Читайте также:
|
Оптимистически-этическое мировоззрение, отражающее веру XVIII столетия
в прогресс, позволяет людям того времени выдвинуть идеалы культуры и
приступить к их осуществлению. Их отнюдь не трогает то, что попытки
обосновать этику с помощью разума оказались полностью неудовлетворительными,
если они вообще отдают себе в этом отчет. Убежденность в возможности
рационального познания мира в оптимистически-этическом духе помогает им
подняться над внутренними проблемами этики. Союз, который вера в прогресс и
этика заключили друг с другом в новое время, скреплен мировоззрением. И вот
они сообща берутся за дело. Разумные идеалы должны быть осуществлены.
Итак, этическое и оптимистическое становятся господствующими в
мировоззрении XVIII века, хотя в действительности они не были обоснованы.
Скептицизм и материализм, подобно непокоренным кочевым ордам, рыскают вокруг
крепости. Однако поначалу они еще неопасны. Обычно они сами воспринимают
значительную долю веры в прогресс и этического энтузиазма. Вольтер являет
собой пример скептика, который находится под воздействием свойственных его
эпохе оптимистических и этических идей.
Отдельные элементы мировоззрения рационализма совпадают с
оптимистически-этическим монизмом Конфуция и поздних стоиков. Но энтузиазм,
движущий мировоззрением рационализма, несравненно более силен, чем у
последних. Обстоятельства, при которых оно возникает, благоприятствуют
этому. В результате это мировоззрение становится популярной, элементарной
силой.
Под воздействием мировоззрения, основанного на благородной вере, но
подкрепленного вместе с тем и авторитетом познания, люди XVIII века
провозглашают и осуществляют идеалы культуры, знаменуя своей деятельностью
наступление величайшей эпохи в истории культуры человечества.
Характерным для этой рвущейся к действию веры в прогресс является
поразительное пренебрежение прошлой и настоящей действительностью. Эта
действительность во всех ее проявлениях представляется людям новой веры
несовершенной, подлежащей замене более совершенной.
Восемнадцатый век абсолютно неисторичен. Он отворачивается от того, что
было и что есть, от добра и зла, считая себя призванным выдвинуть взамен
нечто более этичное и разумное, а следовательно, и более ценное. Это
убеждение ведет к тому, что целая эпоха утрачивает дар постижения гениальных
творений человеческого духа. Готика, старая живопись, музыка Иоганна
Себастиана Баха и поэзия ушедших эпох воспринимаются как искусство,
возникшее во времена еще не облагороженного вкуса. Творчество, опирающееся
на рациональный фундамент, как полагают, приведет к рождению нового
искусства, которое во всех отношениях будет выше искусства прошлых эпох. В
угаре этой самонадеянности посредственный берлинский музыкант Цельтер
переписывает партитуры баховских кантат. В угаре этой самонадеянности
почтенные рифмоплеты перекраивают на свой лад тексты изумительных старых
немецких хоралов и заменяют своими жалкими опусами оригиналы церковных
песнопений.
Эта наивная попытка раздвинуть границы своих созидательных
возможностей, включив искусство в процесс перестройки, безусловно, была
заблуждением, причем неоднократно осмеянным. Однако насмешки не способны
были серьезно умалить значение созданного. Во всех областях, где речь идет о
преобразованиях на основе рациональных идей, - а работа, здесь проделанная,
значит для закладывания основ культуры намного больше, чем неудачи в
искусстве, - люди XVIII века оказываются способными к созидательной
деятельности, как никакое поколение на земле до них, да, пожалуй, и после
них. Предстоящая работа не пугает их. Во всем они добиваются поразительных
результатов.
Люди оказываются достаточно смелыми, чтобы вторгнуться даже в сферу
религии. В расчлененности религии на различные борющиеся между собой
вероисповедания они усматривают факт, противоречащий ведению разума.
