Надеюсь, Селина не оторвёт мне голову, – произнёс Кроули, открывая бутылку и разливая напиток в стопки.
– Должна?
– Она же это для коллекции покупала. Сама она алкоголь как-то не очень, но коллекционирует его. Для гостей больше. Так что у меня есть, чем объяснить своё желание запустить руку в чужие запасы.
Натаниэль улыбнулся, глядя на одноклассника, на то, как тот берёт в руки стопку.
– Ты не будешь пить? – спросил Сеймур, отмечая, что Кроули только наблюдает за ним, а сам к своей стопке притрагиваться не торопится.
– Потом.
Голос Натаниэля звучал беззаботно, но вместе с тем, немного таинственно, словно он что-то замышлял. Судя по искоркам в глазах и хитрой улыбке, он действительно замышлял, и интуиция Бэнкса подсказывала, что это наверняка будет любимая игра Паджета. И такое направление мыслей ему, несомненно, очень нравилось.
Пустая стопка опустилась на поднос, Сеймур облизнулся, собирая с губ алкогольный привкус и вновь посмотрев на Кроули.
– Что теперь?
– Поиграем? – предложил тот, взяв в руки свою стопку.
– Ты тоже знаешь эту игру?
– И ты?
– Как видишь.
– Жаль. Если бы сыграл эффект внезапности, было бы ещё круче. Но, надеюсь, и так будет неплохо. Правда?
– Правда, – откликнулся Бэнкс, взяв с тарелки тонкую дольку лайма. – Кусать?
– Да.
– Договорились.
Сеймур поднёс лайм ко рту, наблюдая за тем, как Натаниэль внимательно разглядывает свою стопку с текилой, видимо, прикидывая, сможет ли столько выпить, или следовало вполовину урезать порцию. Судя по всему, душевные метания его длились недолго, потому что уже в следующее он опрокинул стопку, выпивая её содержимое, забрал дольку лайма, обхватил Бэнкса ладонью за шею, молниеносно притягивая к себе и целуя его не нежно совсем, а сразу же со всем энтузиазмом. Слизал кислый сок с губ старосты и сразу же скользнул языком в приоткрывшийся рот. Даже зная, что его ждёт, Сеймур всё равно сначала растерялся, ощутив такой напор со стороны Кроули. Ещё больше он удивился, когда Натаниэль оказался рядом с ним, практически толкнув на пол, заставив откинуться назад, оседлал бёдра, обхватил лицо руками. Кроули был полон решимости, и, кажется, настроился на реверс. Впрочем, Бэнкса это не взбесило, не расстроило и не заставило моментально рвануть из комнаты, заявив, что он ни на что подобное не подписывался. Он не лгал, его действительно вполне устраивали обе позиции, и раз Натаниэль этого хотел, Сеймур не собирался отказываться.
Он упирался локтями в пол, чуть приподнявшись над ковром, чувствовал, как одна ладонь прошлась по щеке, поглаживая, вторая скользнула под футболку, задирая её и проводя по коже, вполне активно и решительно.
– Помнится, ты говорил мне кое-что, – Кроули не искал лёгких путей, потому начал издалека, стараясь подобрать такие слова, чтобы не отпугнуть старосту.
– Что именно? – Бэнкс мысленно поздравил себя с победой и решил подыграть.
– Что тебе наплевать, кто сверху, а кто снизу.
– И?
– И, – усмехнулся Натаниэль, перемещая обе ладони на чужие бёдра, скрытые в настоящий момент джинсовой тканью.
– Хочешь меня трахнуть?
– Очень, – не стал кривить душой Кроули. – Давно и страстно.
– Заветная мечта практически?
– Может быть.
– Давай.
– Значит...
– Да, – выдохнул Сеймур, откидываясь на спину и обнимая одноклассника за шею. – Стопроцентно, несомненно, однозначно, да.

Дата добавления: 2015-12-01