Кровавый след

Снаружи я в нерешительности остановился. В черепушке титана беспокойно мигал огонек свечи, свет лился из дыр на месте зубов, наделяя череп пугающим подобием жизни. Куда мне податься теперь? Туда, откуда мы пришли? Назад через лабиринт узких каменных лазов к сфинххххам и прочим тварям Негорода? Нет уж, спасибо!

Тогда куда? Во тьму, в неизвестное? В пещеры, полные еще более чудовищных опасностей? Ничего не скажешь, привлекательная альтернатива, словно выбираешь между обезглавливанием и повешением. Вытянув перед собой руку с факелом, я всмотрелся в черноту. Ух ты, а это еще что? У моих ног лежал клочок бумаги.

Я его поднял. Он очень походил на те, которые сжимал мертвый Хоггно, только крови на этом было немного. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он покрыт потускневшими значками. Это было какое-то неизвестное мне письмо, древние руны букваримиков или что-то подобное. И вон еще один! На некотором расстоянии от исполинского черепа лежал другой клочок. Подойдя ближе, я и его поднял – и увидел еще один, опять черезнесколько метров. Что это? След? След, оставленный убийцей Хоггно? И если да, случайность это или чей-то умысел? Не пойти ли мне по нему?

Что ж, у меня появился третий вариант. Теперь я мог выбирать между повешением, обезглавливанием и четвертованием. Но во мне затеплилась искорка надежды. Ведь может статься, убийца оставил след непреднамеренно, а тогда, сам о том не подозревая, он рано или поздно выведет меня к цивилизации. А если он сделал это сознательно, то вовсе не обязательно с дурными намерениями. Если он собирался меня прикончить, то без труда расправился бы со мной в жилище Хоггно.

И потому, повернувшись спиной к черепу с его ужасным содержимым, я пошел по следу из окровавленных клочков. А он повел меня сперва через лес сталагмитов, где обитала лишь мелкая и трусливая живность, которая, шурша и попискивая, разбегалась у меня из-под ног. С изматывающим постоянством вокруг капала вода – точь-в-точь изощренная пытка, но наконец я вышел в сухой, узкий туннель с гранитными стенами, который зигзагами вел наверх. Мне вспомнилась обезображенная обезьяна, поджидав-шая нас с Хоггно как раз в таком месте, и я спросил себя, что буду делать, встретив такую тварь в одиночку. Вероятно, не успею даже вовремя найти в кармане нож.

За туннелем меня ждало широкое поле щебня (вероятно, с обрушившегося свода пещеры), над собой я различал лишь черноту, в которой скандалили летучие мыши. Вокруг тоненьким голосом напевал ветер, прохладный невидимый поток, который долгое время дул мне в лицо. По каким-то шахтам он отыскал дорогу с поверхности, и я позавидовал ему и его тайному знанию, с помощью которого и я, наверное, смог бы отсюда выбраться.

Становилось все теплее, я вышел в угольную штольню. Подбирая один за другим клочки, я пытался разгадать письмена и, потерпев неудачу, рассовывал по многочисленным карманам плаща.

Некоторое время спустя мне надоело это собирательство. Поскольку тайнопись мне все равно не давалась, я решил оставлять обрывки, где лежат. Слишком долго я смотрел исключительно себе под ноги, чтобы не пропустить ни одного, и не обращал внимания на стены туннелей – тем большим было мое удивление и радость, когда я вдруг обнаружил, что они сложены из грубо отесанных камней. Эти ходы уже творение не природы, а рук (или лап?) разумных существ! Я вернулся к цивилизации, пусть и довольно примитивной. Впереди все еще белели клочки бумаги. Теперь они попадались реже, расстояния между ними все увеличивались… И наконец я наткнулся на первую книгу!

