Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Домашнее насилие давно перестало удивлять — и побуждать к вмешательству. Бытовая жестокость — норма жизни. Смерть — не больше чем повод для разговоров.

Читайте также:
  1. Are you ok, или Оптимистичная смерть
  2. III.1. Бытовая культура
  3. Quot;Нормальность" страдания
  4. Quot;Смерть чиновника" Первый акт
  5. V. Право на смерть и власть над жизнью 1 страница
  6. V. Право на смерть и власть над жизнью 2 страница
  7. V. Право на смерть и власть над жизнью 3 страница

Трагедия деревни Погорелово

 

 

В Вологодской области двенадцать деревень Погорелово. В одной из них 15 марта Анатолий Угрюмов застрелил свою жену Валентину Угрюмову, а потом выстрелил себе в сердце. В соседней комнате в это время спал их 20-летний глухонемой сын Иван. Можно даже не уточнять, в каком Погорелове это произошло, — такое могло случиться в любом из них. Угрюмовы были родителями пятерых детей.

Спустя две недели после убийства в деревне по-прежнему судачат о случившемся. Множатся слухи, выдвигаются версии. За месяц до трагедии в трактор Толи Угрюмова въехала легковушка, за рулем, говорят, был бывший полицейский. Оба, говорят, были с бодуна. Виноватым сделали Угрюмова: лишили прав и влепили тридцать тысяч штрафа (деньги прислала мать). Еще суд обязал выплатить 51 тысячу полицейскому за ущерб. А на Толе уже висел кредит за телевизор.

До Погорелова добраться несложно, сложнее из него выбраться: выходишь наугад и ждешь сквозного автобуса. Прицельные автобусы сюда не ходят. Хотя вроде всего 150 километров от Вологды, не захолустье, аккуратная живая деревня. Три гастронома с хлебом по 32 рубля (но в выходные ни здесь, ни в соседних деревнях его не достать), Дом культуры, парк «Ветеран», школа, банк.

Угрюмовы жили в доме номер 18 по улице Центральной — лет 20 назад колхоз построил его для работников. Ветхий, серый, их дом кажется никогда не крашенным и одичалым. Немигающе глядят четыре занавешенных окна: два — в деревянных облупившихся рамах (здесь жили Угрюмовы), два — пластиковых, новеньких (здесь живут их соседи Баевы).

Во двор выволокли ковер с места преступления и угрюмовский хлам.

Воскресным утром деревня умиротворенная и безлюдная. Градислава Баева возится на своем участке, расчищает место под курятник — другую живность в деревне держать невыгодно.

Кроткая, говорящая негромко — совсем не под стать своему раскатистому имени, — Градислава извиняется за свой рабочий внешний вид и приглашает в дом.

На кухне Баевых светло, чисто, просто. Пестрый линолеум, пластиковые полки, пластиковые панели «под дерево» на стенах. За столом с горячим еще чайником — восьмидесятисемилетняя баба Нина (мать Градиславы) и муж Сергей. Подливает бабе Нине чаю, подкладывает пряник… С мужем Градислава познакомилась пару лет назад, когда обоим уже было за пятьдесят, на ретродискотеке в соседнем поселке. Сейчас живут счастливо — «пусть и в бедноте, но без этой нервотрепки алкашьей». Градислава работает медсестрой в садике «Рябинка» за семь тысяч в месяц. В свободное время раньше ходила в местный клуб на танец живота: за два месяца «вошла в азарт», но потом остальные танцовщицы разбежались — дорого платить сто рублей за занятие.

Сергей сейчас не работает, ждет ответа из нефтяной фирмы, которая может взять его на должность шофера. Уже восемь месяцев ждет.

Сергей и Градислава вспоминают воскресенье, когда произошло убийство: рано проснулись, чинили крыльцо, с улицы выстрелы не услышали. В полдень из дома выбежал соседский Ванька, который с детства считается глухонемой, но в последнее время начал произносить некоторые слова. «Папа маму дурак», — выл он и, загребая воздух руками, звал за собой.

— Подумала — опять дерутся, опять разнимать! — вздыхает Градислава. — Не идти-то нельзя, так зазывает Ваня, не по-человечьи.

В спальне на кровати лежала Валентина.

— В рейтузах, ноги накрыты пледом, глаза открыты. Где желчный пузырь — дырка сантиметра два, кровь слегонца подзапекаться стала, ушла внутрь брюшины, — Градислава описывает, как будто видела это вчера. — У меня все внимание на раны как у медработника.

Анатолий лежал рядом, прислонившись к стене. В области сердца дыра пять сантиметров, стрелял в упор.

— Кровь от подбородка до пояса, все промокло насквозь. Грудная клетка приподнялась, и кровь оттуда выфыркнула, — продолжает Сергей.

Притронуться к расстрелянным соседям он так и не осмелился — побоялся, что назовут соучастником.

— Вроде ожидала, что когда-нибудь дело кончится нехорошим. Ружьем этим он пугал всех и всегда, — вздыхает Градислава. — Бывало, спим в два часа ночи, вдруг слышим — на ребят наезжать начинает или руки кому крутит. Борются, дерутся. Но не полезешь же в семью — сами разберутся.

Однажды Угрюмов поднял руку на сына Градиславы, рассек ему губу. Она позвала участкового. Участковый отчитался: состава преступления нет. Несколько лет Градислава оформляла размежевание участка — «от греха подальше», хотя, если подумать, от соседей они и так держали дистанцию.

После того случая начали проверять раз в год, как Угрюмов хранит оружие. Как-то раз жена хотела ружье сдать, Толя пытался спрятать его у соседей. Градислава открестилась — «своих проблем хватает». Последний раз полицейский приходил с проверкой 14 марта.

Так-то Градислава соседу зла не желала, хотела лишь дать понять — «и на тебя есть управа». Она сама прожила 22 года с мужем, который пил и бил. Но не уходила: думала, надо смириться, помочь ему выкарабкаться. Когда сказал: «Убью!», сбежала вместе с детьми. Вернулась только через четыре года, когда муж съехал в неизвестном направлении.

О молодости Градиславе теперь напоминает лишь неестественно яркий пейзаж на стене. На нем лето в ее родном селе Залесье (в двух километрах отсюда). Вот она сама, рисованная: качает сестру на качелях, рядом бабушка пасет овец… Кроме Градиславы в семье было еще четверо детей, отец пил и гонял мать.

Теперь в родительском доме, осевшем и разваливающемся, пропивая свою пенсию, а до этого еще и мамину, по-прежнему живут брат и сестра Градиславы. Мать она от них недавно забрала. Баба Нина потихонечку теряет рассудок, по вечерам пересчитывает пенсию и тщательно перекладывает свои платочки. А Залесье потихонечку заканчивается. В соседском доме в прошлом сентябре старушка зарубила мужа, а потом повесилась.

— Валя-то, наверное, все равно хотела жить, — возвращается к последним событиям Градислава. — На окнах рассаду помидоров высадила, думала о жизни-то!

— Вот такая неприятная история… — задумчиво заключает Сергей.

Похоронили Валю и Толю на разных кладбищах, так решила сестра Валентины.

 

Марина

 

— Так пить меньше надо, ничего бы и не было! — с порога выпалила Марина в ответ на мои соболезнования. — Или ключи от сейфа с ружьем забрать — и все!

Невысокая, смешливая, с длинным рыжим хвостом, семнадцатилетняя Марина Угрюмова сегодня зашла домой впервые после смерти родителей. Она учится в Вологде на повара-кондитера. Ездить домой затратно, стипендии в 500 рублей на дорогу не хватит, а чтобы доехать на похороны (родителей хоронили не в Погорелове, а в их родном городке в 400 километрах отсюда) — и вовсе пришлось занимать.

— А ружье у него откуда?

— Он охотник у нас, — Марина тащит меня в коридор и указывает куда-то под потолок. — Вон хвост глухариный висит.

После похорон дети Угрюмовых разъехались — кто куда. Самый старший живет в Вологде с семьей. Анатолий часто попрекал жену, что сын не от него, даже на свадьбу к нему не поехал.

Глухонемой Ваня с неделю бегал по Погорелову, даже в кафе по вечерам заходил, но куда-то вдруг делся — говорят, тетки увезли. Самая младшая, пятнадцатилетняя Вика до сорока дней будет жить у маминой подруги. Скоро в Погорелово вернется средний брат Коля, который пока учится в Ухте, — оформлять опекунство над сестрами.

— Барсик, че орешь как резаный? — Марина решительно распахивает хлипкую форточку, чтобы кот забрался домой. — Думала, сдохнет он здесь.

На полу у печи десяток банок из-под консервов с кошачьим кормом. Дверь в родительскую комнату закрыта. В гостиной на стене висит покрывало с медведями, шкаф заставлен фотографиями детей. У братьев и Вики мамин курносый нос. По телику, взятому в кредит, идут «Папины дочки». На столе начатая пачка семечек и памятка опекуна.

Марина ищет свое свидетельство о рождении, чтобы оформить пенсию по потере кормильца, копается на полках. Все главы жизни расфасованы по пакетам: Коля, Ваня, поступление в колледж…

— На полном гособеспечении будем сейчас… — между делом констатирует она.

Свидетельства нигде нет. Попадается фотоальбом в коробке. Мужчина спит на половике на полу, мужчина валяется на кровати. «Это папа» — подписано детским почерком. Мама на фоне коров Сливы и Мяты. Общих фотографий нет. Марина рассказывает, что папа закодировался под Новый год лет пять назад, но долго не продержался.

 


Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 44 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.007 сек.)