Посвященный Богу

Посвященный Богу означает: принадлежащий Богу. Это озна­чает также: принесенный в жертву Богу. То, что приносится в жер­тву Богу, становится недоступным использованию людьми и ре­зервируется для Бога. В знак того, что оно принадлежит Богу, оно нередко уничтожается, например, выливается или сжигается.

За этим кроется представление, что Бог нуждается в том, что мы приносим Ему в жертву, и хочет это иметь. Это одно из пред­ставлений, причем примитивное. Существует и другое, более воз­вышенное представление, согласно которому посредством жертвы признается то, что Богу принадлежит все, и, прежде всего — вся жизнь. В лице жертвы ему отдается часть жизни, в сочетании с просьбой позволить нам оставить себе все прочее, необходимое нам для жизни. Лучшая часть от приносимого в жертву живот­ного, если только речь шла не о жертве всесожжения — холокос-те — сжигалась или отдавалась жрецам. Другая часть поедалась. Та часть жертвы, которую дозволялось съесть, была даром Бога всем тем, кто признал Его господство и подтвердил это признание жертвоприношением. Так за жертвой Богу следовало Его благо­словение. Это благословение покупается ценой жертвы. В данном случае благословение означает, что Бог, благословляя, защищает жизнь и дает ей продолжаться.

За всеми этими представлениями действует опыт, говорящий, что наша жизнь находится под угрозой, что она зависит от сил, ко­торые даруют ее, управляют ею и определяют ее. Этот опыт зави­симости и является первоначальным религиозным чувством.

Другой опыт, дополняющий первый, накладывающийся на него и частично даже аннулирующий первый опыт, это опыт вза­имоотношений между людьми, учащий нас, что, если мы отказы­ваемся от чего-то своего и дарим его другому человеку, то ожидаем и даже вправе потребовать от него чего-то взамен. Если жертвоп­риношение дополняется этим представлением, посредством жерт­вы как признается, так и аннулируется наша зависимость от Бога. При помощи жертвы я снова становлюсь хозяином своей жизни и заставляю Бога служить мне при помощи жертвы.

За жертвой и за представлениями, связанными с ней, стоит об­раз Бога, делающий Его похожим на людей. Богу приписывают­ся чувства и потребности, подобные нашим. Ибо жертвы имеют смысл лишь когда мы представляем Бога похожим на нас и если мы предварительно сотворили Его по нашему образу и подобию. Без этого образа жертвы оказываются бессмысленными.

Без этого образа нам не нужно ничего резервировать для Бога: ни святилище, ни храм, ни так называемый Дом Божий. Без этого образа нет и необходимости поститься. Ибо все, что является час­тью мира, все так называемое мирское, оказывается в таком слу­чае в равной степени далеким и близким тем силам, на волю кото­рых мы отданы, как это нам известно. Ибо в таком случае все и вся посвящено Богу — но только без жертвоприношений.

Перед лицом этих сил принесение любой жертвы — дерзость.

БОГИ

Богов много. Они различаются между собой. Богов много толь­ко потому, что они различаются между собой. Каждый из этих бо­гов имеет чего-то больше, а чего-то меньше, чем другие боги — или другие богини. Ибо боги различаются и по половому признаку.

Боги существуют для чего-то. Они имеют определенную задачу и особую способность для решения этой задачи. Поэтому их при­зывают и используют в зависимости от их задач и способностей. В Христианстве задачи богов взяли на себя святые. Они заняли мес­то богов, в их лице боги воскресли.

Но и Бог иудеев и христиан также является всего лишь одним из многочисленных богов. Он также имеет определенную задачу и от­вечает за определенную область. Например, за избранный народ или за своих верующих. Он также имеет пол. Когда он дает заповедь: «Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим»*, он тем самым ста­вит себя с ними на один уровень. Он может ревновать к ним только в случае, если Сам является одним из них. То же самое касается «ис­тинного Бога». Он отличается тем, что он — истинный, и становит­ся одним из многих. Бог, познающийся в откровении, также может быть лишь одним из богов. Он нуждается в ком-то, через которого говорит, и уже тем самым демонстрирует свою ограниченность.

Возникает вопрос: Что же для нас в таком случае остается от Бога? Ответ: ничего.

Не следует ли нам бояться говорить что-либо подобное? А, собственно, почему? Следует бояться только богов. Только боги могут чувствовать, что им угрожает опасность. Именно вследствие этого они оказываются ничтожными.

Возникает вопрос: а не существует ли чего-то за этими богами? Чего-то, на чье место мы поставили богов?

Этого мы не знаем. Это остается скрытым от нас. Но расставание с богами делает нас открытыми для этого другого. Это расставание слу­жит прежде всего делу мира. Ибо люди, в сущности, отличаются друг от друга своими богами. Они воюют друг с другом во имя своих богов, кого бы из них они в данный момент ни почитали особенно усердно.

Боги являются, прежде всего, богами определенных групп. Без этих богов и путем расставания с ними мы становимся отде­льно взятыми людьми и можем встречаться с другими отдельными людьми, как равные с равными. Правда, тем самым мы становимся открытыми для чего-то общего для всех нас, смиренно соединяю­щего нас как раз вследствие того, что мы не можем дать ему имени.

БОГОРАВНЫЙ

В ветхозаветной истории Творения сказано: И сотворил Бог Адама, первого человека, по образу Своему*. Поэтому когда чело­век смотрит на себя и на других людей, он видит в них образ Бо­жий. Но это также означает, что он видит Бога в себе самом. По­этому он говорит с Богом, как с человеком, и ожидает, что Бог ответит ему, как человек, и что Он испытывает те же чувства, что и человек. Таким образом, опыт учит нас, что результат этого тек­ста в действительности абсолютно противоположен его первона­чальному смыслу. Опыт говорит, что это человек сотворил Бога по образу своему. Поэтому «богоподобный» вовсе не означает, что человек подобен Богу; наоборот, Бог подобен человеку. Можно было бы также сказать, что без человека не было бы и этого Бога.

Что же мы делаем с собой, и что сделало с нами то, что мы со­творили этого Бога по нашему образу? В Нем мы переживаем не только наши наиболее возвышенные, но и наши самые низмен­ные порывы и побуждения. Например, когда мы Его именем су­дим других, желаем им зла и надеемся, что Бог совершит над ними возмездие. Поэтому, пока мы удерживаем Его в качестве нашего Бога, мы лишь с трудом можем перерасти через эти порывы и на­учиться сочувствовать другим людям. Поэтому этот Бог не только является человечным, но и делает нас бесчеловечными.

Но разве этот Бог не есть также и любовь? Возникает вопрос: какая любовь и какой ценой? С каким страхом и с каким трепе­том?

Более человечными мы становимся без этого Бога.

В русском синодальном переводе: И сотворил Бог человека по образу Своему...(Бытие, 1, 27).

ДРУГОЙ БОГ

Другой Бог — если Он есть — отличается от того Бога, который сотворил нас по образу Своему и которого мы сотворили по наше­му образу.

Естественно, говоря это, я также творю этого другого Бога по некоему образу, и даже по моему образу. Поэтому этот образ явля­ется таким же ложным, как и всякий другой. Ибо как можем и как смеем мы — если он есть — вообще творить его образ, или образ того находящегося за всем и оказывающего могущественное воз­действие, о существовании которого мы догадываемся? Но в дан­ном случае речь идет не об этом.

Речь идет о том, какое воздействие тот или иной образ, или сложившееся у нас представление, может оказывать на нашу душу и, прежде всего, какое воздействие он оказывает на сожительство людей.

Мы можем задаться и третьим вопросом. Каково будет дейс­твие нашего отказа от всякого образа, или представления, вследс­твие осознания нами нашей неспособности и пределов, положен­ных нам и в этой области? Но, говоря точнее, это также образ. Мы и здесь не можем избежать складывающихся у нас образов.

Что же остается нам, если мы хотим говорить о Боге или о Це­лом или о Тайне, скрытой за нашим и за всеобщим бытием? Ниче­го. Только бессилие. Но именно в этом бессилии мы находим путь к нашей сущности и становимся подлинно человечными и под­линно религиозными.

ЕДИНСТВО

Все, что живет, и все, что существует и бытует, сохраняется по­тому, что все объединяется чем-то общим — Бытием. Все связано между собой, поскольку оно бытует. К тому же все, что бытует, существует наряду с другим, с которым оно связано и от которого оно зависит.

Мы не знаем, чем является то, благодаря чему бытует, то есть, существует, все, отличается ли оно от другого, что также существу­ет, то есть, противостоит ему, или же, возможно, не отличается от него, и, следовательно, в равной степени содержится во всем су­ществующем. В нем наличествует Все, или Целое. Одновременно все, что существует, содержится в Целом и связано с ним, и даже составляет с ним единство.

Что же это означает для нас относительно Бога? Это означа­ет, что то, о чем мы догадываемся, как о Божественном, ни в коей мере не отделено от нас. В этом смысле между нами и Божествен­ным существует только одно, единственное различие, заключаю­щееся в том, что мы не являемся Целым, но лишь связаны с ним. Тем не менее, мы, в рамках этой связанности, едины с Целым, поглощены им и, в конечном итоге, неотличимы от него.

Что же это означает для религиозной практики, для религиоз­ной позиции и для религиозного бытия? Предавая себя этому Це­лому, которым одновременно являемся и мы сами, мы можем в религиозном смысле преодолеть тесные пределы нашего бытия — например, связи с нашими родителями или с нашими предками. Мы можем также высвободиться из запутанности, или переплете­ния, являющихся результатом этих связей, и одновременно стать едиными с нашими предками в Целом, без непосредственной за­висимости.

ЧИСТОЕ

Чистой является мысль, если она, без намерения вызвать ка­кое-либо действие, на основании наблюдения за процессом, ока­зывается имеющей силу и находящейся в созвучии с порядком.

Чистым является намерение, если оно без определенной цели следует за движением души, которое одновременно приводит к чему-либо для многих и при этом невозможно определить, в ком и благодаря чему оно было вызвано. Поэтому оно ни с чем и не стал­кивается.

Чистым является сердце, открытое для всего, являющегося та­ким, какое оно есть, и соглашающееся с ним, не желая, чтобы оно стало другим.

Чистым является благословение, если оно, не имея никаких намерений, подобно солнцу, равным образом согревает и освеща­ет все.

Чистой является жизнь, которая принимает, распространяет и передает дальше, все, что относится к нему, а в свое время заби­рает его назад, чтобы уступить место тому, что приходит вслед за ним.

Чистой является религия, которая только присутствует, или су­ществует, или бытует, чисто для себя, одиночно, созерцательно, без движения, в ожидании и преданности.

Мы становимся чистыми, если мы в свое время как берем, так и оставляем все, и если мы покоряемся ему, пока мы незаметно не становимся внутренне равны всему.

Чистое лишь со-бытует, со-существует, или со-присутствует, со всем остальным.

Дата добавления: 2015-11-30