Глава двадцать седьмая.

Подозрения никогда не возникают на пустом месте. Чаще всего находится то обстоятельство, что способствовало зарождению подозрений, если, конечно, всё дело не упирается в сплетни. Здесь никаких сплетен не наблюдалось, потому можно было сделать вывод, что ноги у подозрений росли из другого места, то есть, даже не места, а события. И они уже не были подозрениями, они были реальной ситуацией, которую ничем иным объяснить невозможно, кроме одного. Всё действительно было так, и всё, что так долго крутилось в голове, требуя доказательства или опровержения, теперь получило первое, пинком отправив в нокаут второе. Опровергать было нечего, а доказательства были неопровержимые. Как ещё можно объяснить картину маслом, когда староста находится у парты с чужим членом во рту, а второй участник процесса не отбивается, не орёт благим матом, а лишь зажимает себе ладонь рукой и тихо постанывает, словно ему всё нереально нравится. Почему «словно»? Судя по тому, что происходило в пустующем кабинете, ему реально нравилось.
– Блядская блядь, – выдохнул Вэнс, спрятав лицо в ладонях и пожалев о том, что не может побиться головой о стену, ведь его всё равно оттащат от стены и попытаются успокоить.
От волнения в голове Райли формировались только матерные выражения, ничего умнее он выдать не мог, потому предпочитал держать рот на замке, чтобы совсем за дебила, умеющего изъясняться исключительно словами fuck, shit и bitch, не сойти. В настоящий момент он был очень близок к подобному состоянию, потому как не знал, что ещё можно сказать после осознания, что, стараясь убежать от славы педика, коим его считали, благодаря модельному бизнесу, почти год дружил с педиком, наивно полагая, что Кроули не из таких. А из нормальных, как он сам. Это была насмешка судьбы, это была злая шутка с её стороны. Это было смертельное оскорбление. И Вэнс не знал, что теперь делать и куда податься со своими размышлениями, далекими от добрых, милых и радостных. Ему было плохо. Очень плохо. Он хотел, чтобы плохо было другим. Но не в том плане, что собирался теперь бегать по школе и орать, что его одноклассники спят друг с другом, а в том, что планировал выносить мозг тем, кто оказался поблизости с ним. В настоящий момент такой группой поддержки оказалась, что неудивительно, Вэнди. А вместе с ней и Хантер. Данное обстоятельство было даже не поводом для удивления, а чистейшей воды сенсацией, однако Райли этого не заметил, утонув в своих мыслях цвета траура.
Вэнс дико жалел, что пошёл на химию, а не решил прогулять её, ещё сильнее жалел о том, что именно их вместе со Спейдом отправили за бланками заданий, которые преподаватель оставил у себя в кабинете. И бесконечно жалел о том, что путь их проходил мимо одного из классов, который в это время, по идее, должен был пустовать, но его заняли. Причём для таких целей... У Райли голова шла кругом. Он вообще не представлял, насколько нужно быть отмороженным на всю голову (рискованным, сумасшедшим, укуренным, нужный вариант подчеркнуть), чтобы решиться на трах в школе, когда вокруг проходят занятия. Он не понимал, чем руководствовался в своих поступках Натаниэль, ещё меньше понимал Сеймура, и, как итог, до сих пор не мог оправиться от увиденного. Потому что у него даже слов нормальных не осталось.
Факт оставался фактом, риторический вопрос статуса своего не менял, заставляя недоумевать, что там творилось в голове у старосты и его приятеля. Слово «любовник» Вэнс даже в мыслях произносить отказывался, понимая, что мозг его находится в той стадии, когда ещё чуть-чуть, и грохнет взрыв. Мозг ему был ещё дорог, потому слова подбирались нейтральные, но отражающие суть происходящего, не целиком. Однако очень близко.
Он бы даже не обратил внимания, если бы дверь не оказалась приоткрыта, а в кабинете что-то не грохнуло, привлекая к себе внимание окружающих, это сумка Кроули свалилась на пол. Бэнкс её в процессе зацепил локтем и отправил в полёт, но тоже ничего не заметил, сосредоточившись на других, более приятных для себя вещах. Ну, для Натаниэля они, судя по всему, тоже были приятными, раз уж он так образцово-показательно выл, подаваясь бёдрами вверх. И вот в таком виде Райли своего друга точно не ожидал увидеть, поскольку помнил начало года, помнил, как относится к окружающим староста, посылая всех и каждого далеко и надолго. Логично было предположить, что ситуация с Кроули сложится аналогичным образом, но не тут-то было. Натаниэля не только не послали, но и даже снизошли до него.
Вэнс, став свидетелем такого зрелища, стоял перед дверью, тараща глаза и открыв рот от удивления. Он прижимал бланки к груди и удивительно, как ещё не рассыпал их по полу, привлекая к себе внимание и выдавая присутствие. С его везением это было бы довольно логично, если бы он опозорился, выставив себя ещё и неудачником-вуайеристом. Вторым наблюдателем стал по воле случая Хантер, которого учитель тоже отправил на работу с бланками. Спейд заметил статую одноклассника у двери, подошёл посмотреть, что там происходит, тоже едва не уронил челюсть, но всё же сдержался. Вместо этого он постарался вытащить брата своей девушки из анабиоза, осторожно притворив ногой дверь, схватив Райли за руку и потащив обратно в класс, где все ждали их появления, чтобы начать лабораторную работу. Всё то время, что длился урок, Спейд исподтишка наблюдал за действиями Вэнса, а тот всё ещё пребывал в состоянии, близком к шоку, поскольку считал свою жизнь разрушенной, словно это он там, на парте, находился, а не Натаниэль. Вообще-то при таком раскладе Хантеру тоже следовало о многом задуматься, начать сокрушаться и посыпать голову пеплом, вспомнив, кого он лично притащил в школьную команду по футболу. Да и кого ещё когда-то планировал туда притащить. Было бы эпично.
Как только прозвенел звонок, Райли сорвался с места, едва ли не бросив свой листок с ответами в лицо учителю, и поскакал куда-то. Куда именно, для Хантера оставалось загадкой, потому он просто сбросил Вэнди смс-ку с текстом: «Если твой брат решит утопиться в унитазе, спасать его я не стану», после чего отправился неспешно прогуливаться по школе, надеясь, то у Вэнса хватит ума не наделать глупостей, которая наслоится на чужую глупость, и их школа сможет заслуженно претендовать на звучное, но не престижное звание «дебилы года». Сейчас у них были все шансы забрать этот приз, став лауреатами первой степени.
Впрочем, стоило признать, что есть в этом что-то, если не милое, то забавное. Ближе к концу года и выпуску вдруг наметилось столько событий, сколько и за весь год не произошло. А теперь, кроме официальных мероприятий появились и такие развлечения, организованные непосредственно самими выпускниками.
Сказать, что Хантер удивился, увидев старосту и Натаниэля в такой позе – это ничего не сказать. Спейд всё же не верил, что эти двое могут стать друзьями. Пусть между ними не было вражды, о которой некогда заикался Сеймур, но и особых предпосылок к сближению Хантер не видел. Однако тут даже и не дружба была, а нечто такое, от чего Райли едва в обморок не завалился, хотя, как он сам говорил, его жизнь теперь никогда не станет прежней, а глаза отказываются смотреть на мир, потому что видели подобное явление. Спейд восторга от увиденной картины не испытал, но и вопить, что жизнь разрушена, тоже не торопился, поскольку уже был выдрессирован своими родственниками, которые у него были ебанутыми чуть более, чем полностью. Что флегматичный отец, что мать, больше тянувшая на роль старшей сестры, фанатично одержимая книгами по психологии, что тётушка, выходящая замуж по десять раз за год. То есть, свадьба, как таковая, всегда, неизменно, срывалась, но собиралась тётка стабильно. Предпоследний её ухажёр был едва ли старше племянника и оказался ровесником сына самой тётки. Собственно, в кузена всё и упиралось. Двоюродный брат Спейда никогда свою двойственную натуру, тяготеющую к обоим полам, не скрывал, потому Хантеру пришлось многое повидать, ещё больше выслушать, а расписывать кузен любил в красках и со всеми подробностями, отчего у Спейда вяли уши, а настроение умирало и билось в агонии. Пару раз он порывался двинуть кузену в морду, если тот ещё раз привяжется к нему со своими рассказами, но тут вмешалась маман со своими знаниями, почёрпнутыми из ебанутых книженций. Вся её речь продлилась почти час, но легко умещалась в пару фраз. Мальчики, давайте жить дружно. И вторая. Хантер, ты должен быть толерантным. К счастью, тётушка, познакомившись по интернету с каким-то мужчиной слегка за сорок, укатила туда, попытать счастья, прихватив с собой и сына, старательно корчившего из себя великосветского тусовщика и завсегдатая модных вечеринок. А по сути, великовозрастного балбеса, бросившего колледж и сидящего на шее матери. Вроде бы с этим мужиком у тётки всё сложилось, и теперь она действительно готовилась получить заветное кольцо на палец. Рассказы кузена остались в прошлом, по большей части, но иногда Стюарт звонил родственникам, и тогда... О продолжении Спейд предпочитал забыть, как о страшном сне, поскольку мозг ему насиловали качественно и долго. И даже не столь важно, о ком повествовал Стюарт, о девушках или о парнях. Для Хантера он всегда оставался дебилом из дебилов, независимо от того, с кем в одной постели просыпался. Кузена Спейд недолюбливал по иным причинам, человеческий фактор напрягал, а не вопрос толерантности или отсутствия оной.
Разумеется, о своей родословной он тоже на каждом углу не кричал, предпочитая отношения внутрисемейные на всеобщее обозрение не выносить, оставив этот сор в избе. Он не любил сплетни, а такие подробности о его жизни вполне могли стать катализатором, провоцирующим поток ненужного интереса к персоне Хантера. Всё же не очень сочеталось родство подобного рода с общественным положением. Но, узнав о том, что его товарищ по команде не является любителем девушек, Спейд в осадок не выпал, волосы на голове дёргать не стал и вообще предпочёл создать для себя иную версию событий. Он ничего не видел, ничего не слышал, его это не касается, потому что... Да, именно. Мальчики, давайте жить дружно. И, Хантер, ты должен быть толерантным.
Он был.
У Вэнса с восприятием оказалось гораздо больше проблем, чем у капитана школьной команды по футболу. Да это все, присутствующие поблизости, прекрасно понимали. Вэнди знала подоплёку, которая привела старшего брата к подобной реакции, Спейд не знал, но догадывался, потому что неоднократно слышал, как девчонки обсуждали Райли-старшего, гадая о его ориентации. На слова объекту обсуждения они верить отказывались почему-то, искренне веря тому, что в модельном бизнесе гетеросексуалов не бывает, хотя это казалось Хантеру той ещё чушью.
Ему нравилось доставать «родственничка» вовсе не потому, что он мог оказаться не той ориентации, а потому, что Вэнс был идеальным кандидатом на роль отверженного, того, на ком все сливают свой негатив. То есть, Спейд понимал, что с его стороны это гадко и мерзко, но он же не нанимался каждому обиженному плечо подставлять, пытаясь утешить и из дерьма вытащить, взяв под крыло и сделав протеже. Он ориентировался, прежде всего, именно на потенциал спортивный, всё остальное Хантера не интересовало. Или интересовало, но очень слабо. Он не мог притащить Вэнса в школьную команду, сказать, что отныне Райли играет с ними, потому стоит относиться к нему теплее, чем прежде. Не мог, потому что при таком подходе рисковал местом капитана. В его обязанности входила не помощь сирым и убогим, а поддержание на должном уровне состояния команды, их победы и, как можно меньше, поражений. Лучше вообще ни одного, иначе авторитет способен пошатнуться. Что не говори, а терять престиж, даже среди школьников ему не хотелось, особенно, когда вспоминались годы, проведённые в начальной школе. Вот что Хантер реально вспоминал с дрожью, так это первые несколько лет, проведённые здесь, потому что звезда школьного футбола – Хантер Спейд, предмет ночного яростного фапа девиц из группы поддержки, в начальной школе был таким задротом, лохом и чмом, что на его фоне Вэнс Райли был вообще нереально яркой звездой и, заебись, каким клёвым чуваком.
Рассуждая подобным образом, Хантер нисколько не преувеличивал. В младшей школе его собственный внешний вид оставлял желать лучшего. Вместо стильной стрижки волосы, вечно торчащие в разные стороны, как у ежа, которого ударило током, вместо красивой улыбки – жуткий оскал, демонстрирующий всем и каждому брекеты, глядя на которые хотелось плакать. И даже не плакать, а рыдать навзрыд, потому что это было реально жалкое зрелище. Неидеальная кожа, маленький рост и вообще все, абсолютно все качества, характеризующие классического ботаника. Очки Спейд, правда, не носил, и без них было столько всего...
Ничего, он ведь как-то выжил, сумел выбраться из этого кокона, перестав эксплуатировать образ затырканного со всех сторон ботаника, вместо этого сделал ставку на физическое развитие, променял свободное время на попытки усовершенствовать свои внешние данные, и старания его вполне окупились. В школьные годы, там, где был спорт, была зачастую и известность, поскольку девчонки от спортсменов тащились. Вот только спортсмены должны были быть не карикатурными, а хотя бы с минимальным комплектом мозга.
Воспоминания о годах младшей школы неизменно ввергали Хантера в тоску, он смотрел на Вэнди и про себя радовался, что семейка Райли приехала сюда намного позже, не застав момент, когда местные хулиганы квасили нос нынешнему школьному лидеру, отбирая у него деньги и потешаясь над ужасным внешним видом. Эльвира уже тогда упарывалась на психологии, к чему и сына призывала, говоря, что он не должен отвечать на провокации, вместо этого стараться – решать проблемы миром. Он, в принципе, иначе не мог, поскольку с более взрослыми ребятами тягаться ему было не под силу, вот и приходилось отдавать им деньги, возвращаться домой в свитере, вывалянном в грязи. После – закрываться в своей комнате и грезить о том, что настанут однажды времена, когда школа будет восторгаться при упоминании имени Хантера Спейда. Времена настали, мечты превратились в реальность. Хантер получил свою долю морального удовлетворения и статус школьной звезды, о котором так долго грезил.
