|
Читайте также: |
Я полагаю, что последовательность контактов, установленных между терапевтом и его клиентом, их организация во взаимоотношения – независимо от используемого подхода – способствует моделированию социальных отношений и «вписыванию» клиентов в социальную ткань. Средства определяют и окрашивают цели, значит, полученные [в терапии] результаты будут зависеть и от созданных условий. Я выдвигаю гипотезу, что действие терапевтического опыта, переживаемого в гештальт-терапии, будет отличаться от опыта, переживаемого в лакановском психоанализе, юнгианском психоанализе или биоэнергетическом анализе. Я отдаю себе отчет, что внутри одного подхода мы сможем констатировать большие различия, связанные с личностью терапевта, его системой ценностей, концепцией человека, собственной историей жизни.
Итак, я предпочитаю ограничить свой анализ тем, что мне кажется имплицитно или эксплицитно связаным с теорией и методом Гештальт-терапии, и опереться при этом на античную мудрость Эпиктета, который нас призывал уметь различать «то, что зависит от нас, а что не зависит».
Сделаем шаг вперед. Название и содержание книги известного психоаналитика-юнгианца Джеймса Хиллмана (James Hillman) «Психотерапия существует сто лет, а мир становится всё хуже» («We’ve had a hundred years of psychotherapy, and the world’s getting worse») произвели на меня большое впечатление во время ее выхода в свет в 1992 г. Похоже, не только у гештальт-терапии ограниченное влияние! Если следовать логике причинно-следственной связи, то название этой книги может даже навести на мысль, что это влияние негативное! Я не знаю, становится ли мир хуже из-за психотерапии, но думаю, что психотерапия может этому способствовать, продуцируя некоторые извращенные эффекты, в частности, эготизм, утрату чувства обязательств, ответственности.
Эготизм
Эготизм в гештальт-терапии опредяется парадоксальным образом, так как он означает чрезмерный отсыл на себя, чрезмерное функционирование в режиме «эго», которое воплощается, в том числе, в замедлении взаимодействия на границе из-за излишнего контроля, недостатка спонтанности, свободы и может дойти до отказа от контакта. Определение это парадоксально, потому что такое чрезмерное функционирование в режиме «эго» представлено «отцами-основателями» в главе, посвященной потерям функции «эго». Из чего следует, что чрезмерный контроль контакта через функционирование «эго» (Я) на самом деле не является выбором себя/меня.
Изидор Фром в своем учении прекрасно показал, как психотерапия, и, в частности, гештальт-терапия создают нечто вроде искусственного невроза, подчеркивая развитие и обращение к функции-я (или эго) – «Что ты хочешь? Что ты чувствуешь? В чем ты отдаешь себе отчет? Что ты выбираешь?». Ясно, что такого рода повторяющиеся вопросы сосредотачивают пациента на самом себе. Согласно Фрому, эготический невроз оказывается гештальтистским соответствием неврозу переноса, созданному в процессе психоанализа в качестве рабочего инструмента для прояснения детского невроза. Предполагается, что распад эготического невроза, как и распад невроза переноса, ставит точку в курсе лечения. Фром охотно признавал в этом ограниченность двух данных подходов, так как мы не всегда способны доводить процесс до конца, а именно, разрушать инструменты, созданные для работы в этих подходах.
Мне кажется неоспоримым, что гештальт-терапия не обладает монополией на эготизируещее действие терапии. Многие авторы обращали внимание на культуру индивидуализма и нарциссизма, особенно сильно развившиеся в последние десятилетия. Процитирую для примера несколько строк из Кристофера Лаша (Christopher Lasch), взятые из его знаменитой работы «Культура нарциссизма»:
«Главными союзниками [психологического человека XX-го века] в его борьбе за достижение личного равновесия являются не священники, не проповедники самостоятельности, не успешные бизнесмены, сегодня ими являются терапевты».
Немного ниже он продолжает:
«Терапия утвердилась в качестве преемника ярого индивидуализма и религии. Это не означает, что «торжество терапии» стало само по себе новой религией. На самом деле, терапия представляет собой антирелигию, не потому что она привязана к рациональным объяснениям и научным методам излечения, что пытаются нам внушить ее практикующие представители, но потому, что у современного общества «нет будущего», и оно не обращает, соответственно, никакого внимания на то, что не является составляющей его непосредственных нужд»
И ещё:
«Даже когда терапевты говорят о необходимости «любви», «значения» или «смысла», они определяют эти понятия только через удовлетворение аффективных потребностей больного. Им едва ли приходит в голову […] способствовать тому, чтобы клиент подчинял свои потребности и интересы потребностям и интересам другого, кому-то, какой-либо цели или традиции вне своего дорогого я. «Любовь» как жертвование собою или приниженность, а также «значение» или «смысл» как подчинение высшей лояльности, – вот те виды сублимации, которые для терапевтической восприимчивости выступают как невыносимое притеснение, как оскорбление для здравого смысла и как опасность для здоровья и хорошего самочувствия индивида. Освободить человечество от таких отсталых понятий как любовь и долг - такова миссия постфрейдистских видов терапии, и, в частности, их учеников и популяризаторов, для которых психическое здоровье означает удаление любых видов подавления и непосредственное поощрение импульсов».
Гуманизм, к которому некоторые гештальтисты себя причисляют, – одно из последних перевоплощений индивидуализма. Перлза много раз упрекали за его «молитву Гештальта», часто рассматриваемую как эготический манифест: «Я – это я, ты – это ты. Я в этом мире не для того, чтобы соответствовать твоим ожиданиям, а ты в этом мире не для того, чтобы соответствовать моим ожиданиям. Если мы встретились – хорошо, если нет – ничего не поделать!». Сегодня она, в самом деле, может вызвать иронию как приглашение к бессмысленному в современном культурном и социальном контексте эготизму. Однако, как на это уже указывали некоторые авторы: «В контексте, в котором Перлз сформулировал свою «молитву» (американское общество шестидесятых годов), людям не удавалось отделиться от плохо функционирующих форм принадлежности, и эти утверждения принимали целительную ценность». В сегодняшнем обществе, когда нам предлагается идти по своему собственному пути, заботиться о себе, потому что «я этого достоин», эти ценности и модели уже прочно установлены и широко используются торговцами личного развития.
При этом я совсем не собираюсь отрицать важность индивидуации, дифференциации и, следовательно, необходимого и желаемого эготизма. Каждому человеку предстоит научиться уравновешивать свою потребность в идентифицирующей дифференциации и потребность в принадлежности, связи. Патологии нарциссического опыта являются одной из форм неудавшегося выстраивания диалектики между этими двумя противодействующими потребностями – предпочтение было отдано полюсу самоидентификации в ущерб принадлежности.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав