Глава шестнадцатая.

Несмотря на то, что о культуре питья Сеймур имел самое смутное представление, поскольку вообще фанатом алкогольных напитков не являлся, экспериментировать и смешивать всё, что предлагалось на вечеринке, он не планировал, потому решил продолжить движение в выбранном направлении. Или правильнее будет сказать, пил уже проверенные напитки, смешав в стакане колу, ром и выжав туда сок из ломтика лайма. Щедро набросал льда, чтобы в итоге получить истинную «Свободную Кубу», а не ту пародию, что ему предложили на прошлой вечеринке. Ему нужно было отметить свою победу над Кроули, а какое празднование без алкоголя? Во всяком случае, сейчас Бэнкс угрызениями совести за своё поведение не мучился, считая, что всё сделал правильно. Сто долларов, выигранные в честном поединке, стали приятным дополнением. То есть, конечно, не сто, а только пятьдесят, поскольку половина выигрыша и так принадлежала Сеймуру до начала игры. Он не жалел, что решил посоревноваться. Кроме того, испытывал чувство огромной благодарности к Паджету, поделившемуся когда-то секретами успешной игры.
Вторым пунктом в списке тех, кого следует назвать своими помощниками, значился алкогольный коктейль, выпитый перед появлением на вечеринке. Если бы не ром, вряд ли Бэнкс решился столь откровенно на Натаниэля пялиться, нисколько не скрывая свой интерес. Нельзя сказать, что от одной порции его полностью вынесло, и он перестал отдавать себе отчёт в тех или иных действиях. Он ничего не ощущал, кроме небольшой лёгкости в голове. Разве что относиться ко всему происходящему начал немного проще, чем прежде. И слова, произнесённые на мосту, больше не казались такой уж чушью сентиментальной. Да и вообще... Если он это сказал, значит, так и нужно было сделать. Он знал, что делал. Не факт, что Кроули вообще помнит, о чём они тогда говорили. Его занимала лишь судьба тетрадей и то, что он сам едва не подался в купальщики, решив немного пошутить над одноклассником. Разговоры о возвышенном оказались где-то за гранью восприятия.
«Хотел бы поднять эту тему, не стал бы так долго хранить молчание», – разумно заметило подсознание, окончательно избавляя Сеймура от очередного сеанса систематического самобичевания, к которому он подходил со всей ответственностью, не останавливаясь на начальном этапе.
Он долго и нудно перебирал в мыслях события, факты, вспоминал в мельчайших деталях все эмоции, интонации, свои слова и ответные реплики, словно плёнку пересматривал, а не просто размышлял о делах давно ушедших дней. Эту черту характера Бэнкс в себе искренне ненавидел, но ничего не мог с собой поделать. Она оказалась неотделима от него так же, как... Признаться, Сеймур даже затруднялся ответить, с чем тут можно провести параллель. Всё остальное он легко мог отсечь от себя при характеристике личности, но вот с данной чертой характера оказался связан навечно. Он мог выкрасить волосы в чёрный, вытравить их до платиновой белизны, добавить яркости, сменив цвет шевелюры на какой-то вырвиглазный оттенок, не предусмотренный природой, вроде зелёного или красного. Никто не мешал вставить линзы и шокировать народ молочного оттенка радужками или ещё каким-нибудь кошмаром. Мог надеть на себя всё, что угодно, даже платье, если бы захотелось прослыть конченым психом, правда, желания у него подобного не было. Ни относительно платья, ни относительно стремлений записаться в психи. Но измениться стремительно, отбросив все свои сомнения, привычку постоянно переосмысливать те или иные события жизни, излишнюю придирчивость и даже дотошность, он не имел возможности. Да, честно говоря, не очень-то и хотелось. Как уже говорилось, он искренне верил, что его жизнь целиком и полностью держится на воспоминаниях, на постоянном воскрешении этих фактов, на попытках вытащить осколки себя настоящего из того времени, когда ещё был жив отец. Вспомнить и понять, какая личность должна была сформироваться, если бы не вмешался Трэнт, желавший контролировать всё и всех, а старшего сына – в особенности.
Залив в себя едва ли не половину стакана, Сеймур постарался переключиться с мыслей о прошлом на размышления о настоящем. О вечере, партии в бильярд и безоговорочной победе, которая далась ему без особого труда. Для того чтобы выиграть, делать пришлось ничтожно мало, всего-то и требовалось, что немного смутить Кроули. А это вообще оказалось делом пяти секунд. Самому Бэнксу процесс игры казался довольно забавным за счёт того, что представления о предстоящей дуэли сменились мыслями о чём-то более возвышенном и приятном. Например, о флирте. Причём не столь откровенном, как в современности, а том, что был распространён в далёкие-далёкие времена. Взмах веера, пристальный взгляд, из-под полуопущенных ресниц. Ему даже не пришлось опускаться до облизывания губ, их же покусывания и прочих штучек, что так активно используется ныне. Натаниэлю хватило и пары взглядов, которые, видимо, стали контрольным в голову. Кроули то и дело сбивался, лажал и в итоге был вынужден признать поражение, чем несказанно удивил наблюдателей. Они искренне верили, что цепочка побед в этот вечер не прервётся, а очередные пятьдесят долларов перекочуют в карман хозяина дома. Трэвис вздыхал, вспоминая о бездарно потраченных деньгах, поскольку это была сумма, пожалованная родителями на карманные расходы, и не на пару дней, а на целый месяц. Теперь он остался с пустым кошельком и тяжкими думами. Все были уверены, что Натаниэля невозможно переиграть, но все же дружно ошиблись. Никто так и не понял, чем вызваны перемены в настроении хозяина дома. Об этом знал только сам Кроули и его последний соперник.
«Хотя бы развлёкся», – подбодрил себя Бэнкс.
Вообще-то изначально он рассчитывал на другой результат, но и этим можно было утешиться. Возможно, напейся он сильнее, действия стали бы откровеннее, но, находясь в состоянии лёгкого подпития, когда алкоголь идёт чисто для разогрева, не являясь самоцелью, ему вешаться на шею Натаниэлю не хотелось. Да и, по правде сказать, Кроули проиграл не потому, что увидел в чужих глазах призыв к чему-то большему, мгновенно загорелся ответным желанием и потерял способность мыслить, сосредоточившись на пошлых мечтах и фантазиях, а потому, что просто растерялся. Поведение одноклассника стало для него неожиданностью, поставило в тупик и заставило сбиться с выбранного пути. Сеймур допускал мысль, что Натаниэль до сих пор пытается понять, что это вообще было? С какой радости Бэнкс вдруг решил повести себя так, словно заинтересован в общении более близком, нежели то, что есть у них сейчас? Сеймур ответ на поставленный вопрос знал, мог бы даже посреди ночи об этом рассказать. Другое дело, что делиться своими соображениями он не планировал, они принадлежали только ему и не должны были становиться достоянием гласности.
Бэнкса вообще нельзя было назвать человеком откровенным. Единственным, кому он безоговорочно доверял, оставался, что неудивительно, он сам. Это было предметом личной гордости Сеймура, но вместе с тем и ощутимой проблемой. При случае особенно остро обнажалась проблема, гласившая, что ему совершенно не с кем поделиться наболевшим, и со своими переживаниями приходится справляться в гордом одиночестве. А когда мозги кипят, самого себя годным советчиком не назовёшь. Здесь нужен взгляд со стороны и непредвзятость.
Надеясь исключительно на себя, Бэнкс рисковал и был готов к тому, что ошибок совершит немереное количество.
Стакан опустел. Когда он был почти полностью заполнен льдом, напиток исчезал гораздо быстрее того, что был в бутылке из-под колы, а на лёд даже намёка не содержал. Сеймур где-то на краю сознания ухватил мысль, гласившую, что пора бы с возлияниями завязать, сохранив к моменту окончания вечеринки ясность и трезвость мысли. Ещё парочка таких коктейлей, и об установках можно позабыть, сделав им ручкой. Но больше заняться было нечем, к обществу футболистов присоединяться не хотелось. Хантер, конечно, не солгал. Они бы без вопросов приняли Бэнкса в свой круг, всё упиралось в самого Сеймура. Уж что-что, а занимать время обсуждением игры в этом сезоне он не планировал, потому что даже смутно не представлял, что там творилось. В этом сезоне, в предыдущих, и какие перспективы рисуются у грядущего. Сеймур фанатом бешеным не был, скорее, примыкал к стану равнодушных, которые знают отдельные имена игроков, но не считают их образцом для подражания и не жаждут однажды занять их места. Среди друзей Хантера большинство как раз относилось к людям такого типа, излишне тщеславным, но старательно маскирующим истинные эмоции.
