Читайте также:
|
Русский управляющий мистер Бранд произвел на всех хорошее впечатление. Никто не дал бы более ясных и уверенных показаний прямо с плеча. Я очень хотел бы оказать ему любезность, пригласив посетить наш завод.
Из письма президента Джорджа Витинга в Амторг,
7 июня 1933 г.
Дорогой г-н Бранд.
До Вашего отъезда в Советский Союз я хочу Вам выразить свою благодарность за сотрудничество. Ваши показания ясно описали процесс производства в Хибиногорске и произвели благоприятное впечатление на комиссию и на всех, кто присутствовал при слушании дела. Вы, конечно, оценили, что показания д-ра Таггарта, которые, хотя и имели большое значение, зависели главным образом от Ваших показаний, которые дали обоснование для его мнения как эксперта...
Я верю, что результат будет удовлетворительным, и большую заслугу в этом сыграет Ваше четкое представление о положении в СССР, сделанное на английском языке.
Желаю Вам приятного путешествия и буду рад встретиться снова с Вами в этой стране либо в Ленинграде.
Дружески — Джозеф Майкл, адвокат. 261. Пятая авеню,
14 июня 1933 г.
Защита интересов СССР в американском сенате была поручена инженеру В. Ю. Бранду, который и доказал необоснованность претензий американских фирм.
Начальник СМУ треста «Апатит» — Н. Воронцов.
Из доклада, июль 1933 г.
Выезжать Валентину Юльевичу нужно было срочно, и через две недели после вызова в Москву он сошел на американский берег. Плыл он на германской посудине «Бремен». На фотографии она выглядела респектабельнее, чем в натуре. Стоял май, но погода разгулялась, стало жарко. «И не так еще будет», — думал про себя главный инженер. Ему только что перевалило за тридцать, и в серой шляпе с темной лентой над полями, в галстуке-бабочке, в коротковатом для его роста пиджаке, с сигарой в сжатых губах Бранд походил на киногероя.
До суда оставалось еще десять дней. Юрист Джозеф Майкл предложил устроить репетицию допроса. Он намеревался не только проверить, как мистер Бранд владеет английским, но и ознакомиться с технологией обогащения апатита. Ему, как ведущему дело советской стороны, это было совершенно необходимо.
— Вы должны владеть аргументами, как рычагами. Толстяк Майкл вытирал лысину. В Нью-Йорке стояла духота. — Их нужно чувствовать, как извозчик чувствует вожжи. Каждый день, каждый час — в собственных руках. Если этого нет — дело будет разбито... Да и извозчик тоже, — добавил он. В маленьких водянистых глазах адвоката плавала хитринка. Валентин Юльевич Бранд, высокий, подтянутый, уже успевший загореть за несколько дней в Нью-Йорке, и без того чувствовал, что трудно ему будет чертовски, и нет рядом ни одного хибиногорца, чтобы посоветоваться, обсудить, как вести защиту. Это первый процесс, на котором по-деловому сталкиваются две страны, нос к носу, и речь идет не только об апатите — допускать или не допускать его в Штаты, речь идет о русском приоритете, о начинающемся техническом превосходстве. Бранд это прекрасно понимал. Но от такого понимания легче становилось. Аналитический ум Валентина Юльевича, привыкший к стерильной четкости химических формул и законов, не находил пока резко выраженной разницы между запатентованным американским и нашим процессом на хибиногорской фабрике. И объяснялось это весьма широкими обтекаемыми формулировками патентных заявок.
Впрочем, некоторая разница была. Вот только сочтут ли ее весомой?.. Это зависит от честности экспертов. Суть в том, что в американском патенте рассматриваются лишь условия лабораторного опыта, а у нас — мощное промышленное производство, двести тысяч тонн. И разница — как между студенческим тиглем и обогатительной фабрикой, единственной в мире.
«Нужно доказывать отличие в реагентах, — советовал Кондриков перед отъездом. — Это наиболее верный путь».
Бранд вспомнил о разговоре и вздохнул. Дело в том, что реагенты — не наиболее верный путь. Здесь, на месте, он понял это отчетливо. Один пункт защиты трещал: патентные заявки намекали на самые разные реагенты, не называя их по именам. Не станешь же объяснять, что Женя Лиандов еще в конце двадцать восьмого года случайно опробовал олеиновую кислоту, взял ее в угольном отделе. Они только что окончательно остановились тогда на способе флотации, поняв, что метод избирательного дробления апатита — никудышное дело. Прудов говорил: «Карапет, за полгода завалим Большой Вудъявр, откуда воду брать будем, где купаться будем?!» Кислота сначала не пошла: долго лежала, превратилась в сгущенку. Разыскали химически чистую и увидели наконец собственными глазами долгожданное расслоение апатита: концентрат — более светлый и темноватые хвосты.
«Дело мудреное», — думал Валентин Юльевич. В последние дни перед его отъездом в Хибиногорске лежал еще снег на горах, и Кондриков напутствовал его своими любимыми словами:
«Биться надо, драться... Хибинская проблема превратилась в проблему международного значения, и наш комбинат становится крупнейшим валютным цехом страны. Надо обязательно выиграть...»
Уже по дороге в Нью-Йорк Бранд узнал о том, что противники хибинского сырья объединились и образовали мощный международный фосфатный картель. А генеральный директор этого картеля Байанкур-Курколь обвинял СССР в демпинге и шантаже покупателей, требовал эмбарго, ареста на апатиты.
— И все-таки метод флотации у нас совершенно самостоятельный, — сказал Бранд.
Он произнес эти слова после долгого раздумья, и Майкл от неожиданности вздрогнул.
Да, были журнальные схемы, и мы за ними следили, выискивали хоть что-то похожее, что подтверждало бы нашу собственную правоту... Но за общими схемами крылись такие вещи, которые ни один немец, ни один американец не разгласил... И мы открыли метод флотации. Сами. Собственными головами.
Теперь только нужно доказать этот привлекательный тезис, — ласково напомнил адвокат.
Докажем. — Бранд смотрел вдаль, мрачновато прищурившись. — Заграница не дала нам технической помощи и не выдала секрета. Мы обращались к американским фирмам, затеявшим теперь процесс, но ответили: «У нас, знаете ли, традиция — посторонних людей на территорию не пускать...»
Бранд устало улыбнулся, сказал задумчиво;
— Чем труднее доказательство, тем важнее и интереснее теорема...
И замолчал надолго. Находился Валентин Юльевич там, у себя на фабрике, и шел по пролету, и гладил машины, и видел формулы на белой стене...
«Разница в процессе флотации... Это главное. Мы научились растворять олеиновую кислоту в керосине. Не от хорошей, правда, жизни научились. И так делаем… И если даже толковать об этой кислоте как о заимствовании, то и в этом случае нет соответствия с патентом. У нас флотация ведется не олеиновой кислотой, а олеиновая кислота плюс керосин... И насыщение пульпы другое. А о сушке, фильтрации и говорить нечего».
А кто будет обвинителем? — прикрыв глаза, спросил Бранд.
Один — профессор Вильямс, крупный крючкотвор. Но его берет на себя профессор Таггарт, у него на Вильямса зуб за угодничество политиканам. Таггарт обещал пробить эту старую лису с величайшим удовольствием... А еще истец выдвигает мистера Натана Карчмера. Вы, кажется, знакомы.
Бранд открыл глаза, засмеялся.
— Да, мы хорошо знакомы с мистером Карчмером. Но он не знает всех тонкостей дела на нашей фабрике, да и не может знать. Он не был особенно любопытным.
— Боюсь, что вы ошибаетесь. Мистер Карчмер будет давать сногсшибательные сведения о наемном труде Хибинах, о том, что у вас заставляют работать под дулами винтовок.
— Я советую вам, адвокат, задать Натану Карчмеру вопрос: видел ли он лично на фабрике хоть одну винтовку, и как начальник цеха знал ли он хоть одного рабочего, которому не выплачивалась бы в положенный срок зарплата?..
Я прошу вас не дискредитировать мистера Карчмера на процессе, — предупредил юрист. — Он стал владельцем крупной бензозаправочной станции. Он купил ее, вернувшись от вас.
— Обещаю, если в этом не будет абсолютной необходимости.
— Бранд продолжал улыбаться.
Процесс продолжался три дня. Бранд встречался с десятками людей, готовил документы для судебных заседаний. Параллельно с «апатитовым» в Тарифной комиссии американского сената слушался процесс о сокрытии миллиардером Морганом своего капитала от обложения налогами. И в том зале стояла духота, и там председатель разрешал снимать джентльменам пиджаки, а когда появлялась секретарша с бумагами, стучал молоточком по столу: «Господа, в зале дама» — и пиджаки водворялись на взмокшие плечи. Все это внешне напоминало комедию.
Бранд защищал хибинское детище спокойно, неторопливо. Он показывал судьям Тарифной комиссии фотографии машин, образцы фильтров, схемы отдельных процессов, химические формулы, и все это, выполненное умелыми руками Валентина Юльевича, вместе с убедительными показаниями действовало на судей безотказно.
Какие молодые профессора у этой страны, — говорил тихо один из членов комиссии сенатор Броцард.
Он вовсе не профессор, — возражал Джозеф Майкл. — Он главный инженер фабрики.
Когда суд заканчивался, адвокат подошел к Бранду и торжественным, напыщенным тоном произнес:
— Я не колеблюсь сказать, что ваше присутствие на процессе спасло дело. Было очень трудно бросить на лопатки целых три американские фирмы. Можете теперь, благословясь, торговать своим апатитом.
Повернувшись, Бранд лицом к лицу столкнулся с побагровевшим мистером Карчмером.
— Поздравляю с победой, — глянув в сторону, произнес Карчмер. — А я... я — проиграл.
— Вы хороший работник, мистер Карчмер. — Бранд внутренне ликовал.— Но вы не могли знать всех тонкостей хибинского дела. Хотя бы по занимаемому положению...
Карчмер еще раз подивился безупречной чистоте речи «русского управляющего», как звали американцы Валентина Юльевича Бранда, а тот был просто инженером из дружной когорты строителей Хибин, и ему сейчас больше всего хотелось домой, на фабрику, к людям, потому что здесь его радость от победы была неполной.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 101 | Нарушение авторских прав