Читайте также: |
|
Лица оживают в моей памяти; из высотного офисного здания на берегу Темзы я переношусь в Йоркшир.
— Я попросила у папы фотоаппарат — старую "Лейку", черную, тяжелую. До сих пор он не разрешал мне к ней прикасаться. Но в тот день сам показал мне, куда смотреть, что нажимать, как наводить на резкость... Никогда не забуду это ощущение. Я словно губка впитывала воспоминания, чувства, эмоции, снова и снова щелкала затвором. Я знала, что теперь смогу их сохранить. — Голос у меня срывается, потому что я вспоминаю маму, как часто бывает в подобных случаях. — Я не люблю прощаться, но с фотоаппаратом расставание было вроде как понарошку, потому что я забирала дорогих мне людей с собой.
Виктор Максфилд молча слушает, и я продолжаю:
— У меня до сих пор есть эти снимки. Андреа, миссис Берд и Бастер.
— Можно взглянуть?
— Боюсь, они мутноваты, — улыбаюсь я. — Да и мои пальцы частенько попадали в кадр.
Он смеется в ответ, и это придает мне сил.
— Но у меня есть другие работы! — Я тащу из-под стула свое портфолио. — Можем посмотреть.
— Давайте, — он похлопывает по столу.
Я выкладываю перед ним тяжелую черную папку, открываю. Распахнутая, она совершенно беззащитна — совсем как я. Виктор Максфилд расстегивает манжеты и, засучив рукава, произносит:
— Ну что, к делу?
В течение следующего получаса Виктор Максфилд изучает мои снимки, одобрительно кивает и забрасывает меня вопросами. Не могу поверить. Главный редактор "Санди геральд". Смотрит мои фотографии.
Впрочем, волнение постепенно куда-то улетучивается. Голос звучит все тверже и увереннее, я перестаю теребить одежду и даже забываю, что мне хочется в туалет.
Увлеченно рассказывая об истории той или иной фотографии, краем глаза наблюдаю за Виктором Максфилдом. Я едва осмеливаюсь в это поверить, но, кажется, мои работы производят впечатление. Взяв очередной снимок, он долго и сосредоточенно его рассматривает.
— Кто это?
Голова мамы повязана платком, лицо поднято к солнцу, на губах играет легкая улыбка. Кажется, что от ее лица исходит сияние. И совсем незаметно, что у нее нет бровей, а из-под платка не выбиваются пряди волос. Через несколько недель ее не станет.
— Та, кто меня вдохновляет, — тихо говорю я.
— Красивая женщина.
— Да...
Когда я смотрю на этот снимок, мама для меня жива.
— Что ж. Мне очень понравилось ваше портфолио. — Виктор Максфилд вновь откидывается на спинку кресла, ловко застегивает манжеты. — У вас есть еще несколько минут? Я хотел бы познакомить вас с нашим фоторедактором.
Он поднимает телефонную трубку и жмет на кнопку. На том конце тут же откликаются.
— Ивонн? Вы не заняты? Я хотел бы представить вам соискателя.
Не дожидаясь ответа, Максфилд кладет трубку на рычаг с уверенностью человека, для которого такие вопросы — чисто риторические, с довольным видом встает — я тоже вскакиваю, — обходит кругом стол и протягивает мне руку:
— Рад был с вами познакомиться, Хизер.
Вот и все. Собеседование окончено.
Жму его руку, чувствуя облегчение и вместе с тем печаль: вероятно, ближе подобраться к исполнению своей мечты мне не суждено.
Раздается стук, и в дверь заглядывает кудрявая женщина. В ушах у нее болтаются крупные серьги.
— Ивонн, это Хизер, фотограф.
Излучая энергию, она впархивает в офис.
— Привет! — И тут же, с улыбкой пожав мне руку, пружинистым шагом выходит наружу и машет: — Пойдем!
Хватаю портфолио и бросаю последний взгляд на Виктора Максфилда. Откинувшись на спинку кресла со сложенными на груди руками, он внимательно смотрит на меня и явно что-то обдумывает. Хорошо это или плохо? Надо будет дома поискать ответ в книжке про собеседования.
ГЛАВА 35
Ивонн вполне дружелюбна. Наскоро показывает мне отдел иллюстраций, знакомит со своей ассистенткой, чье имя тут же вылетает у меня из головы, и агрессивно кокетничает с длинноволосым внештатным фотографом, явившимся за новым заданием ("Никогда не стесняйся превышать полномочия!" — советует она мне, отправив его на съемку). На прощание встряхивает мою руку, показывает дорогу к лифту и исчезает "курнуть".
Я думаю о ней, пока еду в метро. Не о самой Ивонн думаю, а о ней в контексте "Санди геральд", Виктора Максфилда и своего собеседования. Такая работа изменила бы мою жизнь... Погрузившись в мечты, я закрываю глаза, а поезд мчит меня по линии "Пикадилли", перемещая из воображаемого будущего во вполне реальное настоящее.
Прибыв на работу, с удивлением обнаруживаю, что офис еще закрыт. Где же Брайан? Смотрю на часы — почти одиннадцать. В замешательстве отпираю дверь своим ключом, вырубаю сигнализацию и поднимаю жалюзи. Контору заливает солнечный свет, пылинки стайками кружатся в воздухе наподобие конфетти.
Подбираю с коврика почту, одни счета. Как обычно. Но если месяц назад у нас не было никакой надежды их оплатить, то теперь, когда среди наших заказчиков — леди Шарлотта, беспокоиться не о чем. И это здорово. Я неспешно иду в кухоньку, чтобы приготовить кофе.
Здорово-то, вернее сказать, для бизнеса — и совсем не здорово для меня. Роковой день все ближе... Надо выбросить это из головы.
Только кладу в кружку ложечку "Нескафе", как раздается электронный писк дверного звонка. Брайан, кто же еще.
— По-твоему, сколько сейчас времени? — ору я.
— Что?!
Выглядываю из кухни... а это вовсе даже не Брайан. Это гламурная блондинка-тростинка с ненормально увесистым бюстом. Цокая шпильками по ламинату, она надвигается на меня и тоненько гнусавит:
— Мне нужен Брайан Уильямс!
Душа уходит в пятки. Барышне представляться не надо. Кто ж не знает леди Шарлотту?
— Боюсь, его нет на месте... — Бочком захожу за его стол, на который она бухнула свою гигантскую сумку ("Малберри").
Задрав на лоб солнечные очки ("Шанель"), она молча обливает меня презрением. Стараюсь не отводить глаз. Бывает любовь с первого взгляда, а бывает ненависть.
— Как это — нет?!
Хизер, ты идешь по тонкому льду. Один неверный шаг — и конец. Будь деликатна и любезна.
— А я не смогу вам помочь? — Личные переживания не должны мешать работе. Я же профессионал, в конце-то концов.
— Возмо-ожно, — фыркает она, наградив меня взглядом, в котором явственно читается: "Черта с два". Однако если учесть, что больше в офисе никого нет, выбирать ей не приходится. — Я так понимаю, мы однажды беседовали по телефону?
Однажды? Да раз пятьдесят как минимум! Но я прикусываю язык. Улыбайся, Хизер. Улыбайся, улыбайся, повторяю я про себя, как мантру, с авторитетным видом перекладывая бумаги на столе.
— Я пришла обсудить свою свадьбу.
— Вы, должно быть, счастливы! — восклицаю я с преувеличенным восторгом.
— Весьма. И жду не дождусь, когда это кончится. Организовывать прием на пятьсот гостей — та-а-акая морока. "Хэрродс" отказывается покрывать торт золотом, моя визажистка сломала запястье, и еще надо доставить из Праги струнный ква-арте-ет... — Она театрально закатывает глаза. — Но я такая. Вечно слишком много на себя беру. Мой личный врач уже предупредил, что надо быть оста-арожней, а то попаду в клинику с нервным сры-ывом. А я ему говорю: "Ну нет, доктор! Это ма-а-ая свадьба, и пусть даже мне придется са-амой подводить глаза — меня ничто не оста-а-ановит!"