Традиционные формулировки религии, говорят они, могут пользоваться лишь
относительным, а не абсолютным авторитетом. Вера во всех своих разнообразных
проявлениях представляет собой лишь более или менее несовершенное выражение
сообразной с разумом этической религии, которая должна быть в равной мере
ясной и убедительной для всех людей. Следовательно, нужно стремиться к
рационалистической религии и признавать в вероисповеданиях истинным лишь то,
что ей соответствует.
Разумеется, церкви ополчаются против этого духа. Однако долгое время
противостоять напору столь широко распространившихся в ту эпоху новых
убеждений они не в состоянии. Протестантизм капитулирует первым, поскольку
он с самого начала доступен подобным веяниям. Ведь еще со времен гуманизма
Ульриха Цвингли (1488-1531) и итальянцев Лелия Социни (1525-1562) и Фауста
Социни (1539-1604) он таит в себе рационалистические течения *. Подавляемые
до сих пор, они вырываются теперь на свободу.
(* Свободная, отвергающая догмы религиозность социнианства сохранилась
главным образом в Польше, Голландии, Венгрии, Англии и Северной Америке. Ее
более близкие и более отдаленные последователи называли себя также
латитудинариями и унитариями. То обстоятельство, что религиозный рационализм
ранее нашел себе прибежище в литературе, облегчило его появление в XVIII
столетии.)
Католицизм проявляет большую сопротивляемость. Прошлое позволяет ему
быть независимым от духа времени. Сильная организация служит ему защитой. Но
и он вынужден во многом уступать новому духу времени и даже снизойти до
того, чтобы объявить свои учения, насколько это возможно, символическим
выражением рационалистической религии.
Если утилитаристская этика в основе своей является детищем английского
духа, то в формировании рационалистической религии участвует вся Европа.
Герберт Чербери (1583-1648), Джон Толанд (1670-1722), Антони Коллинз
(1676-1729), Мэтью Тиндаль (1657- 1733), Давид Юм (1711-1776), Пъер Бейль
(1647-1706), Жан-Жак Руссо (1712-1778), Вольтер (1694-1778), Дени Дидро
(1713-1784), Герман Самуэлъ Реймарус (1694-1768), Готфрид Вильгельм Лейбниц
(1646-1716), Христиан Вольф (1679-1754), Готхольд Эфраим Лессинг
(1729-1781), Моисей Мендельсон (1729-1786) и многие другие независимо от
того, в какой степени они солидаризируются с церковью и как далеко заходят в
критике, кладут свой камень в основание великого здания, в котором должно
обитать благочестие просвещенного человечества*.
(* Сочинение Тиндаля носит название "Христианство так же старо, как
сотворение мира..." ("Christianity as old the Creation...", 1730). Известное
произведение Пьера Бейля "Исторический и критический словарь" ("Dictionnaire
historique et critique") впервые было издано в двух томах в 1695-1697 гг.
Наиболее впечатляющим и, пожалуй, наиболее глубоким документом
рационалистической религии является глава "Исповедь савойского викария" в
романе Руссо "Эмиль" (1762).
Посвященные истории религии труды таких представителей немецкой
историографии, как Иоганн Заломо Землер (1725-1791), Иоганн Давид Михаэлис
(1717-1794) и Иоганн Август Эрнести (1707- 1781), содержат научные данные,
облегчающие разграничение в религии вечных истин и обусловленных временем
убеждений.
Вероисповедание рационалистической религии представляет собой не что
иное, как оптимистически-этическое мировоззрение в христианской
формулировке, выдержанной в духе христианского теизма и веры в бессмертие.
Всеведущий и всемилостивый создатель сотворил мир и поддерживает в нем
разумный порядок. Люди наделены свободой воли и открывают в своем сердце и в
своем уме нравственный закон, призванный вести индивидов и человечество к
совершенству и осуществить на земле высшие цели бога. Каждый человек носит в
себе неуничтожимую душу, воспринимающую его этическое поведение как высшее
счастье и начинающую после его смерти чистое, духовное существование.
В прошлом эта вера в бога, добродетель и бессмертие в наиболее чистом
виде была представлена в учении Иисуса. Ее элементы встречаются во всех
высокоразвитых религиях.
Господство оптимистически-этического мировоззрения в XVIII веке
объясняется удачной трансформацией христианства в это мировоззрение - при
одновременном исключении содержащегося в христианском учении миро- и
жизнеотрицания. Представители нового мировоззрения считают Иисуса
открывателем рационалистической религии, с самого начала и затем в течение
столетия остававшегося непонятым и лишь теперь нашедшим подлинное понимание.
Достаточно перечитать выдержанные в рационалистическом духе
жизнеописания Иисуса, принадлежащие Францу Фолькмару Рейнгарду (1753-1812) и
Карлу Генриху Вентурини (1768-1849) *. (* Р. V. R e i n h a r d, Versuch
ueber den Plan, welchen der Stifter der christlichen Religion zum Besten der
Menschheit entwarf (1781). К. H. V e n t u r i n i, Natuerliche Geschichte
des grossen Propheten von Nazareth (1800-1802). Выдержки из этих
рационалистических жизнеописаний Иисуса приводятся в книге: Albert
Schweitzer, Geschichte der Leben-Jesu-Forschung (1906).). Оба автора
прославляют Иисуса как поборника просвещения и народного счастья.
Трансформация исторической картины облегчается благодаря тому, что в
евангелиях доминируют этические наставления, в то время как составляющее их
основу позднеиудейско-пессимистическое мировоззрение большей частью изложено
лишь в общих чертах.
Как непосредственный результат стирания конфессиональных различий с
середины XVIII столетия вступает в права веротерпимость там, где незадолго
до того еще практиковалось преследование инакомыслящих. Последним жестоким
актом конфессиональной нетерпимости является изгнание протестантов из
Запьцбургского края зальцбургским архиепископом графом фон Фирмианом в
1731-1732 годах. (* Изгнание иезуитов из Португалии завершилось в 1759 году,
из Франции - в 1764, из Испании и Неаполя - в 1767 и из Пармы - в 1768
году.).
С середины столетия начинается также движение против ордена иезуитов,
признанного врагом терпимости. Оно привело в 1773 году к упразднению ордена
папой Климентом XIV. Не ограничиваясь борьбой с нетерпимостью,
рационалистическая религия выступает и против суеверий. В 1704 году философ
и юрист из Галле Кристиан Томазий (1655-1728) публикует свои тезисы против
процессов над ведьмами*. (* Christian Thomasius, Kurze Lehrsatze von dem
Laster der Zauberei mit dem Hexenprozess.). К середине столетия суды в
большинстве государств Европы уже отказываются разбирать дела по обвинению в
колдовстве. Последний смертный приговор вынесен колдунье в 1782 году в
Гларусе в Швейцарии.
К концу XVIII столетия считается уже хорошим тоном выражать отвращение
ко всему, что хоть в какой-то мере связано с убеждениями, основанными на
суеверии.
Воля к прогрессу, столь характерная для XVIII столетия, сокрушает
наряду с религиозными также и национальные предрассудки. Передовые умы века
зовут к ломке национальных рамок и указывают на человечество как на
величину, с которой следует соразмерять идеалы. Образованные люди привыкают
видеть в государстве не столько национальный организм, сколько правовую и
экономическую организацию. Пусть правительства воюют между собой - в
сознании народов укореняется идея братства народов.
