|
Читайте также: |
тем это понятие, имея чисто теоретическое значение, будет служить и интересам практики. Как мало в противоположность этому пригодно для юриста психологическое понятие права в формулировке, данной ему Л. И. Петражицким, можно судить хотя бы по тому, что автор его, поставив себе задачу последовательно отстоять его, должен был отвергнуть всю научную юридическую литературу как лишенную, с его точки зрения, истинной познавательной ценности. Если мы, принимая во внимание недостаточную разработанность учения о праве как психическом явлении, захотим все-таки уже теперь хотя бы предварительно определить психическое понятие права, то мы должны будем сказать, что право есть совокупность тех императивно-атрибутивных душевных переживаний, которые путем психического взаимодействия членов данной общественной группы приобретают общее значение и объективируются в правовых нормах.
Наконец, четвертое понятие права – нормативное. С нормативной точки зрения право есть совокупность норм, заключающих в себе идеи о должном, которые определяют внешние отношения людей между собой. По преимуществу идеологический характер этого понятия заставляет некоторых исследователей, как мы видели, предполагать, что это понятие совсем не содержит в себе определения реальности права. Это предположение неверно, но в то же время несомненно, что вполне определить реальность права это понятие неспособно. Тем не менее это понятие обладает большой познавательной ценностью, так как оно выделяет такой элемент в праве, который не определяется исчерпывающим образом ни одним из предыдущих понятий права.
Наряду с этими чисто теоретическими понятиями права нельзя отрицать существования и технических или практических понятий права. Один из наиболее замечательных русских юридических мыслителей, С.А. Муромцев[57][6], тридцать с лишним лет тому назад с такой определенностью и отчетливостью обосновал и выяснил разницу между правоведением как наукой и правоведением как искусством, что нам здесь нечего останавливаться на этом вопросе[58][7]. Но и право как средство или орудие устройства личной, общественной и государственной жизни нельзя определить одним понятием. Для этого необходимо по крайней мере два технических понятия права, одно – юридико-догматическое, другое – юридико-политическое.
С точки зрения юридической догматики право есть совокупность правил, указывающих, как находить в действующих правовых нормах решения для всех возникающих случаев столкновения интересов или столкновения представлений о праве и неправе. Ясно, что для решения догматических задач правоведения прежде всего требуется точное и отчетливое знание права. Поэтому юридическая догматика ставит своей задачей изложение действующих систем права в наиболее удобовоспринимаемой и удобопонятной форме. Таким образом, юридическая догматика представляет из себя по преимуществу описательную науку. Однако характерные особенности права приводят к тому, что и описательная юридическая дисциплина обладает своеобразными чертами. Так, чрезвычайно важный прием догматического изучения права заключается в том, чтобы переработать нормы действующего права в юридические понятия и привести их в логическую систему. Этим путем очень облегчается усвоение действующего права в целях его применения. В логической системе смысл норм права становится понятнее и
способ их применения представляется как бы необходимым логическим следствием их смысла.
Наряду с юридико-догматическим понятием права должно быть поставлено юридико-политическое его понятие. С точки зрения правовой политики право есть совокупность правил, помогающих находить и устанавливать нормы для удовлетворения вновь возникающих потребностей или осуществления новых представлений о праве и неправе. Политическое понятие права и вообще политика права наименее разработаны из всех способов научного и в частности научно-технического изучения права. В этой области наблюдается даже как бы движение вспять: в то время как пятьдесят лет тому назад постоянно появлялись систематические обзоры «Политики», в последние десятилетия подвергаются разработке только специальные отделы политики, имеющие отдаленное отношение к праву. Однако это движение назад лишь кажущееся. Оно объясняется тем, что теперь раскрылась та колоссальная сложность и трудность задачи создания научной политики, которая полстолетия тому назад была не ясна. Тогда думали, что политику можно построить, выводя ее целиком из принципов естественного права и этики, лишь бы эти исходные принципы были найдены и правильно определены. Теперь, напротив, для всякого, кто не увлечен какой-нибудь односторонней теорией, претендующей на всеобъемлющее значение, стало ясно, что для построения научной политики необходима не только законченно разработанная система всей совокупности социальных наук, начиная от политической экономии и заканчивая наукой о праве, но и философски правильно обоснованная этика. В частности, созданию научной политики права необходимо должна предшествовать высокая постановка специальных отделов политики, т.е. промышленной, аграрной, торговой и вообще социальной политики. Эти области политики одни только и разрабатываются в последнее время, так как задачи их гораздо менее сложны, чем задачи политики права.
Все эти понятия, как теоретические, так и технические, несводимы друг к другу. Это было бы возможно только в том случае, если бы между ними существовало отношение логической подчиненности, т.е. если бы одно из них было родовым понятием, а остальные видовыми, чего, как мы знаем, нет. Но может быть, есть такое понятие или из вышеназванных, или из упущенных нами, которое определяет истинную сущность права, остальные же понятия имеют дело с добавочными свойствами его? Вера в то, что какая-нибудь наука может определить истинную сущность явления, а не исследовать ту или другую сторону его, иногда возникала и по отношению к отдельным естественным наукам. Так, когда в конце XVIII и в начале XIX столетия были совершены открытия, произведшие переворот в химии, то одно время думали, что именно химия открывает истинную сущность вещества. Но эта идея могла быть использована только в метафизических системах, главным образом Шеллингом и романтиками. Теперь никто не сомневается более в том, что физические свойства воды так же определяют сущность ее, как и ее химические свойства. Напротив, ставить себе задачу доискиваться «истинной сущности» вещей и явлений может только метафизика, а не наука, и потому мы оставляем эту задачу здесь в стороне.
Но наряду с множественностью научных понятий права не подлежит сомнению, что право как явление едино. Принцип единства права выработался в первой половине XIX столетия в борьбе за единое научное понятие права отчасти ценою сужения области права, выразившегося в отрицании естественного права. Хотя задача создать единое научное понятие права оказалась неразрешимой, тем не менее принцип единства права как явления стал общепризнанным научным достоянием. К семидесятым годам прошлого столетия вопрос о единстве права
получил и научное выражение, так как к этому времени было выдвинуто требование создать общее учение о праве. И теперь, когда, с одной стороны, уже не изгоняют из области науки о праве проблем естественного права, с другой, – готовы наконец признать, что нельзя создать единого научного понятия права, ибо таких понятий несколько, мы не можем и не должны отказаться от стремления иметь общую теорию права.
Предыдущий | Оглавление | Следующий
Здесь мы опять должны отметить одну особенность наук о явлениях культуры, отличающую их от наук о явлениях природы. В естествознании нет стремления и потребности создавать общие учения и теории о предметах естественно-научного познания. Так, например, совсем не существует общего учения о земном шаре, которое объединяло бы астрономические, геологические, географические, геодезические, минералогические и т.д. теории и давало бы одну общую, т.е. синтетическую, теорию земного шара. Напротив, у нас неискоренимо стремление к синтетическим теориям о явлениях культуры.
Но если задача разработки общего учения о праве научно вполне правомерна, то возникает вопрос о том, какими познавательными приемами должна пользоваться эта отрасль знания? Здесь прежде всего может быть высказано предположение, что общее учение о праве могло бы удовлетвориться описанием правовых явлений. Но это предположение должно быть безусловно отвергнуто, так как при бесконечном разнообразии правовых явлений для того, чтобы их описывать, их надо было бы систематизировать; а систематизировать их пришлось бы на основании тех же научных понятий права, определение которых дано выше. Поэтому дальнейшее решение этого вопроса заключается в том, чтобы давать определение и анализ различных научных понятий права подряд в их чисто механическом сочетании. Так часто и делают. Правда, так как теория множественности научных понятий права пока еще не пользуется открытым признанием, то к ней прибегают в скрытом и замаскированном виде. Обыкновенно тот или другой ученый дает определение только того понятия права, которым он научно заинтересован и которое ему кажется в силу этого единственно правильным. Но наряду с этим якобы единственным научно правомерным определением права всегда ставятся и решаются вопросы об отношении между правом и государством, правом и хозяйством, правом и общественными формами, правом и нравами, правом и искусством, правом и этикой, правом и религией и т.д. При этом, конечно, вводятся и другие понятия права, однако без надлежащей критической проверки их. Пора, наконец, перейти от этого скрытого оперирования с различными понятиями права к их открытому признанию.
Но нельзя удовлетворяться также лишь перечислением различных научных понятий права. Не подлежит сомнению, что должны существовать и такие синтетические формы, которые объединяли бы эти понятия в новый вид познавательных единств. Путем анализа научной юридической литературы можно доказать, что такие синтетические формы, действительно существуют. Но рассмотрение этого вопроса требует самостоятельного и обширного исследования, и мы его должны отложить до другого раза. Здесь мы ограничимся постановкой задачи найти такие логические формы, которые объединяли бы различные научные понятия явлений, лежащих в основании культурных благ.
IX
Как бы мы ни строили отдельные понятия права, каждое из них имеет только тогда научное значение и ценность, когда оно связано с реальностью права и определяет ее более или менее всесторонне. Из вышеприведенного анализа и
критики неправильных формулировок, устанавливавшихся при попытках дать определение психологического и нормативного понятий права, мы могли убедиться, что затруднения заключаются в том, чтобы, формулируя определение того или иного понятия права, одинаково охватывать и субъективную, и объективную сторону права. Но эти затруднения отнюдь не являются чем-то непреодолимым. Напротив, их можно устранить, если отнестись вполне критически к исходному моменту и к пути исследования, результаты которого и должны быть сводимы к определению того или иного понятия права.
Основных исходных пунктов при исследовании права – два. Они обусловлены тем, что право как явление дано и в виде совокупности правовых норм, и в виде совокупности правовых отношений. При исследовании права каждый исследователь и принимает за отправную точку своего исследования или одну, или другую из этих совокупностей. Но к этому присоединяется еще то обстоятельство, что исследователи под влиянием тех или иных имеющихся в научной литературе теоретических построений, касающихся права, уже подходят к своему исследованию с некоторой предвзятой точкой зрения на право.
Каждый исследователь уже вперед так или иначе склонен видеть в праве или нечто по преимуществу государственно-повелительное, или социальное, или психическое, или нормативное. Эта зависимость различных исследователей от существующих в научной литературе правовых теорий далеко не всегда прямо и открыто признается самими исследователями, так как не все они прямо заявляют о тех или иных своих симпатиях и склонностях. Часто она бывает скрытой и проявляется лишь косвенно; иногда даже о ней надо судить по обратным показателям, т.е. по антипатиям, например, по крайне резкой критике теорий, противоположных тем, под влиянием которых автор находится. Как бы то ни было, каждый исследователь, уже приступая к исследованию права, подходит к нему, с одной стороны, или как к совокупности норм, или как к совокупности отношений, а с другой, – он видит в нем или по преимуществу государственно-повелительное, или социальное, или психическое, или нормативное явление. Ясно, однако, что исследователи далеко не свободны в комбинировании этих элементов своей исходной позиции при исследовании права. Они не могут по произволу объединять некоторые из них в своих исходных посылках. Наоборот, они принуждены связывать их в определенных комбинациях. Ведь кто обращает главное внимание на право как на государственно-повелительное явление, тот необходимо должен видеть в нем прежде всего coвокупность норм. Напротив, кто заинтересовывается социальной стороной права, тот обращает свой взор прежде всего к правовым отношениям. Только при психологическом и нормативном изучении права направление интереса на ту или на другую совокупность явлений не в такой степени обусловлено теми или иными теоретическими предпосылками. Однако и тут у психологов обнаруживается известная склонность в первую очередь подвергать рассмотрению правоотношения, а у нормативистов, конечно, еще сильнее стремление исходить из анализа правовых норм.
Но далее, когда та или иная исходная позиция исследователя уже определена, исследование опять может быть направлено по различным путям. Один путь заключается в том, что исследователь признает реальными в праве только те явления, рассмотрение которых он сделал исходным моментом своего исследования. Этими явлениями могут быть, как мы отметили выше, или совокупность норм, или совокупность правоотношений. Однако большинство исследователей берет при этом ту или иную совокупность явлений не целиком, а в известном разрезе, рассматривая их или с государственно-организационной, или социологической, или психологической, или нормативной их стороны. Так, например, одни
исследователи берут совокупность правоотношений, поскольку они представляют из себя известные социальные явления, другие, наоборот, берут их постольку, поскольку они выливаются в известные душевные переживания. Так же точно одни интересуются правовыми нормами как повелениями государственной власти, установленными в определенном порядке и выраженными в известной форме. Напротив, другие стремятся углубиться в заключающиеся в правовых нормах принципы оценок, в силу которых и устанавливаются приговоры о должном и недолжном. Исследователи, идущие по этому пути при выработке понятия права, признают существенным и подлинно реальным в праве только то, чем каждый данный исследователь интересуется, и составляют из соответственных элементов то или иное понятие права. Затем они уже логически дедуцируют из образованного ими понятия те стороны права, которые они не приняли во внимание при составлении этого понятия. Понятно, что при этом они берут, так сказать, только их внешнюю оболочку, вмещающуюся в том или ином понятии. Ибо они уже вперед абстрагировали от всех фактических или реальных элементов этих сторон права. Поэтому они в силу формально-логической последовательности и должны отрицать существенный характер и реальное значение этих элементов для права.
Это тот неправильный путь, который и послужил главной темой настоящего нашего исследования. Построение Л.И. Петражицкого может быть признано в этом отношении типичным. Составив себе «понятие права», которое в действительности, как мы показали выше, есть лишь понятие правовой психики1, он затем логически дедуцировал из него объективное право. Понятно, что этим путем он получил одни психологические проекции и фантазмы. Можно было бы испытывать эстетическое удовольствие при виде того мастерства, с каким Л.И. Петражицкий решил свою формально-логическую задачу, если бы здесь не примешивалось досадное чувство по поводу того, что в этом случае результаты, несомненно, ошибочного теоретического построения выдаются за научную истину.
Но есть и другой путь исследования. Он заключается в том, что исследователь принимает все данное в праве как явление и факт за известную реальность и не стремится отвлекаться от нее. Таким образом, уже за исходный пункт своего исследования он должен одинаково принять и совокупность норм, и совокупность правоотношений. В то же время исследователь признает, что эти явления при их многосложности и разносторонности не могут быть охвачены научным исследованием сразу. Поэтому исследователь решает поступать так, как поступают естествоиспытатели: он заявляет, что будет исследовать право, пользуясь методами расчленения и изолирования. Этим путем, естественно, должно получиться четыре вида чисто теоретического исследования права.
Как мы установили выше, право может подлежать исследованию или как по преимуществу государственно-повелительное, или как социальное, или как психическое, или как нормативное явление. Все эти различные исследования представляют одинаковую ценность в процессе научного познания права в его целом. Конечно, каждое из них имеет в виду по преимуществу какую-нибудь одну сторону правовых явлений. Но исследователь, производящий изыскание в каком-нибудь одном из этих направлений, должен подходить ко всем остальным сторонам и элементам права с иными методологическими приемами, чем исследователи, идущие по первому из намеченных путей исследования. Ведь там исследователи сначала, как мы видели, абстрагируют от всех остальных сторон права кроме интересующей их, а затем как бы дедуцируют их из выработанного ими понятия права. Здесь, напротив, каждым исследованием, изучающим право с какой-ни-
будь одной стороны, т.е. или как государственно-повелительное, или как социальное, или как психическое, или как нормативное явление, все остальные стороны должны быть объяснены, поскольку они связаны, а отчасти и обусловлены стороной, которая составляет основную тему исследования. Поэтому и при сведении и формулировке результатов каждого из этих исследований в том или ином понятии права должна быть учтена эта связь основной стороны права, служащей главным предметом данного исследования, со всеми остальными его сторонами. Конечно, вполне все остальные стороны права не могут быть объяснены какой-нибудь одной его стороной, так как они относятся к различным сферам явлений. Так, например, ясно, что психологическое исследование права, будь оно даже социально-психологическим, не может дать полного научного знания о социальной природе права. Если бы это было возможно, то не надо было бы производить всех указанных выше исследований права, направленных к изучению различных сторон его. Тогда достаточно было бы какого-нибудь одного из них.
После всего вышеизложенного не может оставаться сомнения, что этот последний начертанный нами путь исследования права и есть правильный научный путь. Только он может дать и научное знание всех сторон права, т.е. всех его проявлений в различных сферах данного нам мира, и вместе с тем привести к построению цельного знания о праве, которое обнимало бы все его стороны в их единстве. К сожалению, однако, пока этот путь очень мало использован.
Итак, каждое определение понятия права, независимо от того, в результате изучения какой бы стороны права оно ни получалось, должно одинаково иметь в виду и совокупность норм, и совокупность правоотношений, т.е. и объективное, и субъективное право. Только если оно так или иначе включает в своем определении и то, и другое, оно действительно охватывает реальность права. Обсуждая вопрос о реальности объективного права, связанный с вопросом о реальности права вообще, мы не предпослали анализа самого понятия реальности, потому что имели в виду реальность в самом обыденном эмпирическом смысле.[59][1] Все, что дано как факт, как явление, к какой бы сфере явлений оно ни относилось, реально. Реальность в этом смысле может быть признана чем-то само собой очевидным. Мы и руководствовались этим самоочевидным понятием реальности.
Но, конечно, при ближайшем анализе и эта самоочевидная реальность представляет глубокую, сложную и трудную гносеологическую проблему. В самом деле, более внимательное рассмотрение того, что нам дано в качестве непосредственных эмпирических фактов, заставляет нас признать, что мы имеем дело не с одной однородной реальностью, а как бы с несколькими различными реальностями. Ведь не подлежит сомнению, что мы должны проводить различие между реальностью физической, например реальностью камня или дерева, – психической, например реальностью ощущения или представления, и – духовной, например реальностью литературного или художественного произведения. Однако если мы пойдем дальше, то мы увидим, что эти различные реальности тесно связаны между собой и как бы опираются друг на друга. Так о реальности физических вещей мы можем судить только на основании показаний нашей психики, еще больше это надо сказать о реальности духовных благ, ибо они и созданы при посредстве психической деятельности человека. С другой стороны, если мы вникнем в наши психические состояния, то убедимся, что все содержание их или получено путем возбуждения от физических явлений и предметов, или связано с духовными благами. В связи с этим мы должны будем признать, что реальность различных психических состояний только в их непосредственной данности, как известных переживаний той или иной конкретной психики, одинакова. Напротив, по своему предметному содержанию психические состояния могут иметь
чрезвычайно различное отношение к реальности. Это станет сейчас же понятно, если мы сравним между собой по их отношению к реальности, с одной стороны, представление о какой-нибудь конкретной вещи, например о дереве, с другой – какое-нибудь фантастическое представление, например крылатой лошади – Пегаса, с третьей – представление какого-нибудь числа или вообще математической величины, с четвертой – какое-нибудь родовое понятие, с пятой – естественно-научный закон, с шестой – логический и этический принцип и т.д. и т.д. Чем дальше мы будем идти, тем проблема реальности будет все больше усложняться и становиться труднее. Однако ясно, что это проблема чисто философская, и она не могла входить в сферу нашего исследования.
Но если мы возвратимся к чисто эмпирическому понятию реальности и поставим вопрос, какова же реальность права в его целом, то на основании вышеприведенного анализа мы, пожалуй, сразу решим, что реальность права, с одной стороны, психическая, а с другой – духовная, но отнюдь не физическая. Стоит нам, однако, задуматься над вопросом, откуда же берутся психо-правовые переживания, самопроизвольно ли они рождаются в душе, или же они создаются и под влиянием внешних впечатлений, притом не только под влиянием аналогичных психических переживаний других лиц, а и восприятий иного рода, – и мы сейчас же начнем колебаться в своем решительном приговоре относительно истинного характера реальности права. Конечно, при психологическом и нормативном изучении права мы должны изолировать и выделить только те элементы в праве, которые представляют из себя душевные переживания или духовные явления. Но нельзя принимать этот чисто методологический прием за решение вопроса о существе права. Выделение и изолирование одного элемента какого-нибудь явления не может служить доказательством того, что мы исчерпали явление в его целом. Ведь к праву, несомненно, относится и самая общественно-государственная организация, слагающаяся из правоотношений и правовых учреждений. Не подлежит сомнению, что многие правовые переживания даже возникают под впечатлением от этой правовой организации. К тому же именно ей как неизменно устойчивому остову права эти переживания главным образом обязаны тем, что они постоянно и неизменно присутствуют в психике членов общества. Но что представляет из себя общественно-организационный элемент в праве? В научной литературе есть попытки доказать его «вещеподобный» или даже «вещный характер»[60][2]. Правда, эти попытки очень слабы. Но ведь вообще сам этот вопрос едва поставлен и совершенно не разработан в науке. Это вполне понятно, так как прежде, чем он мог быть поставлен, нужно было, чтобы психологическому и. нормативному понятию права было придано то утрированное истолкование, с которым мы познакомились выше.
Со своей стороны, мы не можем здесь брать на себя разработку этого вопроса во всем его объеме и во всех деталях. Нам кажется, однако, что мы правильно наметим то направление, в котором он должен быть разработан, если возвратимся к установленной нами параллели между правом и другими культурными благами. Общая черта всех культурных благ со включением права заключается, как мы установили выше, в том, что они представляют из себя произведения человеческого духа. Но при своем объективировании произведения человеческого духа всегда получают то или иное материальное воплощение[61][3]. Притом участие в них материальных элементов крайне различно. С одной стороны, мы имеем такие
культурные блага, в которых при их чисто духовной природе материальные элементы составляют безусловно существенную часть. Таковы произведения скульптуры и живописи. Как бы мы ни выдвигали и ни подчеркивали духовный характер этих произведений искусства, мы должны все-таки признать, что каждое из них есть всегда в то же время и физическая вещь. Мы здесь совершенно не можем отделить физическую реальность от духовной. Однако, с другой стороны, среди культурных благ мы имеем также и произведения литературы и музыки, отношение которых к материальному миру совсем иное. В них ни один физический элемент не входит в качестве существенной их части, хотя при современном уровне культуры они, конечно, невозможны без писанных и печатных документов. Последние, однако, не имеют сколько-нибудь определяющего значения, так как сами по себе литературные и музыкальные произведения могут храниться в памяти людей. Пока существовали произведения только народной литературы и народной музыки и пока они без записей передавались путем устного предания, реальность произведений литературы и музыки была чисто духовной реальностью. Несомненно и теперь, когда значение этих культурных благ связано с оборудованием такого материально-технического элемента как книжное дело, они представляют из себя по преимуществу нечто чисто духовное.
Если мы после всего сказанного сравним реальность права с реальностью рассмотренных нами различных видов культурных благ, то мы прежде всего, конечно, должны будем признать своеобразие той реальности, которая присуща праву. Ее следует поставить приблизительно посередине между реальностью произведений скульптуры и живописи, с одной стороны, и произведений литературы и музыки – с другой. Но все-таки ее придется признать немного более близкой к реальности первого вида культурных благ, чем второго. Ведь ясно, что право не может существовать без субстанциональных элементов общественной организации, которые составляют его неотъемлемую часть.
Мы видим, таким образом, что вопрос о реальности права чрезвычайно сложен и труден. В сущности это вопрос вообще о научном познании права. Лучше всего ориентироваться в этом вопросе на том, как решает проблему реальности в своей области естествознание. Известно, однако, что в противоположность той реальности материального мира, которую мы так непосредственно и интенсивно ощущаем в наших переживаниях, естествознание конструирует особую реальность, устанавливая необходимые соотношения между явлениями. Последовательное развитие этой научной точки зрения приводит к устранению понятия материальной субстанции из области научных построений и к гипотезе энергетизма. Это и может породить очень крупное недоразумение, так как сторонники сведения объективного права к проекциям и фантазмам или защитники того взгляда, что нормативно-юридическое понятие права чуждо реальности, пожалуй, станут утверждать, что они в своих построениях идут по тому же пути, как и естествознание. Если бы это было так, то это значило бы, что естествознание доказывает иллюзорность внешнего мира. Но естествознание и наука вообще никогда этим не занимались. За эту задачу брались только представители некоторых метафизических систем. Не подлежит сомнению, что и защитники вышеприведенных взглядов на право следуют не по пути естествознания, а возрождают в своих размышлениях о реальности права «гносеологию» Беркли и ей подобные.
Предыдущий | Оглавление | Следующий
VI. Право как социальное явление
В изучении права в последнее время обнаруживается чрезвычайно отрадное явление. Оно стало более углубленным, и вместе с тем оно шире захватывает различные проявления права. Лучшим показателем современного движения в изучении права может служить психологическая теория права. Конечно, крайние выводы сторонников этой теории, стремящихся доказать, что право есть только душевное переживание определенной окраски и что единственная и истинная сущность права коренится в человеческой психике, неверны. Но изучение права как психического явления заставило посмотреть на право с новой стороны и обратить внимание на многое такое, что раньше оставалось вне круга научно-юридического интереса.
Более полное и всестороннее изучение права заставляет, пересмотреть вопрос и о социальном его характере. На необходимость социально-научного изучения права было обращено внимание еще в семидесятых годах прошлого столетия. Русский научный мир может гордиться тем, что именно в русской научно-юридической литературе раньше других было выдвинуто требование изучать право как социальное явление. Во второй половине семидесятых годов С.А. Муромцев чрезвычайно последовательно разработал стройную социально-научную теорию права. К сожалению, наше научное развитие до сих пор идет какими-то прерывистыми скачками и ему менее всего свойственны преемственность и традиция. В данном случае присоединилось еще и то обстоятельство, что в силу внешних препятствий, насильно вторгшихся в преподавательскую и научную деятельность С.А. Муромцева, он мог иметь только отдельных последователей и почитателей, но был лишен возможности создать школу в точном смысле этого слова. Таким образом, и то идейное богатство, которое заключается в трудах С.А. Муромцева, до сих пор остается у нас не совсем использованным. На западно-европейскую научно-юридическую литературу труды С.А. Муромцева оказали очень мало влияния, так как из них были переведены на немецкий язык только два сочинения[62][1].
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав