Глава двадцать первая.

Любить человека идеального трудно даже с условием, что собственная самооценка не так уж занижена. Любить человека идеального, когда с самооценкой всё хреново, и это мягко говоря, сложнее вдвойне. И даже не любить, а просто встречаться. Симпатизировать человеку, который мнит себя идеальным, от окружающих требует того же, а, на самом деле, является истеричной принцессой, которая только и делает, что страдает при своей якобы идеальной внешности о несовершенствах, – это просто катастрофа.
Особенно, если этот человек берётся своего партнёра рассматривать едва ли не под микроскопом, препарируя, как лягушку, отмечая всё, что можно, а потом оглашая полный список того, что ему нравится, а что – напротив. Стоит говорить, что второй список оказывается огромным в противовес первому, мизерному и даже ничтожному? Вообще это не поддавалось объяснению, это просто было, и свой след, несомненно, тоже оставило. Оно не могло пройти незамеченным, особенно, если принять во внимание то, насколько придирчив был к себе Сеймур, вымуштрованный в этом плане отцом.
Слишком много «идеальных» людей встречалось на пути Бэнкса.
И они его подзаебали. Конкретно.
Роджер как раз к категории таких людей и относился. Не идеальных, но считающих себя идеалом, к которому большинство должно стремиться, а пока поставленной цели не добились, следует бросать вослед завистливые взгляды, восторгаться и едва ли не лить слёзы, понимая, насколько повезло тому, рядом с кем подобное сокровище находится. Сеймур готов был поспорить, но ему рот частенько затыкали, заявляя, что он ничего не понимает, счастья своего не ценит и вообще, не похож он на сына звезды, не похож на скрипача. Интеллигентность, сдержанность, элегантность? Да где это? Он не тянет на человека из мира музыки. Если не хочет быть похожим на скромного скрипача во фраке, которые столь сексуальны, пусть хоть просто на звезду походит. Почему бы не попробовать?
– Фотографироваться голым, начинать день с мартини и где-то в полночь, зажирая выпивку кокаином? – поинтересовался Бэнкс.
Ему сказали, что он дебил неотёсанный, а это вообще-то богемный шик. Сеймур плевать хотел на то, какой там шик. Он в тот период жизни думал лишь о своих проблемах, которых было столько, что на десятерых хватит, а с помощью Роджера просто пытался отвлечься, слегка переключив внимание, сместив акценты в другую сторону. Как показала практика, кандидатуру выбрал неподходящую. Роджер не помогал вылезти из депрессии, он только сильнее в неё вгонял своей показной идеальностью. Вот уж кто действительно походил на Трэнта, только в плане физической силы Сеймуру уступал, потому не решался на него руку поднимать. Происшествие с кружкой – не в счёт, это, скорее, исключение из правил, нежели закономерность.
Он всё делал идеально.
Одевался, красился, ел, пил, знакомился. Он был живым воплощением идеала, а Бэнкс двухлетней давности – всего лишь дешёвой пародией на Мэнсона в его лучшие годы. Разумеется. При этом Роджер упускал из вида, что сам он тоже оригинальностью не отличался, а его губы с вечным татуажем и глаза, обведённые чёрными кругами теней, считались вовсе не такими сексуальными, как он сам их видел. Иногда Сеймуру казалось, что рядом с ним отирается тёлка. Хотелось засунуть Роджера башкой под кран и смыть с него всю херню, которой тот активно мазал лицо. Но на выходе картинка получалась ещё более устрашающая, нежели первозданный вариант. Размазанные тени, стекавшие по щекам чёрными полосками, мокрые патлы, которые без ударного количества лака смотрелись довольно жалко и вообще не производили должного впечатления. Так вот... О тёлках. Ощущение это было несказанно сильным, однажды даже получило частичное подтверждение, когда Роджер заявил, что хотел бы примерить чулки и платье. Желательно в обтяжку, потому что на нём будет красиво смотреться. Ну, Сеймур не стал бы спорить, поскольку собеседник был прав. Смотрелось бы красиво, поскольку без косметики лицо было бесполым, а вот с нею – очень даже женственным.
И целовался Роджер как-то своеобразно, тоже чисто по-женски. То есть, Бэнкс точно не знал, как это, но предполагал, что будет похоже, если он подойдёт и поцелует девчонку.
В конце концов, он окончательно свыкся с мыслью, что Роджер – это просто баба, не девушка, а именно баба, в мужском теле заточённая. Его ужимки, любовь к пластической хирургии, диетам, шмоткам, фоточкам с «яблочным» телефоном на фоне зеркал в туалетной комнате. Как-то это не вдохновляло.
И сексом он тоже занимался идеально. Во всяком случае, считал себя в этой области непревзойдённым профессионалом.
Он, правда, кое в чём был неподражаем. Например, искусством фальшивых стонов овладел в совершенстве, и вся его показная страсть так всегда показной и оставалась, не получая в душе Сеймура особого отклика, поскольку даже странно было смотреть на этого человека и ловить себя на мысли, что хочешь его вот прямо сейчас, без промедления. Как-то даже и не очень хотелось, но Бэнкс этого не говорил. Зачем унижать «королеву»? Она ведь искренне верит, что её хотят все без исключения, даже те, кто утверждает обратное. Сеймур терпеть не мог вкус помады, который оставался на губах после поцелуев, красные полосы на плечах, после того, как с ним играли в дикую кошку, и вообще считал занятие это крайне скучным и однообразным. По сути, таким оно и было. Роджер никогда особо не заморачивался, он считал своим долгом отскакать на Бэнксе положенное количество времени, пооблизывать губы, запрокинуть голову и томно выдохнуть, чтобы выглядеть прямо красиво-красиво, хоть на камеру снимай и восхищайся тем, какая прелесть в кадре отобразилась. Сначала это было даже довольно мило, а потом приелось и начало провоцировать приступы раздражения. Хотелось не то чтобы разнообразия, но хотя бы немного живых эмоций, а не такого постановочного кадра, когда смотришь по сторонам, пытаясь понять, где же расположена скрытая камера? А камеры нет. Вот только игра идёт активная, не прекращаясь ни на секунду. В ходе провального эксперимента было выяснено, что Сеймуру секс не очень нравится. Но вот теперь он думал о том, что не нравился ему всё-таки именно второй участник процесса, а не сам процесс. Потому что с Кроули всё складывалось иначе и даже отдалённо не напоминало то, что происходило тогда.
В комнате снова царила темнота, только на сей раз, место дислокации было выбрано тщательно, а не рандомно, как на вечеринке. И находились оба не в спальне Селины, а в комнате Натаниэля.
Вообще-то до секса, как такового, у них пока не дошло, поскольку озвучить эту мысль ни муза, ни «художник» не могли. Они находились в сомнениях, не очень понимая, стоит ли вообще что-то предпринимать. Оба размышляли, что неудивительно, о романе своих родителей, вспоминая, как всё началось у Селины и Трэнта. И после этих мыслей собственные действия казались, если не аморальными, то неправильными однозначно. Это всё равно, что узнать, что где-то есть твой единокровный брат, и, какая неожиданность, именно он занял место возлюбленного. Даже тот факт, что между родителями их существовали исключительно платонические отношения, общей картины не менял. Кроули чувствовал себя конченым извращенцем, Бэнкс – извращенцем вдвойне, поскольку у него был брат, и он имел возможность представить, каково это в реальности. Единственное, что отличало Натаниэля от Кеннета – это то, что Кенни вызывал только желание надавать ему голове. К Кроули отношение было иного толка. И желания тоже.
В своих мыслях Сеймур вполне мог признать, чего же ему хочется, но озвучить эти хотения пока не получалось. Плюс ко всему, в голове ворох странных мыслей проносился, как и всегда, когда он нервничал. В реальности мысли странными не были, а вполне подходили под ситуацию, связавшись с ней напрямую. Думал Бэнкс о порно, точнее об актёрах, актрисах и о том, насколько не похож на них Натаниэль. Это не какие-то сомнения в способностях были, а именно мысли о благородстве особом, о тех самых королевах, к которым причислял себя Роджер, но которой не был вообще никогда. Он как раз больше походил на существо из фильмов для взрослых. Увидишь на экране, и сразу хочется, но потом мысли уходят в другую сторону, вспоминается, сколько человек там уже побывало, и желания стремительно угасают, возможно, даже в процессе. И ничего не остаётся, кроме отвращения. К Натаниэлю подобные мысли оказались неприменимы, поскольку он даже не пытался изображать из себя секс-звезду, не оглашал всю округу возгласами в духе собаки из рассказов о приключениях Шерлока Холмса от одного только поцелуя в шею. Он реагировал реальнее, и от этого становилось намного приятнее, чем от арии в исполнении сомнительного «совершенства». Тем не менее, нужно было уже что-то делать. Или не делать. Третьего варианта банально не существовало.
Кроули раньше казалось, что стесняться он не умеет, но сейчас чувствовал себя немного не в своей тарелке. Он был полностью одет, поверх белой футболки ещё и жилет с капюшоном надел. Теперь пытался натянуть этот капюшон на лоб, а лучше – до самого носа, чтобы никто его не видел. Сеймур и так вообще ничего не видел, поскольку ночь выдалась тёмная, и луна в окно настойчиво не заглядывала, участников процесса не освещала, если то, что здесь происходило, можно было назвать процессом. Скорее, пред-процесс. Всё же с алкоголем было проще и не так страшно, что на трезвую голову всё окажется далеко не столь прекрасно, как тогда. И вместо былого «супер» появится нынешнее «отстой».
До того, как они оказались в комнате Натаниэля, Бэнкс успел побывать в душе, окончательно смыв с себя грязную воду. Его джинсы и рубашка торжественно отправились в стирку. Пока Сеймур принимал душ, Кроули пытался привести в порядок кухню. Вытер лужи на полу, сменил скатерть, а обрывки нот... Нет, выбросить их рука не поднялась, потому Натаниэль собрал их и снова сложил в папку, надеясь, что со временем сможет во всём разобраться и склеить их. Если не для себя, а ему они точно нужны не были, то для Селины. Предчувствовал, что впереди ожидает серьёзный разговор с матерью, но почему-то совсем не боялся. Всё же экс-миссис Кроули была довольно понимающим, сдержанным человеком. Без необходимости голос не повышала, в драку на пустом месте не бросалась, да и вообще предпочитала беседу применению физической силы. Хотя бы в этом она уже отличалась от Дафны.
Натаниэль понимал, что объяснениями его общение с матерью не ограничится. Придётся поведать всю историю, с самого начала. О старосте, о его отношениях с отцом, находясь под впечатлением от которых, Бэнкс и решил спалить эти ноты. Только целая картина позволяла проникнуться чужими мотивами, не бросаясь несправедливыми обвинениями. Правда, Кроули очень сомневался, что Сеймур хочет открывать душу перед кем-то ещё, кроме него. Может, ему тоже рассказал о своих душевных метаниях на эмоциях, под влиянием момента, а не потому, что увидел человека, способного понять, принять и отреагировать ровно так, как нужно ему, а не так, как могло отреагировать большинство.
Волосы Бэнкса ещё не до конца высохли, время от времени с них падали капли воды, прилично холодившие кожу, отчего Натаниэль вздрагивал. Сеймур сейчас находился прямо над ним, упирался коленями в пол и иногда, стараясь успокоиться, дёргал замок молнии на толстовке, которую ему одолжил Кроули. Под толстовкой ничего не было. Под джинсами, в общем-то, тоже. И Натаниэля эти мысли равнодушным не оставляли, тем более атмосфера способствовала. Она не было романтичной донельзя, когда разве что бабочки вокруг не летают, а птички не поют, но всё же в ней имелось что-то особенное. И эта темнота, вроде обычная, стандартная даже, такая каждый вечер ведь на город опускается, и комната родная, в которой всё стоит на своих местах. Видимо, всё заключалось в личности второго человека, присутствовавшего здесь. Рядом с Бэнксом всё воспринималось иначе. Острее, ярче и просто приятнее, хотя ничего особенного он не делал, просто сидел, опираясь ладонями на пол и склонив голову низко.
– Посмотри на меня, – попросил он.
– Может, я и так смотрю, – ответил Кроули. – Как ты в кромешной темноте можешь разобрать?
– Если ты на кого-то сейчас смотришь, то это явно не я.
– А кто?
– Твой капюшон, – усмехнулся Сеймур.
Он чувствовал себя идиотом, вот так, лёжа на полу, но ничего не делая. Упаковка презервативов, перекочевавшая из кармана зимней куртки в карман толстовки, будто жгла руку каждый раз, когда он прикасался к картонке.
Если бы под пальцами фольга шелестела, он бы, наверное, чувствовал себя ещё глупее. Пусть сейчас казалось, что глупее просто некуда.
Вообще-то сначала они разговаривали, много, о разном. Тему Трэнта старательно избегали, решив, что сегодня лимит времени, отведённый этому человеку, исчерпан, нужно переходить на другие предлоги для общения. А потом Натаниэль, скорее всего нечаянно, поскольку в темноте ничего не видел, прикоснулся к чужому бедру... Отсюда всё и пошло, но в дороге слегка застопорилось, потому что в голову обоим пришла гениальнейшая из идей, вспомнили о Селине и её первой любви, почувствовали себя дураками.
Натаниэль ничего не сказал, лишь чуть приподнялся, капюшон с головы стянул, подумав, что если бы в комнате горел свет, стало бы от этого немного не по себе, а так всё в порядке вещей получилось. Он даже поймал себя на мысли, что стесняться, когда другой человек тебя не видит – это вообще тупость феерическая, но так уж получилось, что он сейчас логическим мышлением похвастать не мог. Он бы...
Додумать вновь не получилось, потому что Сеймур всё же свои мысли благополучно заткнул и решил хотя бы попробовать, а не тупо сидеть на месте, представляя, что и как. В мыслях он всё сделал уже несколько раз, в реальности – только на вечеринке, не сегодня даже. Кроули думал о том же, в его мыслях эти несколько раз тоже имели место быть и до безумия походили на то, что успел себе представить Бэнкс. Решись они озвучить друг другу свои фантазии, получилось бы, что мысли их идентичны на сто процентов, безоговорочно.
Сеймур забрался ладонями под футболку, Натаниэль чуть выгнулся, позволяя переместить руки так, чтобы к спине прикасались. Сам ладонь положил Бэнксу на бедро, чуть проведя ногтем по джинсовой ткани, поднялся выше, к краю толстовки, зацепил замочек, который чуть слышно звякнул, соприкоснувшись с молнией. Надо же... А Кроули не заметил, когда толстовка оказалась расстёгнутой, ему казалось, что Сеймур до сих пор упакован по всем правилам. Вторую руку на плече пристраивать не стал, да и обнимать тоже, вместо этого решил слегка помочь Бэнксу, отвёл свои волосы от плеча и шеи, чтобы удобнее было целовать, если Сеймур до них всё же доберётся. Судя по тому, с каким энтузиазмом Бэнкс целовал его сейчас, добираться собирался в самое ближайшее время.
Он никогда не сходил с ума от романтики, но вот с Натаниэлем не хотелось просто развернуть спиной, нагнуть, вставил-вышел, кончил. Спасибо, прощай. С Кроули хотелось обращаться намного нежнее, не совсем в ваниль скатываясь, чтобы розовая пена из ушей полезла, а вокруг вдруг нарисовался мир в том же самом цвете. Просто хотелось с ним именно целоваться, трогать, наслаждаться, а не брать силой, с таким же успехом, как отдрочить себе с помощью другого человека, то есть, когда некто выступает в роли руки. И в итоге сложно понять, что же произошло. То ли правда, секс был, то ли своеобразная дрочка.