Она лежала на земле, прямо посреди пустого коридора. Страницы и переплет у нее истончились, и сразу стало ясно, что, коснись я ее, она тут же распадется в пыль. Поэтому я решил ее не трогать. На книге лежал окровавленный клочок, и что-то подсказало мне, что это последний и отныне мне придется отыскивать дорогу самому. Сев на пол, я привалился к стене, одновременно счастливый и несчастный, усталый и настороженный. Я выбрался. Но куда? Я сбежал из дикой части катакомб, со свалки Книго-рода. Но где же я очутился?

Я закрыл глаза. Всего минуточку отдохну. Не засыпать! Впрочем, последнее казалось маловероятным, так как перед глазами у меня тут же затанцевали кошмарные образы: страшные насекомые книжного моря, исполинский червь, сфинхххх, обезглавлен-ный Хоггно… Вздрогнув, я сел прямее и с ужасом обнаружил, что факел погас. Оказавшись в полнейшей темноте, я стал панически его нашаривать, но не мог найти. Неужели его кто-то забрал? Может, мой таинственный спутник? Как он провернул, чтобы я ничего не заметил? Пошарив еще, я наткнулся на книгу: под моими когтями она распалась в пыль, я почувствовал, как по руке поползли жирные личинки. А потом услышал вздох.

«Эххххххххххх…»

Я не один. Со мной в темноте есть еще что-то.

«Эххххххххххх…»

И оно приближается.

«Эххххххххххх…»

Еще ближе. Я вжался спиной в стену.

«Эххххххххххх…»

Неведомое было почти у меня перед носом, я чувствовал его дыхание, его запах – точно распахнули дверь в гигантский антикварный магазин, словно только что поднялась буря книжной пыли, и вот-вот в лицо мне полетит плесневелая вонь фолиантов… Дыхание Тень-Короля!

Кто-то заговорил, и я проснулся. Да, проснулся. Я открыл глаза, и вот он мой факел – не погас и не украден, а честно светит на древнюю книгу и лежащий на ней окровавленный клочок. Я всего на минутку задремал. Задремал, чтобы встретиться во сне с Тень-Королем.

Три поэта

И все-таки, мои дорогие друзья, я слышал какие-то голоса. Несомненно голоса. Или это были только обрывки сна? Заблудившееся эхо, шорохи лабиринта? Взяв факел, я, кряхтя, поднялся – и вот! – снова что-то различил. Звук исходил из следующего туннеля. Только я собрался пойти на него, как он упал до шепота, а потом и вовсе стих.

Зато я увидел… книги! Целый коридор, заваленный книгами: рваными и поеденными червями, но тем не менее настоящими книгами. Счастливый я брел, по колено увязая в бумажной пыли, которая казалась мне ценнее любой сокровищницы с алмазами… И вдруг опять он, шепоток из ответвляющегося прохода. Ха, да там как будто еще и отблеск света! Прикрыв полой плаща факел, я свернул в боковую штольню. Прилепившиеся к потолку медузосве-ты сеяли жутковатый свет, но при виде их я обрадовался так, будто увидел солнце. Еще тут стояли книжные шкафы, да конечно, это была источенная червяками и затянутая паутиной старая рухлядь, но в них было множество книг. Я понемногу возвращаюсь в мир порядка! Каким же я стал непритязательным, если несколько разваливающихся шкафов с плесневелой макулатурой готов считать цивилизацией. Подойдя к одному, я хотел уже выбрать книгу.

– Ну и?… – спросили вдруг такгромко и внятно, что я вздрогнул.

– Ну и?… На мой взгляд, это сущий китч! – ответил кто-то. – Слащавая ахинея.

– На твой взгляд все ахинея, если только не напечатано праза-монийскими рунами. Ты безнадежно отстал от жизни.

Голоса доносились из соседнего туннеля. Сразу два охотника за книгами? На всякий случай я достал из кармана нож.

– Ха-ха, вы только послушайте! – произнес третий голос. Я вжался в книжный шкаф. Даже три охотника? Я пропал!

– О чем в тиши ночей таинственно мечтаю, -

продолжал третий голос, -

О чем при свете дня всечасно помышляю,

То будет тайной всем, и даже ты, мой стих,

Ты, друг мой ветреный, услада дней моих…

– Чьих, чьих? – переспросил второй.

Любопытство взяло верх, окончательно победив страх. Я еще мог бы потихоньку улизнуть, но мне просто необходимо было знать, кто это говорит. Подняв повыше нож, я подкрался к входу в таинственный туннель. И, сделав глубокий вдох, осторожно заглянул. Тут тоже было полно шкафов, а между ними стояли по колено в бумаге три диковинные фигурки, про которые сразу можно было сказать, что это уж никак не охотники.

Кое в чем они походили друг на друга, хотя и отличались телосложением: один.приземистый и толстенький, другой худой и скорее хилый, третий – совсем кроха. Общими у них был малый рост (тот, что повыше, едва доходил мне до бедра) и единственный глаз на длинной шее-«стебельке». Худой читал вслух из какой-то книги:

– Тебе не передам души своей мечтанья,

А то расскажешь ты, чей глас в ночном молчаньи

Мне слышится, чей лик я всюду нахожу,

Чьи очи светят мне, чье имя я твержу.

Коротышка швырнул книгу назад в пыль.

– И, на мой взгляд, тоже китч, – сказал он. – Гольго прав.

– А, по-моему, не так уж и глупо, – протянул самый маленький гном. – Это вы все придираетесь да умничаете.

От этих малышей мне явно ничего не грозило. Это были пещерные гномы или еще какой-нибудь безобидный карликовый народец. К тому же они как будто интересовались литературой. Что тут со мной может произойти ужасного?

Сделав шаг из укрытия, я приветственно поднял руку – и запоздало сообразил, что у меня в ней нож. В развевающемся плаще и с занесенным оружием, я, наверное, походил на подлого убийцу.

Гномы ужасно перепугались и бросились сперва друг к другу, потом юркнули в разные стороны и поспешили спрятаться за стопками книг на полу и бумаги в шкафах.

– Охотник! – воскликнул один.

– У него нож! – завопил другой.

– Он нас убьет! – застонал третий. Застыв на месте, я выронил нож.

– Я не охотник за книгами, – громко сказал я. – И никого не хочу убивать. Мне нужна ваша помощь.

– Ага. Для того и ножик!

– Я его бросил, – возразил я. – Я просто заблудился.

– Опасный с виду, – крикнул один гном. – Он ящер. И под плащом, наверное, еще какое-нибудь оружие прячет. Эти охотники способны на любые гадости.

– Я драконгорец, – объяснил я, – из Драконгора.

Уже второй раз мне пришлось это кому-то объяснять. Да уж, обитатели катакомб и правда не от мира сего.

Из-за стопки книг возник одинокий глаз и с любопытством уставился на меня.

– Ты из Драконгора?

– Это моя родина.

В щелке между двумя толстыми книгами на нижней полке блеснул еще один глаз.

– Спроси у него что-нибудь из драконгорской литературы! – воскликнул его владелец.

– Как называется важнейшее произведение Грифиуса Одак-ропаря?

– «Рыцарь Хемпель», – со вздохом ответил я. Гном циркнул зубами [11].

– И какое там самое смешное место?

– Уффф… Даже не могу решить, – отозвался я. – Или то, где у рыцаря проваливаются очки в доспехи, или липограмматическая глава, в которой Одакропарь обходится без буквы «е». – Я поблагодарил судьбу за встречу с Кибитцером. И еще раз – бессовестно – неведомые силы за то, что ложь так легко срывается у меня с языка.

Над кипой бумаг точно цветок на стебельке возник огромный глаз на длинной шее, и третий гном продекламировал:

Вот курица. Ваш стол. И ваш уют.

Благополучья символ уникальный!

Вот суть: да воцарится благо тут,

Поскольку этих куриц подают

На ужин тут столь мило – пунктуально! [12]

– Да, это уж точно драконгорец, – сказал один из гномов.

– Верно. Никто больше Одакропаря по доброй воле читать не станет. Кроме нас, конечно, – пискнул второй.

– «Хемпель» не так уж плох. Если продраться через главу про уход за наконечниками копий, то сюжет в общем-то закручивается лихо, – возразил третий.

– Меня зовут Хильдегунст Мифорез, – сказал я.

– Ничего мне не говорит.

– И мне тоже.

– Никогда такого имени не слышал.

– Неудивительно, – пристыженно ответил я. – Я еще ничего не опубликовал.

– И что ты делаешь в наших катакомбах, если не охотишься за книгами?

– Меня притащили сюда против воли. Я заблудился. И я только ищу выход.

– Эка невидаль! – фыркнул тот, что сидел за книгами в шкафу. – В катакомбах полно скелетов. Те, сверху, вечно сбрасывают в наше жизненное пространство всякую дрянь.

Выражение «всякую дрянь» я решил пропустить мимо ушей.

– Первый житель Драконгора, который стоит передо мной во плоти, – раздалось из-за стопки книг. – Я много читал о дракон-горцах, но живого никогда в глаза не видел.

Я попытался соответствовать такому историческому мгновению и разгладил плащ.

– Мы большие почитатели драконгорской литературы, -донеслось из-за кипы бумаги.

– Большая для меня честь. Теперь вы кое-что про меня знаете. Можно спросить, а вы кто?

Выступив на шаг из укрытия, толстенький торжественно продекламировал:

– Мелочный вопрос

В устах того, кто безразличен к слову,

Но к делу лишь относится всерьез

И смотрит в корень, в суть вещей, в основу.

Глупости какие! Как я могу быть безразличен к слову? Я же писатель!

– О чем это ты? – спросил я. – Разве нельзя просто сказать, как тебя зовут?

Толстенький рискнул сделать еще шажок.

– Я – часть той силы, что вечно хочет зла,

Но вечно совершает благо.

И почему это мне так знакомо? Постойте-ка! Это же цитата! Цитата из… из…

– Это цитата из Аиганна Гольго фон Фентвега! – воскликнул я.

Конечно же, из Фентвега – этого невыносимого старого пугала замонийской классики. Любимца критиков и грозы школьников. Это отрывок из «Философского камня», его самого знаменитого произведения. Десятилетиями Данцелот вдалбливал мне в голову строфы из него.

Толстенький теперь окончательно покинул свое укрытие. Кожа у него была цвета спелой оливки.

– Так и есть. Это мое имя.

– Твое имя? Ты Аиганн Гольго фон Фентвег?

– Так точно. Можешь называть меня Гольго, все так делают!

Я совсем запутался. Фентвег ведь уже девятьсот лет как мертв! Из-за книг на полке выбрался другой гном. Этот был светло-голубого цвета.

– А я Кипьярд Глендинг. Для друзей просто Кип.

Кипьярд Глендинг был одним из моих любимых писателей. Он написал «Мальчик из джунглей», чем уже, на мой взгляд, завоевал себе бессмертие. Но ведь Глендинг был очень даже жив, этот двухметрового роста кабанчиковый, насколько я знал, обосновался в Книтинге.

– Так, так, – пробормотал я. – Значит, ты Кипьярд Глендинг.

– Конечно! – воскликнул худощавый гном, сложил перед грудью ручки и театрально продекламировал:

– Умей мечтать, не став рабом мечтанья,

И мыслить, мысли не обожествив;

Равно встречай успех и поруганье,

Не забывая, что их голос лжив.

Останься тих, когда твое же слово

Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,

Когда вся жизнь разрушена, и снова

Ты должен все воссоздавать с основ.

Странно: и впрямь Кипьярд Глендинг. Отрывок из его «Заповеди», если память меня не подводит. Правду сказать, мне больше нравятся его стихи о Востоке и Западе, но на вкус и цвет… Что за странные, однако, карапузы?

– А тебя как зовут? – спросил я третьего. – Ты тоже носишь имя великого писателя?

– Ну, не такое уж оно известное, – застенчиво сказал, выходя из-за кипы бумаги, самый маленький, нежно-розовый гном. – Меня зовут Данцелот Слоготокарь.

Я вздрогнул как от удара кнутом. Имя моего крестного прокатилось по туннелю эхом точно голос призрака.

– «Все мы порождение земли, – процитировал малыш, – в прошлом – пыль, в будущем – плесень. В извечном ритме мы безостановочно бредем, но что это – праздничное шествие жизни или погребальное шествие смерти?»

– Данцелот?… – ошарашенно переспросил я, словно он стоял передо мной вживе. Ведь я только что услышал прочитанный без единой запинки отрывок из его книги.

– Слоготокарь, – дополнил малыш. – Писатель из Дракон-гора. Собственно говоря, ты должен его знать, если ты оттуда…

– Прекрасно его знаю, – прервал я. – Но как так вышло, что ты носишь его имя?

– Мы все носим имена известных писателей! – гордо воскликнул Гольго.

– Я не совсем понимаю… Троица переглянулась.

– Сейчас? – спросил Гольго.

Остальные кивнули. Потом снова поглядели на меня и хором пропели:

– Спрячь свой ножик, спрячь свой меч, Им тебя не уберечь! Победит в конце концов Племя страшных книжнецов!

Я невольно отступил на шаг. Страшные книжнецы! Жрущие все без разбору циклопы лабиринта! После Тень-Короля – самые страшные обитатели катакомб. Конечно! У них же только один глаз! Циклопы! И сейчас троица этих одноглазых медленно надвигалась на меня.

– Не бойся! – сказал Гольго. – Мы ничего тебе не сделаем. Легко сказать! Да, конечно, для всеядных циклопов они ростом невелики, но ведь и скорпионы тоже маленькие.

– Это просто наша песенка для охотников за книгами, – объяснил Гольго. – Здесь, внизу, нужно поддерживать дурную репутацию, иначе тебя в два счета прикончат.

– Хорошо, – сказал я, все еще отступая. – Значит, вы страшные книжнецы. Но причем тут имена поэтов?

– Кажется, ребята, нам нужно начать сначала, – сказал Гольго. – Он как будто тугодум.

Остальные кивнули.

– Дело обстоит так, – начал снова Кипьярд. – Каждый книж-нец выучивает наизусть собрание сочинений одного большого писателя. Это цель нашей жизни. Мой еще пишет, поэтому я, так сказать, еще не закончен.

– В отличие от меня, – вставил Гольго. – Вот я завершен. Аиганн Гольго фон Фентвег умер девятьсот лет назад. И написал семьдесят два романа, больше трех тысяч стихотворений, четыреста пятьдесят пьес и вообще во всех литературных жанрах оставил по себе кое-что примечательное. Постоянно приходится освежать память. -Он жалостливо вздохнул.

– И я тоже все произведения своего знаю наизусть, – притихнув, сказал Данцелот.

– Невелика премудрость, – пренебрежительно отозвался Кипьярд. – Всего одна книга.

– Может, он еще что-нибудь напишет, – перешел в оборону Данцелот.

Сердце у меня екнуло.

– Нет, не напишет, – грустно сказал я.

– А ты откуда знаешь?

– Он недавно умер. Он был моим крестным в литературе. Три книжнеца обменялись растерянными взглядами. Данцелот заплакал, и товарищи попытались его утешить.

– Ну же, ну, – проворчал Гольго. – А мне-то что говорить? Мой писатель уже девять веков как мертв.

– Мы все однажды уйдем в великую тайну, – прошептал Кипьярд. – В Орме мы все едины.

Но Данцелот был безутешен.

– Одна-единственная книга! – рыдал он. – Всего одна! Нежно поглаживая Данцелота, Гольго и Кипьярд поглядели на

меня с печальным укором. Их огромные глазищи влажно блестели, и я тоже не смог сдержать слез. Мгновение спустя мы все рыдали словно наперегонки.

Дата добавления: 2015-11-30