Миф об исторической смене типов рациональности.

Эпоха Нового времени была эпохой возрождения рациональности как мировоззренческой (отражающей субстанциальное), так и логико-математической, хотя в наше время их по какому-то недоразумению пытаются обозначить как античный и новоевропейский типы рациональности [23]. После Гегеля началось время их крайней конфронтации. Миф об исторической смене одного вида рациональности другим отражает точку зрения только одной из конфликтующих сторон. Именно идея исторической смены типов рациональности и легла в основу постпозитивизма, а затем распространилась на поиск новых типов в истории философии.

В.С. Стёпин на примерах революций в естествознании попытался доказать смену исторических типов самой научной рациональности [116]. На самом деле перед нами предстаёт картина смены форм и способов обработки эмпирического (хотя и в достаточно высокой степени обобщённого) материала или работы с ним. Конечно, если исходить из предположения, что всё есть рациональность, то это будет демонстрацией её эволюции. Но тогда придётся перечеркнуть всю историю философии, ведущую от древних греков к Гегелю, что и пытаются сделать в философском постмодернизме. Только после этого можно забыть о том, что проблемы постмодернизма (например, плюрализм) уже давно пройденный этап этой истории.

Постпозитивизм установил исторически относительный характер естественнонаучных теоретических концепций. История развития науки пестрит множеством примеров, которые показывают, что отвергнутые (“ложные”) теории успешно подтверждались практикой и их следствия и прогнозы были полезны и имели или имеют практическое подтверждение. Почему-то с удивлением достойным открытия утверждают, что когда теория объясняет некоторое явление, то практическое существование (подтверждение) этого явления нельзя считать доказательством правильности этой теории. Но вспомним, что ещё в начале века В.И. Ленин спорил с французским учёным Абелем Реем именно по этому поводу. Сенсуалистически ориентированный Владимир Ильич никак не мог согласиться с такой исторической закономерностью [59, c. 500]. Речь шла о естественнонаучных теориях как о “технически полезных советах”. Позитивизм, имея дело с фактами опыта, создаёт инструментальную концепцию. Именно на инструментальную роль формальной логики у Аристотеля указывал ещё Гегель [28, c. 116]. И она такая же старая и классическая как и сама классическая философия. Постпозитивизм с его рациональностью - это наконец-то сам себя понявший (и то не до конца) позитивизм. В физике, химии, биологии и т.п. строятся “картины реальности” соответствующей области и не знающие философии естествоиспытатели (как и не знающие философии философы) всерьёз их воспринимают как саму реальность или её проявление (“явление”). На самом деле перед ними даже не иллюзия реальности, а всего-навсего инструментальная концепция, технически полезные приёмы, позволяющие установить соответствие (параллелизм) между логическим аппаратом и фактами опыта и концепция эта постоянно совершенствуется, эволюционирует (именно инструментальная концепция, а не “виды рациональности”). Опыт же по своей природе предполагает чувственную практику. Вот что в конечном итоге и было обозначено рационализмом, т.е. то, что исторически, изначально было противоположно ему.

Мы же ещё раз убеждаемся, что между рационализмом в субстанциальном монизме и позитивизме нет ничего общего. Разумное в обоих случаях – лишь омонимы. Жаль учёных (псевдорационалистов), которые посвящают свои работы поиску общего смысла таких омонимов, как жаль и целую эпоху антидиалектики.

В историко-философских исследованиях одним из приёмов критики разума является типология его “исторических форм”, занятие, которое уже называют “общением с новым и “горячим” материалом” [111, с. 7]. Наиболее ретивые критики делают типологизацию, начиная её аж с дикарей [111]. Обычно за типологию выдаются просто исторические особенности философских концепций, а то и просто индивидуальные особенности авторов, их понимание проблемы. Полностью отметаются те работы Платона, в которых уже ясно и недвусмысленно было показано, что разум может являться таковым лишь при соблюдении двух условий. 1. Если он есть тождество противоположностей. 2. Он может существовать в одной единственной форме – сверхчувственной, субстанциальной, дистанцируясь от вещественно-телесного мира. И Гегель это более чем убедительно подтвердил, отвергнув старую метафизику с её претензией на разум. Если критики исторического разума не поняли Платона и Гегеля, то они не поняли и диалектики и оперируют понятием рациональности, не имеющим ни малейшего отношения к действительному разуму.

Особое место в типологии разума отводится такой его форме как рефлексия. Рефлексивная рациональность укоренена в разуме, рефлексия есть “другое” разума [55, с. 4]. Главное внимание обращается на нововременную декартовскую трактовку рефлексии (как самообращённости мышления на себя и свои условия), которая начинается с универсального сомнения во всём, чтобы избавиться от предрассудков. Это даже процесс не отрицания, а уточнения, особенно чувственной сферы познания. Однако такая универсальная рефлексия далека от рефлексии разума. У Платона, как и у Гегеля, последняя совпадает с диалектикой тождества противоположностей: “тезис – антитезис – синтез”, каждый член которой есть, с одной стороны, разумное понятие, а с другой – понятие, характеризующее субстанциальное. Все попытки назвать разумной рефлексией нечто иное – просто безграмотны.

Кризисные явления в современной западной культуре обычно связывают с распадам классического идеала рациональности. Но в действительности идею разума как тождества противоположностей никто достаточно серьёзной и достаточно убедительной критике не подвергал. Да и кризисные явления имеют скорее обратное объяснение. Они связаны с потерей действительного идеала рациональности, с беспомощными попытками обнаружить его в ворохе философских работ, накопившихся за два с половиной тысячелетия.

Дата добавления: 2015-12-01