|
Читайте также: |
Поверьте, я и не подозревала, что будет настолько тяжко. Когда я пришла пятнадцать минут назад и меня попросили подождать в приемной, на душе было сравнительно спокойно. Я налила стаканчик воды из кулера, полистала журналы. Затем появилась секретарша Виктора Максфилда по имени Марго, повела меня в его кабинет, и я болтала с ней о погоде, мысленно поглаживая себя по головке: «Гляньте‑ка, мандража нет и в помине».
Даже следуя за Марго через обширный офис, где царило настоящее столпотворение, я чувствовала себя нормально. Хотя, признаюсь, всю дорогу смотрела в пол, иначе громадина «Санди геральд» раздавила бы меня, как букашку. И тем не менее. Мне было вполне комфортно. Я держалась молодцом и думала, что в кои‑то веки карабкаюсь по карьерной лестнице, вместо того чтобы съезжать по перилам.
А потом я увидела ее. Дверь со сверкающими серебристыми буквами: ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР. Совсем как в моем сне.
Тут‑то я и сломалась.
– … Помню тот день, когда по тиражу мы оказались впереди всех ведущих газет страны. Я пришел с работы домой и рассказал об этом жене, а она ответила: «За это стоит выпить… чашечку чая».
– Правда? – улыбаюсь я.
С меня ручьями льет пот. На кружеве блузки под мышками проступают два отвратительных липких пятна. Фу‑у… Смущенно ерзаю, стараясь поплотнее прижимать руки к бокам.
– … Я живу здесь уже почти двадцать лет, но на такие шутки, пожалуй, только коренные британцы способны. Правда? – Максфилд добродушно смеется.
– Вы абсолютно правы.
Мочевой пузырь сейчас лопнет. Вспоминаю ту огромную кружку чая, скрещиваю ноги, сжимаю бедра и натянуто улыбаюсь.
– Но довольно обо мне и о газете. Давайте поговорим о вас.
Кто‑то проходит мимо прозрачной стены офиса и с любопытством меня рассматривает.
– Расскажите, Хизер, почему вы решили стать фотографом?
Я знала, я знала – не надо надевать эту дурацкую мохеровую юбку и кофточку типа «из бабушкиного сундука». Тут все в футболках и джинсах, крутые и стильные, как и положено настоящим столичным журналистам. Куда до них самозванке, скромной помощнице свадебного фотографа… О чем я думала? Мне здесь не место. Мне такое не потянуть.
– Хизер?
Мне так страшно, что я почти перестаю соображать.
Виктор Максфилд явно ждет от меня того, что в пособиях для соискателей называется «внести свой вклад».
– Разумеется, – киваю я, состроив уверенную мину, и она тут же намертво ко мне прирастает. Тупо сижу и смотрю, как на лице Виктора Максфилда ожидание постепенно сменяется замешательством. – То есть… простите… не могли бы вы повторить вопрос? – Откуда взялся этот дурацкий мышиный писк, понятия не имею.
– Расскажите, что пробудило в вас интерес к фотографии? – переспрашивает Виктор Максфилд терпеливо, но я‑то знаю, что этот доброжелательный облик скрывает стальную хватку.
Расправив плечи, я делаю вид, что обдумываю вопрос (еще одна ценная рекомендация: никогда не торопитесь с ответом). Кто‑то снова проходит мимо офиса и заглядывает внутрь, сбивая меня с мысли. Господи, да что ж они все так пялятся?
– Не волнуйтесь, он не на вас глазеет. – Виктор Максфилд указывает на мужчину снаружи и хмыкает: – Он собой любуется. Тщеславный народ у меня в штате. Вы не заметили, что с той стороны стены кабинета зеркальные?
– Правда? – Я выдаю очередную улыбку, но чувствую себя кретинкой.
– Итак? – Сцепив пальцы, Виктор Максфилд опирается на них подбородком, и я кожей чувствую, как мои шансы, которых было немало, тают со страшной скоростью.
