Глава десятая

Когда двое мужчин живут вместе, они быстро начинают раздражать друг друга и оттого обычно поддерживают в доме видимость чистоты и порядка. Двое одиноких мужчин, живя вместе, готовы в любую минуту подраться и сами об этом знают. Адам Траск вернулся домой не так давно, но его отношения с Карлом уже накалялись. Братья слишком много времени проводили вдвоем и слишком мало виделись с другими людьми.

Первые два-три месяца они занимались получением наследства: оформили завещанные деньги на себя и сняли со счета Сайруса всю сумму, плюс набежавшие проценты. Они съездили в Вашингтон поглядеть на могилу – солидный каменный обелиск, украшенный сверху железной звездой с отверстием, куда 30 мая

Вновь Карл увидел его лишь через восемь месяцев. Он вернулся с работы и застал Адама во дворе: нагнувшись над кухонным ведром, Адам шумно плескал воду себе в лицо и на волосы.

– Здравствуй, – сказал Карл. – Ну, как ты?

– Хорошо.

– Где был?

– В Бостоне.

– И больше нигде?

– Нигде. Просто гулял, город смотрел. Жизнь братьев снова вошла в прежнюю колею, но теперь оба тщательно следили за собой, чтобы не дать волю злобе. Каждый из них, заботясь о другом, в какой-то мере оберегал и собственный покой. Карл, всегда встававший спозаранку, готовил завтрак и только потом будил Адама. А Адам поддерживал в доме чистоту и вел на ферме весь учет. Взаимная сдержанность помогла братьям прожить в мире два года, но потом копившееся раздражение опять прорвалось наружу.

Как-то раз, зимним вечером, Адам оторвался от приходно-расходной книги и поднял глаза на брата.

– Где хорошо, так это в Калифорнии, – сказал он. Там и зимой хорошо. И выращивать можно что угодно.

– Вырастить, конечно, можно. Только, когда соберешь урожай, чего с ним делать будешь?

– Ну, а, к примеру, пшеница? В Калифорнии очень даже много пшеницы выращивают. – Всю твою пшеницу ржа поест, – сказал Карл. – Это почему же? Знаешь, Карл, говорят, в Калифорнии все растет так быстро, что, как только посеял, сразу отходи в сторону, а не то с ног собьет.

– Тогда какого черта ты туда не едешь? Только скажи – я твою половину фермы хоть сейчас откуплю.

Адам промолчал, но на следующее утро, причесываясь перед маленьким зеркальцем, снова вернулся к этому разговору.

– В Калифорнии не бывает зимы, – начал он. – Там круглый год, как весной.

– А я зиму люблю, – сказал Карл.

Адам подошел к плите.

– Не злись.

– Тогда не приставай. Тебе сколько яиц жарить? – Четыре.

Карл положил семь яиц на край гревшейся плиты и, аккуратно накрыв угли мелкими щепками, развел сильный огонь. Потом поставил на огонь сковородку. Пока он жарил бекон, настроение у него исправилось.

– Не знаю, Адам, ты, может, не замечаешь, но у тебя эта Калифорния с языка не сходит. Ты что, всерьез хочешь туда ехать? Адам хмыкнул.

– Я и сам пытаюсь понять, чего хочу, – сказал он. Даже не знаю. Это как с утра, когда проснешься. Вставать не хочется, но и в постели лежать неохота.

– Мне бы твои заботы, – буркнул Карл.

– В армии меня каждый день будил этот чертов горн, – продолжал Адам. – И я поклялся, что если когда нибудь стану вольным человеком, буду каждое утро дрыхнуть до полудня. А здесь, на ферме, встаю даже на полчаса раньше, чем в армии. Объясни, Карл, за каким чертом Мы столько работаем?

– С кровати хозяйство на ферме не ведут. – Карл помешал вилкой шипящие кусочки бекона.

– Ты сам подумай, – серьезно сказал Адам. – Ни у тебя, ни у меня нет ни детей, ни девушки – о жене уж и не говорю. И если дальше пойдет так же, то никогда не будет. У нас и времени-то нет жен себе подыскать. А мы, понимаешь, затеяли прирезать к своей земле еще и участок Кларка, если в цене сойдемся. Чего ради?

– У Кларка участок каких мало. Добавить его к нашей земле, и у нас будет одна из лучших ферм во всей округе. Постой-ка! Ты никак жениться надумал?

– Нет. Я тебе о том и толкую. Пройдет еще пять-десять лет, будет у нас самая лучшая ферма в округе. А мы, два одиноких старых пердуна, будем все так же надрывать пуп. Потом один из нас помрет, и эта прекрасная ферма останется уже не двум, а всего одному старому пердуну, а потом помрет и он…

– Ты это к чему? – грозно спросил Карл. – С тобой ни минуты покоя. Всю душу мне вымотал.. Что тебе неймется? А ну говори начистоту.

– От такой жизни мне никакой радости. По-крайней мере меньше, чем хотелось бы. Работаю как вол, непонятно для чего, хотя мог бы не работать совсем.

– Не нравится, чего ж тогда не бросишь? – закричал Карл.

– Чего же тогда здесь сидишь?! Никто тебя силой не держит. Желаешь – отправляйся хоть в Африку и спи себе там целый день в гамаке!

– Не злись, – спокойно попросил Адам. – Я ведь сказал, это как с утра… И вставать не хочется, и лежать неохота. Я не хочу застревать здесь, но и уезжать тоже не хочу.

– Всю душу вымотал, – повторил Карл.

– Ты, Карл, лучше подумай хорошенько. Тебе здесь нравится?

– Нравится.

– И ты хочешь жить здесь всю жизнь?

– Да.

– Господи, до чего просто, мне бы так. Как ты считаешь, что это со мной?

– Дурью маешься, тебе баба нужна. Сходи сегодня в салун, мигом вылечишься.

– Может, и правда. Но от шлюх я большого удовольствия не получаю. – Бабы, они все одинаковые. А глава закроешь, так и вовсе разницы не чувствуешь. – У нас в полку многие заводили себе Постоянных женщин, из индианок. У меня одно время тоже была. Карл повернулся и поглядел на него с интересом.

– Если бы отец узнал, что ты с индианкой путался, он бы в гробу перевернулся. Ну, и как тебе с ней было?

– Очень неплохо. Она мне стирала, штопала, даже готовила иногда.

– Я не про то. Как тебе с ней было… ну, сам знаешь?

– Хорошо. Очень хорошо. Она была такая… нежная, что ли, мягкая. Ну, вроде как ласковая… и нежная.

– Это тебе повезло, а то ведь могла бы и прирезать, пока ты спал.

– Она? Нет. Она ласковая была.

– А чего это у тебя глаза такие стали? Сдается мне, у тебя с той индианкой серьезно было.

– Да, наверно.

– И куда же она потом подевалась?

– От оспы умерла.

– А другую ты себе не завел?

Во взгляде Адама была боль.

– Мы их сложили друг на друга, как дрова… Их там больше двухсот человек было, руки-ноги во все стороны торчали. А сверху набросали хворосту и полили керосином.

– Я слышал, они оспу не переносят.

– Она для них – смерть, – сказал Адам. – У тебя сейчас бекон сгорит.

Карл быстро повернулся к плите.

– Просто будет поджаристый, – сказал он. – Я люблю, когда поджаристый. Он выгреб бекон на тарелку, разбил яйца и вылил их в горячий жир: подпрыгнув, они растеклись по сковородке, потом застыли в коричневых кружевных обводах и зашкворчали.

– У нас тут была одна учительница, – сказал Карл. Хорошенькая, ножки крохотные. Все платья в Нью-Йорке себе покупала. Рыженькая… а ножки – ты таких крохотных в жизни не видал! А еще она в хоре церковном пела. Все сразу стали в церковь ходить. Прямо валом туда валили. Правда, давно это было.

– Ты не тогда ли писал, что жениться собрался?

Карл усмехнулся.

– Вроде тогда. У нас в округе все парни тогда с ума посходили, всем, вишь, сразу жениться приспичило.

– И куда же делась эта учительница?

– Да знаешь, как бывает. Здешние женщины из-за нее просто покой потеряли. Объединились между собой. И быстренько ее отсюда выперли. Я слышал, она даже белье шелковое носила. Очень была такая вся благородная. Школьный совет турнул ее еще до конца учебного года. А ножки-то вот такусенькие. Она любила их показывать – высунет из-под юбки, по щиколотку, будто случайно… Да, она частенько их показывала.

– Ты с ней хоть познакомился? – спросил Адам.

– Нет, я только в церковь ходил. Еле протискивался. Такой красивой девушке в маленький городок нельзя. Только людей смущает. И разговоры всякие идут.

– А помнишь ту девушку, дочку Сэмюэлсов? Вот ведь была красавица! С ней что?

– Та же история. Разговоры пошли нехорошие. Она уехала. Я слышал, в Филадельфии живет. Портнихой стала. Говорят, у нее одно платье сшить десять долларов

– Все-таки надо бы нам отсюда уехать, – сказал Адам.

– Опять про Калифорнию думаешь?

– Угу.

Карл вдруг взорвался:

– Давай уходи отсюда! – закричал он. – Не нужен ты мне здесь! Я твою долю у тебя откуплю, или продам, или не знаю чего! Убирайся, сукин ты сын!.. – Он осекся. – Насчет сукина сына, это я, пожалуй, хватил. Но вообще ты меня уже довел, черт тебя побери!

– Я уйду, – сказал Адам.

Через три месяца Карл получил цветную открытку с видом гавани Рио-де-Жанейро, а на обороте Адам нацарапал: «У вас там зима, а здесь лето. Почему бы тебе сюда не приехать?»

Еще через полгода он получил другую открытку, из Буэнос-Айреса. «Дорогой Карл! Ну и огромный же это город! Тут говорят и по-французски, и по-испански. Высылаю тебе книгу».

Но никакой книги не пришло. Карл ждал всю следующую зиму и половину весны. Вместо книги на ферму прибыл Адам. Он загорел и был одет по-иностранному.

– Ну, как ты? – спросил Карл.

– Отлично. Ты книгу получил?

– Нет.

– Куда же она, интересно, запропастилась? Там картинки были хорошие.

– На ферме-то думаешь оставаться?

– Пожалуй, да. Я расскажу тебе, в каких был краях.

– И слушать не стану, – сказал Карл.

– Господи, до чего ж ты злющий, – вздохнул Адам. – Просто я наперед знаю, как все будет. Год-другой ты поживешь здесь, потом на тебя опять лихоманка найдет, а из-за тебя и я покой потеряю. Сперва будем друг на Друга злиться, потом начнем сдерживаться, будем эдак вежливо разговаривать, только это еще хуже. А потом оба опять на стенку полезем, и ты снова уедешь, потом опять вернешься – и все по новой.

– Но ты хочешь, чтобы я остался? – спросил Адам, – Конечно, хочу. Когда ты уезжаешь, я по тебе скучаю. Но ведь опять все будет, как раньше.

Так оно и случилось. Сперва они какое-то время предавались воспоминаниям детства, потом рассказывали Друг другу о том, что с ними было, пока они не виделись, и, наконец, стали все чаще неловко замолкать, целыми днями работали, непроронив ни слова, а потом начали то и дело выплескивать свое раздражение. Время текло, не стесненное событиями, и потому казалось, что оно тянется бесконечно долго. Как-то вечером Адам сказал

– Знаешь, мне скоро будет тридцать семь. Полжизни прожито.

– Ну вот, понеслось, – проворчал Карл. – Сейчас скажешь, что попусту тратишь лучшие годы. Послушай, Адам, может, не будем в этот раз ругаться? – Не понимаю.

– Если пойдет, как повелось, мы сперва будем три четыре недели ссориться, а потом ты уедешь. Если тебе не сидится на месте, давай лучше уезжай прямо сейчас, и обойдемся без скандалов.

Адам засмеялся, и обстановка в комнате разрядилась.

– У меня, оказывается, совсем не глупый брат, сказал он. – Ты дело говоришь. Когда засвербит так, что невмоготу, я сразу уеду, чтобы мы не успели разругаться вдрызг. Точно, мне эта мысль нравится… А ты все богатеешь, Карл, верно?

– Богатею не богатею, а дела идут неплохо.

– Может, это не ты купил в городе четыре дома и салун?

– Может, и не я.

– Я же знаю, что ты. Карл, ты из этой фермы сделал конфетку, второй такой нет ни у кого. Почему бы нам не построить себе новый дом – с ванной, водопроводом и с уборной? Мы же давно не бедняки. Да что там не бедняки! Говорят, ты чуть ли не самый богатый фермер в округе!

– Новый дом нам ни к чему, – резко сказал Карл. Катись ты со своими фантазиями!

– Разве плохо иметь уборную в доме и не бегать во двор?

– Меня твои фантазии не интересуют. Адам развеселился.

– А может, я сам построю себе красивый домик прямо возле рощи. Что скажешь? Уж тогда-то мы не будем друг другу нервы портить.

– Мне на моей земле второй дом не нужен.

– Но земля-то наполовину моя.

– Я твою половину откуплю.

– А кто сказал, что я ее продам? У Карла сверкнули глаза.

– Только построй себе дом – я его сожгу!

– А ведь и правда сожжешь. Адам внезапно посерьезнел. – Да, ты можешь. Что ты на меня так смотришь?

– Я давно, знаешь ли, думаю, – медленно сказал Карл. – И давно хочу с тобой поговорить. Ты, как я понимаю, уже и не помнишь. – О чем?

– Небось забыл, как телеграмму послал и попросил сто долларов?

– Еще как помню. Ты мне тогда, можно сказать, жизнь спас. А что такое?

– Ты эти деньги так мне и не вернул.

– Мне кажется, вернул.

– Нет.

Адам поглядел на старый стол, за которым когда-то сидел Сайрус и постукивал палкой по деревянной ноге. Поглядел на висевшую над столом старую керосиновую лампу, из круглого раструба которой сеялся зыбкий желтый свет.

– Завтра утром я тебе их верну, – медленно скаpал он.

– Долго же ты раскачивался.

– Да, Карл, верно. Я должен был бы сам вспомнить. – Он помолчал, но потом решил, что все скажет. Ты ведь не знаешь, зачем мне были нужны эти деньги.

– Я тебя об этом не спрашивал.

– А сам я не говорил. Наверно, стыдно было. Я, понимаешь ли, в тюрьме сидел. И слинял… в смысле, сбежал оттуда.

У Карла от удивления открылся рот.

– Ты что это такое говоришь?

– Сейчас объясню. Я бродяжил, меня за бродяжничество арестовали и отправили строить дорогу, в кандальную команду – вечером нам всем надевали на ноги кандалы. Через шесть месяцев я вышел на волю и меня тут же забрали снова. Они так всегда делают, иначе кто им будет дороги строить? А когда до конца второго срока оставалось три дня, я сбежал. Перебрался в Джорджию, украл в одном магазинчике одежду и послал тебе телеграмму.

– Я тебе не верю, – сказал Карл. – А впрочем, верю, Ты врать не привык. Да, я тебе верю. Что же ты мне раньше не рассказал?

– Может, потому что стыдно было. Но мне еще больше стыдно, что долг тебе не вернул.

– Да ну, черт с ними, с деньгами! Я и сам не знаю, чего я о них вспомнил.

– Нет-нет, что ты! Завтра же утром все тебе верну.

– Это же кому сказать! Мой брат – беглый каторжник! – восхищался Карл.

– Чего ты так обрадовался?

– Наверно, это глупо, но я как будто даже горжусь. Мой брат – беглый каторжник! Слушай, Адам, ты мне только одно объясни: почему ты ждал почти до конца срока и сбежал, когда тебе всего три дня осталось?

Адам улыбнулся.

– Тут несколько причин, – сказал он. – Во-первых, я боялся, что, если отбуду срок целиком, меня потом опять заберут. И еще я прикинул, что, если подожду, пока срок подойдет к концу, никто не подумает, что я бежать собрался.

– Толково, – согласился Карл. – Но ты сказал: несколько причин. Какая же еще?

– Да, была еще одна причина, и верно самая важная, но это объяснить труднее всего. Я считал, что должен отработать на государство шесть месяцев. Раз уж вынесли такой приговор. И мне казалось, что жульничать нехорошо. Поэтому я обманул государство всего на три дня. Карл покатился со смеху.

– Да у тебя ж мозги набекрень, шалопай ты этакий, – добродушно и ласково сказал он. – Говоришь, ты еще ограбил какую-то лавку?

– Я потом выслал владельцу деньги, возместил убыток, плюс еще десять процентов приплатил.

Карл перегнулся через стол поближе к брату.

– Адам, расскажи мне про кандальную команду.

– Обязательно, Карл. Обязательно расскажу.

Дата добавления: 2015-11-30