Спейд реально смотрел на вещи, потому признавал, что сам себя сделал, никто ему в этом не помогал. Всё упиралось не в книги матери, не в советы отца, который вообще ни о чём, кроме работы не думал, предпочитая заниматься заработком денег, а не проблемами чада, не в насмешки кузена, которого уже тогда хотелось в порошок стереть, потому что ублюдку повезло, и он родился с потрясной для мужика внешностью. Девчонки вешались пачками, кузен не протестовал. Он гордился своими внешними данными и, кажется, был влюблён в самого себя сильнее, чем в кого-то другого. Когда он находился рядом с Хантером, контраст был особенно заметен, и, разумеется, Спейда это напрягало. Кузен не мог промолчать, считал своим долгом напомнить, кто из них хлюпик и чмо, а кто – король по жизни. К слову, это именно его друзья любили пошутить над Хантером, выловив его в школьном дворе и, попинав от души, забрать деньги, свалив в неизвестном направлении. Зато дома двоюродный брат вёл себя, как самый обаятельный человек на всём белом свете, старался угодить и тётке, и матери, и дяде, раз уж тот оказался состоятельным и щедрым. В школе же о родственных связях забывал и вёл себя, как последняя скотина. В сравнении с тем, что устраивали Спейду, шутки над Вэнсом были милыми и совершенно безобидными. Просто ему не повезло так, как парню Вэнди. Просто он не смог добиться авторитета, а в спорте его успехи оставляли желать лучшего, очень-очень лучшего, поскольку нынешние действия Райли характеризовались только одним словом: «позорище».
Хантер отошёл от автомата, прихватив с собой три банки с газировкой, одну оставил себе, две отдал Вэнди, поскольку продолжал придерживаться мнения, что носиться с Вэнсом не обязан. Он здесь только для того, чтобы ситуацию контролировать. На случай, если Райли вдруг накроет мыслью, что его жизнь кончена, и он решит сигануть в окно, вспомнив, сколько времени провёл в компании Натаниэля Кроули.
Но он же не знал. Он же...
Вообще-то в его ситуации заморачиваться подобными проблемами было ещё смешнее, чем Хантеру с его родственником, о котором в школе помнили, как о любителе разбивать сердца. О том, чьи именно сердца были разбиты, история умалчивает, хотя, если верить рассказам, то кузен Спейда отличился уже в школьные годы, соблазнив кого-то... Кого, Хантер толком сказать не мог, поскольку никогда не вслушивался. Он думал только, что отъезд родственника – самое классное, что случалось в его жизни, поскольку теперь даже дышалось легче, больше не было попыток напомнить о временах юности чудной, когда Спейд был аутсайдером. Если бы он и сейчас оставался таким, как прежде, вместо восторга со стороны девчонок из команды поддержки получал бы исключительно презрительные взгляды и откровенное «фу», вкупе с понимающими взглядами «между девочками».
То, что при этом раскладе даже Вэнс смотрелся бы выигрышнее, не являлось преувеличением или же попыткой подбодрить школьного неудачника. Райли со своей слегка нестандартной внешностью мог привлечь внимание, если бы к внешности прилагалось умение подать себя при полном отсутствии комплексов, коими Вэнс себя напичкал, как курицу антибиотиками в годы этак девяностые, поддавшись чужому мнению, поверив, что он действительно недостоин внимания со стороны реально симпатичных девчонок. Удел его – серая мышь, на которую без слёз не взглянешь.
Так вот, удивляться чему-то и стрематься, узнав, что Натаниэль и Сеймур что-то там между собой крутят, было глупо и нелепо. Все помнили, где несколько лет вращался сам Райли, помнили, сколько среди моделей реальных любителей своего пола. Вэнс не примыкал к их лагерю, но он находился рядом с ними, потому мог привыкнуть и не обращать внимания, тем более что с ним Кроули себя вызывающе не вёл, предложений двусмысленных не делал, намёков в разговорах не бросал. Натаниэль воспринимал Райли именно, как приятеля. Его симпатия, как выяснилось, была направлена в сторону старосты. Вообще взаимная, что следовало из сегодняшнего представления, разыгравшегося в классе.
Снова давали знать о себе склонность Вэнса к копанию в собственных мыслях и попытки найти осечки в совершённых действиях. Почему он с самого начала этого не понял? Наверное, всё дело в том, что он просто, как и большинство, поддался влиянию стереотипов, думая, что Натаниэль точно не может быть таким, потому что... Ну, да. Не красит глаза, не носит вещи вызывающие или больше похожие на бабские, нежели на мужские, разговаривает нормальным тоном. Просто не похож, вот и всё. А теперь по голове стукнуло осознанием, что друг встречается с другим мужиком. И это было откровением. Это было сенсацией. Это было...
Райли казалось: ещё немного, и у него из макушки вылетит ракета, а в мозгах будет только сноп искр, оставшихся там после старта. Умение нормально выражать мысли, так и осталось вне предела досягаемости, потому он продолжал хранить молчание, боясь сболтнуть откровенную чушь.
Вэнди и Хантер стояли у окна, пили свою газировку и наблюдали за мучеником, не нашедшим более подходящего места в школе для того, чтобы пострадать на тему голубизны близкого друга, кроме как у туалетов. Вэнс действительно сидел между дверьми с обозначением треугольной девочки и такого же треугольного мальчика, прижимал колени к груди, спиной прислонился к холодной стене, покрытой самой дешёвой бежевой краской, и страдал. Во всяком случае, делал вид, что страдал.
