В ПУТИ И НА ПУТИ

В пути, как правило, означает, быть на пути к какой-либо цели. Даже в состоянии покоя мы в пути, даже в состоянии глубочайшей сосредоточенности. Ибо так же, как все в нашем теле постоянно находится в пути, в обмене, в росте, в постоянном обновлении, так же и в нашей душе мы в пути, в постоянном поисковом движе­нии. Ибо даже если мы спокойны, мы ориентированы на что-либо и пребываем в ожидании.

То, что мы постоянно в пути, не может быть нами остановлено. Но возникает вопрос: каким образом мы в пути и куда направля­емся? Многие люди находятся в пути бесцельно. Они блуждают, поскольку потеряли направление. Они ищут, ничего не находя. Другие ставят перед собой цели и находятся в пути к ним, но, ког­да они достигают их, их беспокойство не успокаивается, и они продолжают искать дальше.

Странным образом мы, скорее всего, приходим в состояние по­коя, в том числе и в пути, если в пути мы находимся в состоянии созвучности. В созвучности не существует далеких целей, а только близкие. В созвучности мы идем от близкого к близкому в уверен­ности, что мы придем к цели, которую в глубине души считаем са­мой близкой к нам. Поэтому в созвучности мы спокойны в пути, без излишней торопливости. Лишь если особые обстоятельства требуют быстрых действий, мы и в созвучности быстро занимаем­ся делами, принимаем важные решения и предпринимаем важные действия.

Но и жизнь находится в пути, как и все, что возникает и растет и снова проходит. На первый взгляд кажется, что жизнь находит­ся на пути к смерти. Однако лишь на первый взгляд, поскольку в пути жизнь нечто произвела — например, продолжилась. Даже тогда, когда ей это не удавалось, она оказывала влияние на другую жизнь, служила или вредила ей. Поэтому, когда заканчивается от­дельная жизнь, она все-таки создала другую или оказала влияние на другую жизнь, которая продолжает существовать после того, как первой жизни пришел конец, и продолжает действовать даль­ше. К тому же мы не знаем, действительно ли цель нашей жизни заключается в смерти. Может быть, мы и после нее будем еще на­ходиться в пути.

Многие говорят, что мы на пути к Богу. Можем ли мы это ска­зать? В этом случае Бог был бы вдали от нас, и мы пока что нахо­дились бы без него. Другие говорят о себе, что находятся в пути к своей истинной самости. Но где же, в таком случае, эта самость остается, пока мы еще только на пути к ней? Не мешало бы также задаться вопросом: что же находится в пути, как не эта самая са­мость?

Примерно так же, по моим представлениям, обстоит дело, ког­да кто-то заявляет, что он на пути к Богу. В этом случае мы, воз­можно, также уже находимся там, на пути куда мы хотим нахо­диться. Находясь в пути, мы уже у цели.

ОТДЕЛЕННОЕ

Когда я отделяюсь от чего-либо — становлюсь ли я при этом даль­ше от него или ближе к нему? Все зависит от того, как я отделяюсь от него. Сказанное относится, прежде всего, к нашим отношениям с дру­гими людьми. Если я отделяюсь от кого-либо, я отпускаю его от себя. Это означает, например, что я больше не предъявляю к нему никаких требований. Таким образом дети отделяются от своих родителей.

Сходным образом обстоит дело и когда я отделяюсь от какого-либо предмета или от задачи или от имущества. Раз я отделился от них, они отныне могут теперь принадлежать кому-нибудь другому. Правда, этот предмет или эта задача или это имущество должны быть действи­тельно свободны от меня. Это значит, они не должны быть обремене­ны. Иначе я ни в коей мере не буду отделен от того, что я отпускаю на свободу, и никто другой не может получить это отделенным от меня.

Почему я это говорю? Потому что мы часто связаны с тем, что окружает нас, гораздо глубже, чем мы подозреваем и хотим осоз­нать. Все, что принадлежало людям, остается связанным с ними, они продолжают со-присутствовать в нем. Так, к примеру, не су­ществует большой разницы между тем, въезжаем ли мы в старый дом или в новый, входим ли мы в старый храм или в старый город или же в новый. На старом есть отпечаток — иногда чего-то хоро­шего, но иногда и чего-то гнетущего. Иногда старое является пол­ным, а иногда оно является пустым. Итак, мы связаны со старым таким образом, который мы, правда, не можем назвать, но который мы, тем не менее, ощущаем. Дело в том, что старое предъявляет к нам требования, которым мы должны отвечать, если хотим иметь его и держаться за него, в отличие от, например, чего-то нового.

Но и здесь у нас уместен вопрос: К чему я это говорю? Сход­ным образом обстоит дело и с нашими мыслями, и, естественно, в первую очередь со старыми мыслями о Боге. В этой связи Иисус использовал образ старого вина в старых мехах. Его вкус особенно сладок. Но зато оно больше не бродит.

Должны ли мы отрешиться, отделиться от этих старых мыс­лей? Дозволено ли это нам вообще? Но что произойдет, если Бог, может быть, отделится от этих мыслей, и мы останемся с нашими мыслями о Нем — без Него? Не должны ли мы будем в этом слу­чае, чтобы не потерять связь с Ним, отделиться от многих старых мыслей, расстаться с ними — причем полностью?

Но, возможно, отделение должно будет идти еще дальше. Не должны ли мы будем отделиться и от новых мыслей о Нем, или даже, в конце концов, от Него самого? Лишь в этом случае мы были бы полностью отделены от Него — и лишь тогда, возможно, действительно приблизились бы к Нему.

ВАЖНОЕ

Важным, или весомым, является то, что имеет вес, что лежит на нас столь тяжким бременем, что мы должны что-то делать, что­бы снять с себя это бремя. Иногда этот вес столь тяжел, что требу­ет безотлагательных действий — например, срочные потребности тела. В этом случае нечто является столь важным, что становится важнее всего. Таким образом, весомым, или важным, является то, что служит выживанию.

Иногда мы считаем нечто весомым, или важным, хотя оно яв­ляется неважным и не имеет веса. Тогда мы говорим самим себе, но также и другим: это неважно. Но мы бы никогда не сказали ни­чего подобного, если бы речь шла о голоде или жажде или о пот­ребности облегчиться. Ибо в последнем случае мы знаем, что яв­ляется важным и первостепенным.

Иногда мы важничаем и замечаем то же самое за другими. Важничают, прежде всего, дети. Таким образом они завоевывают себе место. Поэтому для них важно, чтобы их принимали всерьез, как важные персоны. Но и будучи взрослыми мы иногда должны важничать в соответствии с нашим весом в какой-либо группе, и в равной степени мы должны также принимать всерьез, как нечто важное, и других, в зависимости от места, занимаемого ими в их собственной группе.

Люди различаются по весу. По весу, которым они обладают лично, например, по возрасту, по своему опыту, по своим навы­кам и достижениям, по ответственности, которую они несут за других. Соответственно, каждый индивидуум должен считать себя важным и в то же время считать важными и других, в соответствии с их весом, или весомостью. Благодаря этому отношению к себе и другим как к чему-то важному, или весомому, я уважаю как свое собственное достоинство, так и достоинство других. Кто ведет себя недостойно по отношению к себе самому и к другим, тот, как правило, имеет мало собственного веса.

Являемся ли мы также важными для Бога? Здесь, вероятно, также имеет силу утверждение, что мы становимся важными для Него постольку, поскольку Он важен для нас и поскольку мы воз­даем Ему честь. Это, естественно, дерзкие утверждения, ибо они предполагают, что Бог ведет себя подобно людям, и что мы также можем вести себя аналогично по отношению к Нему, как если бы Он был человеком. Тем не менее, мы действительно приобретаем дополнительный личный вес, если Он нам важен, но при этом мы не должны важничать перед Ним, не говоря уже о том, чтобы пы­таться делать себя важными в Его глазах.