— Рада за вас.
Слушайте, она что, всерьез? Меня так и подмывает поинтересоваться, достанет ли ей сил и мужества заодно уж и ресницы самой себе накрасить, как вдруг... мамочки, у нее в сумке что-то шевелится! Я отпрыгиваю:
— Там кто-то есть!
Шорох... и из сумки высовывается черный носик.
— Боже, крыса!
На лице леди Шарлотты появляется первая искренняя улыбка за все время нашего разговора. Она вынимает из сумки самую маленькую, лысенькую и страшненькую собачонку, какую когда-либо видел мир, и принимается почесывать ее крошечную головенку, воркуя:
— Пу-пу, малышка моя! Эта большая жуткая тетка тебя напугала?
Пу-пу?
— Это Поллианна, моя чихуа-хуа! — Во взгляде леди Шарлотты читается вызов.
— Ох, извините. Я подумала... просто у нее такие глазки-бусинки, что... в общем...
Пищит электронный звонок — и вваливается Брайан.
— Доброе утро!
В руках у него поднос из углового кафе, в зубах — сигарета. Надо же, сто лет не видела его таким бодрым. Глубоко затянувшись, Брайан улыбается нам:
— Чудный сегодня денек, вы не находите?
Серое небо в окне затянуто тучами, обещающими вот-вот пролиться дождем.
— Я взял тебе двойной капучино без пены, как ты любишь, — он протягивает мне пластиковый стаканчик, — и еще шоколадный эклер. Я знаю, ты от них без ума!
Молча принимая его дар, приглядываюсь к шефу с подозрением. Постойте, постойте. Неужто это тот самый человек, который каждое утро, с угрюмым видом облокотившись о стол, смолит сигареты и отпускает язвительные замечания в адрес бедолаги, угодившего на первую полосу "Дейли мейл"? Тот самый человек, который отказывается покупать кофе на вынос по два пятьдесят, утверждая, что это "грабеж средь бела дня", и пьет исключительно растворимый? Даже если это означает таскать с собой термос, когда мы работаем на выезде?
— Ты сегодня просто красотка. Есть повод?
— Э-э...
Я хотела рассказать ему про собеседование, но в присутствии леди Шарлотты? И речи быть не может.
— Стой, ни слова! — Опустив свой стаканчик на стол, Брайан снова затягивается и вонзает в меня суженный взгляд. — Вы с Джеймсом обручились!
— Не совсем, — неловко улыбаюсь я и, стремясь поскорее увести его от скользкой темы, радостно восклицаю: — Ты знаком с леди Шарлоттой?
Нехорошо портить его радужное настроение, но вот же она, стоит с кислой физиономией, будто лимон проглотила.
— Польщена, — мямлит клиентка, протягивая ему вялую ладонь.
Я-то думала, он будет обескуражен, но Брайан и бровью не ведет.
— Леди Шарлотта! Какой сюрприз! Мечтал с вами познакомиться!
Восторженно прижав руки к груди, мой босс одаривает ее неотразимой улыбкой профессионального политика. Помешался, определенно. Я с отвращением наблюдаю, как они обнимаются и чмокают воздух у щек друг друга. И... замечаю на шее у Брайана багровое пятно.
Все мигом встает на свои места. Вчерашний вечер. "Шоу ужасов Рокки Хоррора". Симпатяга-стюард Нил. Сегодняшнее утро. Опоздание на работу. Непривычно хорошее настроение. Засос.
Поймав его взгляд поверх плеча леди Шарлотты, я одобрительно поднимаю два больших пальца.
Зардевшись как девочка, он переключает внимание на клиентку. А та вовсю ноет, что свадебный букет не подходит к цвету ее лица и на фотографиях она получится бледная, как утопленница.
— А мы можем все уладить прямо сейчас. Лучше всего немедленно поехать в цветочный салон и сделать несколько пробных снимков... — Брайан старается не встречаться со мной взглядом.
— Правда? Можно? — В голосе леди Шарлотты столько мольбы, благодарности и надежды, что даже гнусавость пропала.
Благодарность? Со стороны леди Шарлотты? Невероятно. Брайан просто чародей.
— Правда, мне придется отменить несколько встреч...
— Я возмещу вам убытки! — небрежно машет ручкой леди Шарлотта.
— Боюсь, сумма выйдет существенная.
— Не важно. Папочкин счет для меня открыт. Я прямо сейчас выпишу вам чек. — Она копается в сумке.
— Нет-нет, я не могу! Ведь речь идет о тысячах фунтов! — Брайан вскидывает руки, будто защищаясь.
Я смотрю на него с благоговением. Этот человек гений. Наш журнал заказов практически пуст, гора счетов растет на глазах — и вдруг буквально из воздуха материализуется кругленькая сумма.
— Этого хватит? — Леди Шарлотта размахивает чеком.
Вглядываясь в цифры, Брайан, насупившись, со свистом втягивает воздух, после чего — и это поистине высший пилотаж — оборачивается ко мне и спрашивает:
— Хизер, дорогая, загляни в журнал заказов. Удастся расчистить окошко?
Честное слово, он заслужил "Оскара".
Я с сомнением качаю головой, раскрываю ежедневник и просматриваю девственно-чистые страницы. После театральной паузы отвечаю с каменным лицом:
— Хм... ну и задачка. Попробую. Приложу все усилия.
— Замечательно! — восклицает леди Шарлотта, прижав руки к груди. — Не знаю, как вас и благодарить!
— О, не стоит, — великодушно произносит Брайан. — Мы поддержим вас в любой ситуации — мы с вами вместе навсегда!
Восхищенный собственным остроумием, он засовывает чек в нагрудный карман и, приобняв леди Шарлотту за тонкую талию, аккуратно направляет ее к выходу.
Через полчаса, нехотя съев половину шоколадного эклера, я вдруг понимаю, что сегодня предпочла бы тарелочку хлопьев. Пока я раздумываю, не сбегать ли в магазин за отрубями, звонит телефон. На проводе один из наших клиентов — спрашивает, нельзя ли еще раз распечатать снимки с его свадьбы, состоявшейся несколько месяцев назад.
Разумеется — все в полном порядке хранится в нашем архиве, заверяю его я. Распрощавшись с мыслью об отрубях, иду в чуланчик, где меня, как обычно, встречают заваленные мотками пленки стеллажи и переполненные картотечные ящики. Именно так должен выглядеть архив, по версии Брайана. Со вздохом даю себе очередное твердое обещание когда-нибудь все это разгрести, включаю музыку и, засучив кружевные рукава, приступаю к поискам.
Мистер и миссис Пек. Нет, не то. Тянусь за другой папкой, на которой нацарапано: "Стар..." что-то там. Пишет Брайан как курица лапой. "Стар т... р... е..." Ага, это парочка фанатов "Стар трека". Бросив взгляд на жениха — дородного дядечку средних лет, затянутого в униформу "Энтерпрайза"[67], запихиваю папку обратно и вынимаю другую.
А это та свадьба на Лондонском Глазе. Невеста, помню, была с ног до головы в черном... красивая пара. А тут у нас кто? Расфуфыренные молодожены-индийцы. Вспоминаю роскошные красно-золотые сари, бой барабанов и столы, ломившиеся от изысканных яств. Но это все не то. Перебираю обзорные листы, сваленные на лотке, — без толку.
Опускаюсь на табуретку и в печали грызу ногти. Взгляд вдруг натыкается на конверт с пометкой "Июнь 2005". Вынимаю пачку фотографий, поворачиваю к лампочке.
И ахаю.
Не может быть, это какая-то ошибка...
Ария Майкла Кроуфорда, рвущаяся из динамиков, достигает своей кульминации, а я все смотрю на счастливую пару. Невеста улыбается в камеру, жених улыбается невесте. Восьмое июня. И двух месяцев не прошло.
Что делать-то, Хизер?
Увы, в такой ситуации сделать можно только одно.
Беру телефон и набираю номер.
ГЛАВА 36
— Он женат?
Мы с Джесс сидим в баре отеля рядом с аэропортом Хитроу. На моей подруге форма стюардессы, в одной руке сигарета, в другой — черно-белое фото улыбающихся молодоженов: мистера и миссис Грегори де Сауза. Жениха мы знаем под именем...
— Грег? — повторяет Джесс. — Грег женат?
Сейчас около семи вечера. Обнаружив фотографию утром, я позвонила Джесс и сказала, что нам надо срочно встретиться. Но она как раз завтракала с Грегом в каком-то уютном кафе, а вечером улетала в Кейптаун на две недели. Она предложила отложить встречу до ее возвращения.
Дело не терпит отлагательств, сказала я. Хотя как же мне хотелось потянуть время!
Я готова была тянуть вечно. Если бы только я никогда не находила эту фотографию! Никогда не узнавала бледный шрам, протянувшийся через скулу и верхнюю губу жениха. Если бы только кто-нибудь избавил меня от необходимости сообщать подруге, что Грег, мужчина, в которого она старательно влюблялась последние несколько недель, женат. Ведь я лично фотографировала его свадьбу меньше двух месяцев назад.
Но мне пришлось это сделать. Целый день я ломала голову, как бы поаккуратнее выложить новость. А в итоге просто молча протянула ей снимок. Факты говорят сами за себя. И говорят они только одно слово...
— Скотина.
Джесс стискивает губы, и я собираюсь с духом, ожидая взрыва эмоций моей экспансивной подруги. Но напряжение тут же спадает, будто подготовка отняла у Джесс все силы. Сгорбившись, она ставит локти на стойку бара и закрывает лицо ладонями.
— Просто не верится.
Никогда не видела Джесс такой расстроенной. Она буквально сломлена.
— Может, они уже все аннулировали? — говорю я с надеждой. И вздыхаю, получив в ответ красноречивый взгляд. — Хотя да, вряд ли.
Джесс затягивается сигаретой и выпускает из ноздрей две струйки дыма.
— Я думала, у нас серьезные отношения. А для него, выходит, это была просто интрижка. Пошлая, убогая интрижка. — Раздавив сигарету в пепельнице, Джесс припадает к бокалу с красным вином. — Господи, я спала с чужим мужем!
Я молча болтаю свой бокал с джин-тоником, звеня кубиками льда. Что тут скажешь?
Но она толкует мое молчание на свой лад. Как осуждение.
— И нечего на меня так смотреть.
— Я ничего такого...
— Да, у меня были мужчины. Ладно, много мужчин...
У другого конца барной стойки пожилая пара в окружении чемоданов пьет кофе — ждут автобуса до аэропорта. Заметив стюардессу, которая глушит вино и ретиво затягивается сигаретой, старики обмениваются тревожными взглядами.
— Но с женатыми я не сплю! — во всеуслышание заявляет Джесс. — Это мое единственное табу, Хизер, единственное табу!
Шмыгая носом, она хлопает ладонью по стойке и комкает в руке картонную подставку для стаканов. Ее глаза блестят.
— Единственное табу! — повторяет Джесс. По щеке бежит слеза и капает на полированное дерево.
— Джесс, ну что ты... — Я обнимаю подругу за плечи и притягиваю к себе. Слушаю приглушенные рыдания и думаю о том, что после расставания с Джеймсом не пролила ни слезинки.
— Я чувствую себя такой дурой... — Она снова всхлипывает, уткнувшись в мою кружевную блузку, потом, подняв голову, проводит указательными пальцами под глазами, вытирая размазанную подводку. — Я думала, в этот раз я все предусмотрела. Я была осторожна. Проверяла его по пунктам...
— Это ничего не гарантирует, — мягко возражаю я, вспоминая Джеймса.
— Да уж. — Джесс делает еще глоток вина и, глядя в пространство перед собой, едва слышно произносит: — Я никогда не рассказывала про своего отца?
Кажется, она разговаривает сама с собой, поэтому я не отвечаю. Просто слушаю.
