Глава вторая.

– Не хочу кашу, – проныл Кенни, размазывая свой завтрак по тарелке.
– Ешь и не ной.
Сеймур не удержался и отвесил младшему брату подзатыльник, на время оторвавшись от своего кофе.
Дафна Бэнкс, их мать, занималась тем, что нарезала бутерброды к завтраку, не отвлекаясь на перепалку, завязавшуюся между двумя детьми. Примерно с такого диалога в их доме периодически и начинались ссоры, которые затихали так же стремительно, как и возникали. Во всяком случае тогда, когда Кеннет не развивал тему, а утыкался носом в тарелку и начинал запихивать в себя ненавистный продукт, коим его потчевали каждое утро, несмотря на постоянные акции протеста. Но иногда у Кенни просыпался дух противоречия, и он начинал активно возмущаться. Тогда можно было предположить два варианта развития событий. Или Сеймур благополучно проигнорирует вопли младшего брата, или же они сцепятся не на жизнь, а на смерть. Дафна пыталась на них воздействовать раньше, но со временем поняла, что это бессмысленно. Всё равно ничего не изменится. Кенни и Сеймур всегда будут спорить друг с другом, словно они собаки из разных стай, а не близкие родственники. Однако даже их внешность говорила о том, что в их венах течёт одна и та же кровь.
– Мам, он меня бьёт! – с жаром, присущим всем детям-ябедам, выдал Кеннет.
По его голосу можно было подумать, что старший брат, как минимум, приложил родственника головой о стену. Хотя это был всего лишь лёгкий подзатыльник в профилактических целях. Если бы Кенни застал отца, он бы однозначно понимал истинное значение слова «бьёт». И рта не раскрывал. Но он... Да, впрочем, что об этом вспоминать?
– Иногда мне хочется поступить с тобой так, как поступают с твоим тёзкой из кино, – прошипел Сеймур, допивая кофе одним глотком и со стуком опуская кружку на столешницу.
– Мам! – Кенни всеми способами пытался привлечь к себе внимание.
– Сеймур, оставь брата в покое, – произнесла Дафна, оторвавшись от своего занятия.
– Если ты будешь всё спускать ему с рук, он вырастет эгоистом, – ответил старший и, отвесив притворный поклон, вышел из кухни.
Дверью хлопать не стал, поскольку к таким дешёвым спецэффектам никакой тяги не испытывал, а должность президента школьного совета, на плечи которого возложено море разнообразных обязанностей, приучили к порядку и здорово помогли в вопросе отношения к окружающим раздражителям. Старосте следовало держать себя в руках и улыбаться всем, независимо от того, насколько ему приятна эта компания.
Кенни раздражал не столько своими капризами, сколько неспособностью понять, что далеко не все обязаны следовать его желаниям. Не хочет есть кашу, пусть сам себе что-то готовит. Руки не отвалятся.
Дафна всегда оправдывала своё мягкое отношение к Кеннету тем, что он маленький, но Сеймур подозревал, что и лет через десять, когда Кенни исполнится восемнадцать, его всё равно будут воспринимать, как малютку, нуждающегося в заботе.
Если о ком-то Бэнкс в данной ситуации и беспокоился, то точно не о младшем брате. Намного сильнее Сеймура интересовало состояние Дафны. После смерти отца она прилично сдала и из цветущей женщины превратилась в блёклую, серую тень, которая целыми днями крутится, как белка в колесе, пытаясь поддержать жизнь своих детей на нужном уровне, а младшенький этого словно не осознает, только и делает, что ноет, капризничает и пытается привлечь к себе внимание. Наверное, понимает, что мать ради него всё сделает, вот и жаждет получить подтверждение своей теории. Эгоистичный головастик.
Мать-одиночка, Дафна Бэнкс работала в местной ветеринарной клинике, ухаживала за чужими животными, могла и посреди ночи срываться к ним, поскольку именно в работе обнаружила смысл жизни. Раньше она не столь фанатично относилась к своим обязанностям, на первом месте для неё оставалась семья, на втором – работа. После того, как мистер Бэнкс покинул этот мир, Дафна решила пополнить стан трудоголиков, сконцентрировавшись на работе. Детей она, конечно, тоже ценила и любила, но зачастую на них у неё уже не оставалось времени. Основные заботы о Кенни ложились на плечи старшего брата.
Своё детство Сеймур благополучно потерял. То есть, не детство, а подростковые годы. Их отец погиб шесть лет назад, когда Кеннету исполнилось два года, а Сеймуру – двенадцать. Тогда-то его перестали считать ребёнком и поставили перед фактом: в семье кто-то должен работать и зарабатывать, а кто-то заботиться о маленьком ребёнке. Естественно, сам Сеймур работать не может, потому ему придётся взять на себя обязанности по уходу за младшим братом.
Нет, Бэнкс своего брата не ненавидел, не было у него маньячных порывов, направленных в сторону Кенни. Он всегда огрызался, грубил, но в глубине души признавал, что Кеннет всё же ему дорог. Просто бесила манера Кенни постоянно тянуть на себя одеяло. И вроде бы это нормально в таком возрасте. Восемь лет – не то время, когда стоит принять, как данность, что в мире не всё воздушно-карамельное, но Сеймур всё равно злился. Сказывалось множество факторов. Осознание того, насколько матери сложно без отца, усталость от постоянных забот, которыми обеспечивала его собственная должность. Иногда ему банально хотелось немного посидеть в тишине, но вместо этого приходилось слушать восторженно-радостные вопли младшего брата, которому в силу возраста абсолютно всё было интересно, а потому он был, как юла. Сейчас – здесь, через секунду – там. И сложно понять, когда он успел сменить положение.
В такие моменты приходилось напоминать самому себе, что Дафна права. Кенни – ребёнок, ему можно простить подобные выходки. Пока что можно.
Новый учебный год маячил перед носом. Сегодня снова возвращался привычный распорядок дня, знакомые лица, множество организационных вопросов, которые следовало решать. За время каникул Бэнкс расслабился, теперь нужно было вливаться в привычный ритм.
Прихватив рюкзак и на ходу завязывая галстук, Сеймур сбежал по лестнице, намереваясь ещё раз заглянуть в кухню – сообщить, что поедет на автобусе. Мимо него на всех парах пронёсся Кенни, не упустивший случая, несмотря на возможное опоздание, притормозить и показать старшему брату язык. Сеймур хлопнул его по затылку, на сей раз тетрадкой, скрученной в трубочку. Кеннет собирался в очередной раз завопить о том, что старший брат его обижает, но Сеймур зажал ему рот рукой. Кенни не растерялся и цапнул старшего за ладонь.
– Фу, слюнявый, как собака, – произнёс Сеймур, вытирая слюни, размазанные по ладони, платком.
Слюна была липкой, поскольку за щекой у Кеннета, как всегда, оказалась клубничная карамелька, выхваченная из конфетницы, пока Дафна не видела.
Отпихнув младшего от себя, Сеймур всё же зашёл на кухню. Обнял мать и, чмокнув её в щёку, оповестил о собственных планах. Она согласно кивнула, упаковывая свой обед, и пожелала хорошего дня.
– Кенни, быстрее! – крикнула, подгоняя младшего сына.
...За лето школа практически не изменилась, несмотря на то, что руководство обещало грандиозный ремонт.
Бэнкс шёл по коридору, практически не глядя по сторонам. Основное его внимание было сосредоточено на носках собственных ботинок. В руке он держал всё ту же тетрадку, свёрнутую трубочкой, а глаза прятал за стёклами тёмных очков. Несмотря на то, что сейчас на улице было довольно пасмурно, к обеду прогноз погоды обещал стремительное потепление.
Оторвавшись от созерцания пола, Сеймур поднял глаза и наткнулся взглядом на незнакомца. Во всяком случае, раньше ему этого парня здесь видеть не доводилось.
Тот стоял у доски с объявлениями и внимательно её изучал, словно пытался найти интересную для себя информацию. Но скучающий взгляд без труда выдавал истинные эмоции этого человека.
У него были длинные светлые волосы, слегка вьющиеся, и надменное, снисходительное выражение лица. А ещё капризное, будто этого человека затащили сюда силой, не дав шанса самостоятельно выбрать место собственного пребывания, и его такая постановка вопроса крайне удручает. Уголки губ были презрительно опущены, через плечо свисала матерчатая сумка на длиннющей ручке, такой, что наверняка при ходьбе била по ногам. В руках он держал кепку, а вот куртку так и не соизволил снять. То ли не знал, где находится гардероб, то ли просто не планировал оставлять там шмотку.
Заметив, что за ним наблюдают, оторвался от изучения доски объявлений и посмотрел в сторону другого человека.
– В этой школе все сдохли? – спросил, даже не пытаясь сделать вид, что рад встрече.
– В этой школе все разошлись по кабинетам и сейчас сидят на занятиях, – ответил Сеймур, стараясь не переходить на повышенные тона.
Ему хотелось. Хотя бы потому, что он сам умудрился опоздать. Автобус уехал раньше, а Дафна вместе с Кенни не стали дожидаться появления своего родственника, думая, что он уже находится возле школы. Сеймуру пришлось бежать всю дорогу, но, так или иначе, это ему всё равно не помогло. Он опоздал, да и сейчас выглядел не лучшим образом. Не президент школьного совета, а, скорее, отпетый хулиган, для которого в порядке вещей прогуливать уроки или же срывать их. Уже в коридоре, поняв, что опоздал, он перешёл с бега на размеренный шаг и теперь придумывал, чем оправдаться. Пока в голове роились исключительно примитивные причины, которые было довольно стыдно озвучивать. Он мог быть пооригинальнее.
И только сейчас, оказавшись лицом к лицу с этим парнем, которого Бэнкс не знал по имени, вспомнил, что в школе должен появиться новичок, как раз в их классе. Разумеется, обязанность показать школу и помочь освоиться в её стенах новому ученику ложилась на его плечи. Он об этом благополучно забыл.
– Староста где? – поинтересовался Натаниэль, покусывая зубочистку, которую всё это время гонял из одного уголка рта в другой.
– Это я, – выдохнул Бэнкс, протягивая руку для рукопожатия.
Кроули окинул собеседника изучающим взглядом.
Почему-то этот парень не понравился ему с первого взгляда. И Кроули даже не мог понять, что тому причиной. Вроде бы ничего особенного, внешность, как внешность.
Рыжие волосы, подстриженные в технике удлинённого каре, доставали до плеча, на носу была россыпь бледных веснушек, которые вроде не уродуют, а даже придают очарования. А глаза светло-зелёные. Староста выглядел запыхавшимся и немного уставшим. Было видно, что с такой вещью, как недосыпание, он знаком не понаслышке, и потому под глазами залегли тени. Не удручающие, но всё же выдававшие в нём человека, который спит меньше, чем нужно организму для полноценного отдыха.
– Сеймур, – добавил через некоторое время. – Сеймур Бэнкс.
– Натаниэль Кроули, – ответили ему, всё же пожимая предложенную ладонь.
Но сделали это без особого интереса, всё с тем же снисхождением, что сквозило и во всех остальных жестах новичка.
Помимо пижонистой куртки и таких же джинсов, у него ещё и руки были отвратительно ухоженными. Не сказать, что Сеймура это слишком смутило или разозлило, но всё же спровоцировало некий всплеск зависти. Он первым разорвал рукопожатие, сделав вид, что ему необходимо найти что-то в своём рюкзаке. А Натаниэль, бросив в его сторону удивленный взгляд, отметил, что Бэнкс носит вещи с удивительно длинным рукавом, который практически полностью скрывает кисть, разве что кончики пальцев из-под него выглядывают. Местный староста, кажется, своих рук стеснялся по неизвестным причинам. Но они, в принципе, Кроули не интересовали, потому он наводящих вопросов не задавал, в душу залезть не пытался, только продолжал равнодушно наблюдать за чужими действиями. Сеймура это наблюдение нервировало, потому он решил поскорее перейти к своим прямым обязанностям, таким, как забота о досье нового ученика, ознакомление того с расположением кабинетов на этажах, столовой и спортивного зала, размещенного в отдалении, на приличном расстоянии от основного здания. Пока Бэнкс старательно изображал из себя душу компании и разливался соловьём по поводу того, где что в школе находится, Кроули благополучно изображал из себя скучающего посетителя, попавшего на унылую экскурсию, ничего особо не говорил, отделываясь короткими, односложными ответами и даже не пытался продемонстрировать хотя бы каплю заинтересованности во всём происходящем. Он плёлся по коридорам так медленно, что хотелось подойти сзади и дать пинка для ускорения, а дурацкая сумка, как и предполагал Сеймур, действительно то и дело била по ногам. Хотелось посоветовать новенькому ученику – хотя бы немного отрегулировать длину ручки, но Бэнкс смутно догадывался, что Натаниэль и сам прекрасно знает, что можно сделать со своими вещами, просто нарочно так поступает. То ли намеренно так делает, проверяя новое окружение на прочность, то ли это нечто, вроде своеобразного ритуала, к которому Кроули привык, а потому всё равно ничего со своей сумкой делать не станет, продолжа бесить окружающих.
Когда с экскурсией было покончено, Сеймур смог, наконец, вздохнуть спокойно. Его самого эта совместная прогулка по школе напрягала не меньше, а то и больше, чем Натаниэля. Тот не проявлял никакого интереса к демонстрируемым помещениям, но вот на руки своего спутника время от времени бросал заинтересованные взгляды. Возможно, даже хотел задать вопрос, но смог прикусить язык в нужный момент. И правильно сделал, потому что отвечать на вопросы праздно интересующихся Бэнкс не собирался. Он и с близкими людьми, коих было немного, откровенничал через раз, а обнажать всю подноготную перед человеком, которого видел впервые в жизни, точно не планировал.
Признаться, несмотря на дружелюбие, столь активно демонстрируемое, он мог полностью разделить чувства Кроули, ответив взаимностью на его антипатию, возникшую в момент знакомства. Но если Натаниэль не мог сказать, чем именно ему не приглянулся староста, то у Сеймура был довольно точно сформулированный ответ, к которому не требовались дополнительные штрихи, всё и так становилось предельно ясно.
Кроули выглядел как человек, который пытается быть идеальным во всём. То есть, вроде бы это и хорошо, но только в тех случаях, когда есть какая-то определённая верхняя планка. У Натаниэля такой планки не было. Он априори считал себя выше остальных, стремился к этому лидерству, и Бэнкс, если честно, совершенно не удивился бы, узнав, что Кроули в кратчайшие сроки добился успеха среди новых одноклассников. Он даже мысленно делал ставки на то, когда же это произойдёт, и как скоро одна местная звезда, капитан школьной команды по футболу, Хантер Спейд, подвинется в сторону, уступив место второму экземпляру совершенства. И сколько времени им понадобится, чтобы объявить себя друзьями на века? При условии, конечно, что они не сцепятся в поединке за лидерство. Такая вероятность тоже имелась. Пока сложно было определить, какая из нарисованных перспектив реальнее.
Сеймур склонялся к мысли, что приблизительно пятьдесят на пятьдесят.
Наверное, в другое время, при других обстоятельствах староста сам бы рискнул, решив, что попытка – не пытка, с новым учеником можно попробовать подружиться. Но сейчас у него был иной взгляд на ситуацию, в целом, и на совершенных людей, в частности. Они были ему, если не отвратительны, то противны точно. Естественно, что это решение и предубеждение не было порождением одного момента, оно оказалось сформировано множеством факторов. Имя одному из них, самому главному было – «прошлое».
Идеальных людей не бывает. К такому умозаключению Сеймур Бэнкс пришёл в возрасте приблизительно шести лет. С каждым прожитым годом его уверенность в правдивости данного утверждения только росла. Чем идеальнее человек на первый взгляд, тем больше пороков и грязи скрыто у него в душе. Возможно, это утверждение нельзя было применить ко всем людям без исключения. Но в жизни Сеймура оно стало не теоремой, а аксиомой, которую он никогда не упускал из вида. Слишком сильными оставались на протяжении долгих лет воспоминания об испорченном детстве, о том, что происходило с ним. Они с Дафной часто спорили об этом, но никогда не приходили к общему знаменателю, каждый так и оставался при своём мнении. Мать почему-то продолжала искренне верить, что отец хотел, как лучше. Просто... Просто не умел по нормальному. Воспитание однозначно не было его коньком. Но Трэнт Бэнкс, веривший в свою идеальность, придерживался мнения, что он является непревзойдённым специалистом во всех областях жизни, потому может позволить себе абсолютно всё, что ему в голову взбредёт. Иногда взбредали довольно странные вещи.
Вероятно, в чём-то отца можно было понять. Его судьба сложилась совсем не так, как Трэнт всегда мечтал. Надежды не оправдались, блестящее будущее, которое ему пророчили, оказалось погребено под гнётом реальности, довольно жестокой, слишком категоричной. Слова врача стали тогда ударом, от которого Трэнт так и не смог оправиться. Из лёгких словно вышибли воздух, а земля ушла из-под ног. Он всю свою жизнь шёл к исполнению заветного желания, а одна небольшая случайность испортила всё, не оставив от грёз камня на камне.
Не секрет, что свои мечты некоторые родители стремятся реализовать в детях. С Трэнтом именно это и произошло. Поняв, что сам никогда уже не сможет достигнуть поставленной цели, он возложил груз ответственности на своего старшего сына, заставляя того работать, работать и ещё раз работать. И его совершенно не волновало, что же думает об этих перспективах сам Сеймур. За неповиновение следовало жестокое наказание, и приходилось, засунув свои амбиции поглубже, снова приниматься за ненавистное дело. Ему отчаянно хотелось бросить, он отторгал всей душой то, что делал. И в день, когда отца не стало, принял решение, что больше никогда не будет совершать то, что ему отвратительно. То, против чего восстаёт его натура.
Возможно, если бы методы воспитания подбирались иные, и попытки привить любовь к этому делу проводились с помощью задушевных разговор, а не насильственного внедрения своей точки зрения, продуктивность и отдача была бы больше. Так...
В отношениях с родителями Бэнкс никогда не был эгоистом, он искренне хотел их радовать своими успехами, он старался, хотя часто ощущал, что его переоценивают. Требуют от него больше, чем он способен сделать. Тем не менее, он же не отказался от перспектив, предложенных отцом. Он согласился без промедления, понимая, что это порадует Трэнта. Но, видимо, у них оказались полярные точки зрения.
Там, где Сеймур видел маленькие шажочки на пути к успеху, отец наблюдал провал за провалом. Всё дело в том, что они смотрели на ситуацию с разных позиций. Сеймур был маленьким мальчиком, который только-только пробовал себя на этом поприще, а Трэнт был человеком, несколько лет назад плававшим в данной сфере, как рыба в воде. Его не устраивали слабые успехи сына, он хотел видеть в Сеймуре если не отражение, то хотя бы продолжение себя. Ему казалось, что сын делает всё ему назло, просто из принципа. Искреннего желания заниматься он не замечал. Рвение Сеймура казалось бледным и неубедительным.
Трэнт сначала отвёл сына к своему преподавателю, женщине пожилой, но отлично сохранившейся. Ухоженная, начитанная, интеллигентная. Она производила впечатление человека неземного какого-то. Во всяком случае, Сеймур не мог смотреть на неё, как на обычного человека, перед ней он пасовал и даже испытывал некий трепет. В процессе общения, правда, понял, что она совсем не такая страшная, а довольно милая и понимающая. Она пыталась сделать из Бэнкса-младшего настоящего профессионала, она же утирала ему слёзы, когда он плакал от отчаяния, понимая, что в очередной раз всё напрасно, у него ничего не выходит.
Параллельно с этим отец решил и себя попробовать в роли преподавателя.
Их с Хельгой техники подачи материала были столь же разными, как земля и небо.
Хельга Линдберг, как истинная скандинавка, была холодна и сдержанна. Стараясь привить Сеймуру любовь к его занятиям, она делала ставку именно на эмоциональную составляющую, играла на его чувствах, понимая, насколько сильно ребёнок хочет порадовать родителей своими успехами. Она выучила не одно поколение детей и могла с уверенностью заявить, что Сеймур вовсе не безнадёжен, в нём есть задатки. Нужно только подтолкнуть его к правильному решению, помочь понять, как эти самые задатки не погубить, а позволить им превратиться в настоящее дарование. Талант, за действиями которого будут наблюдать с замиранием сердца. Бэнкс-младший нравился ей, как ученик. Пусть он не походил совершенно на своего отца, схватывавшего всё на лету, но и совершеннейшей бездарностью не являлся. Просто нужно было приложить больше усилий, заниматься с ребёнком, постепенно прививая ему любовь к искусству. Уроки Хельги Сеймуру со временем даже начали нравиться. Но, возвращаясь от неё, он знал, что всё только начинается. Дома ему отдохнуть не позволят.
Трэнт на эмоциях играть не умел, он ждал реального, практически моментального результата. Потому решил использовать в своей работе нечто, вроде катализатора. И в его понимании катализатором могла стать только грубая физическая сила. Ему казалось, что иного подхода просто не существует. Если не вбить в Сеймура эти знания и навыки, он никогда ничему не научится, так и останется простым любителем, не приблизившись к профессионализму ни на шаг.
В способности старшего сына Трэнт не верил, разочаровавшись в нём окончательно и бесповоротно. Его надеждой должен был стать Кеннет, но, увы... До тех пор, когда Кенни можно было отправить на занятия, отец не дожил. Кеннет остался человеком далёким от того, через что пришлось пройти Сеймуру, потому об отце он вспоминал с тоской и безумно жалел, что у него нет папы. Старший брат эту точку зрения не разделял, поскольку знал цену родительской любви.
Для него детство было напрямую связано с кровью на столешнице, постоянными ударами линейкой по рукам и воплями о том, что он – «ленивый сучёныш», который ни на что в этой жизни не годен.
Он платил за разбитые мечты отца слишком высокую цену. И шрамы, оставшиеся на ладонях, не позволяли ему забыть о происходящем. Достаточно было лишь немного задрать рукав и посмотреть на кожу, испещрённую побледневшими от времени метками, оставленными там заботливым папочкой.
Неудивительно, что с тех пор, как Трэнта не стало, Сеймур ни разу не вернулся к тому занятию, которое отец считал делом своей жизни.
Он ненавидел скрипку всей душой, как можно ненавидеть только настоящего человека из плоти и крови. Сильно, страстно. Он жил этой ненавистью, он ею питался. Он никак не мог понять, почему отец отыгрывался на нём за свои неудачи. Словно это по вине Сеймура оборвалась блестящая карьера Трэнта. Звезда померкла, мистер Бэнкс сломал руку и больше не мог играть. Трэнт, поняв, что больше никогда не сможет выйти на сцену, находился на грани отчаяния, он готов был на стену лезть, но, увы, не способен оказался ничего изменить. Авария, перелом... Он больше не мог играть. Афиши, концертные костюмы, утончённая публика, которая приходит послушать щемящий плач скрипки, больше никогда не встретит его аплодисментами. Он сам... Он стал ничтожеством, во всяком случае, именно таковым себя ощущал.
Сеймур не смог поладить с инструментом так, как это делал сам Трэнт. Если в руках отца инструмент пел, то в руках сына жалобно стонал и выл, умоляя прекратить издевательства. Сеймуру не хватало усидчивости. Он никак не мог найти свой стиль игры, свой подход к этому капризному инструменту, он страдал от необходимости прикасаться к нему и пытаться выжать хоть мало-мальски уместную мелодию, которая понравилась бы и ему самому. Постоянные репетиции и муштра отца сделали своё дело. Сеймур начал играть. И играть так, что в плане профессионализма к нему никто не смог бы придраться. Но что касается эмоциональной составляющей... Здесь была видна именно ненависть исполнителя к своему инструменту. Бэнкс-младший не мог переступить через психологический барьер, не мог представить, что он и скрипка – это единое целое. Он мог только ненавидеть мерзкий инструмент, возвращавший его во времена боли и отчаяния. Потому сейчас скрипка пылилась в дальнем углу шкафа, никем не востребованная. И, когда Сеймур натыкался на неё взглядом, тут же, не раздумывая, закрывал шкаф. Чтобы не видеть, чтобы снова не нырять в то состояние ненависти, которое накатывало вместе с воспоминаниями об отце.
Он пообещал себе, что больше никогда не будет играть.
И он исполнит это обещание.
Тем более что никто от него и не требует возвращения к игре. Никому, кроме отца, не нужно было его сомнительное самовыражение в творчестве.
Докурив сигарету, Бэнкс поднялся с асфальта, на котором сидел всё это время, отряхнул джинсы и направился к школе.
Хватит воспоминаний о былых временах, когда слёзы душили, а по разбитым рукам стекала кровь. Пора думать о настоящем и возвращаться к образу собранного, непробиваемого старосты, который готов разрешить любую проблему, если таковая возникнет у учеников.
Пусть только новичок не попадается у него на пути. Потому что кому-кому, а Натаниэлю Кроули он никогда не протянет руки и не поможет.
Быть может, это просто случайность. Быть может, шутка судьбы.
Но именно этот человек особенно похож на Трэнта. Та же снисходительная улыбочка, тот же скучающий взгляд. Судя по всему, схожий характер.
Таких людей, будь они хоть дважды прекрасны, Сеймур ненавидел и предпочитал держать на расстоянии.

Дата добавления: 2015-12-01