Неудачница ты, Хизер. Хм… А Виктор Максфилд весьма импозантен. И привлекателен, хотя ему, должно быть, под шестьдесят. Загорелое веснушчатое лицо бороздят глубокие морщины. Для мужчины их появление – свидетельство мудрости и богатого опыта, для женщины – знак того, что ее пластический хирург скоро сможет приобрести новый «мерседес». В шевелюре без намека на залысины блестит седина. Но самое замечательное – глаза. Полуприкрытые тяжелыми веками, цветом они идеально сочетаются с его блекло‑голубой рубашкой от Ральфа Лорена. На краткий миг вспоминаю глаза Гейба сегодня утром и его непоколебимую уверенность в том, что эта задача мне по плечу.
– Мне было восемь, – начинаю тихим голосом, – и наша семья переезжала из Йоркшира в Корнуолл… – Воспоминания так свежи, словно это было вчера. – Мы прощались с соседями и друзьями. Помню, как всматривалась в них, мечтая запечатлеть в памяти, увезти с собой. Там была миссис Берд, она жила в соседнем доме и вечно забывала вставить зубные протезы. Маленькая Андреа качалась на столбе ворот. Пес Бастер, эльзасская овчарка, лаял и вилял хвостом. Мне хотелось сохранить их в сердце навечно…
Лица оживают в моей памяти; из высотного офисного здания на берегу Темзы я переношусь в Йоркшир.
– Я попросила у папы фотоаппарат – старую «Лейку», черную, тяжелую. До сих пор он не разрешал мне к ней прикасаться. Но в тот день сам показал мне, куда смотреть, что нажимать, как наводить на резкость… Никогда не забуду это ощущение. Я словно губка впитывала воспоминания, чувства, эмоции, снова и снова щелкала затвором. Я знала, что теперь смогу их сохранить. – Голос у меня срывается, потому что я вспоминаю маму, как часто бывает в подобных случаях. – Я не люблю прощаться, но с фотоаппаратом расставание было вроде как понарошку, потому что я забирала дорогих мне людей с собой.
Виктор Максфилд молча слушает, и я продолжаю:
– У меня до сих пор есть эти снимки. Андреа, миссис Берд и Бастер.
– Можно взглянуть?
– Боюсь, они мутноваты, – улыбаюсь я. – Да и мои пальцы частенько попадали в кадр.
Он смеется в ответ, и это придает мне сил.
– Но у меня есть другие работы! – Я тащу из‑под стула свое портфолио. – Можем посмотреть.
– Давайте, – он похлопывает по столу.
Я выкладываю перед ним тяжелую черную папку, открываю. Распахнутая, она совершенно беззащитна – совсем как я. Виктор Максфилд расстегивает манжеты и, засучив рукава, произносит:
– Ну что, к делу?
В течение следующего получаса Виктор Максфилд изучает мои снимки, одобрительно кивает и забрасывает меня вопросами. Не могу поверить. Главный редактор «Санди геральд». Смотрит мои фотографии.
Впрочем, волнение постепенно куда‑то улетучивается. Голос звучит все тверже и увереннее, я перестаю теребить одежду и даже забываю, что мне хочется в туалет.
Увлеченно рассказывая об истории той или иной фотографии, краем глаза наблюдаю за Виктором Максфилдом. Я едва осмеливаюсь в это поверить, но, кажется, мои работы производят впечатление. Взяв очередной снимок, он долго и сосредоточенно его рассматривает.
– Кто это?
Голова мамы повязана платком, лицо поднято к солнцу, на губах играет легкая улыбка. Кажется, что от ее лица исходит сияние. И совсем незаметно, что у нее нет бровей, а из‑под платка не выбиваются пряди волос. Через несколько недель ее не станет.
– Та, кто меня вдохновляет, – тихо говорю я.
– Красивая женщина.
– Да…
Когда я смотрю на этот снимок, мама для меня жива.
– Что ж. Мне очень понравилось ваше портфолио. – Виктор Максфилд вновь откидывается на спинку кресла, ловко застегивает манжеты. – У вас есть еще несколько минут? Я хотел бы познакомить вас с нашим фоторедактором.
Он поднимает телефонную трубку и жмет на кнопку. На том конце тут же откликаются.
– Ивонн? Вы не заняты? Я хотел бы представить вам соискателя.
Не дожидаясь ответа, Максфилд кладет трубку на рычаг с уверенностью человека, для которого такие вопросы – чисто риторические, с довольным видом встает – я тоже вскакиваю, – обходит кругом стол и протягивает мне руку:
– Рад был с вами познакомиться, Хизер.
Вот и все. Собеседование окончено.
Жму его руку, чувствуя облегчение и вместе с тем печаль: вероятно, ближе подобраться к исполнению своей мечты мне не суждено.
Раздается стук, и в дверь заглядывает кудрявая женщина. В ушах у нее болтаются крупные серьги.
– Ивонн, это Хизер, фотограф.
Излучая энергию, она впархивает в офис.
– Привет! – И тут же, с улыбкой пожав мне руку, пружинистым шагом выходит наружу и машет: – Пойдем!
Хватаю портфолио и бросаю последний взгляд на Виктора Максфилда. Откинувшись на спинку кресла со сложенными на груди руками, он внимательно смотрит на меня и явно что‑то обдумывает. Хорошо это или плохо? Надо будет дома поискать ответ в книжке про собеседования.
Глава 35
Ивонн вполне дружелюбна. Наскоро показывает мне отдел иллюстраций, знакомит со своей ассистенткой, чье имя тут же вылетает у меня из головы, и агрессивно кокетничает с длинноволосым внештатным фотографом, явившимся за новым заданием («Никогда не стесняйся превышать полномочия!» – советует она мне, отправив его на съемку). На прощание встряхивает мою руку, показывает дорогу к лифту и исчезает «курнуть».
Я думаю о ней, пока еду в метро. Не о самой Ивонн думаю, а о ней в контексте «Санди геральд», Виктора Максфилда и своего собеседования. Такая работа изменила бы мою жизнь… Погрузившись в мечты, я закрываю глаза, а поезд мчит меня по линии «Пикадилли», перемещая из воображаемого будущего во вполне реальное настоящее.
Прибыв на работу, с удивлением обнаруживаю, что офис еще закрыт. Где же Брайан? Смотрю на часы – почти одиннадцать. В замешательстве отпираю дверь своим ключом, вырубаю сигнализацию и поднимаю жалюзи. Контору заливает солнечный свет, пылинки стайками кружатся в воздухе наподобие конфетти.
Подбираю с коврика почту, одни счета. Как обычно. Но если месяц назад у нас не было никакой надежды их оплатить, то теперь, когда среди наших заказчиков – леди Шарлотта, беспокоиться не о чем. И это здорово. Я неспешно иду в кухоньку, чтобы приготовить кофе.
Здорово‑то, вернее сказать, для бизнеса – и совсем не здорово для меня. Роковой день все ближе… Надо выбросить это из головы.
Только кладу в кружку ложечку «Нескафе», как раздается электронный писк дверного звонка. Брайан, кто же еще.
– По‑твоему, сколько сейчас времени? – ору я.
– Что?!
Выглядываю из кухни… а это вовсе даже не Брайан. Это гламурная блондинка‑тростинка с ненормально увесистым бюстом. Цокая шпильками по ламинату, она надвигается на меня и тоненько гнусавит:
– Мне нужен Брайан Уильямс!
Душа уходит в пятки. Барышне представляться не надо. Кто ж не знает леди Шарлотту?
– Боюсь, его нет на месте… – Бочком захожу за его стол, на который она бухнула свою гигантскую сумку («Малберри»).
Задрав на лоб солнечные очки («Шанель»), она молча обливает меня презрением. Стараюсь не отводить глаз. Бывает любовь с первого взгляда, а бывает ненависть.
– Как это – нет?!
Хизер, ты идешь по тонкому льду. Один неверный шаг – и конец. Будь деликатна и любезна.
– А я не смогу вам помочь? – Личные переживания не должны мешать работе. Я же профессионал, в конце‑то концов.
– Возмо‑ожно, – фыркает она, наградив меня взглядом, в котором явственно читается: «Черта с два». Однако если учесть, что больше в офисе никого нет, выбирать ей не приходится. – Я так понимаю, мы однажды беседовали по телефону?
Однажды? Да раз пятьдесят как минимум! Но я прикусываю язык. Улыбайся, Хизер. Улыбайся, улыбайся, повторяю я про себя, как мантру, с авторитетным видом перекладывая бумаги на столе.
– Я пришла обсудить свою свадьбу.
– Вы, должно быть, счастливы! – восклицаю я с преувеличенным восторгом.
– Весьма. И жду не дождусь, когда это кончится. Организовывать прием на пятьсот гостей – та‑а‑акая морока. «Хэрродс» отказывается покрывать торт золотом, моя визажистка сломала запястье, и еще надо доставить из Праги струнный ква‑арте‑ет… – Она театрально закатывает глаза. – Но я такая. Вечно слишком много на себя беру. Мой личный врач уже предупредил, что надо быть оста‑арожней, а то попаду в клинику с нервным сры‑ывом. А я ему говорю: «Ну нет, доктор! Это ма‑а‑ая свадьба, и пусть даже мне придется са‑амой подводить глаза – меня ничто не оста‑а‑ановит!»
– Рада за вас.
Слушайте, она что, всерьез? Меня так и подмывает поинтересоваться, достанет ли ей сил и мужества заодно уж и ресницы самой себе накрасить, как вдруг… мамочки, у нее в сумке что‑то шевелится! Я отпрыгиваю:
– Там кто‑то есть!
Шорох… и из сумки высовывается черный носик.
– Боже, крыса!
На лице леди Шарлотты появляется первая искренняя улыбка за все время нашего разговора. Она вынимает из сумки самую маленькую, лысенькую и страшненькую собачонку, какую когда‑либо видел мир, и принимается почесывать ее крошечную головенку, воркуя:
– Пу‑пу, малышка моя! Эта большая жуткая тетка тебя напугала?
Пу‑пу?
– Это Поллианна, моя чихуа‑хуа! – Во взгляде леди Шарлотты читается вызов.
– Ох, извините. Я подумала… просто у нее такие глазки‑бусинки, что… в общем…
Пищит электронный звонок – и вваливается Брайан.
– Доброе утро!
В руках у него поднос из углового кафе, в зубах – сигарета. Надо же, сто лет не видела его таким бодрым. Глубоко затянувшись, Брайан улыбается нам:
– Чудный сегодня денек, вы не находите?
Серое небо в окне затянуто тучами, обещающими вот‑вот пролиться дождем.
– Я взял тебе двойной капучино без пены, как ты любишь, – он протягивает мне пластиковый стаканчик, – и еще шоколадный эклер. Я знаю, ты от них без ума!
Молча принимая его дар, приглядываюсь к шефу с подозрением. Постойте, постойте. Неужто это тот самый человек, который каждое утро, с угрюмым видом облокотившись о стол, смолит сигареты и отпускает язвительные замечания в адрес бедолаги, угодившего на первую полосу «Дейли мейл»? Тот самый человек, который отказывается покупать кофе на вынос по два пятьдесят, утверждая, что это «грабеж средь бела дня», и пьет исключительно растворимый? Даже если это означает таскать с собой термос, когда мы работаем на выезде?
– Ты сегодня просто красотка. Есть повод?
– Э‑э…
Я хотела рассказать ему про собеседование, но в присутствии леди Шарлотты? И речи быть не может.
– Стой, ни слова! – Опустив свой стаканчик на стол, Брайан снова затягивается и вонзает в меня суженный взгляд. – Вы с Джеймсом обручились!
– Не совсем, – неловко улыбаюсь я и, стремясь поскорее увести его от скользкой темы, радостно восклицаю: – Ты знаком с леди Шарлоттой?
Нехорошо портить его радужное настроение, но вот же она, стоит с кислой физиономией, будто лимон проглотила.
– Польщена, – мямлит клиентка, протягивая ему вялую ладонь.
Я‑то думала, он будет обескуражен, но Брайан и бровью не ведет.
– Леди Шарлотта! Какой сюрприз! Мечтал с вами познакомиться!
Восторженно прижав руки к груди, мой босс одаривает ее неотразимой улыбкой профессионального политика. Помешался, определенно. Я с отвращением наблюдаю, как они обнимаются и чмокают воздух у щек друг друга. И… замечаю на шее у Брайана багровое пятно.
Все мигом встает на свои места. Вчерашний вечер. «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Симпатяга‑стюард Нил. Сегодняшнее утро. Опоздание на работу. Непривычно хорошее настроение. Засос.
Поймав его взгляд поверх плеча леди Шарлотты, я одобрительно поднимаю два больших пальца.
Зардевшись как девочка, он переключает внимание на клиентку. А та вовсю ноет, что свадебный букет не подходит к цвету ее лица и на фотографиях она получится бледная, как утопленница.
– А мы можем все уладить прямо сейчас. Лучше всего немедленно поехать в цветочный салон и сделать несколько пробных снимков… – Брайан старается не встречаться со мной взглядом.
– Правда? Можно? – В голосе леди Шарлотты столько мольбы, благодарности и надежды, что даже гнусавость пропала.
Благодарность? Со стороны леди Шарлотты? Невероятно. Брайан просто чародей.
– Правда, мне придется отменить несколько встреч…
– Я возмещу вам убытки! – небрежно машет ручкой леди Шарлотта.
– Боюсь, сумма выйдет существенная.
– Не важно. Папочкин счет для меня открыт. Я прямо сейчас выпишу вам чек. – Она копается в сумке.
– Нет‑нет, я не могу! Ведь речь идет о тысячах фунтов! – Брайан вскидывает руки, будто защищаясь.
Я смотрю на него с благоговением. Этот человек гений. Наш журнал заказов практически пуст, гора счетов растет на глазах – и вдруг буквально из воздуха материализуется кругленькая сумма.
– Этого хватит? – Леди Шарлотта размахивает чеком.
Вглядываясь в цифры, Брайан, насупившись, со свистом втягивает воздух, после чего – и это поистине высший пилотаж – оборачивается ко мне и спрашивает:
– Хизер, дорогая, загляни в журнал заказов. Удастся расчистить окошко?
Честное слово, он заслужил «Оскара».
Я с сомнением качаю головой, раскрываю ежедневник и просматриваю девственно‑чистые страницы. После театральной паузы отвечаю с каменным лицом:
– Хм… ну и задачка. Попробую. Приложу все усилия.
– Замечательно! – восклицает леди Шарлотта, прижав руки к груди. – Не знаю, как вас и благодарить!
– О, не стоит, – великодушно произносит Брайан. – Мы поддержим вас в любой ситуации – мы с вами вместе навсегда!
Восхищенный собственным остроумием, он засовывает чек в нагрудный карман и, приобняв леди Шарлотту за тонкую талию, аккуратно направляет ее к выходу.
Через полчаса, нехотя съев половину шоколадного эклера, я вдруг понимаю, что сегодня предпочла бы тарелочку хлопьев. Пока я раздумываю, не сбегать ли в магазин за отрубями, звонит телефон. На проводе один из наших клиентов – спрашивает, нельзя ли еще раз распечатать снимки с его свадьбы, состоявшейся несколько месяцев назад.
Разумеется – все в полном порядке хранится в нашем архиве, заверяю его я. Распрощавшись с мыслью об отрубях, иду в чуланчик, где меня, как обычно, встречают заваленные мотками пленки стеллажи и переполненные картотечные ящики. Именно так должен выглядеть архив, по версии Брайана. Со вздохом даю себе очередное твердое обещание когда‑нибудь все это разгрести, включаю музыку и, засучив кружевные рукава, приступаю к поискам.
Мистер и миссис Пек. Нет, не то. Тянусь за другой папкой, на которой нацарапано: «Стар…» что‑то там. Пишет Брайан как курица лапой. «Стар т… р… е…» Ага, это парочка фанатов «Стар трека». Бросив взгляд на жениха – дородного дядечку средних лет, затянутого в униформу «Энтерпрайза»[67], запихиваю папку обратно и вынимаю другую.
А это та свадьба на Лондонском Глазе. Невеста, помню, была с ног до головы в черном… красивая пара. А тут у нас кто? Расфуфыренные молодожены‑индийцы. Вспоминаю роскошные красно‑золотые сари, бой барабанов и столы, ломившиеся от изысканных яств. Но это все не то. Перебираю обзорные листы, сваленные на лотке, – без толку.
Опускаюсь на табуретку и в печали грызу ногти. Взгляд вдруг натыкается на конверт с пометкой «Июнь 2005». Вынимаю пачку фотографий, поворачиваю к лампочке.
И ахаю.
Не может быть, это какая‑то ошибка…
Ария Майкла Кроуфорда, рвущаяся из динамиков, достигает своей кульминации, а я все смотрю на счастливую пару. Невеста улыбается в камеру, жених улыбается невесте. Восьмое июня. И двух месяцев не прошло.
Что делать‑то, Хизер?
Увы, в такой ситуации сделать можно только одно.
Беру телефон и набираю номер.
Глава 36
– Он женат?
Мы с Джесс сидим в баре отеля рядом с аэропортом Хитроу. На моей подруге форма стюардессы, в одной руке сигарета, в другой – черно‑белое фото улыбающихся молодоженов: мистера и миссис Грегори де Сауза. Жениха мы знаем под именем…
– Грег? – повторяет Джесс. – Грег женат?
Сейчас около семи вечера. Обнаружив фотографию утром, я позвонила Джесс и сказала, что нам надо срочно встретиться. Но она как раз завтракала с Грегом в каком‑то уютном кафе, а вечером улетала в Кейптаун на две недели. Она предложила отложить встречу до ее возвращения.
Дело не терпит отлагательств, сказала я. Хотя как же мне хотелось потянуть время!
Я готова была тянуть вечно. Если бы только я никогда не находила эту фотографию! Никогда не узнавала бледный шрам, протянувшийся через скулу и верхнюю губу жениха. Если бы только кто‑нибудь избавил меня от необходимости сообщать подруге, что Грег, мужчина, в которого она старательно влюблялась последние несколько недель, женат. Ведь я лично фотографировала его свадьбу меньше двух месяцев назад.
Но мне пришлось это сделать. Целый день я ломала голову, как бы поаккуратнее выложить новость. А в итоге просто молча протянула ей снимок. Факты говорят сами за себя. И говорят они только одно слово…
– Скотина.
Джесс стискивает губы, и я собираюсь с духом, ожидая взрыва эмоций моей экспансивной подруги. Но напряжение тут же спадает, будто подготовка отняла у Джесс все силы. Сгорбившись, она ставит локти на стойку бара и закрывает лицо ладонями.
– Просто не верится.
Никогда не видела Джесс такой расстроенной. Она буквально сломлена.
– Может, они уже все аннулировали? – говорю я с надеждой. И вздыхаю, получив в ответ красноречивый взгляд. – Хотя да, вряд ли.
Джесс затягивается сигаретой и выпускает из ноздрей две струйки дыма.
– Я думала, у нас серьезные отношения. А для него, выходит, это была просто интрижка. Пошлая, убогая интрижка. – Раздавив сигарету в пепельнице, Джесс припадает к бокалу с красным вином. – Господи, я спала с чужим мужем!
Я молча болтаю свой бокал с джин‑тоником, звеня кубиками льда. Что тут скажешь?
Но она толкует мое молчание на свой лад. Как осуждение.
– И нечего на меня так смотреть.
– Я ничего такого…
– Да, у меня были мужчины. Ладно, много мужчин…
У другого конца барной стойки пожилая пара в окружении чемоданов пьет кофе – ждут автобуса до аэропорта. Заметив стюардессу, которая глушит вино и ретиво затягивается сигаретой, старики обмениваются тревожными взглядами.
– Но с женатыми я не сплю! – во всеуслышание заявляет Джесс. – Это мое единственное табу, Хизер, единственное табу!
Шмыгая носом, она хлопает ладонью по стойке и комкает в руке картонную подставку для стаканов. Ее глаза блестят.
– Единственное табу! – повторяет Джесс. По щеке бежит слеза и капает на полированное дерево.
– Джесс, ну что ты… – Я обнимаю подругу за плечи и притягиваю к себе. Слушаю приглушенные рыдания и думаю о том, что после расставания с Джеймсом не пролила ни слезинки.
– Я чувствую себя такой дурой… – Она снова всхлипывает, уткнувшись в мою кружевную блузку, потом, подняв голову, проводит указательными пальцами под глазами, вытирая размазанную подводку. – Я думала, в этот раз я все предусмотрела. Я была осторожна. Проверяла его по пунктам…
– Это ничего не гарантирует, – мягко возражаю я, вспоминая Джеймса.
– Да уж. – Джесс делает еще глоток вина и, глядя в пространство перед собой, едва слышно произносит: – Я никогда не рассказывала про своего отца?
Кажется, она разговаривает сама с собой, поэтому я не отвечаю. Просто слушаю.
– Это потому, что я его не знаю. Видела только пару фотографий. Он играл в группе на саксофоне. Красавчик был… Мама говорит, влюбилась в него с первого взгляда. И он говорил то же самое. – Джесс умолкает, чтобы зажечь очередную сигарету. – Он вообще ей лапши навешал порядочно. Сказал, что купит дом, что они поженятся, что он станет лучшим отцом и мужем на всем белом свете…
Она стряхивает пепел и выдыхает дым.
– А свалил еще до моего рождения. Сбежал. Сделал ноги. Так больше и не объявился. Маме было восемнадцать, и она была на седьмом месяце. Он разбил ей сердце, и раны до сих пор толком не затянулись. – Джесс шмыгает носом, и я жду нового потока слез, но она улыбается. – И все‑таки она выстояла. Восемнадцатилетняя мать‑одиночка – можешь представить, каково это было в шестидесятые? И к тому же черная. Ей пришлось выслушать, наверное, все оскорбления мира.
Джесс водит пальцем по бокалу, вся во власти воспоминаний.
– Было трудно. Мама работала сразу на двух работах. Но справилась. Воспитала меня одна. Честное слово, мама у меня – чудо. Я ни в чем не испытывала нужды, хоть и не было у нас ни большого дома, ни машины, и мы не ездили на каникулы за границу… – Она бросает грустный взгляд на свою униформу. – Вот почему я стала стюардессой. Когда была маленькая, все мечтала о том, как вырасту и повидаю мир. – Джесс улыбается одними глазами, смущенная собственной откровенностью. Отпивает вина.
Вот вам и предки‑миллионеры… Вот вам и шикарный особняк в Максвелл‑Хилле…
– И еще я дала себе зарок, что никогда не влюблюсь и не позволю какому‑нибудь ублюдку сделать мне больно, как произошло с мамой. – Она переводит взгляд на меня. – Я не такая, как ты, Хизер. Я не хочу, чтобы у меня в животе порхали бабочки. Не надо мне их. Это опасно. Мне нужны надежность, безопасность, уверенность. Ну и конечно, хороший секс, – спохватывается она. – Вот скажи – почему самые что ни на есть козлы хороши в постели?
Несмотря на горечь ситуации, она меня насмешила.
– Если бы не эти самые бабочки, тебя не было бы на свете. Спроси маму – держу пари, она скажет, что ни о чем не жалеет.
– А как же вы с Дэниэлом? Ты страдала…
– Это не значит, что я не хочу больше влюбляться. Это самое прекрасное чувство на свете. За него можно все отдать. С ним ничто не сравнится.
– Но ведь становишься совсем беззащитной…
– Точно. Страшно до чертиков.
– Значит, мне просто смелости не хватает.
Такая мысль мне не приходила, но, возможно, она права.
– Как там говорят? «Лучше полюбить и потерять, чем вообще никогда не любить».
– Господи, и где ты такие перлы откапываешь? В глянце?
– А фиг их знает.
Джесс улыбается, но тут же, качая головой, обессиленно стонет:
– Твою мать! Ну что со мной не так, Хизер?
– Ничего. С тобой все абсолютно нормально.
Но Джесс, похоже, намерена устроить себе хорошую головомойку. Игнорируя мою реплику, она принимается рвать измятую картонную подставку на мелкие клочки.
– Нет, со мной точно что‑то не так. Сама посуди: мне тридцать шесть, и я одинока. Никогда не влюблялась. Не жила с мужчиной дольше полутора месяцев. А теперь и вовсе перешла на женатиков! Уж поверь, когда я составляла список необходимых качеств претендента, там не было пункта «женат». – Она косится на фотографию на стойке и мстительно ставит на нее бокал. – Все люди как люди, у всех отношения… К примеру, вы с Джеймсом.
– Мы расстались.
– Ты порвала с Джеймсом?!
– Скорее он порвал со мной.
Ее изумление перерастает в сочувствие.
– Прости, Хизер, – шепчет она. – Сижу тут, распинаюсь про этого подонка Грега, а ты…
– Со мной все в порядке, честное слово, – быстро говорю я.
– Я вечно доставала тебя, твердила, что пора забыть Дэниэла, завести новый роман… Это я во всем виновата! Это моя ошибка… Ты даже похудела, да?
– Серьезно?
Невзирая на обстоятельства нашей встречи, я в восторге от того, что она заметила.
– Да. Осунулась. Вид изможденный. И грудь как будто меньше стала, – перечисляет она.
Хм. Загадывая желание потерять килограмм‑другой, я вовсе не такую картину себе рисовала.
– Джесс, со мной все хорошо, – повторяю твердо.
– Точно? – переспрашивает она с сомнением. Затем понимает, что я вроде не хорохорюсь. – Честно‑честно?
– Абсолютно. Никаких бабочек.
– А что, это и правда такое классное чувство?
– Ты не представляешь.
Она подпирает подбородок ладонью, наклоняет бокал и осушает его до последней капли.
Пожилая пара, волоча мимо нас свой багаж, бросает на нее полные ужаса взгляды.
– Надеюсь, она не на нашем рейсе, Маргарет!
– По‑моему, она пьяна, Леонард. И я видела – она курила!
Мы хихикаем.
– А кстати, у тебя проблем не будет, Джесс?
– Выпью кофе.
– А вдруг они на твоем рейсе?
Джесс пренебрежительно машет рукой:
– Включим знак «пристегнуть ремни». Будут сидеть как миленькие.
– Как это?!
– Да мы все время так делаем. Чтобы пассажиры не шастали по салону и не мешали, когда хочется отдохнуть. – Она ловит мой взгляд. – Ладно тебе, Хизер. Ты что, верила всей этой лаже про турбулентность?
Я недобро молчу, ощущая себя жертвой подлого заговора.
– Вообще‑то надо бы попробовать… – тянет Джесс после паузы.
– Что? Турбулентность?
– Да нет, дурочка. Я про твоих бабочек.
Она произносит это с такой надеждой, что я не могу не улыбнуться.
– Выпьем за это. – Подняв свой стакан, чокаюсь с ней. – За бабочек.
Глава 37
Следующий день, обеденный перерыв. Мы с Брайаном заняли очередь в маленьком кафе на углу, болтаем – и что же выясняется? Что мы с Джесс – не единственные, кто озабочен вопросами ловли бабочек. Но если мы отчаянно за ними гоняемся, Брайан, похоже, их поймал.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав