|
Читайте также: |
Рита отступила за куст сирени и непроизвольно ухмыльнулась – здорово! Пока все шло, как она и планировала. Даже лучше.
Девочка бросила взгляд на руки и поморщилась: как у работяги. Или у деревенщины, с огорода не вылазящей. Ногти коротко подстрижены, пальцы в царапинах, кожа сухая – смотреть противно.
Ну ничего. Эта кошмарная неделя наконец закончилась. Так что с сегодняшнего дня она плотно возьмется за свои несчастные руки. Крем, ванночки перед сном, маникюр… Может, в парикмахерскую зайти?
Рита выглянула из-за сирени и презрительно пожала плечами: никакой у Леськи гордости. Стоит у калитки и как теленок смотрит Богдану вслед. И конверт с деньгами уронила, дуреха!
Рита хмыкнула: «Небось ей разреветься хочется. Ну-ну! Забавно вышло. Я даже не ожидала такого. Всю неделю Богдан держался, будто ничего не произошло. С Леськой вечерами здоровался, когда она с девчонками на стройку приходила. Зато сюда, к ней, больше ни ногой. Как отрезало. И никаких разговоров на крылечке там, у дома Малевичей. Леська как в невидимку превратилась…»
Рита поежилась, представив себя на месте троюродной сестры. На секунду-другую ей стало жаль Лесю. Но перед Ритой тут же замаячило смуглое лицо Богдана, его глаза невероятной синевы, вечная усмешка в них, и девушка упрямо встряхнула головой: «Только Бог за всех!»
И потом – Леська не умеет бороться. А раз так – все правильно. Она проиграла. И всегда будет проигрывать. Пусть привыкает!
Рита прижала прохладный лист к пылающей щеке и подумала: «Все-таки Богдан перестарался. Лучше бы ничего Леське не говорил. Отдал бы конверт с деньгами и ушел. А то – предложил добавить свои. Да таким презрительным тоном! Сказал, чтобы Леська оставила меня в покое. Не вымогала деньги за фрукты. И не ходила в чужих платьях – купила наконец себе что-нибудь. Мол, не ожидал от нее… – Рита криво усмехнулась. – Хорошо, ничего не брякнул об Олеге. А то бы Леська запросто могла заявить, что взяла гривны по просьбе сестры. Правда, Богдан ей вряд ли сейчас поверил бы…»
Леся стояла у калитки, словно окаменев. И по-прежнему смотрела на дорогу, хотя Богдан давно ушел.
Она ничего не понимала. И почему-то чувствовала себя виноватой. Ведь она действительно надела на вечер любимое Ритино платье. Должна была отказаться – Рита не виновата, что упала – а она согласилась. Просто не захотела появляться у Богдана в шортах и топике. Рядом с красавицей Ритой. Дурочка, ей хотелось нравиться Дане!
Леся судорожно вздохнула, благословенный крымский воздух сегодня казался горьковатым, в горле першило.
Правда, сама виновата. Не смогла сказать Дане, что давно вернула Рите десять гривен за клубнику. В тот же день. Вечером. Когда сестра принимала душ. Просто положила их в кошелек. Пухлый от купюр и тяжелый от серебра. Рита вряд ли заметила, что в нем появилась еще одна бумажка.
Трусиха! Не смогла отдать деньги в открытую. В дрожь бросало, когда вспоминала Ритин презрительный – и снисходительный – взгляд там, на рынке. Троюродная сестра смотрела на нее, как на тлю!
Богдан правильно презирал ее. Не подходил к ней, будто не замечал. И здоровался кивком, глядя мимо, словно видеть ее не мог. Маша вчера спросила Лесю на ушко – не поссорились ли они. Она куда наблюдательнее и умнее сестры, хоть и помладше на год. Даша, та ничего не замечала.
«Я думала, мы никогда не поссоримся. Даже если Даня полюбит другую, мы останемся друзьями. Получается – ошибалась…»
В глазах закипали слезы, знакомая с детства улица стала нечеткой, размытой, солнце потускнело. Пахло пылью, раскаленным асфальтом и гарью.
Леся машинально размазала по лицу слезы и вздрогнула, услышав за спиной сочувственный голос троюродной сестры:
– С Богданом поссорилась?
Леся зачем-то кивнула. Она не могла признаться, что ничего не понимает. Что это Богдан с ней поссорился, не она с ним.
Нет, даже не поссорился. Ведь если ссорятся, то позже можно помириться. А она, Леся, для Дани просто больше не существует. Он не хочет иметь с ней ничего общего. Ушел, не дав и слова сказать. И сам говорил, глядя поверх Лесиной головы. Ей никогда не забыть его равнодушного, холодного голоса!
Рита обняла ее за плечи и ободряюще шепнула:
– Не кисни! Все пройдет, через месяц сама над собой посмеешься.
– Вряд ли, – пробормотала Леся.
Рита подняла конверт с деньгами, стряхнула с него пыль и немного обиженно сказала:
– Ты же потерять могла!
Леся скользнула взглядом по ее руке и с горечью выдохнула:
– И пусть. Они мне не нужны. Я сама заработаю.
– Не нужны?! – неожиданно разозлилась Рита. Она довольно больно шлепнула Лесю по спине и закричала: – Так это не тебе деньги! А дедушке на протез! И я не для того целую неделю руки на стройке гробила, чтоб ты эдак пренебрежительно заявляла – не нужны!
Леся моргнула, словно просыпаясь. Рита сунула ей конверт и сурово произнесла:
– Чтоб ты знала, я первый раз в жизни работала по-настоящему! Не для тебя, поняла? Это мой подарок Анатолию Федоровичу. – И разъяренно прошипела: – Не смей больше бросать эти деньги на асфальт, как мусор какой!
– Извини, – ошеломленно пролепетала Леся. – Я о тебе не подумала.
– То-то – извини! – проворчала Рита. И деловито спросила: – День рождения через неделю?
– Да.
– Протез заказать успеешь?
– Завтра с утра съезжу за ним. Или послезавтра.
– Лучше завтра, – заявила Рита. – Так мне спокойнее.
Леся промолчала, только снова кивнула. Рита подтолкнула ее к калитке и добродушно посоветовала:
– Да плюнь ты на Богдана!
– Д-да?
– Конечно!
Леся смахнула пальцем непослушную слезинку. Рита бодро сказала:
– Все равно из вашей дружбы толка не будет.
– Почему? – рассеянно пробормотала Леся, думая о своем.
– Вы из разных социальных слоев, – со знанием дела пояснила Рита. – Он – богатенький Буратино, а ты кто?
– Кто я?
– Нищая, уж извини!
Леся резко обернулась и оскорблено воскликнула:
– Что?!
Рита фыркнула: слез словно и не было. Лесины глаза сверкали от гнева, кулаки сжались – любо-дорого посмотреть.
Рита похлопала троюродную сестру по острому плечику и рассмеялась:
– Вот и умница! Лучше злиться, чем реветь. И потом – я же правду сказала. А на нее не обижаются. Глупо!
Она широко улыбнулась потрясенной Лесе и убежала в дом. А Леся стояла посреди дорожки, и в ее ушах звенело: «Нищая!»
* * *
Рита в жизни не была так счастлива. Она даже просыпаться стала с рассветом, почему-то жалея время на сон. Вскакивала ни свет, ни заря, еще Леська спала. Лишь Анатолий Федорович, как правило, стоял у своего мольберта, задумчивый и странно значительный. Рита едва ли не на цыпочках обходила его, чтобы не спугнуть непонятную ей сосредоточенность.
Выскальзывала за калитку и мчалась к морю. Сейчас девушку не раздражала чрезмерно длинная лестница. Она птицей слетала вниз, сбрасывая на бегу шорты с футболкой, и с радостным визгом бросалась в воду.
Теперь Рита понимала, почему Леся всегда уговаривала ее идти к морю утром. Днем оно теряло часть своего очарования. Наверное, из-за вечно переполненного отдыхающими пляжа, гвалта, криков и взбаламученной у берега воды.
Правда, раньше Рита любила находиться среди людей. Любила ловить на себе заинтересованные взгляды парней и завистливые, немного враждебные – девичьи. Любила чувствовать себя красивой. Любила выделяться на фоне простеньких подруг. Любила отвечать снисходительной улыбкой на осторожные комплименты новых знакомых.
Но не сейчас!
Этим летом Рита оценила одиночество. Так хорошо думалось, когда она покачивалась на спине недалеко от полосы прибоя и, прищурившись, рассматривала теряющийся в утренней дымке горизонт.
Море и небо сливались в единое целое. Всходящее солнце окрашивало редкие облака в малиновый цвет и пускало по воде слепящую глаза дорожку. Огромные корабли, идущие в Керченский порт, казались не больше бумажных, Рита точно такие же пускала в детстве в плавание по московским лужам. Вдоль берега бродили неуклюжие чайки, оставляя на песке четкие иероглифы следов. И толстая дворничиха ходила по пляжу, собирая в пластиковый мешок вчерашний мусор.
Днем Рита заказывала такси – по московским меркам оно стоило всего ничего – и ехала к Богдану. Вытаскивала его в кафе и искренне радовалась, когда своими веселыми рассказами о московских подругах вызывала улыбку на смуглом, вечно равнодушном лице.
Вчера Рите удалось уговорить Богдана сходить на дискотеку. Наконец-то! На Набережной они встретили Олега с Оксаной. Рита гордо познакомила их со своим новым другом.
Заинтересованный взгляд Оксаны заставил Риту насмешливо хмыкнуть: зря старается. Богдан на такую простушку вряд ли обратит внимания.
Рита грустно вдохнула: он и ее-то едва замечает. И совсем не видит, какими глазами на Риту смотрят другие парни. Будто ослеп!
«Все из-за Леськи, – враждебно думала Рита о троюродной сестре. – И что в ней интересного? Мышка серая…»
Рита танцевала с Богданом, и сердце щемила горькая обида – Богдан словно повинность какую отбывал. Рита прижималась к нему. Поднимая лицо, шептала всякие глупости. Звонко смеялась, встряхивая гривой чудных волос так, чтобы они обязательно коснулись в полете лица Богдана…
Каменный!
Лишь раз равнодушные глаза Богдана вспыхнули. Когда Рита мельком, словно случайно, упомянула, что Леся привезла из Симферополя новый протез. И они спрятали его в комнате тети Шуры. Ведь совсем скоро день рождения деда.
Рита не рассказала, насколько была потрясена Лесиным портретом, висящим в тети Шуриной спальне. Леська на нем… Она…
Рита неприязненно фыркнула: девчонка на картине вовсе не выглядела красавицей. Анатолий Федорович ничуть не старался польстить внучке. Наоборот, если вдуматься – ничего особенного. Тощая, смуглая, глазастая, лохматая, колени расцарапаны – вылитая Леська!
И все-таки… небольшое полотно дышало жизнью. И обещанием счастья. Странная чистота, беззащитность и в то же время внутренняя сила были в «нарисованной» Леське.
Рита почувствовала себя оскорбленной. Почему-то подумалось: Леська в самом деле такая. Просто сразу эти качества не заметны, а на портрете они как бы высвечены. Повезло сестрице с дедом!
Мучительная, острая зависть заставила Риту впервые обратиться напрямую к Анатолию Федоровичу. Раньше Рита его сторонилась. Странный старик отпугивал девушку, его пронзительный, всепонимающий взгляд тревожил ее.
Рита попросила написать ее портрет. На память о крымских каникулах. Кто знает, когда она здесь окажется, все-таки другая страна…
Анатолий Федорович долго молчал, и Рита сгоряча едва не предложила ему деньги. Вдруг он просто не хочет терять зря время? Ведь Лесин дедушка на своих картинах зарабатывал.
По счастью, что-то удержало ее. Сейчас Рита не сомневалась: брякни она подобную глупость – беда. Отказал бы! Еще и высмеял бы. А так согласился. Правда, очень неохотно.
Теперь Рита перед обедом позировала Анатолию Федоровичу. По два часа неподвижно сидела в беседке, оплетенной виноградом. Рассматривала сквозь зеленые плети сад и отвечала на редкие вопросы Анатолия Федоровича о жизни.
Очень осторожно отвечала. Как учителю. Не откровенничала. И видела, что Анатолий Федорович недоволен.
Потом Рита подолгу стояла перед мольбертом и заворожено изучала оживающий на глазах кусочек Лесиного сада. И себя, в беседке. В красивом – лучшем! – платье с глубоким вырезом и новых босоножках на высоких шпильках.
Анатолий Федорович поморщился, когда Рита вышла первый раз позировать, но ничего не сказал. Даже не заставил снять массивные золотые – мамины! – серьги и золотую же цепочку с кулоном.
Рита после каждого сеанса восторженно ахала, рассматривая на картине прозрачные, красивые камни в своих сережках. Яркие блики, отбрасываемые ими, как-то особенно подчеркивали нежность ее кожи.
Вот только лица у двойника до сих пор нет. Анатолий Федорович на расспросы Риты сухо пояснил, что не видит ее, не чувствует. Мол, если просто скопирует ее физиономию, Рита получит лубочную картинку, не портрет. Хочет элементарное сходство – пожалуйста. Для этого есть фотографии, а портрет маслом – нечто большое.
Рита хрипловато рассмеялась и спросила:
– Вы что, душу мою пишите?
– Почти, – серьезно отозвался Анатолий Федорович.
Рита раздраженно посмотрела на него и убежала. Она и сама не знала, какая она. И, если честно, не хотела знать!
Зачем? Ей и так хорошо.
Сегодня после купания Рита поднималась по бесконечной лестнице и невольно думала о троюродной сестре. И об изменениях в ней.
Леська стала странной. Погасшей. Все делала по дому, как обычно, но… Огонь в ней исчез.
Она автоматически копалась в саду, пропалывая или поливая свои грядки. Готовила обеды. Просматривала кулинарные книги в поисках чего-нибудь экзотического для праздничного стола. А потом надолго исчезала из дома.
Рита лишь вчера случайно это отметила. Просто так получилось: Леська убежала до обеда, а вернулась после ужина. И есть не стала. Сразу легла в постель. А когда Рита попыталась расспросить ее, сделала вид, что уже спит.
Рита пожала плечами: подумаешь! Разыгрывает «местечковую» трагедию. Прямо Джульетта керченская! Еще немного, начнет яд себе подыскивать. Мол, жизнь не жизнь без милого.
Дурочка!
Рита озабоченно нахмурилась: вчера Анатолий Федорович осторожно поинтересовался у нее, что происходит с Лесей. Якобы внучка никогда не смотрелась такой несчастной. Мол, не поссорились ли они? И почему Даня перестал заходить? Машенька с Дашенькой почти каждый день здесь, а Даня словно забыл к ним дорогу.
Рита вскинулась: она-то при чем? И клятвенно заверила Анатолия Федоровича, что с Лесей не ссорилась.
Вот еще! Ссориться с ней!
И все-таки проницательный взгляд старика смущал девушку. Рита вчера даже не стала задерживаться у картины. Как только Анатолий Федорович отпустил ее, она сразу же убежала в дом. А потом уехала к Дане.
Выходя к такси, она удивленно отметила, что старик все еще стоит у мольберта. «Что-то долго сегодня, – весело подумала Рита, ныряя в машину. – Может, наконец-то решил закончить? Без моего душевного стриптиза?»
Рита неторопливо шла к дому и улыбалась, уж очень хороша утренняя Керчь. Солнце пока стояло невысоко, длинные тени от деревьев сохраняли прохладу. Пронзительно пахло близким морем и цветущей ленкоранской акацией. Рита тронула пушистую гроздь: никогда она не видела ничего подобного.
Высокие деревья чем-то напоминали экзотические зонтики. Макушку словно ровно подстригли. Она казалась плоской и розовой от цветов – странных, пахучих, собранных в один пучок тонких ярких нитей. Опав, они валялись под ногами на серых плитках тротуара, их горьковатый запах кружил голову.
Рита звонко рассмеялась от полноты чувств и открыла калитку. Прислушалась к знакомым голосам на кухне и снисходительно хмыкнула: сони! Только встали, и Керчь их встретит жарой, солнце уже начинало ощутимо припекать.
Рита зевнула, вдруг захотелось лечь. Она проскользнула в свою комнату, упала на диван и подумала, что никогда не забудет этого лета. Никогда!
Мокрый купальник раздражал, и Рита неохотно встала. И только сейчас заметила: Леси нет на месте, а ее постель аккуратно заправлена.
* * *
Леся бежала в гору, и мелкие камешки больно жалили пальцы ног. Мелькнула мысль о кроссовках и тут же исчезла: Лесе было все равно.
Сердце колотилось где-то у горла, сухой и уже теплый ветер резал глаза, колючие травы царапали голые колени. Задыхаясь и держась за бок, Леся упала рядом с седым, ушедшим в рыжую землю камнем, и закрыла глаза: ей не хотелось жить.
Она не знала, сколько пролежала неподвижно – час или два. Может, она задремала?
…Последние ночи Леся почти не спала. Прислушивалась к сонному дыханию троюродной сестры и думала о своем. А утром притворялась спящей и терпеливо ждала, пока Рита уйдет.
По счастью, Рита не обращала на нее внимания. Как и всегда, в общем-то. И мама слишком уставала к вечеру, чтобы заметить состояние дочери. Лишь дедушка тревожил Лесю. Она постоянно ловила на себе его проницательный и сочувственный взгляд.
Чтобы успокоить старика, Леся начинала рассказывать за столом дурацкие анекдоты, бородатые и замшелые. Рита вежливо приподнимала брови, а мама рассеянно улыбалась.
Лесе не хотелось отвечать на вопросы дедушки. Она и сама не знала ответов. Понимала только одно: Богдана больше рядом нет. И не будет. Никогда.
Леся стала бояться моря. Оно притягивало магнитом и не желало отпускать. Вчера вечером Леся едва добралась до берега. Заплыла так далеко, что береговая линия превратилась в тонкую полосу, а потом ее скрыла ночь.
Леся осталась совершенно одна. Над ней вздымалось темное небо, низкие южные звезды почти падали в море, и она плыла по лунной дорожке, мечтая раствориться в горьковатой, соленой воде и исчезнуть. Тогда все закончится. Сердце прекратит болеть, короткие летние ночи не будут казаться бесконечными, и ее перестанет мучить единственная мысль – почему?
Пусть она некрасивая, пусть. Пусть Даня полюбил Риту, у сестры так сияют глаза, что и слепой заметил бы. Но почему они не могут остаться друзьями? Почему Даня видеть ее не хочет? Рита звонит Дане каждый день – она и не скрывает это от Леси – а он ни разу не захотел сказать ей просто «привет»? Неужели она такая пустая и никчемная, что абсолютно перестала интересовать Богдана?
«Наверное, так оно и есть, – горестно думала Леся и радовалась, что морские волны слизывают с ее щек слезы, не замечая их. – Ритка взрослая, яркая, уверенная в себе, а я…»
В эти минуты казалось, что жизнь не имеет смысла. Все изменилось в ней, в Лесе, когда ушел Богдан. И мир вокруг изменился. Стал огромным, пустым и равнодушным.
Только море по-прежнему радовалось девочке. Льнуло к ногам, ласкаясь как щенок, и принимало в свои объятия как мать. И вода в нем соленая словно Лесины слезы.
Она сейчас вся состоит из них. Из слез. Только при людях сдерживается. Тогда слезы сушат глаза, и они горят, будто песка в них надуло.
«Мы с тобой одной крови, – шептала Леся морю. – Ты и я».
Где-то рядом прошел корабль, Лесю закачало на волнах, и она безразлично проводила взглядом островок света. До нее доносились чьи-то голоса, смех, веселая музыка. Маленький ребенок закричал: «Мама!» – и Леся вздрогнула.
Вдруг вспомнился дом, мама и дедушка. Что с ними будет, если она, Леся, не вернется сегодня домой? Мама до сих пор не пришла в себя после смерти папы, у нее постоянно скачет давление, и больное сердце. А дедушка стар, хоть и бодрится изо всех сил. Он прошел войну, сидел семь лет в тюрьме по глупой анонимке в сталинские времена – из-за трофейного пистолета – мальчишка! – а теперь считал себя опорой их маленькой семьи и не позволял себе распускаться. Он потерял сына, но у него есть она, Леся. Дедушка тысячи раз говорил, что только ради нее коптит небо…
Леся зажмурилась, до того ей стало стыдно. Как она могла? Забыть о них! Думать только о себе! Эгоистка. Самая настоящая эгоистка.
Леся плохо помнила, как добралась до берега. Временами она не сомневалась, что навсегда останется здесь, среди звезд, даже если утонет.
Ночами Лесе почему-то казалось: внизу тоже своеобразный космос со своими тайнами, в ее сознании море и небо сливались в одно целое. Леся болталась на поверхности воды как в невесомости, в собственной вселенной. Ее признавали и крымское небо, и Черное море.
Вчера Леся с трудом добралась до мели. А потом на подгибающихся ногах брела до берега. Упала на песок прямо у линии прибоя, не в силах отойти дальше, и теплые мелкие волны долго еще обмывали ей ступни ног.
С тех пор Леся не позволяла себе ходить к морю. Но отсюда, с Митридата, она жадно смотрела на ярко-голубое полотно, зажатое между Керченским полуостровом и Краснодарским краем. Видела узкую полоску российской земли и рассеянно думала, что запросто переплыла бы пролив в хорошую погоду.
Лесе не хотелось возвращаться домой. Не хотелось видеть Риту, и постоянно ловить напряженный встревоженный взгляд дедушки.
Но выхода не было. Завтра у дедушки день рождения и нужно приготовить все на стол. Тем более, придут гости – родители Богдана.
«А сам Даня не придет, – грустно размышляла Леся. – Передаст поздравление через родителей или просто позвонит. Никто и не удивится – взрослый парень, у него своя жизнь…»
Леся заставила себя думать о новом протезе, и на ее лице появилась слабая улыбка: вот дедушка обрадуется!
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 44 | Нарушение авторских прав