В правоведении воля к прогрессу также становится господствующей. Идеи
Гуго Гроция завоевывают признание. Выше всех традиционных правовых норм люди
XVIII века ставят в своем сознании право, основанное на разуме. Только такое
право должно обладать постоянным авторитетом, и на него должны быть
ориентированы правовые нормы. Основные, одинаково обязательные для всех
правовые принципы надлежит выводить из природы человека. Соблюдение этих
принципов и тем самым гарантирование каждому человеку его личного
достоинства и неприкосновенного минимума неотъемлемых свобод является первой
задачей государства. Провозглашение "прав человека" североамериканскими
штатами и Французской революцией лишь санкционирует то, что уже созрело в
умонастроениях времени.
Первым государством, в котором отменяются пытки, становится Пруссия.
Эта мера предписана личным указом Фридриха Великого в 1740 году. Во Франции
применение пыток сохраняется вплоть до революции... и даже после нее. При
Директории в ходе допросов роялистских заговорщиков практикуется
выкручивание пальцев*. (* См.: G. L е n e t r e, Les Agents royalistes sous
La Revolution, "Revue des Deux Mondes", 1922.) Наряду с борьбой против
бесправия и негуманного права развертывается движение за целесообразность
права. Бентам поднимает свой голос против законов, поощряющих
ростовщичество, против бессмысленных таможенных барьеров и жестокости
колонизации.
Наступает эра авторитета целесообразности и нравственности.
Чиновничество усваивает понятия долга и чести, вновь забытые в наше время.
Без шума проводятся коренные, давно лелеемые реформы в управлении.
Осуществляется великий процесс воспитания в человеке гражданина.
Общественное благо становится мерилом велений правителей и послушания
подданных. Одновременно прилагаются усилия к тому, чтобы каждый человек
воспитывался в духе, соответствующем его человеческому достоинству и его
благу. Начинается борьба с невежеством.
Рациональное прокладывает себе дорогу также в материально-бытовой сфере
жизни. Дома строятся уютнее, поля лучше обрабатываются. Усовершенствования
такого рода проповедуют даже с церковных кафедр. Теория, согласно которой
разум дан человеку для последовательного и всестороннего его использования,
играет в те времена важную и благотворную роль при толковании евангелия,
хотя форма, в которую это выливается, вызывает порой недоумение. Так,
нередко случается, что в проповедях попутно сообщается о наилучших способах
удобрения почвы, об обводнении и дренаже лугов. Если дженнеровская
противооспенная прививка в некоторых местностях получает столь быстрое
признание, то происходит это благодаря разъяснительной деятельности
проповедников.
Для века рационализма характерно возникновение тайных обществ, ставящих
своей целью содействие материальному и нравственному прогрессу человечества.
В 1717 году группа представителей аристократии Лондона реорганизует
братство, образовавшееся некогда в результате объединения членов
средневековых цеховых братств каменщиков и к описываемому времени уже
отмиравшее, в так называемый "франкмасонский орден", перед которым ставит
задачу содействовать рождению нового человечества. К середине столетия
масонство распространяется по всей Европе, переживая период расцвета.
Князья, чиновники и ученые вступают в этот орден и черпают в нем вдохновение
для своей реформаторской деятельности. Аналогичные цели преследовал
основанный в 1776 году в Баварии орден иллюминатов (просветленных),
деятельность которого была запрещена в 1784 году реакционным баварским
правительством, находившимся еще под влиянием иезуитов. По замыслу
создателей назначение ордена иллюминатов - служить духовным противовесом
ордену иезуитов, организационную структуру которого он, однако, заимствовал.
Существование тайных союзов, деятельность которых направлена на
совершенствование человечества на основе разума и нравственности,
представляется людям XVIII века настолько естественный, что они предполагают
существование таких союзов и в прошлом. В целом ряде рационалистических
жизнеописаний Иисуса высказывается мнение, что секта ессеев на Мертвом море,
о которых сообщает иудейский историк Иосиф Флавий (1 век н. э.), была одним
из подобных орденов и поддерживала связи с такими же братствами в Египте и
Индии. Ею якобы воспитан и подготовлен к роли мессии Иисус, который должен
был, обладая авторитетом почитаемой народом святой личности, действовать в
интересах подлинного просвещения. В известном сочинении Карла Вентурини,
посвященном жизнеописанию Иисуса, это предположение разрабатывается во всех
подробностях. Вентурини считает, что братья из тайного союза инсценировали
чудеса Иисуса. То обстоятельство, что воля к прогрессу воплощается в тайные
союзы, охватывающие всю Европу, разумеется, во многом содействует ее
дееспособности.
Нельзя не признать, однако, что люди века рационализма мельче своих
дел. Конечно, у каждого из них есть свое лицо, но их индивидуальностям не
хватает глубины. Этих людей формирует энтузиазм, который присущ мышлению
времени и который они разделяют со многими современниками. Индивид обретает
лицо, принимая готовое мировоззрение, служащее ему опорой и определяющее его
идеалы. Единственное, что он вносит своего, - это умение воодушевлять.
Поэтому столь поразительно сходны между собой люди того времени. Все они
пасутся на одном пастбище.
Никогда еще идеи целесообразного и этического не обладали такой властью
над действительностью, как среди этих людей с их плоским оптимизмом и
наивной моралью. Но ни одно сочинение не отразило их завоеваний с точки
зрения зарождения, характера, масштабов и значимости. Лишь мы можем в полной
мере осознать это - мы, переживающие трагедию утраты наиболее ценного из
завоеванного ими и не имеющие сил возместить потерю. Они господствовали над
фактами в такой мере, какую мы не можем себе даже представить.
Только мировоззрение, способное сделать то, что оказалось под силу
мировоззрению рационализма, имеет право судить его. Величие этой философии -
в ее мозолистых руках.
Великая 1 реформаторская деятельность не доводится до конца, во-первых,
в силу внешних обстоятельств, препятствующих этому, а во-вторых, потому, что
мировоззрение рационализма расшатывается изнутри. Чрезмерная уверенность в
очевидности разумного ведет к недооценке сил, отстаивающих
неприкосновенность существующего, и побуждает проводить реформы даже там,
где они еще недостаточно подготовлены работой мысли. За такими неудачными
попытками следуют срывы, надолго задерживающие движение вперед. Нечто
подобное происходит в Юго-Восточной Европе. Иосиф II - австрийский
император, правивший с 1764 по 1790 год, - являет собой тип
государя-реформатора. Он отменяет пытки, выступает против смертной казни,
упраздняет крепостное право, предоставляет евреям гражданские права, вводит
новое законодательство и новое судопроизводство, ликвидирует классовые
привилегии, борется за равенство всех перед законом, защищает угнетенных,
создает школы и больницы, предоставляет свободу печати и свободу
передвижения, отменяет все формы государственной монополии, содействует
развитию земледелия и промышленности.
Но Иосиф II восседает на троне, не имеющем опоры. Он декретирует
перечисленные реформы - и притом одну вслед за другой - в стране, которая,
находясь еще целиком под духовной властью тогдашней католической церкви, не
была к ним готова и вдобавок отличалась особой отсталостью, так как лежала
на границе между тогдашней Европой и Азией. От сословий, которые должны были
поступиться своими привилегиями, Иосиф II не мог ждать готовности к
самопожертвованию, а от простого люда - понимания и сочувствия. Стремясь
организовать монархию на единой и целесообразной основе, он вступает в
конфликт с составляющими ее национальностями. Введением свободы печати,
государственной системы просвещения и ограничением числа монастырей, которое
было продиктовано экономическими соображениями, он навлекает на себя
недовольство церкви. Благородный государь-реформатор, пытавшийся строить на
песке, умирает, надломленный многочисленными неудачами. Итак, в Австрии воля
к прогрессу в период своего наивысшего подъема приводит в силу обстоятельств
лишь к тому, что проблемы этого государства становятся окончательно
неразрешимыми, а положение в Европе еще более осложняется.
Во Франции на троне восседают люди, не способные к проведению реформ.
Здесь идеи энергично подготавливают почву для реформ. Но они, тем не менее,
не проводятся, так как властители решительно не понимают духа времени и
ведут государство к развалу. Борьба за реформы кончается насилием, а власть
ускользает от образованных и попадает в руки черни, из которых ее принимает
гений - Наполеон. Этот уроженец острова, лежащего на стыке тогдашней Европы
и Африки, - человек, не получивший глубокого образования и не испытавший на
себе влияния всего богатства идей своего времени. Движимый лишь
властолюбием, он предопределяет течение событий в Европе и ввергает ее в
войны, в результате которых она окончательно нищает. Итак, с востока и
запада на здание, воздвигаемое волей к прогрессу, валится одна беда за
другой.
В то время повсюду бесшумно и исподволь происходит многообещающее
преображение. В умах людей подготовляется нечто в высшей степени ценное. При
сколько-нибудь нормальных условиях перед народами Европы могла бы открыться
исключительно благоприятная перспектива развития. Вместо этого наступает
хаотический период истории, в течение которого воля к прогрессу вынуждена
так или иначе приостановить свою работу и стать безучастным зрителем. Первый
натиск идеи реформ, во всем сознательно ориентированных на целесообразное и
этическое, ослабевает.
Воле к прогрессу суждено было столкнуться с фактом, к которому она
оказалась совершенно не подготовленной. До сих пор ей приходилось бороться
лишь с более или менее отжившей действительностью. Однако во время
Французской революции и последующих событий она сталкивается с
действительностью, подвластной стихийным силам. До сих пор она признавала
лишь гений рационалистического мышления. В Наполеоне она вынуждена признать
в качестве силы личную творческую гениальность.
Проведя свою огромную, однако, чисто административно-техническую
реорганизацию Франции, Наполеон создает новое государство. Разумеется, его
деятельность также подготовлена работой рационализма, поскольку последний
потряс устои старого и выдвинул идею необходимости нового. Однако новое
государство, становящееся теперь фактом, является не этически-рациональным,
а лишь технически хорошо функционирующим государством. Его достижения
вызывают восхищение. Цветник, который воля к прогрессу заложила, чтобы
выращивать благородные растения, превращают в обычную пашню, приносящую
хороший урожай. То, что элементарно действующие силы столь грандиозно
утверждают себя, внушает благородному и возвышенному, но не гениальному духу
времени неуверенность, от которой он уже не может избавиться. Гегель,
увидевший Наполеона после Иенского сражения, говорит, что узрел мировой дух
восседающим на коне. В этих словах - выражение духовного смятения того
времени.
Последующее развитие идет вразрез с духом времени. Казавшийся
неоспоримым авторитет идеала, согласующегося с разумом, начинает сдавать
свои позиции. Признание завоевывают силы действительности, не
ориентирующиеся на этот идеал.
В течение того времени, когда воля к прогрессу является изумленным
наблюдателем событий, вновь поднимается авторитет исторически данного, с
которым, как полагали, было покончено. В религии, в искусстве и в нраве
опять начинают - на первых порах весьма и весьма робко - смотреть на прошлое
другими глазами. Оно уже не рассматривается лишь как нечто подлежащее
замене. Теперь уже решаются признать, что оно таит в себе немало
оригинального и ценного. Повсюду силы действительности, захваченные ранее
врасплох, начинают оказывать сопротивление. Завязывается партизанская война
против воли к прогрессу.
Вероисповедаиия перестают признавать свою капитуляцию перед
рационалистической религией. Исторически сложившееся право начинает
восставать против рационалистического права. В атмосфере накала страстей,
которую создают наполеоновские войны, национальная идея приобретает новое
значение. Она направляет на себя всеобщее преклонение перед идеалами и
начинает его поглощать. Бои, которые теперь ведут между собой не кабинеты, а
народы, становятся роковыми для идеалов мирового гражданства и братства
народов. Возрождение национальной идеи делает неразрешимыми многие
политические проблемы европейского значения. Теперь становится невозможной
наряду с превращением Австрии в монолитное современное государство и
цивилизация России. Началось роковое движение Европы навстречу собственной
гибели под воздействием находящейся в ней не-Европы.