В какой-то степени место, правда, было подходящим, поскольку на этом этаже туалеты оказались скрыты в отдельном закутке, практически в тупике. Пройдя по коридору, нужно было повернуть налево, и там уже находились эти две двери. Планировка второго этажа поражала своей нелогичностью, но перестраивать никто ничего не собирался. Администрацию школы всё устраивало, а мнение учеников не учитывалось. Тем, кого не устраивал второй этаж, никто дорогу на первый и третий этажи не закрывал, можно было сгонять туда. И по естественным нуждам, и чтобы косметику поправить. Зеркала, раковины и унитазы везде установили идентичные, ничего особенного закуток не скрывал. Разве что страдающего Вэнса.
Хантер свои умозаключения не озвучивал, но ловил себя на мысли, что представление выглядит со стороны излишне театрализованным. Вэнди думала о том же, плюс убеждалась во мнении, что старший брат себя недооценивает, считая, что театральный клуб – не его стезя. Он бы там за своего сошёл, легко.
– Это стандарт? – поинтересовался Спейд.
– Что?
Вэнди, которая особенно вдохновилась происходящим, не сразу поняла, чего от неё хотят и о чём спрашивают.
– Он всегда так истерит? – Хантер не поленился выдать развёрнутую версию своего вопроса.
– Да вроде нет, – младшая Райли пожала плечами, прикидывая, стоит предлагать брату напиток, или он сейчас настолько опечален, что даже слушать ничего не станет, сразу же зашвырнув предложенное в окно.
Или в голову тех, кто не понимает всей боли его жизни.
Газировку было жаль хотя бы потому, что Спейд покупал её за свои деньги, не пользуясь тайным знанием, которое было известно только Вэнсу, на самом деле. Автомат был сломан, потому стоило хорошенько ударить по нему ногой, как что-то выпадало оттуда и без внесения платы. Райли своим открытием пользовался вовсю, с остальными предпочитая не откровенничать.
– Тогда понятно, почему ты ещё не сбежала из родного дома. Если бы истерики подобного толка были постоянными, я бы свалил. Или его выселил.
– Он же не собака, чтобы его выселить, – резонно заметила Вэнди. – К тому же, у него своя комната. Если сходит с ума, то я этого не вижу.
– Тогда жить можно, – согласился Хантер.
– Заткнитесь оба, – прошипел Вэнс.
Подал признаки жизни как раз в тот момент, когда Спейд уже размышлял над тем, стоит ли взять палочку и потыкать в брата Вэнди. Или же всё обойдётся, и старший Райли перестанет вести себя, как истеричка со стажем, катающаяся по полу и рвущая на себе волосы. Вэнс этого пока не делал, но, судя по его состоянию, был близок к чему-то подобному.
– Собачка, голос.
– Заткнись, – повторил Райли, выпрямляясь в полный рост и направляясь к окну.
Сумку свою он тащил за ручку так, что дно ноши подметало собой пол, собирая всю грязь. Но Вэнса это не особо волновало. На повестке дня обозначился иной вопрос. Жизни и смерти, не иначе.
Умом он вроде всё понимал и даже принимал, но когда начинал события сортировать, раскладывая по полочкам, вновь образовывалась непонятная каша, Райли чувствовал себя одураченным. Его такая постановка вопроса не радовала ни секунды.
Лучший друг любит мужиков, какая ирония.
Вэнди воспользовалась моментом, когда брат устроился на подоконнике, засунув в руку родственнику банку с газировкой. Вэнс, видимо, опечалился настолько, что не заметил вкуса напитка. Вместо любимой клубничной ему подали обычный лимонад. Но Хантер о чужих вкусах не знал, потому не обязан был угадывать, что и кому вздумается пить.
– И стоит ли так убиваться? – задался вопросом Спейд, тоже устраиваясь на подоконнике.
Поскольку он был пошире Вэнса в плечах, да и вообще мог похвастать куда более атлетическим телосложением, нежели бывшая модель. Райли невольно поёжился и отодвинулся в сторону, ближе к дверям, надеясь, что его оставят в покое, не будут сейчас агитировать за толерантность и мир во всём мире. Он сам всё прекрасно понимал, никакой ненависти и агрессии не испытывал, просто нужно было время, чтобы принять разрыв шаблона, смирившись с некоторыми особенностями личной жизни Кроули. Но для того, чтобы смириться, ему нужно было время, а одноклассник и сестра хотели моментального результата. То есть, хотела Вэнди. Хантер просто был на подхвате, что-то вроде группы поддержки, на которую и возложили миссию по переговорам. Спейд понятия не имел, о чём можно разговаривать с человеком, который так реагирует, что непонятно, у кого более женское поведение, то ли у педиков, то ли у натурала.
– И с чего бы лезть туда, куда не просят?
– Вот! Видишь, уже начинаешь здраво мыслить, – радостно подхватил Хантер, понимая, что Райли его пытался послать подальше, вместе с задушевными разговорами.
Но за спиной стояла Вэнди, и ей Спейд никак в помощи отказать не мог, потому и стремился найти подход к однокласснику, реагирующему на происходящее столь бурно, что хотелось не пожалеть и на разговор вывести, а дать подзатыльник и уйти, оставив рыцаря печального образа в гордом одиночестве.
– Ещё скажи, что ты ничего не видел там.
– Видел. Но мне пофиг.
– Интересно, почему?
– Мне сейчас толсто намекают на потенциальную голубизну? – спросил Хантер, обратившись к своей девушке.
– Вроде того, – хмыкнула Вэнди.
– Прямо Ванга, заебись.
– Нострадамус скорее.
– Да одна фигня. Всё равно предсказания не сбываются, – произнёс Спейд, который вообще в мистику никогда не верил, относясь к разным сенсациям той или иной степени упоротости с долей здорового скепсиса. – Так вот, Райли. Я что хотел сказать. Бегать сейчас по потолку и орать, что тебя предали, унизили, уничтожили, как личность – это глупо. Думаю, ты сам понимаешь, что твоя ситуация не самая сложная из всех возможных. Если следовать твоей теории, так я сейчас должен обриться налысо, сжечь волосы, а после посыпать черепушку эти пеплом.
– В честь чего?
– В честь того, что притащил Кроули в команду, а там все вообще – одна семья. Одна душевая, одна раздевалка, одна бутылка воды после тренировки на всех. Короче говоря, это не совсем то, что может порадовать некоторых футболистов. Мне всё равно, потому я это событие воспринимаю, как... Как сплетню очередную из жёлтой газетёнки, не более того. Ко мне никто из них не клеится, и мне плевать, что они делают на досуге. То, что в школе, так это они, конечно, зря. Но мне всё равно плевать.
– Такая душевная речь, что я почти проникся, – ядовитым тоном произнёс Вэнс.
Он вообще всегда именно так реагировал на людей, к которым особой симпатии не испытывал. Капитан школьной команды по футболу если не возглавлял список антипатий, то однозначно входил в тройку лидеров, и даже тот факт, что Хантер встречался с Вэнди, никаких бонусов не давал. Скорее, наоборот, ситуацию усугублял. Райли мог понять причину прошлогодних насмешек и наездов со стороны Спейда, если бы тот вообще никаких отношений с их семьёй не поддерживал. Но он же был едва ли не членом семьи. Во всяком случае, родители уже успели прослезиться, порадоваться, как повезло их девочке и всерьёз задуматься над тем, когда же состоится свадьба.
Вэнди, подобных планов не строившая, оказалась удивлена решением родителей, но ничего не говорила, только согласно кивала, понимая, что в чём-то они правы. Её отношения с Хантером, возможно, не были похожи на бурный поток, не могли сравниться с вихрем или же штормом. Они были тихими, спокойными и бесконечно надёжными. Именно такое положение вещей обоих и устраивало. Ставить всё с ног на голову, изображая итальянские страсти, скандаля по поводу и без повода, чтобы в дальнейшем устраивать бурное примирение – это было не про них. Вэнди была своей в доску, и именно за эти качества Спейд ценил её, как никого другого. Она не была такой, как его тётка – воплощение показной женственности, которая проявлялась не к месту и не ко времени, скорее, раздражая, нежели, привлекая. Она не была такой, как его мать, доморощенный психолог, считающий себя невероятно современной, а потому отчаянно косящей под молодёжь. Она была интересной для Хантера, она была привлекательной, она была его идеалом, потому что именно такую девушку он желал видеть рядом, вспоминая с содроганием некоторых знакомых, жаловавшихся на своих спутниц. Спейд вообще искренне недоумевал, когда дело касалось двух вопросов. Зачем его приятели встречаются с теми девушками, которых считают красивыми, но дурами? Второй – где они вообще таких находят? Оглядываясь по сторонам, Хантер видел вполне обычных девушек, а не тот ужас, который ему описывали. Или просто плохо смотрел? Вполне возможно. В любом случае, вопросом выбора он себя уже не озадачивал.
Если бы Вэнс решил высказать свои претензии, Спейд, наверное, только посмеялся бы, поскольку знал на собственном примере, что отношения в пределах одной семьи не всегда можно назвать идеальными. Что уж говорить о посторонних людях? Он, несмотря на точку зрения старшего поколения семьи Райли, был для них посторонним, потому никто его не обязывал впрягаться за родственника. Кроме того, Хантер, создав себя, как личность, придерживался мнения, что и остальные должны поступать именно так. Нужно уметь постоять за себя, потому что вечно прибегать и защищать обиженного не станет никто. Уж Вэнс мог попробовать что-то изменить в жизни, но он этого не делал, просто сидел на месте и ненавидел мир по ряду причин. Ряд постоянно обновлялся. Сегодня был один из таких случаев.
– Тебе не понять. Тебя же и из баскетбольной команды выперли, поняв, что толку от тебя на соревнованиях не будет, – не удержался Спейд, которого чужое уныние и попытки язвить вгоняли в тоску, а это состояние считалось поистине отвратительным.
– Не очень-то и хотелось.
– Расскажи. В спорт идут те, кто хочет из никого стать кем-то. Вот и ты решил, что сможешь, только сил не хватило.
– Хантер, – умоляюще произнесла Вэнди.
Она и так видела, что старший брат находится не в лучшем расположении духа, потому от утешителя, подобного Спейду, он вряд ли воспылает энтузиазмом и пойдёт сворачивать горы, осознав, какой крутой и восхитительный. Просто до сего момента его скрытый потенциал спал глубоко внутри, как у большинства главных героев книг в стиле фэнтези. Жил, ни о чём удивительном и неизведанном не думал, а потом попал в другой мир и понял, что скилл прокачан до нереальных высот. Плюс сто к силе, плюс тысяча к выносливости. Только жизнь не походила на книги, да и на компьютерные игры тоже смахивала лишь отдалённо.
Потому даже поверив в собственные силы, брат Вэнди оставался самим собой. Качества его личности и характера не менялись, физические параметры – тоже. Его внешность не преображалась в сказочно красивую. Он не превращался в великого баскетболиста, продолжая мазать мимо корзины. Он плохо находил общий язык с окружающими людьми. Хотел бы общаться, но как только к нему подходили и пытались заговорить, рычал и посылал на... Далеко посылал, пуская в ход иронию свою полудохлую и подгнивший с одного бока сарказм. Язвительность его была лишь защитной реакцией, потому что кулаками Райли отбиваться не мог. Иногда Вэнди казалось, что если она с братом будет прогуливаться в тёмной подворотне, и на них решат напасть хулиганы, мужиком придётся стать именно ей, разметав всех врагов, потому что старший брат для подобных целей природой не создан.
– Меня просто его кислая рожа бесит, – произнёс Спейд. – Я понимаю, начал кукситься, если бы они его к парте привязали и изнасиловали, но они как-то сами, между собой.
Развивать эту тему ему хотелось ещё меньше, чем успокаивать «родственничка», потому он замолчал, оборвав себя на середине. Мог сказать в разы больше, но ничего нового в словах этих не проскальзывало. Всё те же прописные истины, которые Вэнсу и без чужих попыток побыть капитаном Очевидностью были известны.
– А сам-то чего такой спокойный? – продолжал дерзить Райли.
– Если бы ты свёл знакомство с моим кузеном, ты бы ещё не такое научился выдерживать.
– В смысле?
– В смысле, я не удивляюсь, когда вижу подобное. Раньше, конечно, не видел, но слушать приходилось многое. Да, я живу в такой семье. Да, у меня странная мать, которая считает себя новым Карнеги, хотя я и его не признаю. Да, моя тётка четыре раза была замужем и мечтает ещё десяток раз побывать. В свободное от поиска жениха время она ездит мне по мозгам, выспрашивая, что интересно молодым людям, потому что она желает выйти замуж за парня, чуть старше меня. Да, мой кузен - педик. Мне тоже бегать по потолку и орать, что жизнь ко мне несправедлива, м?
Естественно, Вэнс подобному потоку откровений удивился, поскольку за пару минут узнал о приятеле сестры больше, чем за полтора года совместной учёбы. Вообще-то Хантер не собирался откровенничать относительно своих семейных проблем или даже не проблем, а обстоятельств, но чужая тоска его настолько запутала, что он просто не удержался и выложил всё на одном дыхании. Как бонус, можно было сказать Райли, что имеется уникальный шанс пошутить о тупых спортсменах, не получив при этом в морду, но Спейд промолчал. Учитывая уровень шуток Вэнса, можно было предположить, что обещание придётся нарушить, и в морду старший Райли всё-таки получит, поскольку язык у него был, как помело. И срывалось с него в подобных ситуациях только дерьмо.
– Сочувствую, – хмыкнул Вэнс, поняв, что у него, оказывается, не всё в жизни так уж паршиво, как рисовалось в первый момент.
– Спасибо, – откликнулся Хантер.
– Ты знала? – потеряв интерес к собеседнику, спросил Райли у сестры.
– О матери и тётке – да, о кузене – нет, – честно призналась Вэнди.
– Возможно, потому, что я никому об этом особо не рассказывал? – предположил Спейд иронично. – Но здесь дело вовсе не в том, что я стесняюсь Стюарта или же, что меня раздражает его позиция по данному вопросу. Нет. У меня есть иные причины не вспоминать о двоюродном брате, и самая главная из них – он просто дерьмовый человек, который не станет лучше, если определится уже окончательно со своими предпочтениями и перестанет трахать всё, что шевелится, независимо от половой принадлежности объекта. Это я к чему веду. Сколько я тебя помню, ты здесь от одиночества загибался, дружить с тобой никто не хотел, потому что никакой выгоды в этом не видел, общих интересов не обнаруживалось. А Кроули пришёл, и ты вроде как уже и не одинок. Вот и поблагодарил бы его за то, что вытащил тебя из беспросветного мрака. Но ты сидишь и задрачиваешься на то, с кем твой приятель трахается на досуге, попутно стараясь раскрыть теорию заговора, согласно которому все педики мира на тебя нацелены, потому постепенно окружают, но до определённого момента предпочитают шифроваться. Мой тебе совет, просто забей на это дело и живи дальше. Не хочешь с Натаниэлем общаться, так тоже твоё личное дело. Говорят, к нам на днях новичок нагрянет. К нему переметнёшься. Тебе не привыкать.
Своей последней фразой Хантер, конечно, всю вдохновенную речь испортил, очень толсто намекнув на то, что его одноклассник – приспособленец, по сути своей, который без посторонней помощи ничего не может, своего мнения не имеет, бросается из крайности в крайности и вообще... Личность незавидная.
Но Спейд этого даже не заметил, а Вэнди лишь покачала головой, понимая, что приятель неисправим. Действовать чуточку тоньше он не умеет, всегда заявляя в лоб всё, что на ум придёт.
Покопавшись в мыслях Хантера, можно было прийти к выводу, что он действительно не лучшего мнения о брате своей подружки. Старший Райли казался ему человеком, близким к тем, кто заседал в клубе журналистики, а клуб, отвечающий за создание новостной ленты и выпуск школьной газеты, никогда Спейда не привлекал. Даже вызывал отторжение, поскольку большинство учеников, состоящих в этой гадюшне, пытались поднять рейтинг своего умирающего издания за счёт потряхивания в воздухе чужим грязным бельём. Чаще всего их статьи были выдумкой, высосанной из пальца, но определённым спросом всё-таки пользовались. Большинство читателей, несомненно, догадывалось, что статьи не имеют ничего общего с реальностью, но это было круто – перемыть косточки героям дня и погиенить над чужими промахами, которые могли быть мелкими и незначительными, однако акулы пера раздували всё до масштабов катастрофы, превращая муху в слона парой лёгких прикосновений пальцев к клавиатуре. При желании Вэнс идеально вписался бы в атмосферу школьного издания, составив неплохую партию главе школьного издания, девчонке наглой, въедливой и поразительно дотошной. Ему бы подошёл образ хамоватого сплетника, который считает себя лучше других, но при этом реальных заслуг не имеет. Впрочем, такой образ Райли и ныне на себя примерял, разве что открыто свои мысли не высказывал, предпочитая все горячие новости прокручивать в голове, потому был просто наглым и невоспитанным неудачником. Возможно, должность в школьной газете смогла бы оправдать его статус. Редакционную коллегию ученики не любили за их статьи, а Вэнса просто так. Будь он журналистом, хоть какое-то оправдание нашлось такому положению вещей.
– Я сделал всё, что мог, – развёл руками Хантер. – Больше ничем помочь не могу. Пусть сам придумает себе курс реабилитации.
Он поднялся и отошёл от подоконника, встав ближе к Вэнди. Вэнс не придумал ничего лучше, чем приложиться затылком о стену, пытаясь проанализировать всё, что ему здесь наговорили. В общем-то, правильные вещи говорили, но мозг продолжал закипать.
Его истеричные размышления были нарушены чужими шагами. И надо же было такому случиться, что в закутке появился не кто-нибудь, а именно староста, державший в руке ведро. Видимо, на него взвалили обязанность набрать воды для полива цветов, вот он и шёл к туалетам.
– Отлично, что я вас встретил, – произнёс Бэнкс, поставив ведро на пол.
Он полез в рюкзак, некоторое время там копался, после чего извлёк папку с бланками заявлений для участия в соревнованиях по ориентированию на местности. Достал два экземпляра и протянул по одному из них Хантеру и Вэнсу. Все остальные бланки он успел раздать, остались только эти.
– Родители должны заполнить и поставить свою подпись о согласии на участие детей в соревнованиях, – пояснил Сеймур, не замечая, что находится рядом с бомбой замедленного действия.
Ракета, которая до этого только планировала взорваться в чужой голове, сейчас всё же выполнила задумку, резко стартанув. Как и Райли, подорвавшийся с места и пулей вылетевший из коридора, поскольку смотреть на старосту после того, как видел его в ином положении, а-ля кадр из порнофильма, он спокойно не мог. При этом Вэнс издал ещё какой-то нечленораздельный звук, загремел ведром и едва не сбил с ног Кроули, которого тоже к общественным работам пристроили.
Натаниэль проводил одноклассника удивлённым взглядом, но догонять и спрашивать, что случилось, не стал, поскольку Райли сейчас походил на психа, разговаривать с которым – себе дороже.
– Отдашь тогда брату? – спросил Бэнкс, протягивая формуляр Вэнди.
– Конечно, – девушка кивнула согласно.
– Что это с ним? – поинтересовался Кроули, даже не догадывавшийся, что в чужом представлении уже превратился в звезду порно.
– Это... так, – махнул рукой Спейд. – Жизнь – боль и разрыв шаблона. Пройдёт. Может быть. А, может, и нет.

Дата добавления: 2015-12-01