Глава восьмая

- Скажи, Али хан, а кто наши союзники? - спросил меня гочу.

Мы спускались вниз по извилистым улицам Шуши. Гочу, простой деревенский парень, был неутомим, он выискивал самые неожиданные вопросы на политические темы и задавал их мне.

В нашей стране люди средних классов чаще говорят о религии, политике или торговле. Война же охватывала все эти три сферы. О ней можно было говорить сколько угодно, когда угодно и где угодно - в пути, дома, в чайхане - везде. Это была тема, на которую никогда нельзя было наговориться.

- Наши союзники, гочу, это японский император, индийский король, английский король, сербский царь, король Бельгии и президент Французской республики.

Гочу недовольно поджал губы.

- Но ведь французский президент - человек гражданский, как же он сможет выйти на поле битвы и командовать сражением?

- Не знаю. Может быть, он пошлет на войну кого-нибудь из своих генералов.

- Человек должен сам участвовать в войне, а не поручать это другому. Иначе это ненастоящая война.

Он внимательно вгляделся в спину нашего возчика и тоном знатока сказал:

- Правда, царь - человек невысокий и худой, а король Гийом - напротив, широкоплечий и сильный. Он победит царя в первом же бою.

Этот простодушный человек верил, что на войне цари верхом на конях встречаются лицом к лицу и именно так начинается сражение. Переубедить его было невозможно.

- После того, как Гийом победит царя, должен выйти царевич. А царевич еще маленький и больной. У Гийома же, напротив, шестеро здоровых и сильных сыновей.

Я пытался как-то уменьшить его пессимизм.

- Но Гийом может биться только правой рукой, потому что его левая рука парализована.

- Да ну, это не имеет никакого значения. Левая рука ему нужна только для того, чтобы держать поводья коня. А для сражения левая рука не нужна.

Он немного помолчал, задумчиво морща лоб, а потом вдруг спросил:

- А правду говорят, что императору Францу-Иосифу сто лет?

- Я точно не знаю. Но он очень старый.

- Ужасно, - промолвил гочу, - такой старый человек должен будет сесть в седло, обнажить меч.

- Ему не придется делать этого.

- Как это не придется? Придется. Между ним и сербским королем кровная месть. Сейчас они кровные враги, и император Франц-Иосиф должен отомстить за убийство эрцгерцога. Будь это один из наших крестьян, может быть, дело и кончилось бы денежным расчетом. Отдал бы сто коров и дом - на том и поладили бы. Но ни один царь не должен прощать пролитой крови, иначе все так и будут прощать, и кровная месть совсем исчезнет. А если не будет кровной мести, страна погибнет.

Гочу был прав. Что бы ни говорили европейцы, но кровная месть служит для поддержания порядка в стране и сохранения полезных традиций. Конечно, старые и мудрые люди советуют за пролитую кровь брать в качестве возмещения денежную компенсацию. Но полностью отменять основу кровной мести нельзя. Ведь чем тогда закончится первое же кровопролитие?

Человечество разделено на семьи, между которыми существует определенное равновесие, поддерживаемое волей Аллаха и силой духа мужчин. Если же это равновесие насильственно нарушается, то семья, которая пошла против воли Аллаха, должна принести в жертву одного из своих членов. Таким образом, нарушенное равновесие будет восстановлено. Конечно, исполнить кровную месть не такое уж легкое дело. Бывает, что пуля мстителя летит мимо или людей гибнет, больше, чем следовало бы. Тогда кровная вражда продолжается. Но основа кровной мести верна и чиста.

Гочу отлично понимал, что я хочу сказать, и согласно кивал головой: да, столетний император, который садится на коня, чтобы совершить кровную месть, умный и справедливый человек.

- Но скажи, Али хан, если император и сербский король хотят свести друг с другом счеты, при чем же здесь другие короли?

Вопрос был очень трудным. Признаюсь, я тоже не мог найти на него ответа...

- Вот, смотри, - начал я, - наш царь и сербский король веруют в одного и того же бога, поэтому наш царь и помогает ему. А король Гийом и другие воюющие с нами государи, по-моему, родственники Франца-Иосифа. Английский король - родня царю. Вот так все и переплетено, как в цепочке.

Но мой ответ не удовлетворил гочу. Потому что японский император верует в совершенно другого бога, чем наш царь, а тот загадочный гражданский человек, который правил во Франции, не мог быть родственником ни одному из государей. К тому же, по мнению гочу, во Франции вообще ни в какого бога не верили. Поэтому она и называется республикой.

Все эти вопросы были для меня темным лесом. Я старался давать на них уклончивые, неопределенные ответы, и, наконец, сам перешел в наступление, спросив, намеревается ли мой храбрый гочу идти на войну?

Он мечтательно посмотрел на свое оружие.

- Да, - ответил, - конечно, я пойду воевать.

- А ты знаешь, что можешь не идти на войну? Ведь мы, мусульмане, освобождены от воинской повинности.

- Ну и что, я все равно хочу идти на войну. - И вдруг этот простодушный гочу стал очень разговорчивым. - Война - прекрасная штука, - сказал он, - я могу обойти весь мир, услышать, как воет ветер на Западе и увидеть слезы на глазах врагов. Если я пойду на войну, мне дадут коня и винтовку, и я буду скакать с друзьями по завоеванным нами селам. А вернувшись с войны, привезу много денег, и все будут восхищаться моей удалью. Если же я погибну, то погибну, как мужчина, на поле битвы. Люди будут говорить обо мне только хорошее, а мой сын или отец станут пользоваться почетом. Да, война - прекрасная вещь. Каждый мужчина хоть раз в жизни должен побывать на войне.

Он говорил без передышки и с большим воодушевлением, представляя, как будет разить врагов, какие привезет трофеи. Глаза его сверкали, смуглое лицо напоминало героев "Шахнамэ".

Я завидовал ему. Этот простой человек точно знал, как ему следует поступать. Я же... слишком долго проучился в императорской гимназии. Вместе с учением я впитал и свойственные русскому характеру нерешительность и склонность к мечтаниям.

Вокзал был переполнен: женщины, старики, дети, крестьяне из Грузии, кочевники из Закатал.

Куда они едут? Что толкает их к путешествию? Мне кажется, они и сами не знали этого. Одни часами сидели, не двигаясь с места, другие штурмовали нужные им поезда.

У входа в зал ожидания горько плакал старик в драном тулупе. Он был родом из Ленкорани, и ему казалось, что дом его разрушен, а дети - погибли.

- Но Иран не воюет с нами, - сказал я, чтобы утешить его. Старик безнадежно посмотрел на меня.

- Нет, сынок, - ответил он, качая головой, - слишком долго иранский меч ржавел в ножнах. Теперь они обнажили его. К нам хлынут беженцы, войска шаха разрушат наши дома, потому что мы живем в империи кяфиров. За это иранский лев превратит нашу страну в пепелище. Юношей наших угонят в неволю, девушек - превратят в игрушки для забав.

И старик заплакал еще горше.

Тут появился гочу и, расталкивая людей, стал прокладывать мне дорогу к нашему поезду. Тупоносый локомотив был похож на злого дракона из детских сказок. Эти уродливые черные машины вдоль и поперек исполосовали гладь нашей степи.

Мы заперлись в купе. Правда, для этого пришлось немного приплатить проводнику, но зато нам никто не мешал, и мы могли ехать спокойно.

Гочу свободно уселся, поджав по-турецки ноги. На бархатной обивке дивана было вышито "ЗЖД" - "Закавказская железная дорога".

Наконец поезд тронулся. За окном плыла степь, погруженная в желтую сонную тишину. Лишь изредка ее гладь нарушали лысые вершины невысоких холмов.

Я опустил окно вагона и высунул голову. Откуда-то издалека с невидимых морей дул поверх холмов прохладный ветер. Скалы пылали жаром. Ветер тихо, по-змеиному, шевелил низкие кусты. Вдалеке по пескам шел караван. Верблюды испуганно оглядывались на наш поезд. Их было около сотни, может быть, даже больше. У каждого на шее висел колокольчик. Они мерно позвякивали в ритм движению, и так же ритмично покачивали головами верблюды. В музыке этой симфонии кочевья караван сливался в единое тело... Стоит неверно ступить одному из верблюдов, тут же нарушается гармония, звона. Услышав, что колокольчик звучит не так, верблюд начинает нервничать и успокаивается, лишь когда гармония звона восстанавливается.

Серое однообразие мягких песков наводило на мысли о вечности. Почему поезд увозит меня отсюда? Я принадлежу этим пескам, верблюдам, людям, ведущим караваны по этим пескам! Отчего же я не поднял руку, не потянул рычаг стоп-крана? Назад! Обратно! Я не хочу ехать в ту сторону? Я хочу вернуться! Этот однообразный звон колокольчиков каравана вечности доносит до меня отзвуки иных миров.

Что мне до мира, лежащего по ту сторону горной цепи? Какое мне дело до тамошних войн, городов, царей, людей, их забот и радостей, их грязи и чистоты? В нас иная чистота и иная грязь, иной ритм и иной облик. Поезд может увозить меня на Запад, но мыслями и душой я принадлежу Востоку.

Я долго смотрел назад, туда, где остался медленно, невозмутимо идущий своей дорогой караван, слушал глубокую тишину, и покой воцарялся в моей душе. На мою родину не посягал враг. Никто не захватывал Закавказья.

Гочу хочет ехать на войну. Он имеет на это право. Он будет сражаться за царя. Мой гочу охвачен жаждой приключений. Как и все правоверные мусульмане, он хочет видеть, как будут литься кровь и слезы его врагов.

Я тоже всем своим существом рвусь на войну. Мне хочется вдохнуть воздух жаркой схватки, увидеть дымы костров над огромным полем битвы. Какое прекрасное слово - война! В нем мужество и мощь.

Но пока мое место здесь. Я должен готовиться к тому дню, когда враг вступит на нашу землю, в наш город. Пусть сейчас на войну едут те, кто гонится за славой, но в стране должно остаться достаточное количество мужчин, чтоб разгромить врага. В душе моей живет непонятная тревога. Неважно, кто победит в этой войне, я предчувствую приближение страшной катастрофы, и она будет ужасней сотен захватнических походов царя. Существует невидимая сила, которая хочет вырвать из рук погонщика узду каравана и увести верблюдов на другие пастбища, повернуть их на другой путь. Но этими путями может идти Запад. Это не мой путь. Вот почему я остаюсь в своем доме, на своей земле. Лишь когда эта невидимая сила поднимется против моего мира, я обнажу свой меч.

Принятое решение всегда приносит успокоение.

Я отошел от окна и сел на место. В Баку, наверное, будут болтать, что я остаюсь дома из-за черных глаз прекрасной Нино. Пусть говорят. Может быть, в этом и есть доля истины. Ведь в этих черных глазах заключена для меня родная земля, зов родины, которую чужеземцы пытаются увести на чуждый ей путь.

Я остаюсь. Остаюсь, чтоб защитить мою родину от рук того невидимого чужеземца.

Дата добавления: 2015-11-30