Глава двадцать пятая.

В помещении стояла тишина, лишь изредка нарушаемая стуком ножа о поверхность стеклянной разделочной доски, на которой Дафна старательно расчленяла помидор. Сеймур, как и всегда по утрам, сидел, уткнувшись носом в кружку с кофе. От старшего сына Дафны пахло табаком, который он старательно пытался замаскировать двойной мятой. Если верить производителю, то сия штука должна была вернуть свежесть дыхания, на деле, конечно, обманывала. Дыхание не становилось чисто мятным, а вкус на языке напоминал сигареты с ментолом, то ещё дерьмо, как считал Бэнкс.
Не сказать, что Дафна лютовала, заставая старшего сына с сигаретой в зубах, но явного одобрения эта привычка у неё не вызывала. Сама женщина не курила и не хотела, чтобы подобное увлечение появилось у Кеннета. Потому-то Сеймуру предписывалось свои пристрастия скрывать и открыто не демонстрировать, чтобы ребёнка плохому не научить. Сеймур понимал, что Кенни уже давно не только смутно догадывается, но и наверняка знает, что старший брат иногда позволяет себе сигарету-другую. И вряд ли его это так сильно угнетает. Во всяком случае, после происшествия с презервативами, Бэнкс особенно ясно осознал, что современные дети его самого способны чему угодно научить, потому своей привычки не стеснялся. Но, когда мать была дома, курить в её присутствии не рисковал, поскольку к нему обязательно прицепились бы и принялись читать нотации о том, как он убивает сам себя, портит здоровье и вообще, на старости вспомнит чужие слова, да только поздно будет. Сеймур благополучно пропускал это мимо ушей, потому что давно принял к сведению одну простую истину. Своей жизнью он будет распоряжаться самостоятельно, никому больше не позволит им командовать, навязывая правила игры. Хватит! Первые двенадцать лет жизни были посвящены непонятно чему, пора восстановить справедливость, начав действительно жить, а не существовать, как в период совместного проживания под одной крышей с отцом. Ещё шесть лет жизни можно было без лишних раздумий вычеркнуть только потому, что призрак Трэнта не позволял вздохнуть спокойно, в полную мощь лёгких. Почувствовать себя живым, настоящим. Реальным человеком, а не манекеном с вечной улыбкой и пустотой в душе. Иногда Сеймуру казалось, что он всё это время прожил в скорлупе, и только сейчас на ней появилась трещина.
Ранние пробуждения для классической, практически канонической совы никогда пределом мечтаний не были, потому Бэнкс выглядел сейчас не особо радостным, и общий вид его назвать цветущим язык не поворачивался. Сеймур кутался в тёмно-синюю толстовку, надвинув капюшон почти до самых бровей, двигал мерно челюстями, пережёвывая «морозную свежесть» и старался сосредоточиться на кофе, чтобы прямо тут не уткнуться носом в столешницу. Благо, в школу ему сегодня идти не требовалось, поскольку всё ещё продолжалось чудное время выходных, вот только Дафна и Кенни решили урезать время своего отдыха и вернулись раньше на день. В прошлый раз, уехав, они все выходные пробыли у бабушки, оттуда же утром понедельника отправились в школу и на работу. Сегодня они нагрянули обратно в воскресенье, своим появлением разбудили Сеймура, который только-только уснул после того, как Кроули его покинул. Сказал что-то о том, что дольше задержаться не может, Селина вернётся домой то ли в восемь, то ли в половине девятого, и ему к этому времени тоже нужно вернуться. Проводив Натаниэля, Бэнкс некоторое время лежал, глядя в потолок, прокручивая в памяти события вчерашнего вечера, после чего решил поспать ещё немного. Но тут на него, как снег на голову свалились родственники. Причём, началось всё с того, что Кеннет по обыкновению, проигнорировав чужое понятие личного пространства, влетел в комнату старшего брата и запрыгнул на кровать, желая поскорее разбудить Сеймура и продемонстрировать ему зайца, коего выиграл в автомате с игрушками. Конечно, заяц был самым важным в жизни Сеймура. Разумеется! Что же ещё?
Поскольку в доме теперь постоянно шумели, гремели и носились по коридорам с криками, сну можно было сделать ручкой, что, собственно, Бэнкс и совершил. Пришлось подниматься и плестись в душ, дабы немного взбодриться, попытавшись привести мысли в порядок.
Думал Сеймур и о том, что на дверь, пожалуй, нужно повесить табличку с надписью «не беспокоить», иначе один из визитов может удивить, как Кеннета, так и Дафну, если вдруг случится нечто подобное, и их старший сын и брат окажется в кровати не в гордом одиночестве. Вряд ли они это оценят. Дафна точно не оценит, да и Кенни восторгом не захлебнётся, что уж скрывать истинное положение вещей.
Стук-стук-стук.
