Образ. Рассказ второй. 5 страница

Помню, летом на каникулах моя подружка уехала отдыхать на Балтику, рядом с городом Светлогорском. Естественно, что вся моя душа желала встречи, и я заранее договорился, что заеду к ней на денек на базу отдыха. К этому времени приехал в отпуск из военного училища мой друг Сережа. С ним мы и решили съездить посмотреть, а что же собой представляет Балтийское море? Отец Сережи работал в турагенстве. Он посадил нас в автобус, идущий из нашего города через Литву в Калининград. Потом из Калининграда мы электричкой добирались до моря, а дальше автобусом километров 15, и вот мы у цели.

Море, хоть и холодное и мелкое, все же произвело на меня неизгладимое впечатление. Помню, все искал янтарь, копался в песке, но так ничего и не нашел. Мы гуляли с моей подружкой по берегу моря, и все было как в сказке. Очень не хотелось расставаться, и мы с Сережей опоздали на последний вечерний автобус, идущий с базы отдыха в Светлогорск. Наш туристический автобус, что должен был забрать нас на Калининград, уходил из Светлогорска очень рано, так что хочешь, не хочешь, а пришлось добираться своим ходом.

Пошли пешком, надеялись, что кто-нибудь захватит по дороге. Но машин не было, зато начался дождь. Сперва он просто накрапывал, и от него мы легко могли защититься зонтиками, но потом он пошел какой-то сплошной стеной. Зонтики уже не спасали. Мы с другом шли, сняв обувь. Дождь не прекращался, а идти нужно было около пятнадцати километров. Выбора у нас не было, и мы обреченно шли по пустому шоссе ночью под проливным дождем.

Внезапно сзади нас осветил свет автомобильных фар. Шла легковушка, москвич. В начале нашего пути мы планировали с другом тормознуть машину, но в такой дождь ночью кто возьмет? Поэтому мы, отойдя в сторону, даже и не пытались голосовать. Но машина остановилась сама, и водитель крикнул нам: «Садитесь быстрее, подкину до Светлогорска». Мы сидели с Сережей на заднем сиденье, и вода многочисленными струйками стекала с нашей одежды на сиденье москвича. Когда выходили, пол под нашими ногами был залит водой, а сиденье нужно было сушить. Мы стали предлагать ему деньги, но шофер, человек на наш взгляд уже старый, лет сорока, улыбнувшись, сказал: «Да, ладно, не нужно денег, потом, как-нибудь сочтемся. Земля круглая, может, ещё и вы меня подвезете»!

Ночью мы не нашли автобуса на условленном месте, и пришлось искать ночлег. Мы не встретили в ночном городе ни одного человека, ни одного милиционера, вообще никого, даже собаки не бегали. Городок показался нам очень интересным, сохранились постройки немецкого времени. Попытались заходить в домики для отдыха, надеясь, договорится о ночлеге, но все было закрыто. Наконец нам повезло, одна из дверей оказалось не заперта, мы зашли вовнутрь. Никого из людей мы там тоже не встретили, но обнаружили открытую бытовку. В ней было несколько толстых подшивок газет, их то мы и приспособили в качестве матрацев.

Утром мы нашли наш автобус и благополучно уехали. Что значит юность, никто из нас потом даже и не чихал.

Со времени той поездки прошло уже много лет. Как-то недавно, посмотрев в небо, вдруг отчетливо понял, что уже не узнаю тайны рождения облаков и никогда не полечу в космос, да и в Африку наверно не поеду, да и нечего мне там делать. У меня здесь на моем приходе дел невпроворот, помилуй Бог, какая там Килиманджаро.

Я уже забыл лицо той девушки, не помню её голоса. Тогда прошло немного времени, и мы расстались. Не знаю, как сложилась её судьба, да, по правде сказать, мне это и неинтересно. Думаю, первая любовь не должна иметь жизненного продолжения, пускай она останется в памяти чем-то высоким и красивым. У человека ведь должно быть в памяти что-то такое, правда?

