Как хемингуэй

В сентябре Пырьев командировал нас с Кирносовым в Гагры работать над сценарием.

С Лешей Кирносовым я познакомился еще в Мурманске, когда снимал «Путь к причалу». Пришел ко мне в номер бородатый моряк со стопкой книжек под мышкой и вручил мне новенькую, еще пахнущую типографской краской книжку — «может, для кино сгодится». И сообщил, что учился в том же училище, что и Конецкий, только позже. А сейчас он рыбак, штурман на рыболовецком сейнере.

А в час ночи он опять появился:

— Можно, я временно книжку заберу? Я все раздал, а она не верит, что я писатель.

Забрал книжку — и с концами.

Второй раз я его видел в ресторане нашей гостиницы. Он сидел в компании американских моряков и свободно говорил с ними по-английски. Позже он еще больше меня удивил: когда оркестр ушел на перерыв — сел за пианино и стал играть Рахманинова…

Потом я узнал от Конецкого, что во время войны отец Леши был морским атташе при советском посольстве в Вашингтоне и Леша учился в американском колледже.

Прилетели в Гагры, сняли чистенькую комнату недалеко от моря, с полным пансионом. Море, солнце, пляж, знакомые…

Я пытался поговорить о сценарии, но Леша взмолился:

— Давай пару деньков отдохнем как люди. Я три года треску ловил!

Две недели мы валялись на пляже, играли в преферанс, «впитывали атмосферу» и «знакомились с бытом», а к концу второй недели я сказал:

— Все! Пора начинать.

— А давай работать в кафе, — сказал Леша. — Как Хемингуэй!

Пошли в кафе. Сели за столик на веранде, заказали боржоми, кофе, разложили бумагу… Я предложил писать на одной странице поэпизодник по рассказу, а на другой — мои предложения. Начали. Я фантазировал, Леша записывал.

В кафе пришли подруга моего детства, Манана, ее подруга Нелли со своим мужем Гурамом и журналист из Кутаиси по кличке Полиглот (он знал восемнадцать языков). Они позвали нас к своему столу, но мы отказались:

— Работаем, — сказал я. И мы пошли дальше.

Заиграл оркестр, запрыгали танцующие.

— Может, перенесем на завтра? — предложил Леша.

— Хемингуэй бы работал, — сказал я и продолжил вносить предложения.

Леша перестал записывать.

— Почему не пишешь? Не слышно?

— Слышно. Я запомню.

Тут в ресторане в дальнем углу возникла драка: кто-то кому-то дал по морде, кто-то ответил… Но их разняли. Оркестранты заиграли лезгинку.

— Пора выпить, — сказал, вернее прокричал, Леша. — Официант!

— Подожди, давай со сценарием разберемся.

— А чего разбираться, и так понятно. Рассказ тебе не нравится, ты предлагаешь написать новый сценарий. Давай лучше выпьем.

Снова в углу раздались крики.

— Да нет, Леша, ты не понял. Рассказ остается как есть. Это основа. Но там чересчур все логично и гладко. Надо ломать ритм! Нужен ударный эпизод!

И тут — резкая боль в затылке, в голове звон, и я потерял сознание. Леша был прав — драка возобновилась, кто-то в кого-то кинул бутылкой, а попали мне по затылку.

Меня вынесли из кафе и отнесли в больницу. Врач постриг волосы вокруг раны, сделал перевязку и сказал: «Сотрясение мозга, надо лежать».

Утром Леша сбегал в аптеку и купил грелку и лед. Напихал лед в грелку и положил мне на лоб. Пришли Манана и Нелли, спросили, уверен ли Леша, что можно прикладывать лед при сотрясении мозга. Леша сказал, что уверен:

— В Мурманске все так лечатся, когда по башке дадут.

— Я бы на вашем месте бороду сбрила, — сказала Манана Леше.

И я узнал, что вчера, после того как я отключился, Леша в этой кутерьме все-таки вычислил того, кто кинул бутылку, и выкинул его с веранды (со второго этажа) на улицу. Официант хотел задержать Лешу, Леша выкинул и официанта. И смотался. Манана сказала, что теперь потерпевшие разыскивают русского с бородой.

Девушки принесли творог и фрукты, сварили мне кашу и унесли стирать мою рубашку и брюки.

А Леша взял ножницы и стал состригать бороду, а заодно и волосы.

Пока он стригся, я попытался поговорить с ним про сценарий, но Леша отказался:

— Побереги мозги. При сотрясении ими шевелить нельзя, — и начал бриться.

Я заснул. Проснулся — уже стемнело. За столом сидит и читает книгу человек, мускулистый, лысый и курносый, — Леша без усов, бороды и волос на голове стал похож на Юла Бринера.

— Есть хочешь? — спросил Леша. — Сейчас девчата тебе бульон сварят. Голова болит?

— Да нет.

Леша опять уткнулся в книгу.

— Леш, — позвал я, — а может, дать перед титрами такую картину — трущобы, грязь, лачуги, а за мольбертом стоит художник и рисует цветок. (С такого кадра потом я хотел начать почти все мои фильмы. Но ни в одном фильме его так и не снял.)

— Поправишься — все решим, — сказал Леша.

— Алексей, это вы? — В окне комнаты появился Полиглот, встрепанный, небритый, весь в колючках. — Трудно узнать. Не появлялись?

— Кто?

— Эти типы.

— Какие типы?

— Которых мы побили. Если они будут меня искать, скажите — меня нет. Я уехал. А если придут мириться и накроют стол, дайте мне знать, я у лесника в сторожке живу.

— А вы почему прячетесь? Тоже дрались?

— Честно говоря, нет. Но Гурам троих побил. И вы Анзору травму нанесли, и Федя ногу вывихнул. А они местные. Теперь начнут вылавливать нас по одному. Так что вы тоже аккуратнее. Выпить чего-нибудь есть?

— Нет.

— Я принесу.

Полиглот взял у Леши два рубля, надел мою кепку и Лешины черные очки (чтобы его не узнали) и скрылся в темноте. Полиглот был алкоголиком.

Он вернулся минут через тридцать и начал выставлять бутылки на подоконник:

— Тут семь. Одну я выпил.

— И это все на два рубля?

Полиглот рассказал, что заказал в ресторане бутылку и послал ее в дар хорошей компании. Они со своего стола прислали две. Он послал две за другой стол… Получил четыре. Послал четыре первому столу. Получил восемь.

Вошли Манана и Нелли, принесли бульон для меня.

— Можно, конечно, было пойти ва-банк и послать восемь, но я не решился. Я фаталист, но умеренный, — закончил Полиглот.

— Слушай, фаталист умеренный, ты зачем это все сюда принес? — сказала Манана, увидев бутылки. — Не видишь, человек больной! Хочешь выпить — пей, но не здесь. Здесь пить никто не будет!

Полиглот с упреком посмотрел на нее и сказал мне:

— Если придут мириться, ты знаешь, где меня найти.

Взял с подоконника четыре бутылки и скрылся в темноте. Из темноты донеслось: «Птица скорби Симург распластала надо мной свои крылья…» Полиглот исчез навсегда, а с ним вместе исчезли моя кепка и Лешины черные очки.

К дому подъехала машина. Хлопнула дверца. Леша взял с подоконника утюг. В дверь постучали, в комнату вошел высокий сутулый мужчина в мятом пиджаке и черной кепке, огляделся и спросил меня по-грузински:

— Это ты Георгий?

— Я.

— Вот, я бумажки принес, ты вчера в ресторане забыл, — у него в руках были наши бумаги. — Фердинанд Шалвович просил отдать. И ручка шариковая. Твоя ручка?

— Его, — Манана забрала у него бумагу и ручку. — Спасибо.

— И еще Фердинанд Шалвович сказал, чтобы не беспокоился: у Анзора и Феди к русскому, который с вами вчера сидел, больше никаких претензий нет. Фердинанд Шалвович все уладил.

— Извините, а кто такой Фердинанд Шалвович?

— Я его шофер. Вчера, когда Зураб Иванович маму Фердинанда Шалвовича выругал и кинул в него бутылку, Фердинанд Шалвович тоже маму Зураба Ивановича выругал и тоже кинул в него бутылку. Тоже промахнулся. Теперь Фердинанд Шалвович очень стесняется, что его бутылка на тебя упала. Хочет извиниться.

— Ну и пусть извинится, — сказала Манана.

— Сейчас, — и шофер исчез.

— Чего он говорил? — спросил Леша, который по-грузински не понимал.

— Сказал, что можешь снова бороду отпускать. И просил позвать на банкет Полиглота.

— Ни в коем случае! — сказала Манана. — Оставьте этого идиота в покое.

Тут в комнате появился маленький толстый рыжий грузин в белом кителе из китайского шелка.

— Батоно Георгий, когда я узнал, кто вы такой, я чуть с ума не сошел! Представляете, какая трагическая случайность! — сказал он с пафосом. — Хвала Господу, что вы остались живы! Грузия до конца дней не простила бы, что по моей вине погиб великий грузинский дирижер!

И Фердинанд Шалвович пригласил меня и моих гостей в ресторан.

— И еще кого хотите пригласите! Хоть сто, хоть двести человек!

Манана, которая знала меня с детства и не сомневалась, что я могу и с сотрясением встать и поехать, категорически заявила, что великий дирижер никуда не поедет. Ему нельзя.

Тогда Фердинанд Шалвович пригласил Лешу. Они вышли. Хлопнула дверца машины…

Леша появился через пять дней.

За это время он половил лососей на озере Рица, побывал на свадьбе в горной абхазской деревне, съездил на милицейском катере в Сухуми и Батуми, а из Батуми слетал в Тбилиси и там поужинал на фуникулере…

Фердинанд Шалвович оказался большим человеком — главным инспектором мер и весов. Любого продавца от Гагр до Сухуми мог посадить за недовес и недолив. Лет на восемь. Если бы захотел. Но он был добрым и справедливым человеком. Сам жил — и другим давал жить!

А я лежал в постели, — ходить мне было нельзя, читать мне было нельзя, на солнце мне было нельзя.

Дата добавления: 2015-12-01