Москва. Кремль. 27 октября 2011 года

Выступление на торжественном заседании, посвященном двадцатилетию Конституционного Суда РФ

Москва. Кремль. 27 октября 2011 года

Уважаемый Президент!

Дамы и господа! Коллеги!

Двадцать лет назад в России был создан принципиально новый орган государственной и судебной власти – Конституционный Суд.

Двадцать лет деятельности Конституционного Суда – это одновременно двадцать лет истории новой России. И все эти годы мы идем путем правовой реформы, учимся жить в условиях верховенства закона и господства права, преодолевая тяжелое историческое наследие векового бесправия.

Это трудный путь, и мы, если судить по историческим меркам, находимся где-то на самых начальных его этапах. На нем были, есть и будут многочисленные и очень серьезные препятствия. Но этому пути нет альтернативы. И мы не имеем права повернуть вспять.

На этом пути к торжеству конституционной законности – наши критики справа и слева.

Многие говорили о том, что России нет нужды «изобретать велосипед», и нужно просто скопировать позитивный мировой конституционный опыт. Он, в конце концов, «перемелет» российскую историческую специфику.

Другая крайность – утверждения о национальной «инаковости». О том, что историческая специфика России настолько глубока, что для нас мировой опыт конституционного правотворчества и правоприменения попросту непригоден.

Очевидно, что эти полярные точки зрения укладываются в рамки извечной российской полемики между так называемыми «западниками» и «почвенниками». И я рискну утверждать, что именно специфическая для России непримиримость этих полярных позиций оказалась одной из главных причин, по которым Россия ни в дореволюционное, ни в советское, ни в постсоветское время так и не взяла в полной мере «правовой барьер». То есть не сформировала широкое, массовое и безусловное представление о правовом законе как главной основе общественного и личного бытия.

Убежден, что такое узко понимаемое «западничество» и «почвенничество» – одинаково вредны для конституционно-правового развития России, в том числе ее конституционного правосудия. Нам нужен такой синтез этих двух подходов, который увязывал бы на единой философско-правовой основе исторические особенности России и мировые достижения в области правового развития.

Те, кто апеллирует к мировому опыту, должны четко осознавать, что этот опыт очень многообразен, и что в мире нет единой системы конституционного правосудия. Нужно также осознавать, что конституционные системы в странах Запада прошли долгий период становления, в котором был как позитивный, так и негативный опыт.

Те же, кто стремится выстроить российскую конституционную систему на неких основах «российской самобытности», – не учитывают, что новая Россия уже открылась миру во всех сферах, включая сферу правотворчества и правоприменения. И что Россия не хочет, не может и не должна закрываться от мира. А потому никакая «самобытная» правовая система, не учитывающая мировых правовых норм, в сегодняшнюю эпоху не сможет стать эффективной. А значит, рано или поздно не выдержит испытаний открытостью.

Другая проблема – спор о месте Конституционного Суда в системе судебной власти страны, а также в политической системе России в целом.

Одна крайняя точка зрения предполагала подчинение деятельности Суда интересам групп влияния в исполнительной и законодательной власти.

Противоположная крайняя точка зрения требовала превращения конституционного правосудия в чуть ли не главного вершителя судеб всех остальных ветвей власти.

Избежать этих крайностей нам помог, кстати говоря, внимательный анализ мирового опыта.

Ведь был в истории опыт многих диктаторских режимов, которые фактически «подминали» под себя как законодательный процесс, так и конституционное и иное правосудие. И был, например, опыт Верховного Суда США, который в 30-х годах ХХ века, опираясь на так называемую «концепцию государства судей», пытался своими решениями встать над исполнительной и законодательной властью страны.

Учитывая негативный мировой опыт впадения в подобные крайности, Конституционный Суд России сразу же стал руководствоваться знаменитым принципом «лезвия бритвы». Он отверг соблазн «государства судей», не согласившись одновременно стать придатком исполнительной власти.

Суд решил твердо придерживаться принципа стратегического арбитража – не более того, но и не менее. Никогда наш Конституционный Суд не уклонялся от этой единственно правильной и достойной роли – роли правового арбитра. Касалось ли это споров между ветвями власти, конфликтов между властью и гражданином, властью и обществом.

На ранних этапах деятельности Конституционного Суда России многие критики ставили в упрек и Суду, и мне, как его председателю, якобы имевшую место политическую ангажированность, стремление склонить чашу весов в сторону той или иной политической силы.

Логика этих упреков элементарна: «Кто не с нами, тот против нас». Каждый раз, когда мы, действуя с позиций объективности, ущемляли чьи-то интересы, нас упрекали в субъективности. Но мы твердо знали, что любая наша податливость подобным упрекам – означает крах молодого конституционного правосудия в России. А значит, и крах права вообще.

За истекшие двадцать лет нам пришлось принимать немало очень сложных, иногда драматических, решений. Особенно тяжелыми, признаюсь, были 1992-1993 годы, годы острейшего политического противостояния между Президентом и Верховным Советом России. Тогда Конституционный Суд многократно предлагал различные варианты примирения сторон, стараясь предотвратить выход их действий за рамки правового поля. Но когда Президент вышел за эти рамки, Суд принял постановление о неконституционности его Указа № 1400 от 21 сентября 1993 года «О поэтапной конституционной реформе».

Однако в наших решениях ни в то время, ни позднее не было ни малейшего намека на политическую ангажированность.

Я и мои коллеги хорошо понимали несоответствие многих норм Конституции РСФСР 1978 года меняющимся нормам социально-политической и экономической жизни. Нам были очевидны и негативные последствия злоупотребления своей властью со стороны Съезда народных депутатов и Верховного Совета.

В то же время мы хорошо понимали и другое: применение методов «революционной целесообразности» для установления нового, более совершенного общественно-политического и правового порядка – еще хуже, чем следование устаревшему и несовершенному конституционному закону. И отечественная, и мировая история доказала, что попытки ввести совершенные нормы на основании принципов «революционной целесообразности» – неизбежно в итоге превращают такие нормы в свое собственное отрицание.

Многие наши критики до сих пор ставят в упрек Конституционному Суду его «половинчатое» решение по так называемому делу КПСС, которое, якобы, создало предпосылки для «коммунистического реванша» в России. Но и в этом решении Конституционный Суд не руководствовался ничем, кроме буквы и духа закона. Мы прекрасно понимали не только архаичность, но и антиконституционность сращивания партийных и государственных структур. Но мы не могли согласиться с требованием запрета компартии вообще как структуры и, тем самым, де-факто ущемить права рядовых коммунистов исповедовать их убеждения. Мы были уверены тогда и уверены сейчас в том, что такого рода запреты на идеологию – несовместимы с нормами демократического правого государства.

В дни юбилеев принято перечислять успехи и достижения. Они, я убежден, за прошедшие двадцать лет у Конституционного Суда были.

Это решения, направленные на обеспечение государственной целостности нашей страны, на недопущение разделения единого суверенитета России на части, принадлежащие субъектам Федерации.

Это инициированные Конституционным Судом реформы процессуального законодательства, а также решение о фактическом прекращении применения в России смертной казни.

Это последовательная защита социально-экономических прав граждан, внесшая свой вклад в сохранение социальной стабильности в этот непростой для страны период.

Это ряд других решений Суда, направленных на вписывание законодательства Российской Федерации в международный (прежде всего, европейский) правовой контекст.

Но давайте от достижений перейдем к наиболее важному – к проблемам.

Сейчас все чаще перед нами встает юридическая проблема соотношения международного права (включая судебные решения международного уровня) и права внутригосударственного (в том числе, решений национальных судов). В таких коллизиях роль Конституционного суда оказывается ключевой. При этом Конституционный Суд исходит из того, что, согласно Российской Конституции, международное право стоит выше российских законов, но не выше самой Конституции в части защиты прав и свобод человека и гражданина. Это вытекает из положений статьи 15 Конституции, рассмотренных в системном единстве с другими конституционными положениями (и прежде всего со статьей 2). Именно на этой основе Конституционный Суд обязан обеспечивать гармоничное сочетание международных и национальных решений в правовой системе России.

Хочу подчеркнуть, что те фундаментальные конституционные ценности, главным хранителем которых по своему статусу является Конституционный Суд, – не просто список нормативных предписаний. Эти ценности образуют системное единство и находятся в определенном, исторически обусловленном балансе, в основе которого лежат два конституционных принципа: это прямо сформулированный в ч.3 ст.17 Конституции России принцип, согласно которому осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц, и закрепленный в ч.3. ст.55 принцип соразмерности между ограничением прав и свобод человека и гражданина и защитой тех ценностей общего блага, которые являются необходимым условием реализации этих прав и свобод. И важнейшей задачей Конституционного суда является поддержание этого баланса.

Когда я говорю об исторической обусловленности такого баланса конституционных ценностей, я имею в виду то обстоятельство, что характер интерпретации Судом положений Конституции не может слепо следовать только букве Основного закона. Конституция – не неприкасаемый манускрипт, предназначенный для сдувания пыли. Ее реальная действенность зависит от того, насколько разумно и обоснованно Конституционный Суд в своих решениях учитывает и объективирует баланс конституционных ценностей, определяемый конкретными обстоятельствами жизни общества и государства в конкретный исторический отрезок времени.

Например, Конституционный Суд не может сделать акцент на соблюдении конституционной обязанности государства индексировать пенсии – в ущерб соблюдению такой же обязанности государства выплачивать пособия беременным женщинам и стипендии студентам.

Этим примером я хочу показать, что в основе решений Конституционного Суда всегда лежит поиск необходимого и возможного баланса конституционных ценностей, адекватного конкретно-историческим условиям жизни страны.

Наконец, еще одна – и, возможно, самая крупная – проблема заключается в том, что мы уже глубоко вошли в эпоху, в которой на внутренние процессы в России все сильнее влияют мировые коллизии глобализации. Причем сейчас уже очевидно, что нынешнее бурлящее и нестабильное состояние мира связано не только с крупнейшим за столетие финансово-экономическим кризисом, но и с кризисом самой глобализации, процессы которой все явственнее выходят из-под контроля политиков.

Эти кризисы, безусловно, будут испытывать на прочность Россию во всех сферах ее государственности – экономической, социально-политической, оборонной, правовой. Включая сферу конституционного права и всего правоприменения.

Нам предстоит трудная эпоха множащихся и растущих вызовов. Но я убежден, что наш Конституционный Суд достиг той степени зрелости и рабочего опыта, которые позволят ему адекватно отвечать на эти вызовы.

Октября 2011

Дата добавления: 2015-12-01