|
Читайте также: |
Воскресным утром мы с Гейбом завтракаем в переполненном кафе в Хэмпстеде. Солнце яркое, но ветерок, играющий наполовину прочитанной газетой, довольно прохладен. Поплотнее запахивая кардиган, я усмехаюсь.
— Слова типичного туриста.
— Так я и есть турист. — Гейб ухмыляется, откладывая нож и вилку. Отхлебывает капучино. Я, по его примеру, оглядываюсь: паб в тюдоровском стиле, с вывеской в духе доброй старой Англии; традиционная красная телефонная будка на углу; вымощенная булыжником узкая улочка из аккуратных викторианских домов и, наконец, Хэмпстедская пустошь. И впрямь смотрится очаровательно — готовый вид с открытки или кадр из фильма Ричарда Кертиса.
— Там парк?
— Не совсем. Это место называется Хэмпстедская пустошь. Наша достопримечательность.
— И чем знаменита? Что там делают?
Хороший вопрос.
— Гм... Там можно гулять, запускать воздушных змеев...
— Змеев?
— Угу, — киваю я и хихикаю про себя над его выражением лица.
— Ох уж эти ваши странные британские традиции.
— Какие, например?
Он закатывает глаза: мол, замучаешься перечислять.
— Во-первых, вы гоняете по левой стороне.
— И что? А вы — по правой. Так кто страннее?
— Весь мир ездит по правой.
— Неужели? А Индия? Австралия, Новая Зеландия... (А еще где? Черт, не приходит на ум.) Короче, еще куча стран, — беспомощно лепечу я.
Гейб выразительно вскидывает брови.
— Потом, эти ваши "сидушки", — не унимается он. — Бары — пардон, пабы — забиты мужиками, а женщин почти нет... Чудаки на улице говорят тебе, что сегодня прекрасный день, когда льет как из ведра и стоит адский холод, — и это в середине июля...
Вот уж с чем не поспоришь.
— А очереди!
— Дань вежливости. — Мне остается лишь защищаться.
— Да это дурь какая-то! По любому поводу выстраиваетесь в очередь, а главное, если кто-то лезет вперед, ни один человек и слова не скажет! — Качая головой, Гейб снова берет вилку и ковыряет в тарелке. — Вдобавок лопаете фасоль в кетчупе!
До сих пор я как-то терпела, но он покусился на святое!
— Тебе не нравится фасоль в томатном соусе?!
— Издеваешься? — Гадливая гримаса.
В порыве вдохновения перегибаюсь через стол, подхватываю вилкой немного фасоли с его тарелки и запихиваю в рот.
— М-м-м! — мычу я, как Салли, симулирующая оргазм, в фильме "Когда Гарри встретил Салли". — М-м-м-м!
— Очень убедительно. Да! И вот еще что.
— Что?
— Британские женщины — или надо было сказать "пташки"?
— А с ними что не так?
Гейб раскрывает газету и прячется за ней.
— Они с прибабахом. Все до единой.
Удивительная штука жизнь. Пару недель назад ты и не подозревала, что этот человек существует. А сейчас делишь с ним кров, пульт от телевизора и воскресные газеты. Посмотреть на нас с Гейбом со стороны — ни дать ни взять супруги с многолетним стажем: он уткнулся в спортивный раздел, я листаю "Стиль". Прикиньте?
Любой удивился бы такому повороту, а уж тем более я, поскольку к своему воскресному ритуалу отношусь очень трепетно. Больше всего в жизни я люблю сидеть утром в кафе, почитывая "Стиль" за тарелкой пышного омлета. И, в отличие от большинства людей, которым необходима компания, предпочитаю предаваться этому занятию одна.
Считайте меня чудачкой, но такая уж я есть. Люблю, когда не надо спорить из-за того, кому какую страницу читать. Люблю, когда газета достается мне не помятой и можно разложить ее на столе без опаски, что раздел "Путешествия" накроет чьи-то жареные грибы. А главное, я люблю, когда не нужно отвлекаться на болтовню и можно сидеть молча, с головой погрузившись в статью, которая заинтересовала. В жизни не так много удовольствий, не лишайте меня хотя бы этого.
Однако сегодня утром я наткнулась на Гейба. Он слонялся по кухне в своих толстых шерстяных носках с тибетским узором, и вид у него был потерянный. Мне стало неудобно. Приехал человек в чужую страну, а я даже не предложила показать ему окрестности. Ну, допустим, он не совсем одинок — у него здесь дядюшка. Но родственники хороши, по меткому выражению Эда, когда похожи на Рождество: приходят раз в году.
Так что я пожертвовала самым дорогим — и пригласила Гейба позавтракать.
Я доедаю омлет, а Гейб, рассеянно поглаживая небритый подбородок, просматривает новости спорта. Потом откидывается на спинку стула и откладывает газету.
— Что-то ты ни словом не обмолвилась, как вчера прошло свидание.
Краснею, сама не знаю почему.
— О-о, даже так? — Он смеется.
— Все было неплохо... — Ни с того ни с сего засмущавшись, опускаю голову и принимаюсь возить вилкой по тарелке — сгребаю крошки омлета в кучку. — А откуда ты знаешь, что свидание было вчера? — спрашиваю с деланным равнодушием.
— Я ясновидящий.
— Ой, правда?
Расслабься, Хизер, он прикалывается, как всегда.
— Вообще-то нет. Просто я слышал, как он за тобой зашел.
— А-а!
— Ровно в восемь.
— Невежливо заставлять даму ждать.
— Вот так и Миа мне всегда говорит, но я жуткий тормоз. Вечно опаздываю.
При упоминании его девушки сочувственно улыбаюсь:
— Скучаешь?
— Ага.
Он не развивает тему, и у меня появляется смутное подозрение, что ему не хочется об этом говорить. Разумеется, я пру напролом:
— Как ее съемки? — На самом деле я пытаюсь спросить: "Что у вас с ней происходит?"
— Нормально... — Дернув плечом, он пробегает пальцами по намечающимся усикам. — Хотя я ж толком не в курсе.
Так я и думала. Что-то неладно.
— Мы давно не общались. Ей вроде неудобно со съемок звонить. — Гейб собирает со стенок чашки пену от капучино и облизывает ложку. — Да и разница во времени...
Все ясно — он ищет для нее оправдания, и мне вдруг почему-то хочется его защитить. А Миа с ее идеальными зубами и роскошными волосами мне уже откровенно не нравится.
— Любовь на расстоянии — дело непростое?
Кивнув, он меняет тему:
— Так тебе нравится новый парень? Как, ты сказала, его зовут?
— Еще не говорила, — улыбаюсь я. — Его зовут Джеймс. И — да, очень нравится.
Язык готова себе откусить! Хизер Хэмилтон — чемпионка мира по сдержанности выражений, прошу любить и жаловать.
— Представляешь, он давно хотел меня пригласить, но боялся отказа.
— Когда опять встречаетесь?
— Сегодня вечером, — бросаю небрежно, отпивая латте.
Точнее, пытаюсь изобразить небрежный тон, но Гейб видит меня насквозь.
— Ого! Два свидания кряду? — Он толкает меня под столом коленкой.
— Точно. — Я душу волнение в зародыше. Джеймс такой потрясающий, боюсь, как бы не спугнуть удачу, чересчур размечтавшись.
Зато Гейбу бояться нечего.
— Ва-а-у... — тянет он с ухмылкой. — Да он запал на тебя, детка.
После чего вгрызается в тост и жует с открытым ртом. Отвратительная привычка — у любого другого человека, а в Гейбе даже умиляет.
— Ну, не знаю... — скромничаю я, но Гейб опять не клюет.
— Послушай-ка, Хизер... — С шумом втянув через соломинку остатки апельсинового сока, он поднимает на меня глаза. — Тебе давно нравится этот парень, и, судя по твоему рассказу, ты ему тоже нравишься. Так в чем проблема?
— Ладно, ладно, ты прав. Нет никаких проблем... в том-то и закавыка.
На лице Гейба появляется веселое изумление.
— У тебя в роду точно евреев не было?
Надо признать, когда Гейб не включает эстрадного комика, он бывает довольно забавен. Я игриво шлепаю его "Стилем", и... кто-то врезается в мой стул, кофе проливается мне на колени.
— Эй! Ослепли? — вскрикиваю я.
— Прости-и-ите! — Стайка пацанов с улюлюканьем несется дальше по улице.
— Ты в порядке? — Гейб передает мне салфетку.
— Нормально, — бурчу я, промокая подол.
— Само напрашивается "ну и молодежь пошла", верно? — подкалывает он.
Пока я сосредоточенно тру салфеткой колени, Гейб снова зарывается в газету, вынимает развлекательное приложение и сразу утыкается в самый конец. Что выдает в нем заядлого любителя гороскопов.
— Астрологический прогноз зачитать? — жизнерадостно предлагает он.
— Еще чего. Бредятина! — Я швыряю на столик мокрую салфетку в бурых разводах.
— Не хочешь — как хочешь.
Я смотрю, как он изучает труды нашего мэтра астрологии Джонатана Кейнера, и меня разбирает любопытство. Вывернув шею, пытаюсь читать вверх ногами. Интересно, есть ли в моем гороскопе что-нибудь про новую любовь? Ни черта не видно...
— Ладно, уговорил, — произношу с таким видом, словно он все это время меня умолял. Через секунду соображаю добавить: — Между прочим, я Рыба.
— Значит, Рыба? — Гейб поднимает брови, будто это о чем-то ему говорит. Нет, не буду спрашивать. В конце концов, это же все ерунда, верно?
— "Сейчас, когда планеты выстроились в одну линию, настал важный этап для вашей карьеры, семейных отношений и личной жизни. Впереди серьезные перемены. Это удачный период, так что очень возможны неожиданные подарки судьбы". Bay! Хизер, да тебе светит крупный выигрыш.
— Ну что ты. Я никогда ничего не выигрываю.
Смеясь, вдруг вспоминаю про лотерейный билет. Сердце начинает стучать быстро-быстро.
— Гейб, ну-ка передай мне газету. Хочу кое-что проверить.
— Дальше не хочешь послушать?
— Секунду.
Лихорадочно проглядываю страницы. Ага, вот... Нет, не здесь. Вглядываюсь в строчки. Нашла. Результаты вчерашнего розыгрыша.
Что-то в этих числах знакомое...
Я даже дышать позабыла. 30 — мой возраст. 14 — номер дома, 6 — столько лет я проработала у Брайана. Спокойно, Хизер, спокойно, дальше... 27 — мамин день рождения, 27 апреля. А те два номера, которые я выбрала в спешке? Почти уверена, что один из них — 13... Вот же он, черным по белому! Последний — 41. Совпадает? Ну же, Хизер, вспоминай...
— Хизер?
Подпрыгиваю от неожиданности. Совсем забыла про Гейба.
— Ты в порядке?
— Ничего, ничего...
Мама родная, неужели я выиграла в лотерею?
— Вид у тебя... уж больно серьезный. — Гейб разглядывает меня, как экспонат в музее.
— Правда? — выдавливаю улыбку.
Вчера разыгрывали джекпот.
— И побледнела здорово.
— Да все нормально, честное слово.
Я стану миллионершей.
— Может, пойдем домой? Я попрошу счет. — И он машет официанту.
— Погоди. Надо сверить лотерейный билет.
— Ага, так, значит, гороскопы — бредятина? — хохочет Гейб, продолжая махать рукой.
Я лихорадочно шарю по спинке стула в поисках сумки. Какое чудо, подумать только! Интересно, что народ скажет? Или лучше сохранять инкогнито, избегать широкой огласки? Как-то не тянет получать мешки писем от разных халявщиков и дразнить охотников за выкупом.
Стойте, стойте... Ощупываю спинку стула, но кожаный ремешок мне не попадается. Где-то глубоко внутри зарождается паника. Обернувшись, смотрю на то место, где раньше висела сумка.
Ее нет.
— Украли... — шепчу я, не в силах пошевелиться.
— Чего?
Сначала до меня доходит голос Гейба и только потом — смысл вопроса.
— Ее нет! — Я наконец осознаю это в полной мере и подскакиваю. Под столом нет... возле стола тоже нет... под стульями пусто, на тротуаре...
— Да в чем дело-то?
— Сумка! — всхлипываю я.
Господи, как это могло случиться? А-а! Шпана, которая в меня врезалась! Все встает на свои места, и меня охватывает злость. На них, на себя... Боже мой, Хизер, ты попалась на элементарный трюк.
— Мальчишки сперли... — выжимаю из себя, продолжая оглядывать тротуар, будто в надежде, что коричневая кожаная сумочка выпрыгнет откуда-нибудь из-за угла. — Меня ограбили.
— Да ты что! — Гейб присоединяется к поискам. — Ценное что-то было?
К глазам подступают слезы.
— Телефон, ключи, кошелек...
— Денег много?
Даже в такой плачевной ситуации мысль о том, что у меня может быть много денег, кажется забавной.
— Нет... Десятка, может быть... — В отчаянии падаю обратно на стул. — Не в этом дело.
— Понимаю, сумочка была тебе дорога.
— Даже не это...
Зареветь бы в голос, но нельзя. Не могу же я рассказать всю правду про билет. Иначе придется выложить и остальное: цыганка, счастливый вереск, исполнение желаний... Да он решит, что поселился у девицы, которая совсем ку-ку.
Гейб сжимает мою ладонь.
— Переживаешь?
Тупо киваю. Какое там "переживаешь". Я раздавлена, уничтожена.
Только что мыслями я была в своем уютном особнячке в Холланд-парке, счастливая обладательница "астон мартина" и виллы в Италии, и вдруг — пуф! — все это растворилось в воздухе. Равно как и мой кошелек, ключи, мобильник, ежедневник... кстати, с моим адресом, а значит, нужно срочно менять замки. Хорош выигрышный билетик. Влетит мне в целое состояние.
— Да-а, беда, — вздыхает Гейб. — Но ничего не поделаешь. Надо вернуться домой, заявить в полицию...
— Лучше я сразу пойду прямо в участок. — Эх, а так хотелось прогуляться по Хэмпстедской пустоши с Гейбом. Обидно, что планы пошли прахом. — Но тебе незачем идти со мной.
— Я пойду!
— Нет, правда, все нормально. Лучше погуляй, запусти воздушного змея... — вяло поддразниваю его, кивая в сторону Хэмпстедской пустоши.
— Точно?
— Абсолютно. Банку понадобятся данные из полиции, так что надо поскорее составить заявление. Чем быстрее разделаюсь со всей этой бюрократией, тем лучше.
Супер. Именно так я и мечтала провести воскресенье.
— Ладно... — Помолчав, он добавляет, явно смущаясь: — Боюсь, тебе неинтересно, но сегодня мы с дядей встречаемся в одном клубешнике... Там вечер открытого микрофона, а мне надо потренироваться... был бы рад, если бы и ты пришла.
Мне, конечно, лестно, но от слов "открытый микрофон" меня начинает бить дрожь. К счастью, у меня есть отличный предлог, чтобы отвертеться.
— Спасибо, но у меня же свидание с Джеймсом.
— А, ну да, я и забыл...
Клянусь, на секунду в его глазах блеснуло разочарование, но вот он уже опять улыбается.
— Ладно, тогда в другой раз.
— Непременно!
Понятия не имею, как буду выпутываться, когда этот самый "другой раз" настанет.
— До скорого.
Гейб наклоняется ко мне — чмокнуть, догадываюсь я и подставляю щеку. Как выясняется, не ту. Мы сталкиваемся носами, на мгновение наши губы соприкасаются, и мы отпрыгиваем друг от друга как ужаленные.
— Ой, прости. — Я стесненно хихикаю.
— Это все мой шнобель. — Гейб усмехается, но заметно, что он тоже смущен.
— Ладно, пока-пока, — быстро говорю я.
— Угу. Пока. — Он неловко машет рукой.
Стою на тротуаре и смотрю, как он шагает в направлении парка, смешиваясь с толпой горожан, намеренных вволю поваляться на травке в воскресный день. Чувствую укол зависти. Проклинаю воришек, сперших сумку. И внезапно вспоминаю, что сказал Эд тогда, в пабе. Мечтай осторожнее. Мне почему-то становится не по себе. Неужели тот факт, что я загадала выигрыш в лотерею, каким-то непостижимым образом стал причиной кражи? Неужели сумку украли именно потому, что в кошельке лежал выигрышный билет?
Я ведь загадала выиграть в лотерею — но не получить выигрыш...
Эта мысль поражает меня словно удар тока. Я ежусь от необъяснимого страха. Ой, Хизер, когда это ты слушала своего братца? Стыд и позор тебе. Вздохнув, плетусь к станции метро.
ГЛАВА 19
— Ну и как тебе фильм?
Воскресным вечером мы с Джеймсом возвращаемся с нашего второго свидания — то есть из кино. Он ведет "ренджровер", я тону в мягкой коже пассажирского сиденья, стараясь не слишком явно пялиться на его широкие плечи, римский нос и волевую челюсть, за которую любой экранный сердцеед удавился бы.
— По-моему, было здорово. — Джеймс неожиданно отводит глаза от дороги и, конечно, понимает, что я бесстыдно на него таращусь.
Черт.
— Рене такая забавная, а тот эпизод с милой маленькой девочкой... — Он посмеивается. — Просто блеск!
Держу пари, со стороны я смахиваю на кошку перед полным блюдцем сливок. Мало того, что этот парень — писаный красавец, он еще и обожает романтические комедии. Вы слышите? Мужчина, которому нравятся романтические комедии. И не голубой. Из подсознания всплывают воспоминания о том, как я ругалась с Дэниэлом в видеопрокате: "Бриджит Джонс" против "Тонкой красной линии".
— А твое мнение, дорогая? — Джеймс сворачивает налево и въезжает на нашу улицу. — Что ты думаешь?
Что мы уже напротив твоей двери, и сейчас самый подходящий момент, чтобы пригласить меня на чашечку кофе. Разумеется, вслух я этого не произношу.
— Отличный фильм!
Он плавно заезжает на стоянку, глушит мотор и поворачивается ко мне. В машине полная тишина — ни шума четырехцилиндрового двигателя, ни радио. Ну? Вот оно? Вот оно?! Но он не целует меня. А вместо этого говорит:
— Боюсь, мне надо кое в чем признаться.
— А-а?
— У меня нет кофе.
— Э-э... — Рядом с этим мужчиной я способна только на междометия.
— Так что у меня нет предлога пригласить тебя в гости...
Разочарование едва не погребло меня под собой, как бетонная стена. Но Джеймс гладит меня по лицу, и мне становится так восхитительно легко. Я чувствую его дыхание у себя на щеке, и, прежде чем успеваю понять, что происходит, он целует меня. Теплые воздушные касания губ за ухом, над ключицей, на шее...
— А нужен ли предлог?
Он отстраняется. У меня перехватывает горло. Не в силах вымолвить ни слова, робко улыбаюсь. И наконец, сдавленно пищу:
— Не-ет...
Что на деле означает "да" всему остальному. "Да" — страстным поцелуям в прихожей, "да" — его сильным рукам, тискающим мою грудь под футболкой, "да" — его упругому телу, прижимающему меня к стене...
В смысле, я не стала бы всему этому противиться.
Но эти события происходят только у меня в голове. А в реальности Джеймс открывает дверь в квартиру, вежливо помогает мне снять пальто и предлагает выпить.
— За тебя! — Он передает мне бокал шампанского, мы чокаемся.
Место действия — его гостиная, у камина. Я миллион раз видела эту комнату мельком из окон своей спальни через дорогу. И теперь оказалась внутри.
Его квартира совсем не такая, как я себе представляла. Никакого модерна, все вполне традиционно: старомодные торшеры, книжные полки от пола до потолка, над камином — зеркало в позолоченной раме... И идеальный порядок. Стараюсь не подавать виду, но на самом деле я в восторге. Всегда мечтала встретить опрятного и чистоплотного мужчину. И вот пожалуйста — получите и распишитесь.
— За тебя.
Уже подношу бокал к губам, когда Джеймс останавливает меня, мягко положив руку на плечо:
— Ты не посмотрела мне в глаза!
— Да ты что?! — подхватываю шутку — и понимаю, что он это серьезно.
— Да-да. Придется повторить.
Дубль два: поднимаю на него глаза, и он смотрит в них чуть-чуть дольше, чем полагается. Как это возбуждает... Сдвигаем бокалы, я отпиваю шампанское. По правде говоря, предпочла бы кофе, но романтика есть романтика. Джеймс тем временем подходит к полочке, на которой аккуратно составлены компакт-диски.
— Что бы ты хотела послушать?
— А что есть? — мгновенно реагирую я.
— "Что" — это группа или альбом такой?
— Да нет, я только спросила... ладно. Как насчет "Уайт Страйпс"?
Джеймс бросает на меня неуверенный взгляд.
— Вряд ли, вряд ли... — Он пробегает пальцами по дискам, расставленным в алфавитном порядке. В отличие от моих, которые вечно свалены кучей и по большей части без коробочек.
— Ну, выбирай сам, — щебечу я.
— Посмотрим... Билли Холидей, Боб Дилан, Дэвид Боуи, "Колдплэй", Стинг, Мадонна...
Он будто перечисляет диски из моей собственной коллекции, минус "Уайт Страйпс" и несколько неожиданных экземпляров вроде моего драгоценного альбома Билли Джо Спирс[48]. Мама ее обожала. Помню, как она гладила белье под "Одеяло на земле" и всегда громко подпевала. Воспоминание шарахает меня под дых с мощью боксера-тяжеловеса. И снова горло стягивает, а к глазам подступают слезы. Вот от таких пустяков мне больно. Считается, что по нашим дорогим ушедшим мы особенно тоскуем в их дни рождения, в дни семейных праздников, но мне именно повседневные мелочи острее всего напоминают о том, как мне плохо без мамы.
— "Рокси Мьюзик", "Спандау Бэлли"... Ладно, открою тебе страшную тайну.
У него есть страшные тайны?
— Я был "новым романтиком"[49]. Если прямо сейчас захочешь уйти и никогда больше не возвращаться, я пойму.
— Ничего себе совпадение! Я была без ума от "Дюран Дюран"! — ухмыляюсь я, и Джеймс смеется.
Вот здорово! Всю жизнь мечтала встретить мужчину, который будет разделять мои музыкальные вкусы. Но мне не везло. Джон любил панк-рок, Маркус сходил с ума по джазу, а что касается Дэниэла... Помню, как по дороге в Корнуолл мы переругались из-за того, что будем слушать — его Снуп Догга или мою Нору Джонс.
— Как насчет Дайдо?
— Класс!
На лице Джеймса написано облегчение.
Какой же он все-таки милый, когда волнуется. Так и хочется броситься ему на шею и впиться губами в его губы.
Джеймс включает проигрыватель, открывает коробочку с диском и хмурится:
— Ну надо же. Столько хлопот, а в итоге здесь оказался не тот диск.
У него такой поникший вид, что невозможно не расхохотаться.
— Не волнуйся, у меня вечно так!
— А у меня нет, — ворчит Джеймс, озадаченно разглядывая серебристый кружок.
— Наверное, случайно не туда положил.
— Исключено!
Моя улыбка гаснет. Неужели такая ерунда испортит ему настроение?
— Может, послушаем тот, что есть? — Я уже жалею, что мечтала о мужчине-аккуратисте.
Он обиженно смотрит на диск у себя в руке и вставляет его в проигрыватель.