Но вот, что я замечаю за собой, так это то, что все чаще и чаще вспоминаю того водителя, что подвез нас тогда с Сережей. Ведь он, будучи один, не побоялся ночью пустить в машину двух достаточно сильных парней, да ещё и в такой дождь. А потом даже не взял с нас денег.

На проскомидии, перед непосредственным служением Литургии, я иногда вынимаю частичку в память об этом человеке. Не знаю его имени, не знаю, жив ли он, или уже ушел. Поэтому, вынимая частичку, обычно говорю: «Ты Сам знаешь, Господи, и его имя, и где он сейчас. Благослови этого человека». Он одним из первых на моем жизненном пути преподал мне урок милосердия, и я сегодня ему за это благодарен.

Иногда, приезжаю в город моей юности и думаю: встреться бы мне та девочка из моей первой любви, узнал бы я её? Наверно можно было бы организовать встречу, но не хочу. Боюсь увидеть старую тетку, пускай моя первая любовь навсегда останется для меня юной и прекрасной.

А вот когда веду машину, то, подсаживая стариков, всматриваюсь в их лица, вдруг встретится мне тот человек, и я, наконец, верну ему долг. Кто знает, земля–то, она круглая.

Пересечения (ЖЖ-16.08.09)

Я никогда не ездил к старцам. Имена слышал, знал людей, что считали своим долгом побывать и благословиться у подвижников. А я не ездил. Мне один знакомый рассказывал, как он приехал к покойному уже отцу Борису в Иваново, а тот ему и дал благословение. А вдобавок ещё и наказал: - Исполнить обязательно. Выслушал я моего знакомца и сделал для себя вывод:

- Как хорошо, что я не мотаюсь без дела по старцам.

Но однажды в один солнечный осенний день на меня неожиданно обрушилось предложение стать диаконом. Вот тут-то я и завертелся волчком. Ладно бы если я этого хотел, так ведь нет. Как раз-то наоборот. Только-только поступил в Свято-Тихоновский институт, мне учиться нужно, а здесь такое предложение. Можно было бы, конечно, и мимо пройти. Но ведь такими предложениями не бросаются. А вдруг это воля Божия? А я пройду мимо неё. Думал-думал, что делать? Ведь не жребий же тянуть, правда?

И приходит мне в голову замечательная мысль: такой сложный вопрос может разрешить только старец. А где его взять? К тем, о ком уже слышал, прорваться нереально, а раз так, то к ним я и не поеду. Вот укажут мне обстоятельства такого подвижника, к которому я смогу попасть, то поеду, а нет – извините. И, по техническим причинам моё рукоположение отменяется. Никогда не забуду: довольный собой иду принимать ванну, а моя будущая матушка, тогда ещё ничего не подозревающая, просто жена, в это время с кем-то разговаривает по телефону.

Лежу в ванной наслаждаюсь найденным решением и теплой водичкой. Входит супруга и говорит: - Звонила Н., представляешь, она побывала в Пафнутьев-Боровском монастыре. А в нём, оказывается, подвизается человек высокой духовной жизни, его имя схиархимандрит Власий, и многие почитают его за старца. Кстати, и попасть к нему несложно.

От неожиданности я чуть было не захлебнулся в этой самой ласковой водичке. Пришёл в себя, отдышался. Ничего не поделаешь, надо ехать, адрес указан.

После ночной смены, имея в запасе два выходных дня, я поехал в Калужскую область. Не стану рассказывать как ехал, но добрался в монастырь что-то около пяти вечера. Это сегодня у дверей старца нескончаемая очередь, а тогда было проще, ну человек двадцать от силы. А я приехал, и вообще – никого. На двери кельи старца на гвоздике висит картонный треугольничек: «не заходить». Ладно, сел рядышком на скамейку, достал акафист Пресвятой и стал читать. Минуты через три дверь открывается и из-за неё выходит, как мне показалось, ещё совсем нестарый человек в подряснике и унтах, и с интересом смотрит на меня.

– Что не заходишь?

– Да вот же, батюшка, показываю на треугольник.

– Это не для тебя, радость моя, заходи.

Батюшка разговаривал со мной, и одновременно облачался в схиму. Оказалось, он спешил на вечернюю службу. Мой вопрос разрешился в течение одной минуты, но мне от чего-то так захотелось побеседовать с ним, ещё хоть немного, и я напросился к нему на следующее утро.

Пришли в храм, по-моему, святителя Митрофана, на втором этаже соседнего корпуса. На службе отец Власий почему-то не пошёл в алтарь, а молился вместе со всеми. Я стоял немного поодаль и краем глаза рассматривал старца. Я молился рядом с таким человеком, и мне было очень хорошо, просто от того, что он стоял рядом.

После службы и вечернего правила подумал, а где же я буду спать? Оказалось, что свободных мест не осталось. Ничего, решил я, одежда у меня тёплая, могу и в коридоре где-нибудь на лавочке подремать, тем более, что накануне ночь у меня была бессонная. Неожиданно подходит ко мне старенький монах с таким необыкновенно добрющим лицом и говорит:

- Тебе негде спать? Пойдём ко мне в келью, мой сосед уехал в Калугу и у меня есть место. Я поспешил за добрым монахом. Оказалось, что звали его отец Нил.

Вот если можно было бы воплотить в чём-то материальном такое эфирное духовное начало, как доброта, так вот отец Нил и был её живым воплощением. Мы до четырёх часов утра проговорили с ним. А потом, я просто упал и уснул. Как сейчас я жалею об этом. Мы лежали каждый в своей кровати и разговаривали, словно мальчишки где-нибудь в пионерском лагере.

– Ты знаешь?

- А ты знаешь?

На мой вопрос: Действительно ли отец Власий старец? Батюшка Нил ответил:

- Не знаю, но люди говорят, что да. Я ведь с ним раньше служил в одном храме, он был священником, а я – псаломщиком. Представляешь, он мне как-то подарил иконку Нила Столобенского, а ровно через 20 лет меня постригли в монашество в честь преподобного Нила. Так что я советую, ты исполняй, что тебе батюшка Власий велит.

Он был так прост и по-детски доверчив, что я и не заметил, как в какой-то момент стал разговаривать с ним менторски наставляющим тоном студента богословского института. Какой же я был глупец, целую ночь провёл рядом со старцем, и ничего не заподозрил. Всё хотел потом к нему приехать, посидеть с ним рядышком, да так и не собрался, а потом узнал, что отец Нил уже ушёл от нас.

Я со знающим видом поучал его каким-то тонкостям по службе, а тот и взглядом не выдал в себе старого псаломщика. До слёз обидно, что уже не встречу его больше. Когда на некоторое время отец Власий уходил в затвор, то ведь люди пошли к Нилу, и он для многих находил нужное слово. Как он умел посмотреть человеку в глаза, как он растворял тебя в своём взоре.

В то утро перед литургией он зашёл в храм, обошёл всех паломников. Каждого о чём-то спрашивал, дотрагивался до рук, лица, благословлял. И смотрел, каждому пристально смотрел в глаза, словно хотел вглядеться человеку в душу и оставить ней частичку своей любви.

На следующий день молимся на литургии. Снова стою рядом с отцом Власием. И вдруг меня осеняет мысль: а ведь он всё, о чём я думаю, слышит. Мама дорогая, как же я стал усердно молиться! Во время службы старец стоял со склонённой головой и ни на кого, казалось, не обращал внимания. Заходили в храм люди, ставили свечки, писали записки, а он стоит, как столбик. Заходит пожилая женщина в привычной православной униформе: длинная юбка, бесформенная куртка тёмного цвета, башмаки на шнуровке и на высокой платформе, за плечами рюкзачок.

Вдруг батюшка сходит со своего места, подходит к этой женщине, и, не говоря ни слова, разворачивает её за плечи и выводит из храма вон. Потом точно такое же действие он совершил ещё с одной старушкой. Смотрю, заходит девушка в коротенькой юбочке в туфельках на шпильках. Девушка идёт по храму, и цоканье её каблучков звонко разносится вокруг. Ну, думаю, милая, сейчас ты вылетишь отсюда птичкой со второго этажа. Но отец схимник даже и глазом не повёл в её сторону.

Только лет через десять я снова попал в этот монастырь. Очередь к старцу была уже фантастически огромна, но меня, как священника провели вперёд и поставили человек за десять до входа в его келью. Перед самой дверью старца люди снимают обувь, разулся и я. Думаю, а ведь сейчас батюшка посмотрит на меня своими глазами рентгенами и скажет:

- Почему же ты так нерадиво живёшь, отец Александр? Что я тебе говорил тогда? Что ты мне обещал? Да ещё и выгонит, как тех старушек. И стало мне так страшно, что даже коленки затряслись. А потом и другая мысль:

- Это ты человека испугался, а как же ты будешь перед Христом стоять? Его, почему не боишься?

К счастью батюшка меня не прогнал, и даже ни в чём не укорил. Меня он, правда, не вспомнил, но подарил иконочку Угличских святых. Долго я потом голову ломал, почему именно Углич? Но когда год назад наша дочь привезла к нам с матушкой на смотрины молодого человека из Углича, я сразу понял, что это наш будущий зять.

Вообще, я заметил, что люди высокой духовной жизни никого не обличают, и умеют быть требовательными только к себе, а о других предпочитают молиться. Таков закон любви.

Третий и последний раз я ездил в монастырь вместе с нашей старостой Ниной и её внуком Санькой. Мальчик в 11 лет заболел непонятной болезнью. Сперва его укусил домашний кот, а потом у него стала внезапно и резко подниматься температура свыше сорока градусов. Могла держаться час другой, а потом возвращалась в исходное состояние. И так повторялось в день по нескольку раз. Врачи уже разложили мальчика на маленькие кусочки, всего просмотрели, изучили, но так, ни к какому выводу и не пришли. Санька проболел полгода и дела его всё ухудшались. Нину я уже ни о чём не спрашивал. О состоянии внука говорили её печальные заплаканные глаза.

- Слушай, говорю, а давай съездим к отцу Власию, попросим его молитв. На тебя уже смотреть невозможно.

Только не сообразили и поехали 8 марта. И так к святому человеку не попасть, а нас угораздило собраться в монастырь в выходной день. Что делать? С такой температурой мальчишку здесь на несколько дней не оставишь. Подошёл к охраннику, попросил его помочь. Тот только развёл руками, смотри, мол, народу сколько, и каждый со своей бедой.

- Попроси людей, отче, может, пропустят.

Вышел я перед людьми, рассказал про мальчика и стал просить пропустить, решил, если нужно будет, то и на коленях просить буду. Только не понадобилось. Люди, что дожидались здесь уже по нескольку дней, пропустили. Сказали:

- Раз батюшка просит, значит действительно надо.

В мире, где дело есть только до самого себя, православные не потеряли способность сострадать. И снова во мне эта мысль: любить может только тот, кто в смирении переносит страдания. В благополучии человек способен на подачку, а в страдании вырастает до самопожертвования. Чтобы действительно сочувствовать, нужно соучаствовать.

В келью Санька зашёл с родителями. Пока подходил к батюшке, тот посмотрел на него и сказал:

- Всё пройдёт, это возрастное. Взял кисточку и помазал ребёнку маслом нужные места. На всё про всё три минуты. Сам я к отцу Власию не пошёл, неудобно было его время занимать.

Возвращаемся назад, Нина говорит:

- Раз святой человек сказал, что болезнь пройдёт, значит так и будет. В этот день у мальчика температура не повышалась вообще. На следующий день один раз поднялась до 38, и то только на полчаса. Через неделю приехали они к нам в храм и соборовались всей семьёй. С этого дня температурные волны полностью прекратились, а Санькины родители пришли в Церковь.

Настоящий подвижник никогда не трубит о себе. Народ сам его находит, а они люди скромные, и везде стараются быть последними и незаметными. Помню, приехали мы в Дивеево. Люблю приезжать туда в будние дни, когда людей поменьше. Подойдёшь к раке и застынешь возле мощей. И так на душе хорошо, стоял бы и стоял. Но, рано или поздно к тебе, как правило, подходит матушка монашенка и просит помочь в алтаре. Идёшь вынимать просфоры. Монастырь-то женский и священников в нём мало, а просфор много, и даже очень много. Вот и поминаешь живых и усопших, а что делать? Кто-то же должен эту работу исполнять.

В боковом алтаре нас тогда собралось священников человек шесть. Стоим, вынимаем частички. Имена записываются в большие общие тетради, и таких тетрадей там много. Просфоры подносят мешками, наподобие наволочек.

Ещё перед поездкой в монастырь хотел исповедоваться. Когда священник служит один на приходе, то исповедь для него становится проблемой. Причащаться можно и без исповеди, а душу-то всё равно чистить нужно. До принятия сана я ведь тоже с грехами воевал, если можно, конечно, так сказать. Думал, что многое уже в себе поборол, могу жить спокойно и пожинать заслуженные плоды. Да не тут-то было. Чем дальше в лес, тем больше дров. Став священником увидел, что те страсти, что считались мной окончательно разгромленными, неожиданно стали вырастать из тоненьких росточков в толстенные стволы эвкалиптов. И я понял, что борьба, на самом деле, ещё только начинается. Потому и исповедь нужна священнику, как воздух.

Думаю, кого бы из отцов попросить меня исповедовать. Все так усердно молятся, неловко людей от дела отрывать.

Смотрю, заходит к нам в помощь старенький согбенный батюшка. Я подумал, что это кто-то из старичков, уже, будучи на покое, доживающих свой век здесь при монастыре. Встал он напротив меня, взял копие и тоже поминает. Только, поминал он медленно. Имя прочитает, вынет частичку, подумает, потом уже положит на тарелочку. Нет, думаю, отец, мы так с тобой каши не сварим, вон какие наволочки просфор подносят. В этот момент к нам подошёл ещё один молодой батюшка и стал помогать. И вдруг, старичок обращается к нему и говорит:

- Накрой меня епитрахилью и прочитай разрешительную молитву.

– Батюшка, Вы хотите, чтобы я Вас исповедал?

– Нет, ты только прочитай надо мной молитву.

Пока молодой батюшка молился, я подумал:

- Попрошу я этого дедушку меня исповедать. Ему, наверное, даже приятно будет, что я к нему обращусь, а не к молодым отцам. Поэтому и говорю старенькому батюшке, так, слегка покровительственным тоном:

- Отец, поисповедуй меня. Тот в ответ, молча, кивнул головой, и принял привычную позу исповедующего. Я встал на колени и стал каяться.

- Вот такой грех, говорю, меня больше всего мучает. Согрешаю, батюшка, помолись обо мне. Он помолился, посмотрел на меня сверху вниз и сказал:

- А ты брат, больше не греши. Отошёл я от него и думаю:

- Действительно, как всё просто, а ты больше не греши, и всё тут.

Вдруг, из главного алтаря к старчику спешит целая делегация из местных служащих отцов и матушек алтарниц.

– Батюшка Илия! Батюшка Илия! Мы Вас потеряли. Матушка игуменья велела нам Вас найти и подобающим образом принять.

С видимым сожаление старенький священник отложил копие, и последовал за ними из алтаря. Но прежде чем положить копие, он поднял на меня глаза, и вновь повторил:

- Ты просто не греши, вот и всё

Я смотрю вслед уходящему старичку и спрашиваю молодого батюшку:

- Отец, кто это?

- Как?! Ты не узнал? Это же Илия Оптинский!

Уезжал я из Дивеева в приподнятом настроении. Ехал к преподобному Серафиму, хотел душу почистить, и он свёл меня с отцом Илией.

Хорошее место Дивеево. Приезжаешь туда, и, кажется, вроде ничего не изменилось, хотя на самом деле, всё там другое, и вода, и земля, и воздух. И понимаешь это только когда уезжаешь. Переехал какую-то невидимую черту, и всё. Всё другое.

Как велик может быть человек. Через преображение его души преображается и весь окружающий его мир. Прекрасна душа - радуется и природа. Когда это понимаешь, то перестаёшь удивляться, почему мы так загадили нашу землю.

Кстати, та страсть, в которой я тогда каялся перед отцом Илией, порой поднимает голову, но всякий раз на помощь приходит взгляд старца и его слова: «а ты, просто, не греши». И грех отступает.

Письмо Зорице (ЖЖ-16.09.09)

Это было так давно. Господи, какой же я старый. Помню, как в один из воскресных дней к нам в храм, уже после службы, зашла молодая высокая девушка. Не могу назвать её красавицей, и в тоже время, черты её лица располагали к себе. В глазах читалась внутренняя свобода и раскованность. И ещё, сразу было понятно, что она нерусская, хотя и славянка.

- Я Зорица Андрич из Сербии. Мой отец работает в Москве, а мы будем жить у вас в посёлке. Теперь я буду приходить к вам в храм, а вы, батюшка, будете моим духовным отцом.

Этот абсолютно безапелляционный тон, эти резко очерченные тонкие губы, растянувшиеся в широкой улыбке. Да, в этом была вся наша Зорица. Совершенно и во всём свободный человек. Она не задумываясь, могла позвонить тебе ночью и задать вопрос, который вполне можно было бы разрешить и днём. Причём, ей и в голову не могло придти, что она делает что-то не так. И что её поступки могут вызывать, у кого бы то ни было, раздражение или досаду.

Зорица раньше довольно серьёзно занималась баскетболом и играла за молодёжную сборную своей страны, а сейчас, пока её отец работал в Москве, училась на журналиста.

Понятное дело, что девушка с таким непосредственным отношением к жизни, вскорости перезнакомилась, наверное, со всеми сербами, работавшими в Москве и учащимися в Троицкой семинарии. О ком не спросишь, все ей хорошо знакомы, и даже закадычные друзья. Причём, для друзей она была абсолютно открыта, и готова была поделиться всем, что имела в личной собственности. А поскольку имела она немного, то и делиться ей пока ещё было нечем, за исключением внимания и сердечного тепла. Хотя, согласитесь, сегодня этого, как раз-то, чаще всего и не хватает.

Зорица очень любила свой родной Новий Сад. Рассказывая о нём, она воодушевлялась, её глаза начинали блестеть, а голос неизменно переходил на верхние тона от восхищения его улицами и домами, а самое главное, мостами. Но мы, всякий раз, как только начинался рассказ о Новем Саде, старались перевести разговор на другую тему, потому, что как только дело доходило до мостов, Зорица начинала плакать в голос. Потому, что знаменитых мостов через Дунай в Новем Саде тогда уже не было. А сама девушка вспоминала, как они со сверстниками выстраивали из самих себя живой щит, чтобы спасти эти самые мосты. Но ничего не получилось, и на её глазах американские самолёты бомбили её детство.

Живя в нашей стране, сербская девчонка обрела новую родину. И особенно она не уставала восхищаться нашими святынями.

– О, Лавра! О, преподобный Сергий! И таких «о!», из её уст, да ещё с могучим сербским акцентом, исходило бесконечное множество.

В вопросах веры Зорица была носителем какого-то абсолютно детского мировосприятия. Она никогда не задавалась скептическими вопросами, всё, что она видела, или, с чем сталкивалась, казалось ей истиной в последней инстанции, а её делом было - радоваться. И она радовалась.

- Батюшка, - говорила она мне, - у вас в России всё так…, - и она пыталась подобрать то слово, которое могло бы вместить в себя всё её восхищение нашими святыми, подвижниками, и просто верующими людьми. Но из всех слов, что хотелось ей высказать, оказалось, что кроме как «прикольно», у неё ничего больше не находилось. Всё у неё было «прикольно». Возвращается из Дивеева, впечатлений столько, что и говорить не может.

– Зорица, тебе понравилось в монастыре? – Ой, батюшка, слов нет. Она делает жест руками, закатывает глаза и произносит свою знаменитую фразу: - В Дивеево всё так «прикольно»! Приезжал при ней к нам служить на престол наш владыка. Зорица внимательно ловила каждое слово из его проповеди. А за праздничным столом ухитрилась угостить святителя сербским блюдом из фасоли. Потом она ещё долго вспоминала разговор с ним и неизменно заканчивала свой рассказ словами: - Наш владыка, у неё получалось «владика», такой «прикольный»!

Понятно, что и сама Зорица старалась рассказать нам о своей родине, её святынях. И чаще всего она называла имя святителя Василия Острожского. – Мы, сербы, почитаем его как вы почитаете преподобного Серафима. Он очень любил людей. Батюшка, как я хочу, чтобы ты побывал у нас в Черногории у святителя Василия.

Как-то после очередной поездки домой, Зорица привезла нам фильм о великом святителе. Правда, фильм был на сербском, и поэтому она, как могла, его переводила. Меня поразили такие кадры. Не помню, уж по какой причине, возможно в связи с недавней войной, мощи святителя провозили крестным ходом по сербской земле. И вот показывают: лошадь. На лугу пасётся лошадь, а мимо на автомобиле везут святые мощи. Лошадка прекращает щипать траву, тревожно вытягивает шею в сторону передвигающейся автоколонны, и вдруг срывается с места и галопом скачет за мощами. Машины ускоряют ход, а лошадка всё скачет и скачет.

Это кадры, что успели отснять создатели фильма, а вообще, рассказывали: бывало, за мощами вслед увязывались стада рядом пасущихся овец и коз. Животные чувствовали святыню и не хотели уходить от неё.

Зорица прожила с нами несколько лет. За это время она получила высшее образование, успела поработать в Москве, а потом, всё же, засобиралась домой. Прощаясь, она подарила нам большую икону святителя Василия. Обняла меня одной рукой, другой, размазывая слезы на щеках, и сквозь всхлипывания проговорила: - Так жалко уезжать, я уже полюбила всех вас. – И потом, глядя на меня сверху вниз, добавила: - Батюшка, ты такой «прикольный». Приезжай к нам в Сербию, я буду молиться, чтобы ты побывал у святителя Василия.

Все эти годы образ Василия Острожского висел у меня в алтаре. Иногда, глядя на него, я вспоминал нашу Зорку, и молился о ней. Где ты сейчас, добрый друг, как сложилась твоя судьба?

И вот в мае звонок. Звонит верующая женщина, моя хорошая знакомая: - Батюшка, мы здесь с друзьями подумали, и решили, что тебе этим летом нужно будет обязательно съездить в Черногорию. Есть возможность. Ты там и по святым местам поездишь, о нас всех помолишься, да и отдохнёшь. Так что - матушку «подмышку» и вперёд.

Вот так-так, да я уже не помню, когда в Москву-то последний раз ездил. А тут Черногория. Во-первых, далеко, а во-вторых, я за границей ни разу не был, страшновато. А как здесь без меня приход останется? Да и где я столько денег наберу, чтобы нам с матушкой по Европам путешествовать? Поэтому, я, естественно, отказался. И, хотите, верьте, хотите – нет, но пошла такая «бомбардировка». Чуть ли не каждый третий разговор с людьми, и даже незнакомыми мне, сводился, в конце концов, к Черногории. Всё, свет клином на ней сошёлся. Да, что же это за такое!? Пришлось лезть в интернет. Открываю святыни Черногории, и первой строкой – святитель Василий Острожский. И я всё понял.

Набираю номер моей знакомой: - Маша, я согласен.

Чёрные Горы – удивительно красивая земля. Море, прозрачное, как стекло, непередаваемо прекрасного цвета. Солнце и люди. Если и существует рай на земле, так это в Черногории. Мы летели на «деревню к дедушке». Я поначалу думал, что лечу в один город, а меня привезли совершенно в другой. Как хорошо, что нас встречали. Мужчина и женщина. Женщина размахивала листком бумаги с нашей фамилией. Люди нам совершенно чужие, но встречали, словно старых друзей. Оно и понятно, мы же православные.

Никогда и нигде нас так не принимали, как в этом доме в посёлке Светый Стефан. Мы с матушкой никак не могли понять, почему к нам скромным сельским священникам так отнеслись? Может, нас с кем-то спутали? Я попытался было осторожно разведать, но в ответ мне только улыбались и успокаивали: - Всё в порядке, батюшка, мы ждали именно вас. И начались поездки по монастырям и храмам. И каждая поездка становилась для нас откровением и сопровождалась очередным чудом.

Ну, представьте, нас заводят в совершенно пустой храм, открывают раку, и перед нами мощи святителя Петра Цетиньского, а на них сверху - десница Иоанна Крестителя. К нам подходит монах, и ничего не говоря, вручает акафист Предтече Иоанну на русском языке. И мы с матушкой вдвоём служим молебен. Когда в Москву привозили эту святыню, люди сутками стояли только для того, чтобы приложиться к ней, а нам, пожалуйста, хоть весь день. Только молитесь, не умолкайте.

Нас всё удивляло в Черногории, и особенно сами черногорцы. Мы подружились с нашим гидом и шофёром, и кормильцем, и, как про него сказала наша хозяйка Грета: «Милорад – это наше всё». Причём, не познакомились, а именно подружились. Крепкий сильный мужчина, инструктор по дайвингу, и ещё много по чему. Вылитый Эмир Кустурица. Кстати, когда последний бывает в Черногории, то неизменно заезжает к Милораду.

Помню, как он рассказывал нам о чуде, произшедшем на его глазах с парализованной девочкой, исцелившейся возле мощей преподобного Симеона Дайбабеского. Рассказывает, и, умиляясь, плачет. Я поначалу думал, что Милорад сам по себе такой человек, но потом, познакомившись с другими сербами понял, что они здесь все такие. Да и как можно быть другим, когда живёшь в окружении таких святынь, а у тебя самого под боком пещерный храм, чуть ли не первого христианского века. Преподобный Симеон, монах из Острога, в начале прошлого века раскопал своими руками этот самый древний храм. А указание о том, что храм существует и его нужно обязательно найти, пришло во сне простому пастуху, некогда жившему здесь, и пасшему рядом с пещерой своих овец.

Монах раскопал пещеру, устроенную крестом, с маленьким помещением пещерного храма, и остался в нём на всю жизнь. Уже в наши годы, когда обретали мощи преподобного Симеона и открыли его гробницу, то благовонный запах вдруг стал неудержимо распространяться и накрыл всю округу. В километре от входа в монастырь раскинулся корпусами алюминиевый завод. Так вот, благоухание от мощей перекрыло собой все производственные запахи. А люди не могли понять, откуда всё это, и только потом узнали.

Мы вошли в пещерный храм, молодой человек, единственный, который там находился, разрешил нам самим открыть раку и приложиться к благоухающим мощам. Мы в абсолютном одиночестве стояли в древнем храме рядом с преподобным, и пели тропари. Русские и сербы, объединённые одной верой, одной историей, одной Любовью. И нам не нужен был переводчик, мы так легко понимали друг друга.

И вот, наконец, Острог. Описать дорогу к монастырю словами невозможно, её нужно именно проходить, или проезжать, причём лучше всего двухэтажным экскурсионным автобусом. Только в нём, пробираясь по узкому серпантину, где разойтись, по-моему, возможно только двум встречным осликам, и непонятно каким образом проложенном на такой высоте, ты по-настоящему начинаешь осваивать Иисусову молитву, и творишь её не в тишине сердца, а на весь салон. Причём, точно так же рядом с тобой в унисон её орут и остальные попутчики. Всё-таки, ничто так не сближает людей, как совместная молитва.

Дата добавления: 2015-11-30