Мы признаем важность Бога, если, как ни парадоксально это прозвучит, признаем, что Он отнят у нас. Что то последнее, чему мы порой даем это имя, столь недоступно для нас, что мы должны признать, что порой даже не знаем, есть ли Он, а если даже есть, то, во всяком случае, не так, как мы могли бы это себе предста­вить. В этом случае мы были бы уменьшены Им до наших челове­ческих размеров и лишь таким образом стали бы открытыми для недоступного пониманию.

И, тем не менее, мы ощущаем, что повсюду действуют твор­ческие силы, которые не осознаются нами, но которые приводят нас в движение и поддерживают в этом состоянии, хотя мы и не знаем, как. Повсюду мы встречаемся с тайнами, повергающими нас в изумление — если мы открыты для этого. Поэтому, если мы открыты для них, то должны на каждом шагу вести себя так, как если бы за всем этим существовала направляющая, творческая сила, хотя и совершенно не поддающаяся нашему пониманию. Если мы будем воспринимать ее как нечто важное, подчиняясь ей со смирением и любовью, она станет важной для нас и мы станем важными через нее.

Важными перед чем? Перед всем и перед всеми, с чем или с Кем мы встречаемся. Ибо тогда они отнесутся к тому в нас, а мы отнесемся к тому в них, что мы можем назвать Богом, как к чему-то столь важному, что все придет в равновесие с надлежащим Ему особым весом.

ПРЕДЛОГ

Предлог стоит перед существенным. Он скрывает его и отвле­кает от него. Он не допускает нас предстать перед лицом сущест­венного. Найдя предлог, мы также откладываем нечто, что было бы необходимо сделать, или же мы, под каким-нибудь предлогом, добиваемся согласия на поступок, на который другие не дали бы своего согласия, если бы знали, о чем в действительности идет речь. Но это, как правило, скорее безобидные предлоги. Они рас­познаются в качестве таковых, и их терпят, ибо часто они носят характер игры, к которой не относятся всерьез ни та, ни другая сторона.

Но дело обстоит иначе, когда речь идет о существенном. Рильке говорит в своей четвертой Дуинской элегии: «Мертвецы, пожалуй, знают, что дела людские — предлог и только»*. Здесь под пред­логом подразумевается то, что мы считаем нечто важным и, воз­можно, пытаемся претворить в жизнь, положив на это максимум собственных сил, хотя все это, в конечном счете, является пустым и ничтожным.

Но самым большим предлогом, который можно себе вообра­зить, и за которым нередко скрывается самое худшее, самое бес­человечное и самое низменное, является Бог. Естественно, не то божественное, что скрывается от нас и уклоняется от наших тре­бований, а тот Бог, которого проповедуют и от чьего имени многих людей соблазняют на то, чтобы ограничивать свою жизнь, делать или учить других делать ничтожное под тем предлогом, что якобы такова воля Бога и что это якобы приблизит их к Богу. Но как они должны будут почувствовать себя, если бы вдруг выяснилось, что этого Бога, возможно, не существует, что Он является всего лишь предлогом, хотя и ссылки на его любовь или его волю или его ка­рательные суды или наше избранничество или отвержение им так­же являются ничем иным, как лишь предлогами, которые должны были подвигнуть их на нечто, оказавшееся для них, в конечном счете, не только ничтожным, но и бесчеловечным и зловредным?

Как нам защититься от этого предлога и как нам избежать его? Разглядев в этих предлогах всю их ничтожность, а также ничтож­ность всего, что говорится о божественном, о котором никто не может ничего знать и ничего сказать, кроме как при помощи пред­лога. Например, что Оно открылось и провозвещает нам Свою волю через людей. Но в первую очередь мы сможем избежать требований подобных предлогов, если мы останемся с тем, что как дарит нам жизнь, так и требует от нас каких-либо дел. Ибо где же еще божественное может быть ближе нам, чем в полной жизни, которой живет жизнь, в земной жизни, включая одобрение ее за­вершения в смерти? Смерть, естественно, не является предлогом. Она есть последняя истина, которую нам дано познать в жизни.

Какой вывод можно сделать из этих размышлений? Жить жиз­нью во всей ее полноте. Как мы можем это сделать? Если мы вбли­зи, в каждодневном совершении жизни, уделим место божествен­ному, как творческой силе, через которую мы проживаем жизнь, не давая ничему и никому отвлекать нас от чистого бытия, или присутствия, пока мы можем пользоваться этим даром.

«ДА БУДЕТ СВЕТ»

Когда Бог сказал: «Да будет свет», он сам остался во тьме. Прав­да, в Библии о нем также говорится, что он «живет в недоступном свете», но этот недоступный свет остается для нас тьмой*.

Бог или Божественное, скрытая творческая сила, действующая за всем существующим, темен для нас и остается для нас темным. Никакая мысль и никакое стремление не могут вывести его для нас на свет. Благодаря укрывающей его тьме он скрывается от нас и указывает нам на поставленные нам границы. И даже его свет становится для нас темным, ибо слепит нас.

Тем не менее, все, что действует за всем сущим, никогда не от­дыхая и творчески открываясь в нем как постоянно творческое, не может быть далеким от нас. Напротив. Ничто не могло бы быть к нам ближе. Но несмотря на эту близость, которая так близка, что мы никоим образом не можем уйти от нее или укрыться от нее, ничто не может быть для нас темнее и дальше, чем эта неисчерпа­емая сила. Но она далека только от нашего понимания. В действи­тельности ничто не может быть нам ближе, чем она. Она настоль­ко близка, что мы никоим образом не можем отличить нас самих от нее, даже если бы мы этого хотели.

Если мы доведем эту мысль до конца, то мы внезапно поймем, что и сами также являемся неисчерпаемыми, но не можем распо­ряжаться этой неисчерпаемостью. Мы растворяемся в чем-то не­исчерпаемом, и именно так приходим к себе.

Что значит это «к себе»? Поскольку его уже не возможно отли­чить от божественного, оно равно последнему, но без собственной воли и без собственной силы.

Оно всецело охвачено им и управляется им, как если бы оно само растворилось. Тем не менее, оно еще остается у себя, есть у себя самого, осознавая себя иным, чем божественное. Настолько иным, что оно является преходящим перед лицом Божественного.

* Парафраз из 3 Книги Царств, 8, 12; в русском синодальном переводе Библии сказано: «Тогда сказал Соломон: Господь сказал, что Он благоволит обитать во мгле».

ПРЕХОДЯЩЕЕ

Все живое преходяще, но только в каждом отдельном случае. Жизнь в целом продолжается, по крайней мере, еще на долгие времена, а когда наступит конец времен, мы сказать не можем. Но преходящими являемся, прежде всего, мы сами, каждый из нас в отдельности, но не только в смерти, а в повседневной жизни. Каждую секунду для нас что-то проходит. Поэтому мы являемся преходящими не только в том смысле, что мы смертны, но и сама наша жизнь также является преходящей. Правда, в преходящем одновременно провозвещается и нечто новое, заступающего на место того, что проходит.

Преходящими являются и наши мысли, а, кроме того — и наша гордость этими мыслями. Они также уступают место новым и иным мыслям.

Являемся ли мы преходящими и перед лицом Бога, перед ли­цом той творческой силы, действие которой мы воспринимаем во всем, не будучи в состоянии ее осознать? Что станет нашим кон­цом, с учетом этой силы, остается для нас неисповедимым. Однако мы можем осознать то, что происходит в нас, если перед ее лицом смиримся с тем, что являемся преходящими, если каждое мгнове­ние будем соглашаться с тем, что являемся преходящими, и будем продолжать нашу преходящую жизнь перед ее лицом.

Чем больше мы будем соглашаться с тем, что являемся прехо­дящими, и одновременно вести преходящую жизнь, тем мощнее начнет действовать в нас нечто иное, пользующееся нами до тех пор, пока мы не составим с ним единое целое, и что бы с нами ни происходило, еще до нашего конца осознаем себя в нем непрехо­дящими.

ТИШИНА

«В пространстве, хором сфер объятом, Свой голос солнце подает»*,

поют ангелы в «Фаусте» у Гете. Но во Вселенной царит полная ти­шина. Даже так называемый Большой взрыв произошел в полной тишине. Правда, мы слышим, прежде всего, нашими ушами, но мы можем слышать и в полной тишине. Бетховен, к примеру, со­чинял свои последние музыкальные произведения в тишине и из чистой тишины, не будучи в состоянии слышать их ушами. Сле­довательно, дух также слышит все, не слушая. Он также видит, не глядя, и ощущает, не чувствуя.

Значит, и в полной тишине также возможно познание. Мало того — чем больше и чище и духовнее что-то, тем тише оно делает нас и тем тише мы, может быть, должны стать, чтобы действитель­но услышать его.

В тишине мы осознаем одновременно многое, уплотненное вплоть до самого существенного, и так мы познаем в существен­ном, в уплотненном виде, и целостное. Но при этом мы не можем его ни назвать, ни уловить. Оно присутствует в тишине, но так, что и мы присутствуем в нем, вместе с ним.

Здесь мы познаем единство с Целым, не теряясь, входим в него и растворяемся в нем, и находим там самих себя. Возможно, этот опыт ближе всего к познанию Бога.

«ЖИВЕТ, НО КТО ЖЕ? А МОЖЕТ БЫТЬ, ТЫ САМ ЖИВЕШЬ, О БОЖЕ?»'

Рильке. Часослов. Книга вторая. О пути на богомолье. (В переводе В. Баку- сева).

ДОРОГОЕ ТЕЛО

«Дорогое тело» — можно ли мне так сказать? Принадлежишь ли ты мне? Могу ли я так приблизиться к тебе?

Очевидно, ты принадлежишь другому господину. Не обстоит ли дело таким образом, что ты на службе у других, распоряжающихся тобою — а через тебя и мною? Как же мне осмелиться назвать тебя «моим»? Не следует ли мне, наоборот, чтобы быть в любви вместе с тобой, просить тебя называть меня твоим собственным? Указы­вать мне пути? Вести меня к твоему господину? Чтобы ты со мной преклонилось перед ним? Чтобы ты вручило ему себя вместе со мной и оказало ему честь подчинения?

Тогда твой господин заговорит со мной через тебя. Когда ты будешь говорить со мной, я буду слышать его. Я буду слышать его, когда ты будешь предостерегать меня и, возможно, посредством боли приведешь меня в сознание, вернешь меня к уважению и к признанию моего бессилия перед тобой и твоим господином.

«Дорогое тело». Это так, как если бы я говорил «дорогая мама» или «дорогой папа» или «дорогой Бог». Я могу говорить это лишь с благоговением и с доверием, с любовью, отдающей себя.

ЗЕМЛЯ

Земля несет. Земля питает. Она есть мать жизни. Она все рож­дает, и все возвращается к ней обратно.

Все, что мы приписываем Богу, мы можем и должны говорить и о земле. Да и узнаем все это мы первоначально благодаря земле. Мы не могли бы этого сказать, если бы предварительно не узнали бы этого от земли. Поэтому почитающий бога должен прежде все­го почитать и землю. Возможно, для нас даже не существует ника­кого иного бога, кроме земли.

Странным образом мы, склоняясь перед Богом, склоняемся к земле. Здесь мы находим и почитаем его.

Так что же, следовательно, действительно посвящено Богу? То, что посвящено земле и жизни. Но не просто в первую очередь. Ибо земля и все живое на ней являются тайной. Почитая землю, мы почитаем и эту тайну. Только преклоняясь и перед этой тай­ной, мы преклоняемся перед землей. Только если мы предаем себя этой тайне, земля имеет нас, а мы имеем ее.

Дата добавления: 2015-11-30