Натаниэль не был приторно-липким, сладким таким, что после него обязательно захочется чего-то солёного, острого или кислого. Не было тошноты, как после некоторых, о которых Сеймур думал в самом начале. Кроули вообще при всём своеобразии своей внешности казался идеальным, почти. С тем самым количеством изъянов, которые необходимы для того, чтобы получилась офигенная смесь, от которой сложно, если вообще реально отказаться. Не было правильности, до той же самой тошноты, не было показной развратности, не было уже сейчас таких воплей, от которых даже страшно становится. Реально партнёру хорошо или всё же плохо? Натаниэль подцепил край своего жилета, пытаясь из ткани выпутаться, вполне успешно с поставленной задачей справился, отложив вещь в сторону и вот теперь обнимая Бэнкса за шею.
В чужих намерениях он не ошибся, поскольку Сеймур всё же от губ его оторвался, поцеловал за ухом, шею как раз там, где и в прошлый раз засос оставил. Будь у Кроули короткие волосы, все бы смогли отметину на шее заметить, но так всё прекрасно скрывалось, даже водолазку не нужно было надевать. Впрочем, Натаниэль водолазки и не любил, считая, что они вообще не в его стиле, только уродуют. А уж жертвовать стилем он точно не стал бы. Да и стесняться засоса, в принципе, тоже. Поскольку никогда из-за них не комплексовал, это Джейкоба они приводили в дикое состояние, заставляя тихо ненавидеть. Или не тихо? Мало ли... Вдруг он на подчинённых потом срывался, посмотрев на результат ночных гуляний сына.
Бэнкс края футболки подцепил, пытаясь её стянуть. С сожалением отметил, что теперь придётся оторваться от своего занятия, пусть и не так долго это продлится.
– Скажи... – произнёс тихо.
Кажется, это было чем-то, вроде традиции у них – в темноте разговаривать только шёпотом, громкие выкрики, скорее всего, не вписались бы в атмосферу, основательно её разрушив. Ну, может, не основательно, но всё же романтики особой не получилось бы, а хотелось. У Сеймура в мыслях вообще много чего смешалось, он сейчас больше витал в своих мечтах, что постепенно становились реальностью, приближая его к исполнению желания.
– Что?
Натаниэль его в этом стремлении говорить шёпотом поддерживал, поскольку тоже считал, что слишком громкий ор всю красоту ночи разрушает, уничтожая эстетизм. Это было даже в какой-то степени интересно, хотя, себе он признавался, что не отказался бы включить свет, посмотреть на Бэнкса вот сейчас, лицо его увидеть. Наверняка у него глаза не такие, как обычно, а зрачок слегка расширен, губы припухли. Его сбитое дыхание и нервные пальцы, скользившие по коже, поглаживающие её там, где уже не было футболки, без слов говорили, что да, возбуждён. Сильно, притом. И вообще...
В голову Кроули закрадывались странные мысли, но он почему-то первым делом сравнил себя со скрипкой. То есть подумал, что если Сеймур вот так прикасался к инструменту, то она самая счастливая на свете, и сам Натаниэль не отказался бы находиться на её месте постоянно. Впрочем, он не видел, как Бэнкс обращается со скрипкой, потому мог быть уверен, что сейчас прикасаются именно к нему, ласкают именно его, а не представляют нечто абстрактное. На такие мысли его навело знание, что он вроде как муза. А если муза, значит должен вдохновлять именно на игру, на мысли о репетициях, о том, что...
– Ты как предпочитаешь? – спросил Сеймур, оборвав строительство логической цепочки.
Судя по тому, что дыхание его снова чувствовалось на губах, а мокрые кончики волос скользили по коже, Бэнкс хотел услышать ответ всё тем же шепотом, губы в губы, без воплей на всю комнату.
– В смысле, сверху или снизу? Мне без разницы.
– Мне, в принципе, тоже.
– Тебе без разницы, как я предпочитаю? – усмехнулся Натаниэль.
– Дебил, – фыркнул собеседник, но продолжить гневную тираду не успел, поскольку его обняли за шею.
Прильнули к губам, касаясь кончиком языка их уголка, прочерчивая тонкую влажную полоску до противоположного. Вновь возвращаясь к серединке губ и мягко облизывая, словно кожа была намазана чем-то нереально приятным и вкусным.
Второй рукой, Кроули потянул полу толстовки в сторону, снимая её. Сеймур запустил руку в карман, вытаскивая оттуда пачку с презервативами, так удачно купленными по дороге, хотя вообще-то ничто не предвещало. Или предвещало? Внутренний голос общаться в этот момент отказывался, мысли дружно объявили бойкот, заявив, что Бэнкс и так слишком много думает. А от этого иногда очень много лишних проблем возникает. Вот сейчас ему вообще лучше не отвлекаться от процесса.
Натаниэль, перестав обнимать старосту, размахнулся и стукнул по столу, сначала один, потом второй раз. Сеймур не очень понял, для чего это делается, пока с края столешницы что-то не шлёпнулось на пол с тихим стуком. Кроули потянулся, ухватив упаковку с кремом для рук, и снова порадовался, что вокруг темнота, поскольку дурацкий алое с витаминами его совершенно не вдохновлял и сбивал всё настроение, стоило только задуматься всерьёз и посмотреть на ситуацию со стороны, и не участника, а какого-нибудь левого человека. Вроде бы всё отлично, романтика такая, и тут крем для рук...
Бэнкс, лизнув шею, чуть прихватил кожу зубами, не сильно, просто так. Коснулся застёжки брюк Натаниэля, вытаскивая пуговицу из петли, потянув молнию вниз. Прикоснулся губами к животу, ещё раз и ещё. Расстегнул свои джинсы, пытаясь избавиться от них. Кроули свои брюки благополучно стянул и, порадовавшись в сотый раз тому, как здорово, что света нет, ухватился за упаковку с кремом. В темноте раздался звук разрываемого целлофана, потом уже – не менее характерный хруст фольги. Сеймур казался сам себе тупым девственником, который вообще ничего не знает, ничего не помнит, ничего...
Нет, он вовсе не считал, что девственники поголовно тупые. Есть вполне просвещенные, которые знают всё не на практике, но в теории, потому с поставленной задачей справиться могут запросто, конечно, если все приготовления не окажутся напрасными, и в итоге не будет того, что принято называть эпик фейлом. В защиту их можно сказать, что они хотя бы пытались. Девственники тупые в его представлении были теми, кто с ума сходил от желания хоть кому-нибудь присунуть, мнил себя гигантом большого секса, а потом позорился страшно, тыкаясь куда угодно, но совсем не туда, куда нужно. В любом случае, он не хотел попасть во вторую категорию. Да уже и не мог, поскольку девственником не был. Просто ассоциация такая накатила.
Разорванную фольгу он затолкал обратно в упаковку, поскольку она пустовала сейчас, а её бывшее содержимое было рассыпано по полу. Нашарив в темноте телефон, Бэнкс всё же нарушил негласное условие, которые, в принципе, обязательным-то и не было, просто так получилось. Он разблокировал телефон, включив подсветку и, разумеется, первым делом увидел Кроули. В обнажённом, что совсем не удивительно, виде. И в такой позе, что... Натаниэль, конечно, тоже эту подсветку не мог не заметить. Первой мыслью было – зажмуриться покрепче, сквозь землю провалиться и больше вообще не показываться, никогда в жизни. Перейти на домашнее обучение, бросить школу, эмигрировать в Канаду. Кое-как уняв истеричные мысли в голове, он решился посмотреть в сторону старосты ещё раз, но без мыслей о том, что тот, наверное, до сих пор в обалдении. И как перед ним стыдно. То есть, Кроули при любом раскладе было стыдно, но вот перед Сеймуром особенно, пусть даже тот сам понимал, что без этого никак. Во всяком случае, сейчас. Потому что, если нет, то ему вообще будет больно, отвратно и на хрен такие развлечения. На хрен, да.
Бэнкс ничего не говорил, он только наблюдал за чужими действиями. С долей обалдения, но без отвращения – точно. То, что он наблюдал молча, только в плюс шло, потому что сейчас любой вопрос или замечание смотрелись тупо и, пожалуй, могли всё испортить, нарушив сложившую ситуацию, превратив её в театр абсурда. Молчание было самым верным решением, самым оптимальным, и это понимали оба. Потому, когда Сеймур вновь навис над ним, когда всё так же молча, но очень уверенно отвёл руку, которой до сего момента Натаниэль себя ласкал, когда прижал её к полу, не давая пошевелиться, но снова не произнёс ни слова, Кроули понял, что всё отлично. И стыдливость можно благополучно отправить на все четыре стороны, чтобы не мешала ему получать удовольствие и наслаждаться чужими действиями. Тем, как тёплая ладонь скользит по бедру, поднимается чуть выше, касается спины, заставляя чуть выгнуться. Между бёдер втиснулось колено, заставив ноги раздвинуть шире, чем прежде, согнув в коленях. Вместо объяснений и каких-то насмешек из серии, что он, как девчонка, снова последовал поцелуй. А ладонь, погладив поясницу, снова соскользнула на бок, после чего переместилась на бедро, с чуть влажной, тёплой кожей. Бэнкс тяжело дышал, после того зрелища, что перед ним было, он не мог даже попытаться изобразить некую незаинтересованность, потому что это оказалось бы заявлением весьма и весьма лживым.
Губы коснулись скулы, ладонь легла на коленку, пытаясь сделать так, чтобы обоим участникам процесса было удобнее. Сеймур не пытался согнуть её, прижимая к плечу, скорее, старался в разные стороны развести, попутно сочувствуя Кроули, поскольку при таком положении мышцы на следующий день болеть будут, сто процентов. Но ставить Натаниэля на четвереньки не хотелось совершенно. Наплевать, что в темноте он не мог увидеть выражение лица Кроули, зато само осознание, что они вот так находятся, в подобном положении, ему нравилось несказанно. И события этого вечера, случившиеся до этого момента, с каждой секундой теряли свою значимость. Не те, что в ванной, точнее, не вторая часть, а первая, с дракой и попыткой ударить противника ножницами. Вот это как раз хотелось забыть, а момент, когда Натаниэль сказал, что у Бэнкса самые красивые руки... Нет, всё же для Сеймура это было очень приятно. Это забывать он не хотел.
Натаниэль выгнулся, принимая его в себя, чуть слышно выдохнул и замер. Ладонь сжалась, зацепив ворс ковра, а мокрые волосы снова скользнули по коже, оставляя за собой влажную полосу. Бэнкс прижался ко рту поцелуем, не голодным, озверевшим, а довольно нежно. Он продолжал хранить молчание, Кроули – и подавно. Слова сейчас казались совершенно ненужными, больше даже тупыми, потому что спрашивать, как всё проходит, хорошо или плохо, обычно принято в самом конце, да и то... Вовсе не обязательный элемент программы, лишь прихоть отдельных личностей.
Губы скользнули по подбородку, оставив на нём едва заметный, влажный след, который моментально высох, зато вот тот, что оставляли на коже кончики волос, так быстро не исчезал.
Натаниэль переместил ладонь Сеймуру на поясницу, прижимая к себе, словно запрещая отстраняться. Он дышал шумно, открывал рот, но вот кричать не получалось, да и крики были не к месту, а у Кроули как-то само собой получалось реагировать именно так, как того хотелось Бэнксу. Не на уровне интуиции, поскольку Натаниэль склонен был думать, что его седьмое чувство развито отвратительно, если вообще не погибло в зародыше, просто он осознавал, как именно хочется Сеймуру. Ему самому хотелось так же, чтобы это не было, как постановка какая-то, чрезмерно вычурная, пафосная, пропитанная фальшивыми стонами и воплями. Ему было хорошо ровно настолько, насколько может быть хорошо в постели, ему эмоционально было вообще зашибись, поскольку Бэнкс отлично чувствовал его настроение.
Его дыхание опаляло щеку, изредка перемещаясь на шею, иногда вновь оказывалось на губах. А потом в тишине всё же раздался стон, всё такой же откровенный, но, по-прежнему, не казавшийся постановочным и пошлым.
– Ещё... – хрипло выдохнул Кроули, радуясь тому, что они занимаются этим на полу, а не на кровати, иначе уже давно оказались бы на краю ложа и радостно загремели вниз, а так падать было некуда.
– Ммм... – неопределённо выдал староста, что могло означать огромный спектр ответов.
От «разумеется», до «фиг тебе, а не ещё». Но, судя по действиям Сеймура, ему самому тоже был ближе первый вариант, а не второй.
Движения его бёдер стали активнее и слегка хаотичнее. А стоны вообще теперь были синхронными практически. И это даже немного удивляло, потому что вот прямо совсем-совсем совпадало, но при этом было же понятно, что это не попытка друг под друга подстроиться, чтобы не обидеть, опустив качество навыков и умений ниже уровня моря, а потому что реально, хорошо обоим, одновременно.
По виску скатилась капелька пота, замерев на подбородке, а после упав на пол. Бэнкс стиснул зубы, толкаясь в последний раз и упираясь лбом всё в тот же ковёр. Касаясь губами мочки чужого уха, светлых волос, которые сейчас спутались и, скорее всего, могли без проблем соперничать с той шваброй, которой Натаниэль намывал полы.
Сеймур отпустил руку Кроули, которую всё ещё придерживал всё это время. Провёл ладонью по торсу сверху-вниз, после снизу-вверх, погладив. Ладони у него были не шершавыми точно, и прикосновения их, конечно, приятными.
Когда она оказалась там, где была просто жизненно необходима, Натаниэль вновь выдохнул едва различимо, открыв рот. Чуть обнажилась кромка зубов, придав ему немного хищный вид, чего Бэнкс, конечно, не увидел. Да и вообще, о каких хищниках может идти речь, если Кроули в его руках сейчас столь послушный, податливый... Натаниэль толкнулся в ласкающую руку, вновь запрокинул голову, позволив себе застонать громко, не так, как прежде. У уха раздался едва различимый смешок, но не злобный, скорее, удовлетворённый, после чего мочку всё же прихватили зубами, чуть сжав её.
Кроули взмахнул ресницами, закрывая глаза. Обхватил старосту рукой за шею, и притянул ближе к себе. Перед тем, как прикоснуться к его рту в поцелуе, разомкнул пересохшие губы и едва слышно прошептал:
– Jag älskar dig.
Сеймур подобному высказыванию, конечно, удивился. Не содержанию, а, скорее, языку, на котором это было произнесено. Просто неожиданно оказалось. Впрочем, стоило отметить, что оно вообще распространено, это выражение. И любой житель земли, даже не зная языка в целом, данную фразу может выучить, хотя бы ради интереса.
В любом случае, Натаниэль решил соригинальничать.
Бэнкс усмехнулся.
– Ti amo, – шепнул в ответ.
Чему удивился уже Кроули. Получается, Сеймур понял, что именно ему сказали. Натаниэль это произнёс только потому, что был уверен: Бэнкс ни слова из его речи не разберёт, но промолчать не получилось. А о том, что игре на скрипке Сеймура обучала шведка, он благополучно позабыл.

Дата добавления: 2015-12-01