– Неожиданно довольно модное сочетание, – раздался голос за спиной Бэнкса.
Он обернулся. Стоит ли говорить, что рядом с ним стоял хозяин дома. В руках Натаниэль держал высокий стакан, и его содержимое оказалось идентично тому, что находилось в стакане самого Сеймура. Значит, в этот вечер Кроули тоже накачивался коктейлем из рома, колы и сока лайма.
– А ты искренне верил, что подобное пьют исключительно в столицах? – усмехнулся Бэнкс.
– Нет, – Натаниэль на колкость, которая, на самом деле, таковой ему и не показалась, отвечать не планировал. Вместо этого радушно улыбнулся. – Просто не думал, что тебе может прийтись по вкусу данное сочетание. К слову, ты неправильно делаешь коктейль.
– Разве?
– Да. Пропорции должны быть иными. Один к трём. Одна часть рома, три – колы, лайма совсем чуть-чуть, льда много. Ты льёшь чрезмерное количество рома.
– Тебе жалко?
– Вовсе нет.
– Тогда не лезь со своими советами, хорошо?
– Я хотел помочь, – заметил Кроули, продолжая источать оптимизм и радушие, коих так недоставало самому Сеймуру.
Сейчас он даже сомневался, что со стороны его попытки флиртовать были расценены правильно. Вполне возможно, что Натаниэль видел в них угрозу, а не попытку привлечь внимание соперника, чтобы выбить у него почву из-под ног, заставив мыслить в ином направлении, далёком от игры. Скорее всего, у него была зверская рожа без капли соблазнительности. Это Кроули выглядел утончённым интеллигентом, маска подобное впечатление только усиливала, придавая ему загадочности.
В общем-то, Бэнкс был несколько несправедлив к себе и своим способностям. При желании он умел меняться, становясь в глазах окружающих привлекательным. Смог же когда-то привлечь к себе внимание Роджера? Правда, тут стоило отметить, что особо этого не желал, само собой получилось, да и послание с отпечатком чужих губ стало неожиданностью. Не сказать, что неприятной. В конце концов, в шестнадцать лет ему, как и большинству подростков, хотелось чего-то такого... Любви, отношений, понимания, что он не в одиночестве. Но отношения надежд, возложенных на них, не оправдали, свернув куда-то не туда.
Короче говоря, в этот момент Сеймур размышлял о том, что не стоило считать себя великим соблазнителем. Вряд ли Натаниэля заинтриговали его взгляды. Вероятно, дело было в другом. И это другое он уже обозначил выше.
На самом деле, Кроули только потому и подошёл, что испытывал в данный момент противоречивые чувства, не понимая, что вообще происходит. Причём, понимать направление чужих мыслей он перестал ещё в тот момент, когда Бэнкс бросил фразу о музе, потом так стремительно от неё отказался, что оставалось только догадываться, что творится вокруг. Стоит искать двойное дно в словах старосты, или это просто проявление природного идиотизма, замаскированное под столь тупое явление, как «типа смешная шутка», над которой никто, кроме самого юмориста смеяться не станет. Сеймур вёл себя странно, даже очень странно, словно сам не понимал, чего хочет от этой жизни. Но вместе с тем... Натаниэлю почему-то казалось, что Бэнкс всё делает целенаправленно. Он отдаёт себе отчёт во всём, что совершает, он осознаёт, что творит. Но почему-то потом от своих слов и поступков отказывается. Или, как в сегодняшней ситуации, просто уходит, стараясь избежать ответственности за содеянное или же разговоров по душам, которые должны быть. Хотя бы для того, чтобы окружающие поняли, как нужно реагировать на действия провокатора. И нужно ли вообще?
– Помогать надо только в тех случаях, когда к тебе обращаются с просьбой, – заметил Сеймур. – Я не просил.
– И всё же...
– Что?
– У меня есть желание поговорить с тобой.
– И зачем?
– Хочу прояснить кое-какие моменты, – признался Кроули, посмотрев на одноклассника.
Причём взгляд был таким проницательным, что Бэнкс едва удержался от того, чтобы не задрожать, продемонстрировав свой страх. Пусть это был не дикий ужас, когда всё тело сковывает, как льдом и сдвинуться с места – нереально, но стоило признать, что он слегка пасует перед Натаниэлем. Хочется ему того или нет.
«Конечно, нет», – ответил сам себе.
– Это обязательно? – спросил, делая глоток коктейля и стараясь выглядеть как можно беззаботнее.
Впрочем, придерживался мнения, что изобразить беззаботность у него при всём желании не получится. Но стоило признать, что без алкоголя стало бы совсем худо. Ощущая на языке этот вкус, он чувствовал себя немного увереннее, пусть и не совсем равнодушным ко всему происходящему. Просто заявление Кроули несколько интриговало, и Сеймур понимал, о чём именно пойдёт разговор. О его сольном представлении, которое разглядел Натаниэль, а остальные не были допущены на сцену, предназначенную только для двоих. Когда Бэнкс стоял спиной к наблюдателям, он и позволял себе вольность, когда же находился лицом к ним, хмурился отчаянно и пытался изобразить задумчивость.
– Заставить не могу, но я бы не отказался от диалога, – пояснил Кроули, доливая немного колы в свой стакан и бросая туда же трубочку.
– Думаешь, здесь реально общаться?
– А почему нет?
– Музыку нам не переорать.
– На втором этаже немного тише, там даже не придётся повышать голос, – ответил Натаниэль, бесцельно гоняя трубочку по кругу. – Можешь, конечно, отказаться. Как ты всегда и поступаешь.
Он исчез из поля зрения так же внезапно, как появился. Сеймуру только и оставалось, что поражаться чужим способностям.
Да, несомненно, Кроули не ошибался. Бэнкс не любил долгие объяснения и мозговыносящие разговоры, он не умел правильно подбирать слова и действовать так, как хотелось другим. Сеймур озадачивался, прежде всего, вопросом собственного комфорта, если его что-то не устраивало, он предпочитал эту тему вообще не поднимать, но сейчас чувствовал, что сказать ему планируют нечто важное. Или он должен сделать то же самое? Странный-странный Натаниэль. Хотя, если задуматься, то более странного человека, чем он сам, сложно отыскать.
Третья порция выпивки улетучилась практически моментально. Бэнкс некоторое время постоял у стола, раздумывая относительно четвёртой, понял, что это будет уже полнейший перебор. Вместе с тем подумал и о том, что нужно отыскать хозяина дома, обсудить с ним все животрепещущие вопросы. Таковых на повестке дня значилось несколько, потому не следовало откладывать всё в долгий ящик. Если Кроули желает услышать чужие откровения, сегодня у него есть эксклюзивная возможность – воспользоваться специальный предложением, узнав об однокласснике всё и даже больше. Другое дело, что полученная информация может не прийтись ему по вкусу, и он, как Вэнс Райли, начнёт активно возмущаться. Да что сомневаться? Наверняка он так и сделает.
Лавируя между школьниками, Сеймур подошёл к лестнице, шумно выдохнул и решил подняться на второй этаж. Раз Натаниэль сказал, что там тише и есть возможность поговорить, скорее всего, там его и удастся обнаружить.
Интуиция не подвела. Кроули обнаружился на втором этаже, он стоял, прислонившись к стене, время от времени прикладывался к трубочке, поглощая свой коктейль, и поглядывал в сторону лестницы. Бэнкс в который раз почувствовал себя в ловушке. Этот ублюдок знал, что предложение не повиснет в воздухе. Он чётко осознавал, что Сеймур придёт к нему, как бы ни пытался изобразить равнодушие, чужие слова всё равно заинтриговали и привлекли внимание. То ли на фоне опасений, то ли потому, что он изначально рассчитывал на такой результат, когда начинал бросать призывные взгляды в сторону хозяина вечеринки, то ли ещё по каким-то причинам, коих в голове Бэнкса набралось на десятерых, но он не стал их все сортировать и раскладывать по полочкам. В конце концов, он должен гордиться собой. Поставленной цели добился. Level complete, как говорится. Он хотел привлечь внимание Натаниэля? Он это сделал. И не столь важно, что же сыграло ключевую роль. Одежда, поведение или выигрыш, ударивший по самолюбию. Или не ударивший?
– Всё же выбрал разговор? – Кроули, кажется, удивился, но быстро взял себя в руки.
Не следовало показывать собеседнику свои эмоции, поскольку ему очень часто казалось, что он в представлении Сеймура – открытая книга, читать которую проще простого, в то время как сам сын Трэнта – загадка века, которую невозможно разгадать с первого раза. И пока будешь подбирать ключи к замку, устанешь настолько, что плюнешь на это дело и постараешься заняться чем-то более продуктивным, нежели попытки добраться до сути, обнажив истинную личность.
– Подумал, действительно, почему нет? – отозвался Сеймур, приблизившись к Натаниэлю.
Не стал прислоняться к противоположной стене, вместо этого упёрся плечом в ту же, рядом с которой стоял Кроули. Отметил, как будто впервые, что рост у них одинаковый, совершенно, а во внешности есть что-то отдалённо схожее, словно судьба пошутила и подарила бывшим влюблённым похожих детей. Если бы у Селины и Трэнта был общий ребёнок, как бы он выглядел? Как Кроули? Как сам Сеймур? Или вышло бы нечто среднее арифметическое? Нос одного, губы другого... И так до бесконечности, пока все составляющие внешности не будут совмещены в идеальном сочетании.
– Начинай.
– Что именно?
– Разговор.
– Разве не ты хотел со мной поболтать? Это же тебя какие-то вопросы занимают, – как можно менее эмоционально произнёс Бэнкс, покачивая стакан, наполненный льдом, из стороны в сторону.
Натаниэль внимательно собеседника оглядывал, и Сеймур это ощущал так, словно не взгляд по коже скользил, а реальные прикосновения имели место быть. Но одна рука Кроули была в кармане, вторая сжимала стакан. Он, по логике вещей, не мог к однокласснику прикасаться.
– Эти взгляды во время игры... – начал Натаниэль, поняв, что первого шага от старосты ждать попросту глупо. – Зачем они?
– Мне захотелось. Они тебя отвлекали?
– Вовсе нет.
– Да, – Бэнкс усмехнулся. – И только потому, что они тебя совсем не отвлекли, ты сбился и не смог разгромить противника.
– Может, я поддался?
– Мне?
– А кому ещё? Играли вроде с тобой.
– Исключено. Поддаться ты мог кому угодно, но только не мне, – Сеймур принялся рассуждать вслух, сливая на собеседника информацию, возникшую в мыслях в результате мозгового штурма. – То есть, у меня сложилось такое мнение. Могу ошибаться, на звание истины в последней инстанции не претендую. Мне кажется, что ты вообще не из тех, кто поддаётся, а уж покрасоваться перед той толпой... Нет, не думаю.
– Почему ты считаешь, что я не могу поддаться тебе?
– Дело принципа? – предположил Бэнкс.
Кроули пожал плечами, но больше ничего не произнёс. Наверное, жаждал больше аргументов со стороны оппонента. И Сеймур рад был бы их предоставить, но, крепко задумавшись, пришёл к выводу, что сказать-то и нечего, поскольку Хантер оказался прав на сто процентов. То состояние, в котором пребывают староста и экс-новичок нельзя назвать ненавистью, нельзя вообще сказать, что они враждуют. Спейд не ошибается. Подножка на уроке физкультуры – это не более чем ребячество, но никак не открытая вражда.
– Слова о музе.
– Что с ними?
– Они к чему были сказаны?
– Тоже под влиянием момента, – беззаботно отозвался Бэнкс, не желая вдаваться в подробности своих мотивов.
Они могли неприятно шокировать собеседника. Решаясь на разговор, он искренне верил, что способен во всём признаться, обнажить истинные мотивы своих поступков, но сейчас, стоя рядом с Натаниэлем и внимательно изучая его профиль, Сеймур осознавал, что решимости поубавилось. И нехило так.
– Уверен? – хмыкнул Кроули.
– Да, – ответил Бэнкс, забрасывая в рот кубик льда.
– Что ж... – Натаниэль как-то по-особенному протянул эти слова, словно долго думал, какой же фразой поставить точку в их общении. – В таком случае, разговор окончен. Приятно повеселиться, господин староста.
Он собирался развернуться и уйти. То ли в сторону одной из комнат, то ли спуститься вниз, присоединившись к другим ученикам, разделив их веселье. Но тут в голове Сеймура что-то перемкнуло. Возможно, третья порция алкоголя оказалась лишней, и он всё же перебрал со спиртным, как опасался до появления на вечеринке? Возможно...
Его ладонь легла на плечо Кроули. Тот замер на месте, а Бэнкс, воспользовавшись чужим замешательством, развернул Натаниэля лицом к себе и, не дожидаясь, когда же ему зададут вопрос в духе: «Какого хрена?», поцеловал. Правда не был уверен, что этот поступок в морду не получит. А что? Было бы довольно забавно. Он начал вечер с того, что съездил по челюсти своему бывшему, теперь Кроули устроит ему весёлую жизнь, ответив тем же. Они, правда, в отношениях никогда не состояли, но боль от удара ведь не зависит от того, какие чувства испытываешь к человеку бьющему? Боль физическая всегда одинакова. Она лишь слегка варьируется в зависимости от того, какой болевой порог у того или иного человека.
Натаниэль ничего не сказал, ничего не сделал. Во всяком случае, из того, что успел придумать в своих мыслях Сеймур. Не было удара, не было злобного вопля о ебанутости и неправильности того, что он совершил. Кроули не бесился, он отвечал на действия старосты, не прижимаясь, требовательно, но и не отстраняясь, чтобы сделать вид, насколько ему вообще противно происходящее. Бэнкс не придумал ничего лучше, чем протолкнуть слегка подтаявший кубик льда Натаниэлю в рот, словно предлагая охладиться и проанализировать собственные действия. Тот не остановился. Наоборот, инициативности прибавилось.
Он завёл руку со стаканом за спину Сеймура, не рассчитал немного, и ледяной напиток частично выплеснулся на рубашку, а лёд рассыпался по полу. Второй рукой Натаниэль толкнул дверь, расположенную за спиной Бэнкса, услышав, как она открылась, чуть подтолкнул и самого Сеймура. Тот сделал шаг назад, едва не запнулся о порог, после чего всё же перешагнул через него, оказываясь в кромешной темноте, продвигаясь всё дальше. Кажется, это была комната Селины, но Кроули не особенно сейчас думал над тем, где же они со старостой оказались. То ли в спальне самого Натаниэля, то ли в спальне его матери. В любом случае, они находились в одном помещении, отделённом от посторонних, которые, бродя по коридору, могли застать одноклассников целующимися. Вряд ли бы они оценили эту картину, а Кроули не хотелось прерываться. Он изначально именно на такое продолжение разговора и рассчитывал, правда, был уверен, что первый шаг останется за ним, а не за Бэнксом. Но поскольку тот старательно отмахивался от своих действий, называя их случайностью, Натаниэль от своей задумки отказался. Не хотелось оказаться в дураках, при таком раскладе у него был реальный шанс продемонстрировать всю свою дурость и неумение понимать окружающих людей, принимая желаемое за действительное.
Кроули потянулся, пытаясь нашарить хоть что-то. Свет никто из них так и не решился включить, понимая, что он только испортит практически идиллическую картину. Да и темнота позволяла избежать таких отвратительных вещей, как попытка разобраться в своих действиях и объяснить их второму участнику процесса. Они сами придумали причины, которыми руководствуется вторая сторона, в них же и верили. Оба предлога были далеки от истины, довольно оскорбительны или, скорее, обидны, но сейчас вряд ли имели значение. Натаниэль всё же устроил стакан на комоде, забрал второй стакан из рук Бэнкса, устроил его рядом с первым и теперь получил возможность прикоснуться к старосте, не испытывая никаких затруднений, чем и воспользовался. Ладонь прошлась по ткани рубашки, попала на влажное от «Свободной Кубы» пятно, скользнула выше, от лопатки к шее, к воротничку, к острому краешку. Ткань была скользкая, прохладная. Безумно хотелось её стянуть, но Кроули вообще сомневался в правильности своих поступков. Он думал, что любое действие может привести к тому, что староста развернётся и уберётся восвояси, хлопнув дверью.
Подобные же мысли роились в голове самого Сеймура, потому он несказанно удивлялся, что время идёт, а Натаниэль всё ещё находится рядом с ним, позволяя прижимать себя к стене, наслаждаться запахом кожи, касаться губ. Бэнкс отстранился на пару секунд и снова прижался ко рту одноклассника, чувствуя сладкий привкус колы, кисловатый лайма и горький рома. Этот вкус остался на губах, и сейчас появилась возможность беспрепятственно слизывать его, чем Сеймур и пользовался, отрываясь на полную катушку. Он не стремился углублять поцелуй, ему достаточно было того, что он прикасался к губам и получал отклик на свои действия. Он не знал, почему Кроули его до сих пор не оттолкнул, списывал больше на действие алкоголя, под действием которого Натаниэль расслабился и сейчас не очень соображает, что делает. Они оба были пьяными. Не настолько, чтобы утром мучиться от потери памяти, по фрагментикам собирая воспоминания, но и не настолько, чтобы полностью себя контролировать. Они оказались не настолько трезвыми, чтобы это прекратить и назвать ошибкой. К такому умозаключению пришёл, в конце концов, Бэнкс. За свои действия он и так мог ответить, понимая, что хотел сделать это при любом раскладе. Хоть трезвым, хоть пьяным. Однако он был уверен, что Кроули сейчас за свои поступки не отвечает, потому так старательно откликается на его поцелуй, не осознавая, что на полном серьёзе лижется с парнем.
Натаниэль вполне себе осознавал, но вот Сеймуру приписывал те же самые мотивы, что Бэнкс адресовал ему. Кроули действовал осторожно, даже боязливо. Но, разумеется, староста ошибся. Натаниэль понимал, кого именно целует, как целует и почему поступает именно так, а не иначе. Ответ был прост. Потому что и в той жизни, что была до переезда, он встречался вовсе не с девушками, целоваться с ними не привык, если только это не было приветственным лобызанием в щёку.
Кроули всё же коснулся воротничка, потянув его в сторону. Кнопки легко расстёгивались, способствуя освобождению от одежды.
Сеймур всё ещё сомневался в правильности своего поступка, но остановиться вряд ли мог. Коснулся языком губ, лизнув их посередине, проталкиваясь внутрь, поднимая одну руку и дёргая шёлковые ленты, надеясь снять с Натаниэля маску. Она его обезоруживала, она его заводила, она заставляла сходить с ума. Свою же он стягивать не торопился, понимая, что тогда будет чувствовать себя беззащитным. Куда уж беззащитнее? Ему уже сейчас казалось, что он проиграл этот бой, сдался без борьбы, сложив оружие.
Было в этих масках определённое преимущество, они добавляли таинственности, в них оба словно становились другими людьми. Желая оставаться таинственным незнакомцем для Кроули, он всё же хотел убрать этот полог загадки от Натаниэля, окончательно удостовериться в том, что не ошибся. Хотя он и так знал, что никакой ошибки здесь быть не может. Они разговаривали с Кроули, с ним же и целовались. Причём делали это так, что по ощущениям, по эмоциям, по количеству полученного удовольствия Сеймуру даже не с чем было сравнить. Роджер точно даже рядом не стоял. А если стоял, то пришло время потесниться, основательно.
Бэнкс выпустил маску из рук, слыша, как она с лёгким шелестом упала на пол, окончательно уничтожив остатки напускной таинственности, что были в Натаниэле, но легче от этого всё равно не стало. Ощущение, что перед ним человек-загадка никуда не исчезло.
Кроули не желал оставаться в долгу, потому его ладонь подцепила резинку, в надежде стянуть маску с Сеймура. Сделать то, чего Бэнкс так опасался. Магия ночи разрушилась бы в мгновение ока, как ему казалось. Стоит только снять с него этот кусок ткани, как всё моментально испарится, и...
– Не снимай, – прошептал он, отвлекаясь на время.
И не прекращая бояться, что одна только минутка разговора может оборвать столь прекрасный момент.
– Почему? – Натаниэль тоже откликнулся шёпотом, словно опасался того же, чего и его одноклассник.
Но Бэнкс даже мысли такой не допускал, зациклившись на своих догадках.
– Не нужно, – выдохнул.
Кроули ощутил дыхание на губах.
– Маска, я ведь всё равно тебя знаю, – ответил, скопировав интонации и действия собеседника.
Потому, когда произносил последние слова, между ними почти не осталось никакого расстояния, и губы снова соединились в поцелуе.
«Ошибаешься, ничего ты обо мне не знаешь», – пронеслось в мыслях Сеймура.
Тем не менее, он всё равно не мог заставить себя развернуться и уйти. Как, впрочем, и перейти к более решительным действиям. Да они ему сейчас не были жизненно необходимы, алкоголь не настолько затуманил мозги, чтобы потерять контроль над собой, заставив забыть о том, что поцелуи, в общем-то, безобидные, отличаются от секса, за который ответственность нести всё же приходится. И если он сейчас затащит Натаниэля в постель, воспользовавшись тем, что Кроули пьяный и плохо соображающий, потом будет пилить себя ещё сильнее, чем до сего момента.
А соблазн был велик. Не просто велик. Огромен. Бэнкса сводило с ума буквально всё, что происходило в тёмной комнате. Звуки, запахи, действия. И этот шёпот, сексуальный, заставляющий забыть обо всём, потерять голову и контроль над собой. Пусть он ещё старался держать себя в руках, но с каждой секундой становилось всё труднее. Тёплое дыхание на щеке, прикосновение пальцев, что постоянно скользили по воротничку рубашки, поднимаясь выше и касаясь ключиц, шеи, лица... Мягко поглаживая, не очень уверенно, но невероятно приятно.
Натаниэль запрокинул голову, уткнувшись затылком в стену, выдохнул тяжело. Сеймур чувствовал его возбуждение, сам был возбуждён ничуть не меньше, но всё равно держал себя в руках. До определённого времени. Потом всё же потянулся к застёжке чужих брюк, расстёгивая пуговицу, потянув вниз язычок молнии. В тишине и темноте всё воспринималось намного эмоциональнее и острее. Прометавшись в сомнениях ещё несколько секунд, он всё же запустил ладонь в штаны одноклассника. Уверенность в том, что поступает правильно, таяла с каждой секундой всё сильнее.
– Сука... – прошипел Кроули, вовсе не потому, что ему было неприятно, просто из вредности.
– Почему? – выдохнул ему в шею Бэнкс, чуть склонив голову, проводя носом, скользя губами по выбритой щеке.
Он вдыхал аромат одеколона и шампуня, ловя себя на мысли, что было несказанно тупо ненавидеть длинные волосы только потому, что Натаниэль предпочитает ту же укладку, что и Трэнт. С чего он вообще решил, что эти двое похожи? У них ничего общего нет. Разве что отношение Селины к обоим, о котором говорил Кроули. Да и то... Лишь на первый взгляд. После становится понятно, что это лишь игра воображения, не имеющая ничего сходного с реальностью.
Его губы снова завладели чужим ртом, выпивая с них тихий стон и горячее, участившееся дыхание.
– Если ты решил оторвать мне яйца, то ты уже на пути к успеху, – заметил Натаниэль.
Сарказм в его исполнении получился не особо ярким.
– Я, правда, так груб? – удивился Сеймур.
– Нет, – шепотом ответили ему и тихо-тихо засмеялись.
– Тогда какого...
– Шутка, – хмыкнул Кроули.
Бэнкс ничего не сказал, решив сохранить в данной ситуации молчание и только его. Вторая ладонь скользнула по щеке, отводя длинные пряди, а губы коснулись шеи.
Причём не лёгким поцелуем, а серьёзно так, с засосом в перспективе. Зубы слегка царапнули по коже.
– Дерьмовые шутки, – заметил Сеймур.
– Зато действия твои...
– Что?
– Оху...
Договорить Натаниэль вновь не успел, в очередной раз – сотый, тысячный? – чувствуя поцелуй и мягкое касание языка. Кроули приоткрыл рот, разрешая поцелуй углубить, обнял старосту за шею и, наконец, позволил себе то, чего опасался на протяжении всего вечера, боясь показаться излишне навязчивым. Прижался ближе, совсем-совсем близко, словно какой-то барьер, что между ними был, теперь исчез, позволив вырваться наружу истинным эмоциям, так тщательно скрываемым. От посторонних глаз, да и друг от друга.
Натаниэль всё же подцепил резинку, срывая с Сеймура предмет маскарадного костюма, отправляя его к своему, на пол. И только тогда окончательно утвердился во мнении, что рядом с ним именно староста, а не обезличенная маска. Это ощущение было приятнее в разы и доставляло гораздо сильнее, чем все предыдущие эмоции.
– Не прячься за маской, – шепнул он.
Не очень понимая, что имеет ввиду. То ли подразумевает именно этот момент, то ли жизнь, в целом. Бэнкс тоже растерялся, не зная, как расшифровать чужие слова, но глупо было отрицать, что они запали в душу, не оставив его совершенно равнодушным.

Дата добавления: 2015-12-01