Наполеоновские времена, уходя, оставляют Европу в жалком состоянии.
Идеи далеко идущих реформ не могут ни выдвигаться, ни тем более
осуществляться. Актуальны лишь рассчитанные на данный момент паллиативные
начинания. В итоге воля к прогрессу не может по-настоящему собраться с
силами. Роковым для нее оказывается также то, что теперь все более или менее
независимо мыслящие личности подпадают под власть этой новой оценки фактов
действительности и начинают болезненно реагировать на одностороннее
доктринерство рационалистического образа мыслей.
Однако положение, в котором очутилась воля к прогрессу, далеко еще от
того, чтобы называться критическим. Романтика и чувственное восприятие
действительности навязывают ей пока только мелкие стычки. Долгое время
власть еще принадлежит ей. Бентам остается великим авторитетом. Русский
император Александр I, правивший страной с 1801 по 1825 год, предписывает
учрежденной им комиссии по разработке нового законодательства во всех
сомнительных случаях испрашивать совета у англичанина. Мадам де Сталь
считает даже, что роковое время, в которое она жила, потомки назовут не
веком Бонапарта, а веком Бентама *.(* Высказывание ее воспроизведено в
английском журнале "Атлас" 27 января 1828 года.)
Самые благородные умы того временя все еще непоколебимо верят в близкую
и окончательную победу целесообразно-нравственного. Включенный якобинцами в
список приговоренных к смертной казни философски мыслящий математик и
астроном маркиз Жан Антуан де Кондорсе (1743-1794), укрывшись в темной
каморке на Рю де Фоссуайер в Париже, пишет свой "Эскиз исторической картины
прогресса человеческого разума" *. (* В 1795 году, после смерти автора, эта
работа была опубликована на средства Национального конвента [русск. пер.-
М., 1936].)
Затем, преданный, он блуждает в каменоломнях Кламара, где рабочие
признают в нем аристократа, несмотря на его отнюдь не аристократическое
одеяние, и гибнет в тюрьме Бур-ля-рен, приняв яд. Его сочинение, проникнутое
верой в этический прогресс, завершается описанием близкого будущего, когда
прочное господство разума обеспечит каждому человеку права, гарантирующие
его человеческое достоинство, и создаст во всех отношениях целесообразные и
этические условия жизни людей.
Конечно, Кондорсе и его единомышленники многого не учитывают. Их вера в
благоприятный исход развития была бы оправданна, если бы воле к прогрессу
угрожали только неблагоприятные внешние обстоятельства - новый подход к
оценке действительности и романтическая идеализация прошлого. Но реальная
угроза намного серьезнее. Уверенность рационализма основана на том, что он
считает оптимистически-этическое мировоззрение доказанным. Однако оно отнюдь
не доказано, а зиждется, подобно мировоззрению Конфуция и поздних стоиков,
на наивном толковании мира. В результате любое более глубокое мышление, даже
если оно не направлено против этого мировоззрения или стремится упрочить
его, должно в конечном счете действовать на него разлагающе. Поэтому-то
столь роковую роль в расшатывании его основ сыграли Кант и Спиноза. Кант
подрывает основы оптимистически-этического мировоззрения, стремясь глубже
обосновать сущность этического. Спиноза - мыслитель XVII века-вносит в него
сумятицу, когда его натурфилософия через сто лет после его смерти становится
предметом изучения.
На стыке веков, задержавшись перед препятствием, обусловленным внешними
и духовными причинами, оптимистически-этическое мировоззрение начинает
прозревать открывающиеся в нем тяжелые проблемы.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 62 | Нарушение авторских прав