Нож снова несколько раз опустился на разделочную доску, после чего все овощи отправились на сковородку, сок, соединившись с нагретым маслом, зашипел. И этот звук казался излишне громким до тех пор, пока Дафна не закрыла сковороду крышкой, приглушив шипение продуктов. Налила себе кофе в чашку и тоже устроилась за столом, напротив младшего сына. Кеннет, по привычке уже, с едой забавлялся, как мог. Зачёрпывал ложку манной каши, поднимал высоко и сливал обратно в тарелку. Иногда капли шмякались прямо на столешницу, и в любое другое время это Сеймура взбесило бы, после чего он в мыслях вывернул тарелку на голову Кенни, а на деле просто нахамил ему же. Сейчас он действия брата полностью игнорировал, сосредоточившись на своём напитке и на тостах с черничным джемом, которые пока лежали на тарелке нетронутыми. На что-то более существенное по утрам не тянуло совершенно, что становилось предлогом для ещё одной лекции, прочитанной Дафной. Но сегодня и мать вела себя как-то странно, потому на кухне царило молчание, изредка только раздавалось это дебильное «плюх», когда каша летела обратно в тарелку.
– Кеннет, что ты делаешь? – не выдержала Дафна.
Младший ребёнок посмотрел на неё и заявил невозмутимо.
– Отправляю кашу в космос.
– И?
– Её туда не принимают, видимо, – хмыкнул Сеймур, глядя, как очередная порция свалилась обратно, так и не попав на вымышленную орбиту.
Кенни, ожидавший, что старший обрадуется словам матери и поддержит её, едва не подавился, поскольку только-только запихнул ложку в рот. Что не говори, а каши он терпеть не мог, особенно овсянку и манную, но его по утрам постоянно ими кормили, заявляя, что это полезно. И это Кеннету повезло, что он завтракает именно так, а не как Сеймур, перебивающий себе аппетит подсушенным хлебом.
– Что с тобой? – удивилась Дафна.
– А что со мной? – вопросом на вопрос ответил Сеймур, делая сразу несколько глотков кофе.
Добавить сахар он забыл, потому горечь сразу же прошлась по нёбу. Впрочем, сейчас она ему не мешала, а очень даже подошла под ситуацию. Бэнксу нужно было стряхнуть с себя сонное оцепенение, перестав изображать зомби.
– Ведёшь себя странно, – ответила Дафна.
Кеннет, всё ещё пребывавший в состоянии лёгкого шока, согласно кивнул, подтверждая правдивость слов матери. Его поведение старшего брата всё утро в тупик ставило, начиная с того самого момента, когда Сеймур молча опустился на стул и не начал снова учить младшего жизни, рассказывая, как себя стоит вести за столом, а от каких поступков лучше воздержаться.
– Мне просто хорошо, – признался Сеймур, поставив пустую кружку на столешницу.
Подцепив с тарелки один тост, выскользнул из кухни, заслужив ещё два удивлённых взгляда.
Не преувеличивал нисколько, настроение действительно было потрясающее, несмотря на то, что выспаться не удалось. Его посетила совершенно дурацкая идея, хотелось не идти по коридору, а кружиться, как будто в танце, хотя их Бэнкс всегда недолюбливал, а если говорить откровенно, то вообще терпеть не мог. Но вот сейчас было то самое ощущение, которое принято называть эйфорией. Идёшь и кажется, будто любишь весь мир. На душе покой, тишина, а на губах – чуть дураковатая улыбка. А, может, даже и не чуть-чуть, тем не менее, всё равно не хочется казаться серьёзным. Ему было хорошо, потому всё происходящее вокруг только радовало, даже Кеннет со своей кашей, которую обычно хотелось одеть ему на голову, сегодня казался Сеймуру обычным ребёнком, старающимся разнообразить свою жизнь и придумать для нелюбимой еды какую-нибудь забавную историю. Вдруг от этого каша станет вкуснее? Наверное, будь самому Сеймуру восемь лет, он вёл бы себя так, как Кенни. Просто, когда ему исполнилось восемь, ему уже не хотелось дурачиться. Ему в свои восемь и жить-то не хотелось, если говорить откровенно, не скрывая некоторые подробности биографии.
Теперь у него появилось ощущение, что жизнь налаживается.
И склонялся к мысли, что налаживается она не сама по себе, не благодаря скрипке, которая всего лишь шла приятным бонусом ко всему происходящему, а благодаря появлению в его жизни одного человека, помогающего по-новому взглянуть на происходящее, поверить в свои силы и отпустить прошлое, махнув ему рукой на прощание. Бэнкс понимал, что его стремление избавиться от сомнений, страхов и всех тех переживаний, терзавших душу на протяжении многих лет, за одно мгновение не уйдут, но вместе с тем приходил и к выводу, что вечно они его терзать не будут. Раньше могли, а теперь – нет. Рано или поздно он сможет получить свободу от этих переживаний.
Телефон, зазвонивший в кармане, заставил Сеймура вынырнуть из потока своих приятных мыслей, чтобы посмотреть, кто в столь ранний час решил получить порцию внимания. Хотелось надеяться, что это Кроули, но Бэнкс рассуждал здраво, потому понимал, что вряд ли Натаниэль будет звонить сейчас. Скорее всего, он в настоящий момент занимается тем, чего так жаждал сам Сеймур. У Кроули под боком не было гиперактивных младших братьев, потому он мог спокойно выспаться после бессонной ночи. Она ведь, правда, получилась почти бессонной, всего три часа сна – не так уж и много, если разобраться. После чего ещё пробежка по холоду, этакий марш-бросок, после которого ещё сильнее хочется закутаться в плед и лежать, как в коконе, не показываясь из своего своеобразного укрытия.
– М-да, – произнёс, откусывая почти половину от своего тоста.
– Какие люди, – усмехнулся Паджет. – Я уж думал, ты совсем исчез.
– Опять нужно тебя подменить? – поинтересовался Бэнкс, толкнув ногой дверь в свою комнату.
Оказавшись внутри, прислонился спиной к двери. Окинул помещение взглядом. Не покидало ощущение, что комната его за эту ночь тоже неуловимо изменилась. Вроде бы всё осталось на своих местах, чего они с Натаниэлем точно не делали, так это перестановку мебели. Видимо, основные перемены касались не столько внешнего вида, сколько атмосферы данного помещения.
– Нет, на сей раз только выслушать.
– Давай выслушаю, – согласился Сеймур без размышлений.
Доев свой тост, он облизал палец, на котором оставалась капля черничного джема, и пожалел, что взял с тарелки только один. Следовало прихватить парочку, а лучше вообще три.
– Давай при личной встрече.
– Всё так серьёзно?
– У меня трагедия, – произнёс Шеннон, а Бэнкс нахмурился, представляя, что могло произойти в жизни приятеля.
Ничего страшного придумать не смог, потому предпочёл от расспросов воздержаться и дождаться встречи тет-а-тет, чтобы понять, какие события заставили гота, тоже относившегося в плане графика к типичным совам, позвонить в столь раннее время, да ещё требовать личной встречи. То есть, не требовать, конечно, поскольку на требование это не походило, скорее, просто просить. Паджет редко настаивал на личных встречах, предпочитая общаться по телефону. Впрочем, другому своему правилу он не изменил. На первом месте для него оставались собственные интересы. Но в голове Сеймура тоже созрел один план, требовавший реализации. И Шеннон мог оказать посильную помощь в претворении данного мероприятия в жизнь.
На улицу, конечно, высовываться не было никакого желания, но душа отчаянно требовала сделать это прямо сегодня, не откладывая в долгий ящик. Возможно, события вчерашнего вечера оказали влияние на мировоззрение Бэнкса, заставив иначе взглянуть на ситуацию и частично пересмотреть свои принципы в отношении некоторых вопросов.
Его уход из дома незамеченным не остался, но сегодня допроса с пристрастием не было, даже минимального. Видимо, сказывался прошлый опыт. Дафна, перешерстив весь гардероб сына, ничего подозрительного там не нашла, а за свои слова стало стыдно, но извиняться она не собиралась, заслуженно возлагая на себя только часть вины. Вторая так и оставалась за Сеймуром, решившим глупо пошутить относительно своей принадлежности к кругам драг-дилеров. Всё же было не лучшей идеей – сделать такое заявление. Бэнкс сам прекрасно это понимал, но тоже не торопился приносить личные извинения, через Кеннета он их уже передавал. В конце концов, в Кенни всё и упиралось. Это же над ним сначала решено было пошутить, и он донёс до сведения матери подобные факты, не разобравшись, где правда, где вымысел.
Для того чтобы показаться на улице, пришлось воспользоваться феном и надеть шапку, на всякий случай. Последнее Сеймура особенно напрягало, поскольку головные уборы он недолюбливал, предпочитая в любое время года обходиться без них, закрывая уши наушниками и волосами. Впрочем, плеер он с собой тоже захватил, подумав, что пригодится. А не пригодится, так ничего страшного.
Паджет знакомого осмотрел удивлённым взглядом и сделал вывод:
– Мы не виделись всего пару недель, а, кажется, будто прошло года два, как минимум.
– Это почему? – спросил Бэнкс, посмотрев на приятеля.
– Выглядишь как-то... живее, что ли.
Шеннон не смог сходу подобрать слово, способное охарактеризовать Сеймура, из всех вариантов высказанное подходило сильнее всего, хоть и звучало довольно обидно. Словно раньше Бэнкс был зомби, а теперь стал похож на человека. Во всяком случае, в глазах появилось нечто такое, чего раньше не наблюдалось.
– Может быть, – согласился он, решив, что спорить в этой ситуации глупо.
Паджет примерно выразил чужое душевное состояние, пусть даже сам об этом не догадывался.
– Кстати, ты теперь работаешь не только официантом, но и мусорщиком? – поинтересовался, посмотрев на заднее сидение и замечая там несколько мусорных мешков.
– Это мать попросила выкинуть. Всё руки не доходят.
– И сколько дней столь ценный груз ездит по городу со всеми удобствами?
– Недолго. Второй всего лишь.
– Вот как, – усмехнулся Сеймур. – Всё равно как-то странно. Но да ладно. Рассказывай, что там у тебя за трагедия нарисовалась, о которой необходимо высказаться вот прямо сейчас, без промедления?
– Она меня бросила, – произнёс Шеннон, постучав пальцами по рулю. – Вот так просто взяла и бросила.
– Она – это у нас кто?
– Карин же.
– Мне это имя ни о чём не говорит.
– Любительница чулок и корсетов.
– И давно?
– Сегодня утром.
– Поэтому ты позвонил мне?
– Нет. Я позвонил тебе потому, что пришёл к выводу: мне необходим собу... собеседник, – быстро поправил сам себя Паджет. – Психологи всегда советуют не держать проблему в себе, а делиться с теми, кто сможет понять и поддержать.
– Я не смогу.
– Пидарас, – фыркнул Шеннон.
– Не спорю, – Бэнксу было всё так же весело, как и прежде, к тому же, слова Паджета на оскорбление не тянули. – Даже подтверждаю. Скорее, именно по этой причине и не смогу понять.
– Забыл, – хмыкнул Шеннон.
– Да ладно, – Сеймур махнул рукой. – Проехали. У меня встречное предложение.
– И какое?
– Давай заключим одну сделку. Я выслушаю тебя, а ты поможешь мне.
– Чем я могу тебе помочь?
– Сегодня утром меня посетила одна мысль. Не знаю, хорошая или плохая данная идея, но мне почему-то хочется сделать именно это.
– Да говори уже.
– Нанести визит вежливости отцу, – произнёс Бэнкс, посмотрев в сторону друга.
Паджет на него не просто посмотрел, а вытаращился, как на восьмое чудо света. Или как на придурка века, что было, по его мнению, ближе к истине. Первое предположение всё-таки больше тянуло на комплимент, нежели на оскорбление, а потому для характеристики Сеймура не очень-то подходило.
Несмотря на то, что логика и здравый смысл частенько показывали Шеннону средний палец, на память жаловаться ему никогда не доводилось, вот уж она-то в большинстве ситуаций отличалась завидной верностью, и Паджета не подводила. Сейчас всё было странно. Более чем странно. Шеннон привык, что приятель на каждого встречного, имеющего неосторожность заикнуться о Трэнте или же задать пару вопросов о личной жизни, заносит в личный чёрный список, выбраться из которого просто нереально. Потому и сам предпочитал молчать, не действуя Сеймуру на нервы, не заставляя того раздражаться из-за подобных вещей. А теперь Бэнкс ломал привычную систему. Он сам заговорил об отце, более того, собирался посетить его могилу, чего вообще никогда не делал и, насколько Паджет помнил, делать не собирался. Никогда. Ни за какие сокровища мира. Тема отца была табуирована, теперь же Сеймур сам её распечатал.
– Что? – спросил удивлённо, поняв, что никакой другой реакции от Шеннона, кроме удивлённо вытаращенных глаз, не дождётся.
– Разве твой отец не... того?
– Умер? Да.
– То есть...
– Только не говори, что боишься кладбищ. Гот, который боится погоста. Это может стать темой дня, – заметил Бэнкс, попытавшись щелкнуть пальцами, скрытыми под кожей перчаток.
Именно поэтому никакого щелчка не получилось, только приглушённый звук, словно что-то тихо прошуршало по размокшим осенним листьям.
– Не боюсь. Удивлён просто. Ты вроде отца не жаловал.
– Я хочу туда поехать не для того, чтобы слёзы лить. Просто посмотреть, так сказать, страхам в лицо, – признался Сеймур, разглядывая свои перчатки.
Несмотря на слова Натаниэля о самых красивых руках на свете, Бэнкс всё равно именно при таком раскладе чувствовал себя увереннее. Один повод полюбить зиму – необходимость ходить по улице в перчатках. Значит, никто не увидит руки, изуродованные шрамами, никто не полезет с ненужными расспросами.
– С тобой точно что-то не так, – выдвинул заключение Паджет.
– Точно, – подтвердил Сеймур. – Меня подменили инопланетяне, и теперь я высосу твой мозг через трубочку, сотру память и отправлю в межгалактическую колонию. Такая теория подойдёт?
– Если она связана с тобой, то я не удивлюсь.
Бэнкс только усмехнулся. Судя по тому, что сказал Шеннон, согласие на эту авантюру уже оказалось в кармане у Бэнкса, и он мог гордиться собой. В конце концов, это было логично и закономерно, что их дружба имела под собой такую подоплёку, когда один спокойно соглашается выполнить просьбу другого, не начиная при этом вопить, что дружба должна быть бескорыстной, построенной исключительно на таком явлении, как стремление одного помогать другому, а со стороны второго только помощь и ни одной просьбы. Скорее, именно такой тип приятельства мог навести на подозрения, что однажды тот, кто раньше бегал на подхвате, затребует что-то масштабное и трудноисполнимое, дабы разом поиметь профит за все добрые дела, которые предшествовали его собственной просьбе. Сейчас же они обменивались мелкими просьбами, и в итоге всё было отлично, все оставались довольны.
Делая предположение относительно чужой боязни кладбищ, Сеймур, конечно, ошибся. Не сказать, что фатально, но всё же и не совсем верно истолковал чужую реакцию. Паджет их не боялся, но опасался, атмосфера там царила своеобразная, гнетущая, что ли. Да, наверное, именно гнетущая. Какая она ещё может быть в таком месте? Сильнее самого погоста пугала только решимость Бэнкса. Вспоминая моменты разговора с приятелем, Шеннон неизменно акцентировал внимание на том, что тот всегда отзывается об отце в негативном ключе, потому даже предполагать, что там Сеймур планирует на могиле делать, не хотелось. Воображение было богатое, потому рисовало множество самых разнообразных картин, одной из самых милых было представление, в котором Бэнкс просто плевал на замёрзшую землю, разворачивался и уходил. А ведь мог попытаться разбить плиту или же забрызгать памятник зелёнкой. Мало ли вариантов? Со стороны Сеймура это могло представляться мелким хулиганством, а Паджет в мыслях рисовал то, что подходило под определение административного нарушения и могло привести к общественным работам или штрафу. Или... В общем, он, как всегда, бежал впереди паровоза. Но иначе и быть не могло, поскольку истинная картина событий для Шеннона оставалась тёмным лесом.
Бэнкс с ним своими размышлениями не делился, он прикрыл глаза и постарался восполнить недостаток сна, возникший по причине раннего возвращения матери и брата. В наушниках играли подряд все три песни, которые он вчера исполнял для и вместе с Натаниэлем. «Шторм» волновал, тревожил, вытаскивал из тихого существования на поверхность, как корабли волнами выбрасывает на берег. «Memories» настраивала на благодушный лад, рисуя в воображении старый особняк, свечи, горящие в канделябрах, розы, чуть подёрнутые первым октябрьским инеем, а ещё почему-то запах кофе и чего-то сладкого, с примесью ванилина. Наверное, ассоциация с любимым напитком Кроули, который жизни не мыслил без зефира в своём кофе. «Nocturne» внезапно имела совсем уж неприличные ассоциации, хотя вместе с тем была первым словом в ассоциации к нежности. К тому, как смычок, выпав из чужих рук, оказался на полу, а скрипку после мягко опустили на кровать, как заскользил материал покрывала под пальцами.
Где-то между тремя этими картинами проскальзывал эпизодически образ отца, который старался испортить чудесный вечер своими словами и действиями. И этот образ, несмотря на прощание со стороны сына, уходить не торопился. Кажется, для Трэнта это было страшнее всего – остаться в одиночестве, поняв, что его больше не боятся и, как следствие, забудут. Принято ведь считать, что человек жив лишь до той поры, пока о нём помнят. Сеймур помнил об отце исключительно в те моменты, когда боялся. Раньше это было само собой разумеющееся явление. Каждый день, каждый час... Да что там, день и час. Каждую минуту и секунду, скорее, если говорить откровенно. И отвлечься у Бэнкса не получалось. Не смогло спасти новое окружение, не смог вытащить из депрессии до неприличия активный, не умеющий сидеть на месте Роджер, не помогла и должность школьного старосты. Трудоголизм не спасал, он только способствовал временному затишью, но после него буря бушевала с удвоенной силой, от этого становилось ещё хуже, а чернота поглощала, прогрессируя.
С появлением Кроули всё стремительно изменилось, хотя, казалось бы, ничто не предвещало. Оно не могло сложиться подобным образом. Не должно было.
По логике вещей, сын Селины и сын Трэнта должны были оказаться по разные стороны баррикад. Хотя бы из солидарности с женщинами, способствовавшими их появлению на свет. Всё же так сложилось, что Селину в семье Бэнкс причисляли к женщинам нечестным, разлучницам, стервам, пусть в ней этого не было ни на грамм. Всё равно Дафна считала иначе, потому вообще не любила вспоминать о прошлом, когда ещё не была женой Трэнта. До того, как он сделал ей предложение, в его жизни имелась музыка и выбор. И этот выбор останавливался не на серой мышке с простеньким личиком и такой же фигуркой. Этот выбор останавливался на Селине. А музыка, создаваемая и исполняемая Трэнтом, целиком и полностью оказалась посвящена не жене, а посторонней женщине. Среди всего, что было создано отцом Сеймура, не обнаружилось ничего, посвящённого Дафне. Даже Хельга, довольно отстранённая и беспристрастная, говорила, что Трэнту не стоило жениться на этой женщине. Он совершил фатальную ошибку, связавшись с ней.
Но, признаться откровенно, Сеймур в какой-то степени был даже рад подобному повороту событий. Если бы Селина и Трэнт остались вместе, у них и ребёнок родился бы другой. Не было ни его, ни Натаниэля. Или же, родился бы он один. Или только Натаниэль... Бэнкс пришёл к выводу, что в одиночестве каждому из них было бы невыносимо скучно.
Потому следовало признать, что народная мудрость не обманывает. Всё, что делается, то и к лучшему.
По дороге они с Паджетом не разговаривали. Шеннон со всем вниманием относился к вождению, потому сосредоточился на маршруте, а Сеймур размышлял над своей жизнью. Той, что была в прошлом, той, что имелась у него сейчас. О будущем не думал, поскольку вообще не имел дурной привычки – фантазировать о том, что ещё не случилось. Он, в принципе, в понятие будущего не верил, придерживаясь мнения, что его, как такового не существует, есть только «здесь и сейчас». Когда оно проходит, превращается в воспоминания, но относятся-то они именно к тому, что совсем недавно или даже давно воспринималось, как «сейчас». Будущее – это лишь предположение, каким «сейчас» может оказаться через день, неделю или даже несколько лет. Ему не хотелось загадывать, ему хотелось лишь наслаждаться моментами, которые у него имелись, запомнить каждый из них, улыбаться и свести печаль до минимума. Именно с этой целью и ехал он к отцу, чтобы окончательно разорвать связь поколений. Посмотреть на фотографию без сожаления и без отвращения, после чего развернуться и свободно вздохнуть, поняв, что отпустило. То самое болезненное чувство, от которого его сущность превращалась в дрожащий комок с подгибающимися ногами, жалкий и бесполезный. Неспособный к противостоянию. Он был для отца куклой, марионеткой, на которой можно вымещать свою злость и ненависть к окружающему миру. Теперь Сеймур впервые в жизни задался вопросом, кто же из них, на самом деле, оказался слабее. То ли он, поскольку, будучи ребёнком, не имел возможности оказать сопротивление. То ли отец, понимавший, на кого поднимает руку, но не сдерживающий свои порывы. Скорее всего, именно в этом и заключалась его основная мысль. Причина для зверств и жестокости. Он видел в маленьком мальчике со скрипкой себя. Себя же и избивал, стараясь отбить желание к игре, вселить страх и ненависть к предмету, чтобы все мечты и надежды разбились в раннем возрасте, до того, как мальчик вырастет и поверит в себя. Он пытался уничтожить себя, забыв провести между собой и старшим сыном параллель, разделив себя и его. И слова о ничтожестве Трэнт говорил себе. Для того чтобы это сделать, ему не нужно было смотреть в зеркало, достаточно было найти старшего сына и взглянуть на него. Пусть их сходство нельзя назвать стопроцентным, но и абсолютно противоположными внешними данными они похвастать не могли.
– И всё-таки мой отец был несчастным человеком. В какой-то степени, – произнёс Бэнкс, когда машина остановилась у ворот кладбища.
– Мне кажется, или в твоём голосе промелькнуло сочувствие? – удивился Паджет.
Сеймур пожал плечами и поспешил выбраться из машины, пока не сболтнул ещё чего-нибудь лишнего. А сейчас на языке вертелось столько всего, что Бэнкс даже смутно не представлял, откуда на него столько откровений одновременно свалилось. Неужели отец решил открыть ему свою душу, продемонстрировав истинные причины своих поступков? Не слишком ли поздно для этого? Да и разве ему интересно, что было раньше? Всё равно изменить события, оставшиеся в прошлом, нереально.
– Ты хотя бы знаешь, где он? – спросил Шеннон, выбираясь на свежий воздух и слегка поёжившись.
В салоне было тепло, и он успел там расслабиться. Здесь же снова дал знать о себе мороз, пусть не такой сильный, как в первые дни после начала нового года, но всё же до сезона купальников было далеко.
– Примерно представляю, – бросил Сеймур. – Был здесь всего один раз, с тех пор больше не наведывался.
– То есть, ты предлагаешь потратить весь день на поиски?
– Это уж как получится.
Бэнкс улыбнулся, поправил воротник своего укороченного пальто и направился в сторону главных ворот. Паджет тяжело вздохнул, но решил последовать за приятелем, втайне радуясь, что Сеймура не понесло сюда тёмной ночью. С него могло статься, поскольку временами Бэнкс вёл себя очень странно. Не бегал, конечно, в кустах в одном пальто и не горланил пошлые песни, просто... Поступки его можно было назвать, скорее, не странными, а безбашенными. Он как будто не боялся того, чего опасались другие. И через парк ночью ходил спокойно, хотя о нём в то время ходили не самые привлекательные слухи, и в лес мог завернуть, и на кладбище – без проблем. Нет, конечно, принято считать, что для готов там, как мёдом намазано, но в реальности это было далеко не обязательным элементом. Больше походило на один из стереотипов, привлекающий к готам внимание любителей страшилок.
После примерно часового блуждания по тропинкам, Шеннон пришёл к выводу, что не следовало высовывать свой нос из машины. Лучше бы он сидел на месте и терпеливо дожидался возвращения приятеля, чем ходил здесь, с трудом удерживаясь от того, чтобы не шарахнуться в сторону каждый раз, когда вороны орали благим матом, обрушивая снег с веток вниз. Одна из них щедро сыпанула пригоршню снега за воротник Паджету, и гот несколько раз пожалел о своём стремлении сопровождать Сеймура. Но тут было больше не любопытство, а всё тот же внутренний голос, опасливый, говоривший, что лучше перестраховаться и пойти вместе с Бэнксом. Дабы быть уверенным, что с ним всё в порядке. И он не замёрз здесь, заблудившись и не найдя выход.
Сеймур никуда не торопился, шаг его был поистине прогулочным. И, когда Бэнкс наконец замер на месте, Шеннон сперва даже не поверил своему своеобразному счастью, подумав, что это всё временная передышка, после которой его снова начнут водить по бесконечному лабиринту. В итоге же, неизвестно, куда заведут. Но Сеймур так и не сдвинулся с места. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел прямо перед собой.
Паджет перевёл взгляд со своего знакомого на фотографию, после снова посмотрел на Бэнкса. Хмыкнул многозначительно, привлекая к себе внимание Сеймура.
– Что такое?
– Слушай, а ты, правда, чем-то на своего отца похож.
– Ещё одно высказывание в подобном духе, и я двину тебе в морду, – пообещал Бэнкс, понимая прекрасно, что Шеннон говорит правильные вещи.
Есть у них сходство. Конечно, есть. Вот если бы не было, появился реальный повод задуматься над тем, что, откуда и почему. Так... Ну, он никогда и не сомневался, что заслуженно носит фамилию Бэнкс, так и никогда не сомневался в принадлежности Кеннета к той же фамилии. Они оба походили на отца, от блондинки Дафны получили совсем немного, и цвет волос в это «немного» не вписывался.
– Реально ведь похожи.
– Было бы странно, если бы я походил, допустим, на мистера Макдугласа, – заметил Сеймур, вспоминая соседа слева.
– Почему же?
– Он старый уже для таких вещей.
– Это сейчас, а лет восемнадцать назад наверняка был о-го-го.
– Ему было семьдесят семь, – ответил Бэнкс, быстро произведя в уме подсчёты.
– О! – потрясённо выдал Паджет, который представлял того же мистера Макдугласа мужчиной слегка за шестьдесят, ну или хотя бы за семьдесят.
Лично пересекаться им не доводилось, потому он и не мог оценить, как же выглядит сосед Сеймура.
Бэнкс ничего не сказал, он просто стоял и смотрел на отца, который казался ему совершенно незнакомым человеком, даже внешнее сходство, о коем заявил Шеннон, не делало этих людей ближе друг к другу. Так было всегда, теперь проявилось особенно чётко и ярко. Сеймур не воспринимал отца, как родного человека, между ними имелась огромная пропасть. И перешагивать её совершенно не хотелось. Видимо, те же чувства одолевали не только Сеймура, но и самого Трэнта. Он не хотел любви со стороны сына, он нарочно взращивал в нём ненависть. Не хотел, чтобы мифическое будущее разрушило мечты Сеймура, предпочитая рушить всё в настоящем. Веру в людей, в родственные чувства, в сострадание, в талант. Не имело значения, что Бэнкс-младший себя никогда талантом не считал и в гении не записывал. Он играл только потому, что хотел получить от процесса игры удовольствие. Ведь зачем-то же людям нужны хобби? Одни вышивают, другие вяжут. А Сеймур водил смычком по струнам. Но нет, хобби это нельзя было оставить. Отец сначала навязывал старшему сыну мнение, что скрипка – это его, Сеймура, жизнь, а после, что он этой жизни недостоин.
«А, знаешь, пап, наверное, именно в этот момент я окончательно определился со своим отношением к тебе. И нет, это не ненависть. Скорее, обычное равнодушие. Мне ничего не нужно от тебя, и в этом вопросе я надеюсь на полную взаимность с твоей стороны».
«Ничтожество», – раздался в голове уже привычный голос.
«Ты тоже. Надеюсь, наше внешнее сходство никогда не станет ещё и сходством внутренним», – Бэнкс усмехнулся и, развернувшись, зашагал к выходу.
Паджет, наблюдавший за чужими действиями, окончательно запутался, поскольку решительно ничего не понял. Он был уверен, что так просто этот визит не закончится, Сеймур обязательно отколет нечто из ряда вон выходящее, но ничего не произошло. Вообще ничего. Бэнкс только посмотрел на фотографию отца, пристально посмотрел, со всей серьёзностью, отмечая мельчайшие детали чужой внешности, словно запоминая портрет отца, выбранный Дафной для увековечивания в камне, после чего развернулся и ушёл. Ни слова Трэнту не сказал. Не бросался обвинениями, не говорил о сожалении, что отношения между ними не были теплее при жизни, не винил себя, впрочем, этого ему и не следовало делать, много чести.
Неужели ему нужно было сделать это? Наверное, да. В конце концов, не самая большая странность жизни. Беременные дамы вон мыло могут поедать, считая, что оно является прекраснейшим блюдом на свете. Сеймур этого не делает, так что можно считать: с ним всё в полном порядке.
– И это всё, что ты хотел сделать? – спросил Шеннон, когда они уже сидели в машине, отогреваясь.
Стоит признать, что отогревался только Паджет, его спутник чувствовал себя отлично. Наверное, ему давно следовало перебороть свой страх и прийти туда, где находился всё это время Трэнт. И сделать это именно так, в сопровождении другого человека. Но не Натаниэля, потому что, находясь рядом с ним, Бэнкс чувствовал себя не беззащитным, нет, но больше великодушным. Придя сюда вместе с Кроули, он мог бы дойти в размышлениях и до того, что отца стоит простить, а прощать ему не хотелось. В качестве сопровождающего Шеннон был идеален. Он напоминал о том периоде жизни, когда Сеймур старался вытравить из себя породу Бэнксов, превратившись в другого человека. Одного взгляда в сторону гота достаточно, чтобы вспомнить свою ненависть к рыжему оттенку волос, к скрипке, к паспортным данным, которые Сеймур редко называл новым знакомым, предпочитая обходиться только именем.
– Да, – честно ответил Бэнкс.
– Мне казалось, что всё гораздо сложнее.
– Например?
– Достанешь ледоруб и постараешься разбить плиту, как вариант, – предположил Паджет.
Сеймур вскинул бровь, услышав это. Нет, всё-таки иногда мысли уносили Шеннона очень далеко от реальности, и это был как раз один из таких случаев.
– Вандализм – не моя стезя. Мне просто нужно было посмотреть на него, – пояснил Бэнкс. – Иногда бывает такое. Словами не объяснить, но чувствуешь: «Надо». Вот у меня сегодня было именно такое ощущение. Но если ты спросишь, зачем, я вряд ли смогу ответить на поставленный вопрос. Для меня всё запутано не меньше, чем для тех, кто меня окружает. Возможно, это один из шагов на пути к новой жизни. Но хватит обо мне. Теперь переходим ко второму пункту нашего соглашения. Вакансия личного психолога объявляется закрытой, и я готов тебя выслушать.
– Карин меня бросила, – повторил Паджет уже известные Сеймуру обстоятельства своей жизни. – Взяла и бросила. На этом фоне у меня великая депрессия, как некогда у нашей экономики.
– Да? А я и не заметил.
– Просто ты бесчувственное бревно, которое не знает, каково это, когда тебя бросают, – хмыкнул Шеннон, не заметив чужой реакции на свои слова.
Возможно, это высказывание можно было назвать правдивым буквально несколько месяцев назад и даже недель, но теперь всё неуловимо изменилось. Бэнкс нахмурился, нарисовав перед собой возможную перспективу. Он представил, какие чувства испытал бы, скажи Кроули, что между ними всё кончено. Разумеется, подобная картина его не обрадовала и не заставила воспрянуть духом, потому Сеймур поспешил избавиться от тупого видения, заменив его чем-то более приятным.
– Ты, кстати, тоже недалеко от меня ушёл. И кое-что об отношениях я всё-таки знаю.
– Например, что не стоит назначать встречу в баре и заказывать пиво в кружках перед тем, как захочешь сказать, что разрываешь отношения?
– Отличное знание, между прочим, – невозмутимо ответил Бэнкс.
– Обещаю взять его на заметку, – без тени иронии в словах произнёс Паджет.
– Надеюсь, что оно тебе всё же не пригодится.
– Я тоже на это надеюсь, – усмехнулся Шеннон, которого бросили тихо и без особых драм.
Но всё же кинули, и это его несказанно огорчало. Хотя бы потому, что самые длительные отношения в его жизни закончились не по его желанию, а потому, что Карин посчитала ухажёра недостаточно перспективным. Но об этом Бэнксу знать было совсем не обязательно. Некоторые подробности Паджет предпочитал утаить, чтобы совсем не упасть в чужих глазах, да и в своих тоже, поскольку подобная формулировка казалась ему унизительной донельзя.
Впрочем, именно такой она и была.

Дата добавления: 2015-12-01