— Хм... любопытно...
Из невидимых динамиков по комнате плывут гитарные аккорды, и вступает женский голос — мягкий, сексуальный. Она поет по-французски.
— Кто это?
Лицо Джеймса светлеет.
— Эммануэль, моя старая подруга. Одно время пела в парижских клубах. Надо же, совсем позабыл про этот диск...
— Ты жил в Париже?
— Пару лет, после университета. — Воспоминания, похоже, оттеснили досаду на задний план, и мы можем вернуться к прежнему флирту. — Это было давно. — Он сплетает пальцы с моими и ведет меня к широкому замшевому дивану.
— Здорово... — выдаю я скорее от нервного напряжения, чем от желания поддержать разговор — ведь теперь мы сидим рядом, он обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Чувствую слабый аромат лосьона после бритья, смешанный с запахами попкорна и дезодоранта. Потрясающе эротично. — А по-французски говоришь? — Я всеми силами пытаюсь отвлечься от поцелуйных мыслей.
Джеймс нежно берет меня за подбородок и скороговоркой произносит на французском фразу, которую с моими жалкими школьными познаниями понять категорически невозможно.
— Перевести? — мурлычет он.
Да не надо. Я согласна просто слушать эти сексуальные французские звуки, ничегошеньки не разбирая. Уже открываю рот, чтобы ответить, — и тут, в момент, когда я меньше всего этого ожидаю, он целует меня в губы.
Ух ты! Моя очень любить такой перевод. Моя хотеть перевода еще...
Как же давно я ни с кем не целовалась — совсем забыла, насколько это хорошо. В следующие несколько секунд мечтаю только об одном: чтобы это никогда не заканчивалось.
Но у моего организма другие планы.
Хочется в туалет. Забудь, Хизер. Не смей вспоминать про литр диетической колы, который выдула в кинотеатре. Скрестив ноги, пытаюсь сосредоточиться на языке Джеймса, на его ладонях, которые блуждают по моей спине и, надеюсь, вот-вот заберутся под футболку...
Дьявольщина! Сейчас лопну.
— Где у тебя ванная?
— Направо, через спальню. En suite[50]. — Джеймс отпускает меня.
— Я быстренько! — Попытавшись изобразить кокетливую улыбочку, нарочито неторопливо шествую к двери.
А едва скрываюсь из виду, опрометью бросаюсь в спальню — разумеется, тоже безупречную. Никаких вам выдвинутых ящиков со свисающим барахлом или расшвырянной по полу обуви — словом, с моей спальней не сравнить. А кровать! Хлопковые простыни — невероятно, но факт! — явно выглажены, а подушки, судя по всему, долго и нещадно взбивали. И все это призывно глядит на меня.
Я даже про зов природы забываю, разглядывая пример идеальной спальни. Мой опыт довольно ограничен, и все же я знаю, что у холостяков отношения с постелями не складываются. Чаще всего это просто матрас на полу, а уж белье... либо что-то чудовищно пестрое — мамин подарок, либо обтрепанные лохмотья, оставшиеся со студенческих времен. И они не меняют белье месяцами. М-да, большинство холостяков понятия не имеют, что от состояния спального места может зависеть будущее отношений. Но Джеймс — определенно исключение.
Приятно взволнованная мыслями о том, чем мы с ним займемся на этой постели позже, вхожу наконец-то в ванную и включаю свет. О-о, какое блаженство. Сидя со спущенными джинсами, рассеянно оглядываю обстановку: ванна на ножках, блестящая серебристая круглая раковина, рядом на полке стопочкой сложены журналы. Ну-ка, проинспектируем... "Инвестиции сегодня", буклеты шикарной гостиничной сети класса "люкс", "Туалетный юмор" — один из тех сборников комиксов, которые валяются в каждом клозете. Довольная тем, что не обнаружила ничего подозрительного, вроде замызганного порножурнала, спускаю воду и подхожу к раковине вымыть руки.
Открыв кран, рассматриваю свое отражение в зеркале шкафчика над раковиной.
Внимание, шкафчик.
Меня гложет любопытство. Я сопротивляюсь. Нельзя рыться в чужих вещах! Зачем совать нос не в свое дело. Кто знает, что я там найду?
На память приходит печальный опыт Джесс. Однажды она "совершенно случайно" заглянула под раковину в ванной мужчины, с которым встречалась. И меж рулонов туалетной бумаги узрела фиолетовый кружевной лифчик. Джесс была раздавлена. Не потому, что приятель изменял ей с юной выскочкой (начинающей романисткой по имени Сабрина), а потому, что у этой самой Сабрины чашечки оказались задорного второго размера.
А потом я вспоминаю кое-что еще. Я вспоминаю, как вместо пачки сигарет наткнулась на упаковку презервативов в бардачке Дэниэла...
Хм. Все-таки стоит глянуть по-быстрому — на всякий случай.
Открываю дверцу. Слава богу! Все стандартно и вполне невинно. Паста, зубная нить, пластырь... Погодите, а это еще что? У задней стенки какой-то тюбик. Тянусь за ним и сбиваю пузырек аспирина, тот грохается в раковину. Черт! Запихнув его обратно, рассматриваю тюбик у себя в руке. Ого. Крем для лица с витамином Е.
Вот теперь просыпается совесть. Ну что я делаю? Нельзя вот так копаться в личных вещах Джеймса. А если бы он заглянул ко мне в шкафчик? И обнаружил там секретную коробочку крема для отбеливания усиков, тюбик "канестена" на случай ЧП и гигантские прокладки, напрочь отбивающие всякую мысль о сексе? Содрогнувшись, захлопываю дверцу и быстро подкрашиваю губы.
Зачем тратить время на изучение содержимого шкафчиков, когда сам Джеймс снаружи ждет меня не дождется? Промокнув губы салфеткой, щелкаю выключателем и возвращаюсь в гостиную — легкая и свежая, с розовыми блестящими губами, так и зовущими к поцелуям.
На диване пусто.
Ой.
Стою посреди гостиной одинокая, разочарованная, но, к счастью, почти сразу замечаю свет в конце коридора. Войдя в небольшой кабинет, вижу Джеймса — скрючился над ноутбуком, пальцы порхают по клавиатуре. Он поднимает голову:
— Надо ответить на кое-какие письма... Один клиент из Сиднея очень уж нетерпелив. — Он протягивает руку и привлекает меня к себе.
Плюхаюсь к нему на колени и обнимаю его. Нет никаких сомнений — настырному клиенту придется подождать. В мозгах у меня уже включилась ускоренная перемотка, и я обдумываю, остаться у него на ночь или он зауважает меня больше, если я пойду домой? И вдруг...
— Дорогая, ты не обидишься, если сегодняшний вечер мы продолжим в другой раз?
Видимо, я очень уж изменилась в лице, потому что он быстро продолжает:
— Австралия обгоняет нас на девять часов. Если ждать до завтрашнего утра, будет слишком поздно. Боюсь, сегодня ночью мне и правда придется поработать.
Ха-ха, забавно. Но, вглядываясь в его глаза в поисках хотя бы проблеска юмора, вижу только отражающийся свет монитора. Да он и не думает шутить! Я зла и обижена — даже не знаю, что больше.
— Да, конечно... Хорошо...
Цепляю фальшивую улыбку и стараюсь не вспоминать, как ждала этого свидания, какие приложила усилия: брила ноги, терзала себя эпиляцией линии бикини, выбирала трусики пособлазнительней — так, на всякий случай. Но отрицать бесполезно — я расстроена. И мне чертовски неудобно. Ерзая у Джеймса на коленях, пытаюсь выправить кружевные стринги, которые, как обычно, врезались в попу. Нет, они, кажется, вросли.
— Да я и сама собиралась лечь спать пораньше... — Боюсь, зевок вышел все-таки фальшивый.
Убирая волосы у меня со лба, он улыбается:
— Так ты свободна завтра вечером?
— Завтра? Нет, извини.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав