Глава двадцать шестая.

В нахождении именно на этом месте был ряд преимуществ. Одно из них заключалось в том, что можно было свободно наблюдать за чужими действиями, при этом ещё и речь преподавателя слышать, а не полностью отключаться от мира, как, например, если бы он сидел чуть дальше по ряду.
При таком положении открывалась прекрасная возможность рассмотреть чужую спину и затылок. И шею, от которой Натаниэль постоянно убирал волосы, словно они мешали ему писать. Высока была вероятность, что действительно мешают, поскольку, как только Кроули наклонял голову, кончики волос скользили по тетради, и он снова перебрасывал их на одну сторону, чтобы было удобнее.
С этого ракурса можно было рассмотреть во всех подробностях часть рта, ресницы, не очень длинные, но густые, нос. Собственно, созерцанием Сеймур на уроках и занимался, по большей части, думая, что, появись у него возможность сидеть за последней партой, школа бы точно одного ученика потеряла. Окажись он там теоретически, его бы вообще из мира грёз никто не вытащил, потому что в голову лезли всякие непотребства, интересные, безумно приятные, но вряд ли учителя мечтали, чтобы в головах учеников на их занятиях появлялись такие мысли.
С завидным постоянством он сегодня видел перед собой картинку, в которой присутствовал Натаниэль, и не просто присутствовал, а принимал там самое активное участие, какое только можно представить. Перед доской распинались о каких-то малоинтересных вещах. Бэнкс даже не вслушивался, поскольку был занят иными размышлениями. Светлые волосы, чуть потемневшие от воды, тяжёлой волной падают на спину, охренительно красивые руки с не менее охренительно красивыми пальцами скользят по кафелю, ногти царапают, провоцируя появление неприятного скрежета в воздухе, на который никто не обращает внимания. Лопатки напряжены, Кроули сводит их вместе, запрокидывая голову, чтобы прижаться щекой к чужому плечу. Кончик языка чертит линию по чужой шее, слизывая капли воды. Стоит говорить, кому принадлежит плечо и чьей шее так повезло? Наверное, и так понятно, что думал Бэнкс исключительно о себе и о своих эротических фантазиях, которые на уроке математики были совершенно неуместны. Если, конечно, в классе не находится чокнутый математикофил, готовый кончить от мыслей о гипотенузе и катетах. И об их взаимодействии.
Для того чтобы не выглядеть подобным дебилом, следовало отвлечься и подумать о чём-то нейтральном, отведя взгляд от Натаниэля, которого математика, кажется, реально воодушевляла, потому что он быстро-быстро что-то писал в своей тетради. И этим чем-то явно были примеры, изначально записанные на доске. Часть из них демонстрировала метод решения, часть из них нужно было добить самостоятельно.
Порывшись в рюкзаке, Сеймур извлёк наружу свой ежедневник, в котором были записаны текущие дела, требовавшие пристального внимания, постарался думать о них, а не о том, что делает Натаниэль. Думать получалось только о нём. Наверное, свою роль сыграл и закон подлости прошлой недели, когда наедине им остаться так и не удалось. У Селины оба выходных совпали с общепринятыми, а Дафна решила в отлаженной системе поездок сделать небольшой перерыв, потому весь день Бэнксу пришлось провести в компании родственников, ограничившись разговором с Кроули по скайпу и дальнейшими, вполне предсказуемыми действиями в душе, самостоятельно. Именно отсюда и росли ноги у фантазии, напрямую связанной с приятным времяпрепровождением в водной среде. Никогда ещё это не было так унизительно и настолько обезличенно. Для человека, считавшего, что секс дело крайне техничное и совершенно неинтересное, он слишком быстро пристрастился к этому делу и, пожалуй, ни о чём не жалел. «Пожалуй» из конструкции без проблем вычёркивалось, а смысл фразы не менялся. Сеймур готов был признать, что с ума сходит, как кошка от валерьянки, от близости одноклассника, уже утратившего статус «новичка» и, несомненно, влившегося в коллектив.
Натаниэль словно поставил перед собой задачу – уничтожить остатки чужого разума, потому что достал из своей сумки маркер, снял колпачок и принялся его покусывать, при этом всё так же, убирая волосы от лица. Почему нельзя было взять и просто их заколоть, Бэнкс, разумеется, спросить не мог. Как и ответить на вопрос, зачем это делать так сексуально? Или это только у него возникало подобное впечатление, и Кроули ничего особенного не совершал? Остальные ученики сидели, вперив взгляд в свои тетради, Спейд старательно бился с наукой, хмурился, что-то высчитывая на пальцах. Райли оставался верен себе, одним ухом слушая объяснения учителя, второе заткнув наушником и едва ли не подпевая исполнителям, дравшим глотку в его плеере. Во всяком случае, он был близок к тому, чтобы под их пение что-то сплясать. Сидел, отбивая такт ногой. И хоть делал это не очень слышно, всё равно привлекал внимание старосты, пялившегося именно в ту сторону.
Сеймур раскрыл ежедневник и принялся внимательно изучать расписание.
На ближайшие несколько дней было запланировано сразу несколько мероприятий. Одно из них среди старост носило условное название «головная боль» и представляло собой курс спортивного ориентирования, в ходе которого школьникам предлагалось выехать в лес и там бороться за какой-то малозначимый приз. Школьные журналисты жаждали подробностей, старосты прикрывались папками и пытались поскорее пролететь мимо акул пера, поскольку администрация школы запретила разглашать подробности.
С учеников требовалось собрать заявления от родителей с разрешением на участие и взносы на обеспечение материальной базы соревнования. Это был самый противный этап работы, поскольку теперь надо было носиться по школе, собирая эти самые заявления и деньги, озаботиться приобретением школьной спортивной формы, идентичной для всех, чтобы не потеряться среди представителей других школ, тоже подхвативших идею ориентирования. Всё это напоминало реальный дурдом, и Сеймур мысленно готовился к тому, что, пока соревнования не пройдут, жить ему на настойке пустырника. Помощница его, впрочем, принимала валерьянку, поскольку именно на ней оторвалась директриса. Наорав так, словно соревнования уже прошли и провалились с треском.
Поговаривали, что должен появиться новичок, но это пока так и оставалось на уровне слухов, потому Бэнкс благополучно пропускал мимо ушей информацию не столь актуальную. Третьим вопросом был выпускной вечер, несмотря на то, что до него оставалось довольно много времени. На календаре только-только обозначился конец зимы и наступление весны, до лета ещё столько всего могло измениться. Но директриса оказалась непреклонна, заявив, что ученикам уже сейчас стоит разделиться на группы и подумать о том, какими номерами они будут удивлять друг друга во время выпускного. От традиционных выборов короля и королевы бала она не отказалась, но сделала основную ставку на концерт художественной самодеятельности. Эта инициатива вызвала у выпускников грядущего года бурное обсуждение и не менее бурное осуждение. Сеймур даже понимал, почему. Они планировали прийти, получить свои заветные аттестаты, потанцевать, напиться и разойтись по домам, вместо этого директриса обязала всех готовить номера. Какого плана – нужно было думать самим. Конечно, девушки тут же поголовно решили, что будут петь, парни, что... вообще ничего делать не будут. Не позволят же им устроить в актовом зале футбольный матч? Ну, вот. Какие ещё могут быть вопросы?
Радовались разве что хористы, чтецы из поэтического клуба и те, кто занимался в театральном. Они решили показывать сценки, которые, к слову, вообще никого, кроме самих театралов, не вдохновляли. У них была своя атмосфера, и она не пересекалась с другими выпускниками.
Решив, что надо ещё меньше смотреть в сторону Натаниэля, расположившегося со всеми удобствами напротив, Бэнкс отвернулся к окну и выглянул во двор. Погода установилась мерзопакостная и довольно противоречивая. Сверху жарило солнце, по асфальту бежала вода. В воздухе всё ещё веяло холодом, по утрам. Зато днём можно было хоть в майке по улице прохаживаться, всё равно риск простудиться стремился к нулю.
Кроули последние несколько дней приходил в школу в кепке, натягивая её козырёк так низко, что приходилось задирать его наверх, чтобы суметь заглянуть собеседнику в глаза. Но, когда он опускался за парту и отточенным жестом с себя головной убор снимал, Сеймур снова ловил себя на мысли, что это тоже одна из секретных разработок по соблазнению. Даже в такой мелочи сквозила сексуальность. Хотя, казалось бы...
Из класса он вышел одним из первых и намеревался пойти в зал, предназначенный для членов школьного совета, но не тут-то было, потому что его ухватили за руку и потянули куда-то. Краем глаза Бэнкс отметил знакомый козырёк, натянутый почти до самых глаз и почему-то зацепился за знание, что Кроули за каким-то хреном напялил куртку, хотя на улицу их сейчас никто не звал и вообще...
– Ты покурить не хочешь? – шепотом спросил Натаниэль, для которого чужое наблюдение открытием не стало.
Вообще-то прекрасно он всё видел, примерно представлял, мысли какого толка в голове старосты появились, полностью их разделял и тоже не отказался бы побыть наедине. И потому, что с выходными такой облом получился, и потому, что основательно хотелось остаться только с Сеймуром, хоть где-нибудь. Наверное, посмотри на него сейчас бывшие друзья из той школы, в которой он учился раньше, они сказали бы, что Натаниэль свихнулся, потому ведёт себя вызывающе и откровенно, даже не пытаясь маскироваться. Его действия нынешние на маскировку не походили совершенно. Кроули не удержался и провёл кончиком языка по шее старосты, от воротничка рубашки до подбородка, но тут же вернулся к более или менее серьёзному состоянию, перестав дурачиться.
Кепку он сдвинул на затылок, чтобы козырёк не мешал.
– Покурить? – хмыкнул Бэнкс. – Или покурить?
– Какой из ответов правильный? – прищурился Натаниэль, который тоже понял, что за одним из ответов скрывается именно прогулка во двор, в ходе которой Сеймур выкурит сигарету, спрятавшись за оплотом здорового образа жизни, спортзалом, после чего они снова отправятся на уроки.
За вторым, скрывается вылазка «покурить», о которой изначально он сам заикнулся. Правда, не представлял, как они в школе это дело обставят, но надеялся на изобретательность старосты, который может придумать множество самых разных способов. Главное, чтобы никто их в процессе не застал, потому что чревато будет последствиями. Бэнкса выпрут с должности президента школьного совета, а потом в школу пригласят родителей и устроят линчевание в присутствии представительниц старшего поколения, поскольку отцов у обоих не наблюдалось. И хорошо, если свидетелями не станет кто-то из школьных журналистов, с тех станется устроить минутку смеха для учеников, не попавших в кадр. Тем, кого заснимут, будет не до хохота.
– Один из двух, однозначно, – заявил Сеймур, обмахиваясь ежедневником, который так удачно оказался в руке.
А то и, правда, становилось жарковато, когда к нему столь рьяно прижимались и время от времени целовали, заставляя наклонить голову вбок. Можно было предположить, что жарко ещё и потому, что Кроули, прижимающийся к нему, тепло одет, но это была всего лишь отговорка. На самом деле, причины лежали на поверхности, очевидные каждому из этих двоих.
– Конкретнее нельзя?
– Так неинтересно.
– Но если я не угадаю, то обломаемся мы оба, – усмехнулся Натаниэль.
Бэнкс лишь согласно кивнул, подтверждая чужую теорию.
– Именно.
– И зачем?
– Просто так, – Бэнкс оставил ежедневник в покое и постарался запихнуть его в рюкзак, попутно оглядываясь по сторонам.
Искренне надеясь, что за их действиями никто не наблюдает, и в это ответвление коридора не заглянёт. Сеймуру совершенно не хотелось оправдываться перед кем-то из учеников, не говоря уже о представителях преподавательского состава. Второе было даже страшнее, но вместе с тем, Бэнкс признавался самому себе, что его это не так уж и пугает. Разве что немного неприятно будет, но далеко не смертельно. Да и вряд ли его снимут с должности старосты, сейчас это уже глупо и неактуально. Вот если бы в начале года...
– Оба варианта выбрать можно?
– Нет.
– Тогда... Пусть будет второй.
– Пусть, – усмехнулся Сеймур. – Идём в учительскую.
– Куда? – Кроули едва челюсть до пола не уронил, представив, что взбрело в голову однокласснику, но после поразмыслил логически и пришёл к выводу, что поход в учительскую не имеет никакого отношения к его предложению. Всё же решил удостовериться в этом, потому поинтересовался: – Зачем?
– Надо кое-какие бумаги посмотреть, – произнёс Бэнкс. – Школа же готовится к спортивным играм по ориентированию на местности, будь они неладны, потому сейчас надо взять шаблон заявления.
– Ориентирование, – эхом повторил Натаниэль, стараясь не демонстрировать своё разочарование, которое так и рвалось наружу.
Он думал о чём угодно, но только не о дурацких заявлениях, которые нужно подать для участия или же указать причину, по которой это самое участие технически невозможно. Кажется, выбирая между вариантами, представленными старостой, он выбрал тот, что предполагал реальное курение в пределах школьного двора.
Но если задуматься, то глупо было рассчитывать на нечто, в пределах пяти минут, что длилась перемена. Скорее всего, Бэнкс, находясь на так называемой службе, всегда будет делать выбор, который нисколько его карьере не повредит. Впрочем, попробовав поставить себя на место Сеймура, Кроули пришёл к выводу, что тоже не стал бы рисковать. А, может, стал... Варианты были всегда.
Получив из рук учителя истории, занимавшегося разработкой маршрута и сидевшего за картой, нужный шаблон, Бэнкс запихнул бумаги в рюкзак и покинул учительскую в тот самый момент, когда прозвенел звонок, оповещающий о начале следующего урока. Нужно было сделать выбор. То ли рвануть в класс на занятия, то ли попробовать провернуть маленькую операцию, которая точно понравится им с Натаниэлем, но вот остальным – вряд ли. Судя по расписанию, сейчас должны были состояться занятия по химии, лабораторная работа, исследование реакции между... чем-то и чем-то. На прошлом занятии Сеймур не очень-то вникал, потому что по традиции занимался наблюдением, чувствуя себя грёбанным сталкером, готовым бродить по пятам за объектом своего восхищения. Объект, правда, особо не возражал, более того сам от такой перспективы получал удовольствие. Короче говоря, взаимовыгодный обмен получался.
Сжав в руке чужую ладонь, Бэнкс направился к лестнице быстрым шагом, надеясь, что удача окажется на их стороне, а потому на глаза учителю они в коридоре не попадут. Натаниэль покорно следовал за Сеймуром, не очень понимая, куда именно его тащат, но направление чужих мыслей ему нравилось. Единственное, о чём не хотелось думать, так это о том, что Бэнкс приведёт его в спортивный зал или в раздевалку, поскольку эти комнаты вообще, даже минимально на нужный лад не настраивали, скорее, отбивали всякое желание навсегда. Пыльно, душно, грязно, а в шкафчиках форма, которая требует тщательной стирки, но до нее никак руки не доходят.
У Сеймура ассоциации со спортивным залом были ничуть не лучше, потому он подобный вариант даже не рассматривал, понимая, что эстетствующая сторона от подобного пассажа застрелится в мгновение ока. А у него в крови всё же была тяга ко всему прекрасному, хотя большую часть времени он старался изображать из себя хамоватого подростка, которому о красоте и эстетике известно крайне мало.
Оказавшись на втором этаже, Бэнкс осмотрелся по сторонам и решительно зашагал к классу, который радовал открытой дверью и тишиной. Во всяком случае, никакого шума оттуда не доносилось, потому можно было предположить, что там никого не будет. Находясь в учительской, он бросил взгляд на расписание, лежавшее на столе преподавателей. Судя по всему, в настоящее время там занятий не планировалось, если только администрации школы не пришло в голову – изменить это самое расписание, втиснув в кабинет каких-нибудь учеников. Впрочем, Сеймур надеялся на удачу. Пока она ему улыбалась. Единственное, что довольно сильно смущало, так это осознание, что поблизости расположен тот кабинет, в котором у их товарищей сейчас эта самая химия проходит. Но вместе с тем, данное знание Бэнкса веселило. Он почти никогда не прогуливал уроки, именно в бытность свою старостой. Когда косил под гота, это было в порядке вещей, но староста, прогуливающий занятия? Да никогда в жизни.
Теперь он ломал устои и нарушал традиции, поддавшись уговорам Кроули. На самом деле, это было не так уж сложно. Натаниэль то ли распознал, то ли банально угадал направление чужих мыслей, оно совпало с его собственными, он решил не сопротивляться, а поддаться соблазну. Когда он так делал, разочарованием не накрывало, даже наоборот, всё складывалось отлично.
Втянув Кроули внутрь кабинета, Сеймур ухмыльнулся и захлопнул дверь. Прижал Натаниэля спиной к ней, упираясь ладонями по обе стороны от чужой головы и демонстрируя свою коронную улыбку, ту самую, которой так опасался капитан школьной команды по футболу. Кроули она не пугала и казалась на маньячной, а больше хищной и немного собственнической. В принципе, примерно такой посыл она и имела. Хищная, показывающая, что этому человеку лучше дорогу не переходить иначе он будет бороться, и для достижения своей цели пустит в ход все возможные методы, какие только можно. Или даже те, которые нельзя. Ведь давно говорят, что на войне все средства хороши.
– Попался, – выдохнул Бэнкс, ухватив кепку за козырёк и сдёргивая её с Натаниэля, после чего бросил на близстоящую парту.
– Не очень-то стремился убежать, – отпарировал Кроули, не зная, что бы такого сделать, чтобы продолжить чужую традицию.
Но поскольку Сеймур головные уборы игнорировал, снять с него кепку можно было только в мечтах, предварительно её же пририсовав, потому Натаниэль не придумал ничего лучше, чем оттолкнуться одной ладонью от двери, вторую положить на плечо старосте, скользнуть ею вниз, чуть царапая через одежду и прижаться, целуя, но не обнимая. Одна его рука, по-прежнему, была заведена за спину, вторая потянулась к полам рубашки, стараясь забраться под них и прикоснуться напрямую к коже, чтобы контакт шёл близкий и без мельчайших преград в виде одежды. Бэнкс, ожидавший, что Кроули ему подыграет и сделает вид, что теперь, когда они оказались наедине, решимость его пошатнулась, несколько опешил от того, насколько стремительно его взяли в оборот и теперь навязывают свои правила игры, но делать вид, что не нравится, не стал, поскольку ему всё-таки нравилось, а ладонь, забравшаяся под рубашку и прикасавшаяся к коже, нравилась особенно, поскольку Натаниэль не действовал раздражающе, он знал отлично, как именно нужно прикоснуться, погладить, приласкать, чтобы это было дико приятно и хотелось ещё больше, чем сейчас.
Стягивать друг с друга шмотки они не торопились, понимая, что при любом раскладе настолько лучше не рисковать, но вот целоваться, прикасаться друг к другу, вот так поглаживая, как это делал Кроули, вполне реально и даже интересно в антураже привычной школы, которая, разумеется, не для подобных целей была построена. И вряд ли раньше кто-то думал, что однажды школьникам будет приходить в голову мысль о сексе в стенах учебного заведения. Было в этом что-то странное, аморальное и неправильное, но никого это сейчас не волновало. Наверное, Сеймуру стоило сосредоточиться на собственной должности, раз уж он староста и довольно важное место занимает в школьной иерархии, но он не сосредотачивался и вообще попробовал одно от другого отсечь. Как староста, конечно, должен поддерживать порядок. Как обычный ученик, плевать он хотел на этот самый порядок, когда с ним вот так обращаются.
Ладонь вновь скользнула по щеке Натаниэля, поглаживая, убирая волосы, которые Кроули так ничем и не заколол. Вновь открылся доступ к шее, на которую Бэнкс весь предыдущий урок пялился с таким восторгом. Теперь прикоснуться к ней мешал дурацкий воротник, и Сеймур потянулся, чтобы стянуть вещь с Натаниэля. В конце концов, на улицу они не собирались, вариант Кроули выбрал правильный. Да там и гадать особо не требовалось. Бэнкс оба готов был к одному итогу привести.
Ситуация обоим чем-то напоминала произошедшее в доме Натаниэля, на вечеринке, только теперь не было неуверенности, сквозившей тогда в каждом действии и жесте, не было той скованности, что наблюдалась после снятия масок. Теперь Сеймур отлично видел того, кто находился перед ним, для Кроули тоже чужая личность загадкой не являлась, они прекрасно отдавали себе отчёт в происходящем, этим и наслаждались, нисколько не скрывая свои эмоции. Натаниэль всё же перестал придерживать дверь, решив и для второй ладони найти применение. Не наглаживать древесину, а лучше прикоснуться к Бэнксу. Он положил ладонь Сеймуру на шею, касаясь накрахмаленного, оттого жёсткого воротничка, скользнул по коже, запуская ладонь в волосы, перемещая её на затылок, чтобы Бэнкс не сумел отстраниться. Но Сеймур и так ничего подобного не планировал, зато вот чужая куртка его откровенно раздражала, тем не менее, он старался своё внимание на ней не акцентировать.
С его точки зрения ситуация была странная. Хотя бы тем, что прежние мысли и картинки, проносившиеся перед глазами во время сидения на уроке, сейчас поблекли, уступив место другим, не картинкам, а действиям, вытеснившим фантазию реальностью. И в реальности всё было иначе, без страсти, сносящей все барьеры, больше на контрасте с ней, вылившись в нежность. Он целовал Кроули, наслаждаясь даже мимолётными прикосновениями, не стараясь залезть ему языком в рот, не пытаясь прямо изнасиловать им же, просто мягко касался, иногда позволяя чуть прикусить или же, напротив, слегка облизать, ощущая мятно-ягодный привкус какой-то хреновины, вроде как обеспечивающей свежее дыхание и выпускавшейся в виде спрея. Мята преобладала, смешивалась на языке всё с тем же привкусом сигарет, одну из которых староста прикончил перед занятиями, и его жвачкой. Наверное, этот самый привкус, который Сеймур характеризовал не очень лестно, должен был отбить всю охоту к поцелуям, но... Но это же был Натаниэль, а потому с ним приятно было целоваться всегда. И даже его спрей, освежающий дыхание, не казался отвратительным дерьмом.
Кроули от двери окончательно отлепился, куртку с себя стянул и бросил на ту же парту, где уже покоилась кепка. Решительно шагнул вперёд, заставляя Сеймура податься назад. Всё так же, не разрывая поцелуя, поскольку прерываться не хотелось. Вместо куртки под пальцами теперь была скользкая ткань, всё тот же шёлк, к которому у Натаниэля была особая слабость. Вместо пуговиц – тоже кнопки, как и на рубашке самого Бэнкса, что в их ситуации было несказанно удобно. Пуговицы с их умением отрываться и затем теряться по всей аудитории были плохими союзниками, а вот кнопки оказались куда надёжнее.
Кроули запустил уже обе ладони под рубашку, касаясь горячей кожи, чувствуя, как Сеймур каждый раз реагирует на его прикосновения, и почти торжествуя от осознания, что именно он так действует на старосту. Это было несказанно лестно – понимать, что подобные реакции – его заслуга, а не чья-то ещё. Бэнксу он реально нравится, и тот балдеет от возможности прикоснуться к Натаниэлю, от того, что сам Кроули к нему прикасается. Правда, Натаниэль отдавал себе отчёт и в том, что сам он тоже не настолько владеет ситуацией, чтобы заявить во всеуслышание, будто он всё контролирует; ничего подобного. Он сам влип в эту историю с музой и творцом искусства, как муха в варенье. Стоило это признать, не строя из себя хозяина жизни, у которого всё наперёд просчитано, как и то, что думать не хочется, будто староста его только использует, потому всё временно. Это было бы подло, неприятно и, разумеется, больно.
В сравнение с прошлым расставанием не шло, поскольку сами ситуации оказались несопоставимы.
Кроули окончательно оттеснил Сеймура к шкафу, расположенному в самом конце класса, прижал к нему спиной, скопировав недавнюю позу, в которой они находились. Только теперь они поменялись ролями, и это Бэнкс теперь напоминал жертву, попавшую в капкан. С той лишь разницей, что для жертвы Сеймур радостно выглядел и совершенно без возмущений принимал такое положение вещей.
Его ладони тоже скользнули по воротнику скользкой шмотки, рванув его в сторону. Кнопки расстегнулись, но не до самого конца, лишь до половины.
Губы соскользнули с губ на подбородок, коснулись шеи, а после – ключицы.
Натаниэль, которого старательно отвлекали, даже не сразу сообразил, когда всё произошло, а жертва вновь вернула себе превосходство, обернувшись охотником.
Когда, собственно, его успели оттеснить к парте, уложив на неё. Он чуть слышно ойкнул, приложившись обеими лопатками о твёрдую поверхность столешницы, увидел уже знакомую улыбку, собирался возмутиться, но не успел. Поцеловали, окончательно лишая способности возмущаться, да и думать тоже. Во всяком случае, связные предложения в его голове сейчас формировались с большим трудом. Если же формировались, то были единичными, все остальные больше походили на кисель, а Кроули этот напиток искренне недолюбливал, считая, что он похож на сопли с сахаром.
Староста времени зря не терял, действуя так, словно у него весь план заранее был продуман, теперь оставалось только в жизнь эти задумки претворить. Нельзя сказать, что подобное предложение не имело под собой оснований, примерно так всё и обстояло. Бэнкс действовал уверенно, ловко разделываясь с чужой одеждой, стаскивая брюки, которые, к счастью, были не в обтяжку, а вполне свободными, и с ними не пришлось мучиться. Ладонь опустилась на парту, соприкоснувшись со столешницей в нескольких миллиметрах от чужой головы, чуть захватив при этом волосы. Натаниэль прикрыл глаза, запрокидывая голову. Волосы едва ли пол не подметали. Поскольку они были длинными, а парта не настолько высокой, чтобы сие действо записать в разряд невозможных.
Кроули приоткрыл рот, облизал пересохшие губы.
– Знаешь, что? – спросил тихо.
– Что? – усмехнулся Сеймур, всё ещё нависающий над одноклассником.
Его действия были уверенными, точными. Ни единой осечки, он тоже мог на «отлично» сдать экзамен, если бы у него спросили, что нужно сделать с Натаниэлем, чтобы тот перестал ходить по коридорам школы с отстранённым видом, а превратился в такого, как сейчас. Похотливого, жадного до прикосновений, откровенного и бесстыдного.
– Ты аморален чуть более чем полностью, господин староста. И тебя надо лишить этой должности, – выпалил Кроули на одном дыхании.
– Ты не особо сопротивлялся, – ответил Бэнкс, окончательно расстёгивая чужую рубашку, тем самым, руша последнюю «крепость», охранявшую честь Натаниэля.
Провёл ладонью по животу, пуская в ход ногти. К счастью, они у него были короткими и аккуратными. Он их старательно подпиливал, а не грыз. Процарапать кожу ими было проблематично, а вот активизировать мурашки, побежавшие по коже, так вполне реально. Кроули выдохнул рвано. Ладонь, находившаяся рядом с его лицом, исчезла, переместившись на бок и проведя вдоль рёбер, забираясь под рубашку, соскользнула на спину. Он поёрзал на парте, выгнувшись. Рубашка сползла до локтей, оставшись на этом уровне.
– Тебе всё равно противопоказано занимать эту должность.
– Почему?
– Ты за порядок должен отвечать. А ты... Чему ты других научишь-то, а, господин староста? – усмехнулся Натаниэль, чуть приподнявшись на локтях и посмотрев на одноклассника.
Сеймур замер на месте. Он продолжал опираться на столешницу ладонями, но ничего не делал, только смотрел на Кроули. Тот ждал ответа на свой вопрос, предчувствуя нечто, вроде собственного торжества над обстоятельствами и присвоения себе звания «мастер красноречия». Итог оказался совсем не таким, каким нарисовал его в своём воображении Натаниэль, вместо того, чтобы растеряться Бэнкс воспользовался запрещённым приёмом. Его губы вновь сложились в ухмылку, сказать он ничего не сказал, но зато склонился над одноклассником, коснувшись его живота, поцеловал, причём совсем не нежно, а так, что впереди маячила перспектива засоса, скользнул губами чуть ниже.
Одной рукой снова провёл по боку, скользнул под спину, провёл пальцами по позвоночнику, погладив совсем легко, почти неощутимо и сделал то, чего от него явно сегодня не ожидали. То есть было нормально, в принципе, ничего такого странного, но в контексте недавнего разговора ставило всё с ног на голову. Чему он может научить хорошему?
Если минет – это плохо, то он вполне может прекратить. Но ведь Кроули этого не хочет? Или хочет? Ему стоит только открыть рот и попросить перестать. Никто не станет действовать вопреки его собственным желаниям.
Натаниэль, продолжавший опираться на локти, выдохнул протяжно и всё же откинулся назад, позабыв о наблюдении, поскольку понимал, что от действий вкупе с картинкой, кончит так быстро, что даже стыдно за самого себя станет. Он выгнул шею, запрокидывая голову, вновь чувствуя под лопатками твёрдую деревянную поверхность, облизал пальцы, проводя ими по подбородку, по шее, спускаясь ниже, к ключицам. Зажал себе рот ладонью, опасаясь, что сдержаться будет нереально сложно, и, скорее всего, он своими воплями всю школу у дверей соберёт.
Он чувствовал себя очень странно. Даже не странно, а скорее удивительно. При всей той страстности, которую ему старательно приписывал экс-приятель, на подобную выходку в пределах школы Кроули никогда бы не решился, даже, если бы накачался алкоголем для храбрости. Самое яркое проявление его безумства было в том, что однажды на школьной вечеринке он взасос целовался со своим бой-френдом, да и то, не так, рискуя быть застигнутым, а, заныкавшись вместе с ним в кабинке туалета. Сосаться с мужиком на глазах у всей школы, которая считает тебя крутым, было бы с его стороны самоубийством, не иначе. А теперь... Теперь он не думал об окружающих, о своей репутации, о том, что открывшаяся правда может негативно сказаться на его отношениях с окружающими. Он лишь кусал ладонь, ощущая прикосновения тёплого, на удивление умелого рта, хотя, казалось бы, Сеймур при его имидже вполне мог быть девственником, поскольку своими действиями отпугивал всех, кто мечтал о сближении. Но то, что Бэнкс далеко не девственник, стало понятно ещё тогда, на вечеринке, слишком решительными были его действия. И действовал он не по наитию, а точно зная, как поцеловать, где прикоснуться, чтобы его действия произвели сумасшедший эффект, заставив взвыть и попросить ещё, наплевав на гордость, кричавшую, что «никогда, ни за что, не с этим человеком, который тебя на плинтус равняет». Когда дело дошло до секса, то вообще никаких сомнений не осталось, Бэнкс действительно умел заниматься любовью и ему это нравилось.
Период размышлений об асексуальности Кроули не застал, ему сложно было представить старосту, считавшего, что секс – это всего лишь способ сбросить напряжение. И оргазм – не финальное наслаждение, а всего лишь нечто, схожее с хлопком, когда пробка шампанского вылетает из бутылки. Ну, ещё, как вариант, можно послушать фальшивые подвывания, коими его щедро одаривали ранее, понаблюдать за тем, как преображается лицо, искажённое притворной гримасой наслаждения и понять, что это всё – не то, чего ожидал, наслушавшись сказок о том, насколько классно заниматься сексом.
С Натаниэлем всё было иначе. Возможно, это прозвучало бы глупо и даже несколько ванильно, но он умудрялся заниматься любовью так, что на него в процессе хотелось смотреть, и от этого наблюдения удовольствия было ничуть не меньше, чем от самих действий. Потому что в этот момент он выглядел не ужасающе, отталкивающе и так, словно играет заученную роль, ничего не ощущая. Он вообще ничего нарочно не делал, он просто был настоящим, реальным и потому... Потому он не отталкивал, а, напротив, притягивал к себе внимание. И Бэнкс ловил себя на мысли, что жалеет о некоторых вещах. О том, что не видел лица Кроули тогда, на вечеринке, и в тот день, когда они занимались любовью после скандала с торжественным сжиганием нот.
Зато он мог делать это прямо сейчас, чем периодически и занимался, поднимая глаза и отмечая чужую реакцию. Закрытые глаза с дрожащими густыми ресницами, и приоткрытый рот, который Натаниэль так старательно зажимал, чтобы не привлечь внимание криками. И то, как он изгибался на этой парте, сжимая ладонью её край, словно планировал к концу процесса отломать внушительный кусок.
Староста над ним издевался. Однозначно. Потому что он только и делал, что подводил к самому краю, когда совсем немного, и всё, но тут же останавливался на время. Всё начиналось сначала, и снова эти поглаживания, облизывания, пошлое причмокивание, влажный язык. Но после того как Сеймур взял настолько глубоко, насколько вообще возможно, сдержаться уже не получилось, и Кроули шумно выдохнул так, словно хватал ртом последний из возможных глотков воздуха. Его мысли взорвались на тысячу кусочков и единственное, о чём он жалел, что не мог прикоснуться всё это время к Бэнксу.
– Чему могу научить? – спросил несколько насмешливо. – Вот этому, например.
– Сволочь, – хмыкнул Натаниэль.
– Почему?
– Потому что запрещённый приём.
– Извини, я не знал.
– Теперь знаешь, – отозвался Кроули, поднимаясь с парты и поправляя рубашку, вновь набрасывая её на плечи и застёгивая на все кнопки.
Он натянул джинсы обратно и только потом соизволил посмотреть на Сеймура. При этом сделал это вновь так, что Бэнкса повело от одного только взгляда, а осознание собственной неудовлетворённости стало в разы сильнее, чем до того, как они оказались в этом кабинете. Ресницы взметнулись вверх, а потом снова опустились, скрывая всё, что можно было прочитать в чужих глазах.
В любом случае, реальная выгода от прогулки, условно именуемой «покурить», оказалась в руках Натаниэля, а сам Сеймур, как был неудовлетворённым, так и продолжал им быть. Он смотрел на Кроули, ожидая, что тот скажет ещё что-нибудь. Но Кроули молчал, зато его ладонь прошлась по ткани чужой рубашки, скользнула ниже. Палец скользнул в одну из шлёвок, цепляя, подтягивая ближе, заставляя Бэнкса придвинуться к самому краю парты, чтобы через пару мгновений ощутить поцелуй на своих губах, причём уже не такой, как в самом начале, когда всё выглядело невинно и даже немного сдержанно. А теперь уже со всей страстью, с усердием и с плохо скрываемым удовольствием.
Чужой язык коснулся его губ, проводя влажную линию между ними, облизав, чуть поддразнив и толкнувшись внутрь. Кроули не торопился старосту раздевать, но зато дразнить он умел на все сто, двести, а то и триста. Он снова зарылся пальцами одной руки в волосы, мягкие и пахнущие той же мятой, что и жевательная резинка, прижался к Сеймуру, а вторая ладонь переместилась с пояса на застёжку, поддразнивая мимолётными прикосновениями. Бэнкс не удержался и мстительно прикусил Натаниэлю язык, не сильно, но почти отрезвляюще, чтобы перестал уже играть, а действовал решительнее. Ответом на это стал тихий смешок, ещё один лёгкий поцелуй и звук расстегнувшейся на джинсах молнии.
Кроули соскользнул с парты, опустился на колени, окончательно расправляясь с застёжкой брюк старосты.
И всё, о чём дальше мог думать Сеймур, так это о блондинистой макушке, которую он наблюдал, опуская взгляд вниз. Его пальцы путались в длинных прядях, перебирая их, но не управляя чужими действиями, а только поглаживая и как будто поощряя их...
Идти на урок сейчас уже было бессмысленно, потому условное «покурить» превратилось в покурить настоящее. Правда, сигарету в руках держал только Бэнкс, а Натаниэль стоял рядом, прислонившись спиной к строению спортзала и глядя на небо. На голове у него снова была кепка, закрывавшая половину лица, а куртку пришлась как нельзя кстати, поскольку на улице было не так уж тепло, несмотря на то, что солнце светило ослепляюще.
Сеймур не удержался и сорвал кепку с головы Кроули.
– Эй! – возмутился тот.
Бэнкс показал ему язык и водрузил головной убор на свою макушку.
– У тебя же ещё очки есть, надень их. Не хочу после улицы ходить по коридору, как крот, на стены натыкаясь.
– Мог бы просто попросить, – резонно заметил Натаниэль.
– Это было бы не так весело, – отпарировал Сеймур. – Когда ты злишься, выглядишь забавно.
– Послушай.
– Что?
– Нас не было на уроке, а теперь мы снова появимся. И как это объяснить, если спросят?
– Я, допустим, мог находиться в учительской. У меня даже доказательство в рюкзаке валяется. Надо будет, кстати, раздать анкеты.
– А я?
– А ты... был со мной, – усмехнулся Бэнкс. – В той же учительской. Или, как вариант, могу предложить такую идею. Ты потерял сознание, и я пытался вернуть тебя к жизни, делая искусственное дыхание рот в рот. Поэтому у тебя теперь припухшие губы. Да и у меня тоже, если честно.
– Сильно припухшие?
– Ага, – беззаботно отозвался Сеймур, которого это вообще не парило.
Кроули, впрочем, тоже, поскольку он не стал метаться в панике, надеясь поскорее найти зеркало и оценить масштабы катастрофы, а только усмехнулся многозначительно и привалился плечом к чужому плечу. Бэнкс посмотрел на него, улыбнулся и, затянувшись, прижался к губам Натаниэля в поцелуе. Часть дыма, конечно, в процессе выдохнул, потому в чужой рот попало не так уж много.
– Вот теперь точно поверят, что это было просто дыхание рот в рот, – хмыкнул Кроули, облизав нижнюю губу, собирая с неё горькое послевкусие чужих сигарет.
Ответную реплику Бэнксу сказать не позволили, забирая вместо неё новый поцелуй. Правда, сигарету пришлось выбросить, не докурив её даже до середины, чтобы ненароком не поджечь чужие волосы. Но, если разобраться, то ему и не особо курить хотелось, а поцелуи были гораздо приятнее табака.

Дата добавления: 2015-12-01