— Это потому, что я его не знаю. Видела только пару фотографий. Он играл в группе на саксофоне. Красавчик был... Мама говорит, влюбилась в него с первого взгляда. И он говорил то же самое. — Джесс умолкает, чтобы зажечь очередную сигарету. — Он вообще ей лапши навешал порядочно. Сказал, что купит дом, что они поженятся, что он станет лучшим отцом и мужем на всем белом свете...
Она стряхивает пепел и выдыхает дым.
— А свалил еще до моего рождения. Сбежал. Сделал ноги. Так больше и не объявился. Маме было восемнадцать, и она была на седьмом месяце. Он разбил ей сердце, и раны до сих пор толком не затянулись. — Джесс шмыгает носом, и я жду нового потока слез, но она улыбается. — И все-таки она выстояла. Восемнадцатилетняя мать-одиночка — можешь представить, каково это было в шестидесятые? И к тому же черная. Ей пришлось выслушать, наверное, все оскорбления мира.
Джесс водит пальцем по бокалу, вся во власти воспоминаний.
— Было трудно. Мама работала сразу на двух работах. Но справилась. Воспитала меня одна. Честное слово, мама у меня — чудо. Я ни в чем не испытывала нужды, хоть и не было у нас ни большого дома, ни машины, и мы не ездили на каникулы за границу... — Она бросает грустный взгляд на свою униформу. — Вот почему я стала стюардессой. Когда была маленькая, все мечтала о том, как вырасту и повидаю мир. — Джесс улыбается одними глазами, смущенная собственной откровенностью. Отпивает вина.
Вот вам и предки-миллионеры... Вот вам и шикарный особняк в Максвелл-Хилле...
— И еще я дала себе зарок, что никогда не влюблюсь и не позволю какому-нибудь ублюдку сделать мне больно, как произошло с мамой. — Она переводит взгляд на меня. — Я не такая, как ты, Хизер. Я не хочу, чтобы у меня в животе порхали бабочки. Не надо мне их. Это опасно. Мне нужны надежность, безопасность, уверенность. Ну и конечно, хороший секс, — спохватывается она. — Вот скажи — почему самые что ни на есть козлы хороши в постели?
Несмотря на горечь ситуации, она меня насмешила.
— Если бы не эти самые бабочки, тебя не было бы на свете. Спроси маму — держу пари, она скажет, что ни о чем не жалеет.
— А как же вы с Дэниэлом? Ты страдала...
— Это не значит, что я не хочу больше влюбляться. Это самое прекрасное чувство на свете. За него можно все отдать. С ним ничто не сравнится.
— Но ведь становишься совсем беззащитной...
— Точно. Страшно до чертиков.
— Значит, мне просто смелости не хватает.
Такая мысль мне не приходила, но, возможно, она права.
— Как там говорят? "Лучше полюбить и потерять, чем вообще никогда не любить".
— Господи, и где ты такие перлы откапываешь? В глянце?
— А фиг их знает.
Джесс улыбается, но тут же, качая головой, обессиленно стонет:
— Твою мать! Ну что со мной не так, Хизер?
— Ничего. С тобой все абсолютно нормально.
Но Джесс, похоже, намерена устроить себе хорошую головомойку. Игнорируя мою реплику, она принимается рвать измятую картонную подставку на мелкие клочки.
— Нет, со мной точно что-то не так. Сама посуди: мне тридцать шесть, и я одинока. Никогда не влюблялась. Не жила с мужчиной дольше полутора месяцев. А теперь и вовсе перешла на женатиков! Уж поверь, когда я составляла список необходимых качеств претендента, там не было пункта "женат". — Она косится на фотографию на стойке и мстительно ставит на нее бокал. — Все люди как люди, у всех отношения... К примеру, вы с Джеймсом.
— Мы расстались.
— Ты порвала с Джеймсом?!
— Скорее он порвал со мной.
Ее изумление перерастает в сочувствие.
— Прости, Хизер, — шепчет она. — Сижу тут, распинаюсь про этого подонка Грега, а ты...
— Со мной все в порядке, честное слово, — быстро говорю я.
— Я вечно доставала тебя, твердила, что пора забыть Дэниэла, завести новый роман... Это я во всем виновата! Это моя ошибка... Ты даже похудела, да?
— Серьезно?
Невзирая на обстоятельства нашей встречи, я в восторге от того, что она заметила.
— Да. Осунулась. Вид изможденный. И грудь как будто меньше стала, — перечисляет она.
Хм. Загадывая желание потерять килограмм-другой, я вовсе не такую картину себе рисовала.
— Джесс, со мной все хорошо, — повторяю твердо.
— Точно? — переспрашивает она с сомнением. Затем понимает, что я вроде не хорохорюсь. — Честно-честно?
— Абсолютно. Никаких бабочек.
— А что, это и правда такое классное чувство?
— Ты не представляешь.
Она подпирает подбородок ладонью, наклоняет бокал и осушает его до последней капли.
Пожилая пара, волоча мимо нас свой багаж, бросает на нее полные ужаса взгляды.
— Надеюсь, она не на нашем рейсе, Маргарет!
— По-моему, она пьяна, Леонард. И я видела — она курила!
Мы хихикаем.
— А кстати, у тебя проблем не будет, Джесс?
— Выпью кофе.
— А вдруг они на твоем рейсе?
Джесс пренебрежительно машет рукой:
— Включим знак "пристегнуть ремни". Будут сидеть как миленькие.
— Как это?!
— Да мы все время так делаем. Чтобы пассажиры не шастали по салону и не мешали, когда хочется отдохнуть. — Она ловит мой взгляд. — Ладно тебе, Хизер. Ты что, верила всей этой лаже про турбулентность?
Я недобро молчу, ощущая себя жертвой подлого заговора.
— Вообще-то надо бы попробовать... — тянет Джесс после паузы.
— Что? Турбулентность?
— Да нет, дурочка. Я про твоих бабочек.
Она произносит это с такой надеждой, что я не могу не улыбнуться.
— Выпьем за это. — Подняв свой стакан, чокаюсь с ней. — За бабочек.
ГЛАВА 37
Следующий день, обеденный перерыв. Мы с Брайаном заняли очередь в маленьком кафе на углу, болтаем — и что же выясняется? Что мы с Джесс — не единственные, кто озабочен вопросами ловли бабочек. Но если мы отчаянно за ними гоняемся, Брайан, похоже, их поймал.
— Кажется, я влюблен, — признается он.
— Влюблен? — отзываюсь я эхом. В животе урчит. Черт, вот бы очередь двигалась побыстрее и нас уже обслужили!
— Сначала я думал, мы просто переспим, но, кажется, это нечто большее...
Немолодая дама перед нами фыркает и оборачивается, багровая как свекла.
— Можно вести свои грязные разговорчики в другом месте? Некоторые собирались здесь пообедать! — Она смотрит на нас с омерзением. — Кэрол, Луиза, пойдемте! — И вместе с двумя спутницами демонстративно выходит из очереди. Мы оказываемся первыми.
Мария, степенная, респектабельная хозяйка кафе, похоже, готова смыться из-за прилавка вслед за этой троицей.
— Э-э... панини с курицей и соусом "песто" и поджаренную чиабатту с моцареллой и помидорами. Пожалуйста... — бормочу я скороговоркой. Замечательно, что не надо больше ждать, но исполнение желаний, оказывается, — далеко не всегда доставляет удовольствие.
Хорошо хоть обслуживают нас быстро. Уже через пару минут Мария протягивает сэндвичи, а Брайан ей — десятку.
— Не хотел ничего говорить из-за твоей ситуации. — Шеф намекает на мой разрыв с Джеймсом, о котором я в подробностях поведала ему чуть раньше. — Но мне просто необходимо с кем-то поделиться. — Он опускает сдачу в коробочку для чаевых и добавляет тихо, чтобы на этот раз точно никто не подслушал: — Тыщу лет такого не испытывал.
— Но это же здорово! — Я забираю сэндвичи. В маленьком кафе меня мучает клаустрофобия, и, с извинениями протиснувшись мимо очереди, которая заканчивается на тротуаре, я с облегчением выхожу под солнце. — Речь ведь про Нила, верно?
— Откуда ты знаешь?
Мы переходим улицу и идем в сторону офиса.
— Догадалась. Пришлось напрячь мозги. Ты ж не лопал орешки, это при аллергии-то, ни с кем не менялся местами на мюзикле, не опаздывал потом на работу и засосом не щеголял... — Брайан краснеет, и я быстро заверяю: — По-моему, он очень милый. Держи свой сэндвич с курицей.
— Милый — не то слово! — Брайан как будто сам не в силах поверить своему счастью. Развернув панини, он откусывает и начинает задумчиво жевать. — Но вот проблема разницы в возрасте...
— Сколько ему? — Я надеваю солнечные очки.
— Тридцать два. В два раза меньше, чем мне.
— О, такой молоденький!
— Именно. Боюсь, люди будут смеяться.
— Не будут. Как же Майкл Дуглас и Кэтрин Зета-Джонс.
— Вот и я о чем, — мрачно ответствует Брайан. — Он ей в отцы годится.
— Или даже в дедушки! — Умница, Хизер. В своем репертуаре. — Да ладно, хватит переживать. Ты прекрасно выглядишь для своего возраста. Особенно ноги. Особенно в чулках. — И я игриво подталкиваю его локтем.
Он с хохотом вгрызается в сэндвич, я надкусываю свой. Обычно в обед я хожу в "Маркс и Спенсер". Правда, раньше мои любимые сэндвичи часто заканчивались у меня перед носом, теперь же они достаются мне каждый день и, признаться, надоели до смерти. Вот почему сегодня я сделала выбор в пользу местного итальянского кафе.
Некоторое время мы идем молча, под аккомпанемент собственных шагов, — пока не раздается приглушенное треньканье. Свободной рукой выудив мобильник из сумки, я смотрю на экран. Номер не определен. Возможно, это Джесс из отеля в Кейптауне. Нажимаю зеленую кнопочку.
— Алло, это Хизер?
Нет, не Джесс. А рот у меня, как назло, набит хлебом, горячим сыром и помидорами.
— Это Ивонн, "Санди геральд".
Я торможу и срочно переключаюсь из режима "ни к чему не обязывающий треп с подружкой" в режим "судьбоносный разговор, в котором невероятно важно каждое слово".
— Виктор сегодня уехал в Шотландию порыбачить, но просил меня позвонить вам. — Ивонн настолько торопится, что даже не замечает, что я до сих пор не издала ни звука. — На собеседовании вы произвели на него большое впечатление.
Она делает паузу, и я понимаю, что сейчас моя очередь. Но говорить я не могу — я жую. Эта треклятая чиабатта разбухает во рту, как губка.
— Он хочет предложить вам должность штатного фотографа.
Я давлюсь. И выкашливаю с надрывом:
— Правда? — Брайан протягивает мне свою бутылку воды, я делаю огромный глоток.
— Спасибо.
— Не за что, — хором отзываются Ивонн и Брайан. После секундной паузы она продолжает:
— Отдел по работе с персоналом вышлет вам официальное подтверждение по почте. Как обычно: договор, расписание отпусков, сведения о зарплате. Кстати, а вы с ним обсуждали зарплату?
— Кажется, нет... — Покосившись на Брайана, который шагает рядом, разглядывая витрины магазинов, я чувствую себя предательницей.
— Здесь написано — тридцать пять тысяч в год.
Господи.
— Серьезно? — Тридцать пять тысяч! Это ж почти в... это... короче, это в разы больше, чем я сейчас зарабатываю.
— Пересмотр через полгода.
— Хм-м...
Якобы обдумываю ее слова, но в воображении уже кружусь с полными пакетами дизайнерского шмотья в руках — ни дать ни взять Джулия Робертс в "Красотке". С ума сойти! Я смогу поехать в отпуск куда захочу, куплю кучу новых нарядов и то изумительное серебряное колье с гранатовыми подвесками, которое приметила в витрине ювелирного по дороге в спортзал...
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав