Читайте также:
|
5 декабря
С первым снегом вас, Лэндор! Какое редкое блаженство – проснуться и увидеть каждое дерево и камень под густым покрывалом снега. А снежинки, словно горсти монет, продолжают падать с хмурых небес. Видели бы вы меня и моих «собратьев по оружию» сегодня утром! Настоящая толпа розовощеких малышей, у которых только что закончились уроки в школе. Кое-кто сразу же вступил в схватку за право первым слепить и бросить снежок. Очень скоро забавная потасовка по накалу страстей стала приближаться к битве при Фермопилах[136]. Только своевременное вмешательство кадетских командиров восстановило хоть какой-то порядок.
Итак, к воскресному богослужению мы явились, щедро глотнув «ледяного супа», а пение гимна «О Ты, сошедший к нам с небес»[137]сопровождалось снежной «манной небесной», падавшей за окнами. Настроение у кадетов было далеко не возвышенное, и лишь немногие, наделенные поэтической восприимчивостью, ощутили… необыкновенную тишину, воцарившуюся за стенами церкви. Всего за ночь наша маленькая академия преобразилась в сказочное королевство, исполненное покоя. Даже грохот кадетских сапог снежная вата превратила в легкое поскрипывание.
После богослужения я вернулся к себе в комнату, где затопил камин и погрузился в чтение «Средств отображения» Колриджа[138](в следующую нашу встречу, Лэндор, мы должны обсудить различия, проводимые Кантом между «способностью к восприятию» и «разумом»; я уверен, что мы опять займем диаметрально противоположные позиции). Было минут десять второго, когда в дверь неожиданно постучали. Решив, что это один из офицеров, совершающий обход, я тут же спрятал запретную книгу и встал навытяжку.
Дверь медленно распахнулась, и моему взору предстал отнюдь не офицер, но… кучер. До чего же скупо это слово передает всю необычность его появления и столь же необычный наряд. На нем была шинель из темно-зеленого сукна, имевшая красную подкладку и украшенная серебристыми аксельбантами. Его жилет и бриджи также были красного цвета, с серебристыми кружевными вставками. Насколько вы заметили, в здешних местах так одеваться не принято. Но мало того, экзотичность кучера еще сильнее подчеркивала бесподобная широкополая шляпа. Можете себе вообразить – она была сделана из бобровой кожи! Из-под шляпы выбивались великолепные черные волосы. Ни дать ни взять – цыганский разбойник, некогда служивший очередному герцогу из династии Букклеев и затем бежавший в Америку, где он примкнул к Дэниелу Буну[139].
– Сэр, меня послали за вами, – объявил он.
Его голос по высоте я бы отнес к тенору (достаточно грубому и хриплому). Интонации же подсказывали мне, что этот человек – выходец из Центральной Европы.
– Кто вас послал и для какой цели? – невзирая на свое изумление, спросил я.
Он поднес палец к губам, наполовину скрытым усами.
– Следуйте за мной.
Естественно, я колебался, как и любой человек, окажись он на моем месте. Но колебания мои были недолгими. Вы спросите, что побудило меня, забыв всякую осторожность, отправиться с этим диковинным кучером? Любопытство, Лэндор. Да-да, именно оно. Любопытство (как и своенравие) – это prima mobilia[140]человеческого поведения.
Выйдя из казармы, кучер уверенно двинулся в северном направлении. На дворе было полно кадетов, играющих в снежки. Представляю, какие дикие домыслы рождались в их головах при виде моего импозантного спутника. Никто не пытался меня расспрашивать, однако все смотрели с нескрываемым изумлением. Столь же нескрываемым было и плачевное состояние моих сапог. После утреннего соприкосновения со снегом они промокли насквозь. (Из Вирджинии я привез пару неплохих сапог с ботфортами, но, к великому сожалению, был вынужден продать их своему однокашнику Дарри, чтобы отдать долг майору Бертону.) Боясь обморозить ноги, я умолял кучера раскрыть мне цель нашего путешествия. Увы, тот молчал, будто каменная статуя.
Наконец кучер, отважно шествовавший в своем облачении сквозь глубокий снег, завернул за стену портняжного заведения. Не зная, что меня ожидает (в голове роились самые фантастические мысли), я сделал то же самое.
Реальность опрокинула все мои фантазии. За углом стояли… сани.
Это были олбани – легкие двухместные сани. Своим грациозным обликом они напоминали большого лебедя. Таинственный кучер взял в одну руку поводья, а другой поманил меня, приглашая садиться рядом. Он вкрадчиво улыбался. В этой улыбке и во всей его манере держаться (особенно в движениях длинных, почти призрачных пальцев, обтянутых перчатками) было что-то знакомое. У меня похолодела спина. Мне вдруг почудилось, будто сам Плутон явился за мной, дабы увезти в мрачные глубины своего подземного царства.
«Беги, По! – требовал мой разум. – Почему ты медлишь?»
Почему я медлил? Наверное, оттого, что беспокойству, наполнявшему мою душу, противостояло любопытство. Я замер, устремив глаза на кучера.
– Вот что, кучер, – наконец сказал я, придав своему голосу твердость и строгость. – Я не сделаю и шага, пока не узнаю, куда вы собираетесь меня везти.
Словесного ответа я не получил. Или ответом мне были манящие движения его тонких пальцев?
– Вы меня слышали? Я никуда не поеду, пока вы не ответите на мои вопросы.
Он перестал меня манить и с загадочной улыбкой сорвал перчатки. Они упали на дно саней. Затем кучер экстравагантным жестом сбросил с головы свою немыслимую шляпу. Не успел я и глазом моргнуть, как он начал отдирать усы!
Думаю, вы уже догадались. Да, Лэндор, эксцентричный наряд скрывал мою единственную, мою любимую Лею!
При виде черт ее дорогого лица, столь мастерски загримированного под мужское и вновь обретшего привычную женственность, моя душа затрепетала от радости. Лея вновь поманила меня, но теперь ее пальцы уже не казались мне когтями Плутона, нет, то были милые, нежные, удивительно изящные пальцы божественной Астарты[141].
Я поставил ногу на порожек саней и прыгнул внутрь, задев Лею. Весело смеясь, она откинулась на мягкую спинку, обняла меня и стала медленно привлекать к себе. Ее длинные ресницы опустились, а ее губы – ее странные асимметричные губы – раскрылись…
Но в этот раз, Лэндор, я не лишился чувств. Я не посмел! Расстаться с нею хотя бы на секунду (даже если б эта секунда перенесла меня в наипрекраснейшие из райских миров)… это было немыслимо.
– И куда же мы поедем, Лея?
Снег к этому времени прекратился. Солнце прорвало серую пелену и теперь заливало белое пространство, делая его ослепительно сияющим. Но до чего же изобретательной оказалась моя Лея. Ведь где-то она сумела раздобыть сани и лошадь, откуда-то достала этот диковинный наряд и придумала себе облик, столь идеальный для моего «похищения». Пораженный ее выдумкой, ее бесконечным артистизмом и неистощимостью фантазии, я мог оставаться лишь зрителем, смиренно дожидающимся следующего действия этого удивительного спектакля.
– Куда вы меня повезете? – вновь спросил я.
Если бы она ответила, что на небеса или в ад, для меня бы это не имело никакой разницы. С нею я был готов ехать куда угодно.
– Не волнуйтесь, Эдгар. Мы успеем вернуться к обеду. Ведь мои родители ждут нас обоих.
Будущее показалось мне россыпью драгоценных камней. Нам принадлежал не только день, но и вечер. Представляете, Лэндор? И все это время мы будем вместе!
Не стану описывать подробности нашей прогулки. Но когда сани остановились на вершине холма, глядящего на Корнуолл, когда колокольчики на упряжи затихли, когда Лея откинула поводья и даровала мне счастье положить голову ей на колени… когда аромат фиалкового корня окутал меня, будто дым священных благовоний… мое счастье перешло в иную сферу, лежащую вне фантазий, реальности и даже самой жизни.
Только не думайте, Лэндор, что любовь заставила меня полностью забыть о нашем деле. Говоря с Леей, я сумел перевести разговор на погибших кадетов. Я выяснил: Боллинджер был для нее не более чем близким другом Артемуса. Лею больше печалили переживания брата; она не воспринимала убийство Боллинджера как свою личную утрату.
Заговорить о Фрае оказалось сложнее. Но я нашел способ: я сказал, что мы могли бы прокатиться на кладбище, если это благословенное место не вызывает у нее тягостных воспоминаний. Как бы невзначай я добавил, что ей, возможно, будет интересно взглянуть на могилу Фрая, присыпанную снегом.
– Эдгар, а почему вас так заботит несчастный Фрай? – спросила Лея.
Стараясь не пробудить в ней ни малейших подозрений, я придумал весьма хитроумный ответ. Я сказал Лее, что Фрай восторгался ею и я, будучи innamorato[142], считаю делом чести выразить свою признательность каждому, кто претендовал на эту высокую роль.
– Он не годился для исполнения моих жизненных замыслов, – возразила Лея, постукивая ножкой по ковру, лежащему на дне саней.
– А кто же вам годится?
Почему-то этот простой вопрос освободил ее лицо от всех мыслей и чувств. Оно превратилось в чистый лист, на котором я не отваживался провести даже крошечный штрих.
– Вы, вот кто, – наконец ответила Лея.
Затем она нагнулась за поводьями и с веселым смехом развернула лошадь. Мы тронулись в обратный путь.
Поймите меня, Лэндор: я более не могу подозревать Артемуса. Ведь он рос и воспитывался вместе с Леей. Они слушали одни и те же сказки, повторяли одни и те же молитвы. В их характере так много общих черт. Я не верю, что Артемус способен на столь жестокое и отвратительное преступление. Разве могут два плода с одного дерева… люди, которые с такой нежностью и заботой относятся друг к другу… идти в противоположных направлениях: один к Свету, а другой – к Тьме? Это просто невозможно.
Лэндор, я молю небеса о помощи.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав