|
Читайте также: |
Отношение военных к семейной жизни - это старая, избитая социальная тема. Как совместить армию с её строгой дисциплиной, боеготовностью, частыми перемещениями и долгосрочной службой с желанием иметь дом, семью, детей. Решение, остававшееся одним и тем же на протяжении тысячелетий, - полагаться на холостяков. Исключение составляли только старшие офицеры. Римские императоры и сенат боролись за сохранение холостяцких легионов, опасаясь одновременно последствий скопления огромного числа наемников в местах расположения войск[316].
В ранний период Американской республики взаимодействие воинской и семейной жизни исходило из профессионального кодекса европейского офицерства XVIII в.: младшие чины никогда не женятся, тогда как, по неформальным правилам, старший офицерский состав имел такую возможность. С 1775 до 1947 гг. этого порядка придерживались твердо, и американская армия состояла в основном из холостяков. До 1942 г., например, в США запрещалось привлекать на военную службу мужчин, имеющих жен и детей. Словосочетание <военная жена> означало, что это <офицерская жена>. Среди офицеров высокого ранга женитьба откладывалась до 30-35 лет, причем часто женились на дочерях старших офицеров, т.е. <внутри своего круга>. Во время испано-американской войны 1898 г., Конгресс впервые назначил содержание семьям солдат срочной службы. Подобная материальная поддержка для офицерских семей появилась только в 1917 г. Исключая двух-трех женщин участвовавших в Гражданской войне (необычайно любимых современными историками феминистического направления), женщины не принимали участия в военных действиях. Небольшой корпус медсестер, созданный в 1901 г., военнообязанные стенографистки в I мировой войне, нестроевые и вспомогательные службы во II мировой войне, - вот и все случаи армейского опыта женщин. К этому можно добавить ту часть офицерских жен, которые регулировали неформальные социальные отношения, являясь, так сказать, менеджерами культуры в воинских частях, удаленных или изолированных от городских центров повседневной жизни.
Возникновение эры холодной войны привело к фундаментальным переменам в американских традициях. В новой атмосфере кризиса и возросших международных обязательств давняя американская антипатия к огромной армии должна была подчиниться новым реалиям, хотя республиканцы всегда считали наличие большой армии в мирное время прямой угрозой политическим свободам. Одновременно существование масштабных по своей величине военных сил обостряло проблему семейной жизни солдат и офицеров. Если армия 1890 г., состоявшая из 24 700 человек, могла оставаться холостяцкой по составу, то в армии насчитывающей более миллиона человек надо было как-то решать семейную проблему.
В послевоенные годы наметился поворот к <воссозданию системы семейных ценностей благополучного дома, который должен служить примером демократической жизни в демократическом обществе>. Социолог Т. Парсонс подчеркнул универсальность нуклеарной семьи с четким разделением обязанностей по полу. Психолог Д. Боулби в популярной книге <Материнская забота и душевное здоровье> говорил о потребности детей <в нежности и продолжительной заботе матери>, от которой зависит формирование личности, характера и душевного здоровья. В связи с этим специалисты обращали внимание на то, что <женщина, которая пытается приобрести мужские качества, является психически больной>, и определяли феминизм как <очевидное отрицание женственности>[317].
Эти настроения совпали с реальностью послевоенной американской жизни: наличием огромного числа ветеранов, социализировавшихся в армейских условиях. Сохранение армии в мирное время означало, что средний американский мужчина на протяжении 1940-1970 гг. имел в своем жизненном опыте призыв на военную службу. К 1970 г. практически половина (48,5%) из 49,5 млн. трудоспособных мужчин прошли сквозь армейский тренинг в закрытой мужской системе[318]. Отсюда, основные ценности военной дисциплины - подчинение приказам, мужество и агрессивность - были привнесены в гражданскую жизнь и стали признаками нравственного облика работника, что позволило говорить о феномене человека в корпорации, об <организационном человеке>. В своем эссе <Американский образ жизни> Уолтер Ростоу, экономист, советник президента Л. Джонсона и русский по происхождению, охарактеризовал эти социальные приобретения как явную склонность к конформизму. Воздействие холодной войны к тому же способствовало переносу гарнизонного строя жизни на общество в целом. Подобная конвергенция военного порядка с мирным укладом быта пересекалась с тенденциями урбанизации пригородов, бюрократизации и социальной однородности[319].
Под давлением холодной войны и постоянной мобилизации в армию, наблюдалось взаимодействие двух миров - гражданское общество частично <милитаризировалось>, тогда как армейский мир <фамилизировался>. или <осемейнивался>. Призыв на воинскую службу заставлял молодых людей подчиняться нормам мужского сообщества. Оторванные от родителей и любимых они попадали туда, где поощрялась физическая сила и где косо смотрели на проявление эмоций. Чисто мужская среда усиливала узы товарищества и верности, которые столь важны для единения малых групп в стрессовой обстановке и для укрепления воинского духа. Армия в основном успешно завершала социализацию мужчин как солдат к моменту демобилизации.
В идеальной модели отношений девушке полагалось проявлять внимание к своему избраннику письмами и подарочными посылками, чтобы скрасить службу. Но как только женщина сама становилась частью армейской системы, ей была уготована новая роль. Женщины не рассматривались как равные мужчинам - по закону 1948 г. допускалось около 2% женщин во вспомогательных подразделениях, которые пользовались дурной славой из-за существования <секретных обществ> лесбиянок[320].
Что касается жен и детей военнослужащих, то их роль в модели военной семьи рассматривалась как разновидность социальной поддержки. По контрасту с гражданским миром военная жизнь снимала напряженность разделения работы и семьей. Жены становились как бы ассоциированными членами армейской службы, их статус фиксировался рангом мужа. Для офицерских жен это означало прямую адаптацию к уже существующим неписаным традициям и порядкам, чему способствовали книги по военной этике. Одной из самых важных была книга Нэнси Ши <Армейские жены>, считавшаяся <неофициальной библией>. Жена осуществляет круглосуточную поддержку своего мужа, что является важнейшей частью национальной безопасности и долгом по отношению к стране. Женам вменялась обязанность устройства семейного лада. <Ведение домашнего хозяйства - это полноценная работа, и не следует совмещать её с внесемейной занятостью, если таковая ставит под угрозу выполнение домашних обязанностей>. Зная суровые требования военной жизни, жена офицера должна быть готова взять на себя обоюдную ответственность отца и матери перед своими детьми. Дети - это наиболее важная работа в жизни, это главное предназначение женщин. В книгах подобного рода содержались инструкции, как следовать традициям поведения офицерских жен, в т.ч. в качестве помощника командира в связи с работой в клубе офицерских жен[321]
Для обеспечения семей военнослужащих была создана система оплаты, сфокусированная на мужчину и на его семью. Предполагалось, что включение в денежное содержание расходов на семью обеспечивает чувство безопасности, внутреннюю мораль и солидарность. В 1942 г. было также расширено медицинское обслуживание членов семей военнослужащих, включая акушерскую помощь. В том же году была создана армейская скорая помощь, направленная на снятие стрессовых ситуаций среди военных и их семей. В 1952 г. в связи с отсутствием ряда социальных служб в армии увеличились выплаты на соответствующие услуги. В ходе общего облегчения домостроительства в 1950-е гг. в армии был открыт целый ряд центров повседневных услуг для усиления морали военнослужащих и их семей. Расширение такого рода деятельности привело к созданию армейской коммунальной службы, специально ориентированной на семью. В 1960-е гг. реализация ряда программ по охране здоровья усилила государственную медицинскую помощь, так что можно было говорить о возникновении <военной формы социализма> в Америке[322].
Однако есть сомнение в том, что вышеперечисленные проявления заботы о здоровье и благополучии имеют просемейную направленность. Для офицеров брак стал предпосылкой для продвижения по службе, а развод - губительным. Активность жен в соблюдении военных ритуалов и в клубной работе играла огромную роль при решении вопроса о карьере мужа. Военные пособия имели явно пронаталистскую подоплеку, также, как удобства армейского дома прямо зависели от воинского звания и размеров семьи. Чем больше было детей, тем больше был дом. Расходы по беременности и рождению детей оплачивались из медицинских фондов. Транспортные издержки также были в числе ряда льгот, определяемых количеством детей. Политика Пентагона являлась активно пронаталистской и дискриминационной по отношению к бездетным[323].
Была ли эта семейная политика 1948-1970 гг. действительно направленной на укрепление традиционной семьи? Разумеется, да. Брачность среди военнослужащих была значительно выше, чем у остальных граждан. В 1960 г., например, 84,9% всех офицеров были женаты, тогда как в гражданском населении брачность составляла 69,1%. В одном из исследований офицеров военно-воздушных сил выяснилось, что разводимость была в два раза меньше по сравнению со средним уровнем у мужчин от 20 до 54 лет. Социологи сделали вывод, что офицерская верность и преданность стране, родине, армии переходит в верность жене, <тогда как жена, в свою очередь, чувствовала себя частицей воинского единения>. Это был её путь служения отечеству. Офицерские жены демонстрировали также принятие традиционного разделения ролей по полу, - профессиональная занятость вне семьи отмечалась лишь у 20-30% жен в 1969 г. по сравнению с 41% и выше среди всего населения. Интересно, что среди жен военнослужащих феминизм не наблюдался до начала 1970-х годах[324].
Тем не менее в армии всегда сохранялась возможность распространения альтернативной системы ценностей, которая могла разрушить хрупкий баланс между военной и семейной жизнью, угрожая порядку армейской службы и воинской психологии. Многообразные социальные изменения 1967-1973 гг., действующие автономно, но взаимно усиливая друг друга, привели к полному краху равновесия между армией и семьей. Одна из тенденций относится к разочарованию и фрустрации в связи с войной во Вьетнаме. Индокитайский тупик истощил мобилизационную систему срочной службы. Ричард Никсон стал президентом, пообещав отмену воинской повинности. Специальная комиссия пришла к выводу, что высокая заработная плата и ряд привилегий могут сделать наемную армию привлекательной для многих. В 1966 г. Пентагон поставил задачу усилить роль женщины в армии, исходя из потенциальной возможности их рекрутирования и использования в Южной Азии и других регионах. В результате, в следующем году женщин-военнослужащих стало на 2% больше. Таким образом, был сделан поворот в сторону женщин, рассматриваемых в качестве потенциального ресурса армии волонтеров[325].
Последствия запланированного привлечения женщин в вооруженные силы оказались сначала незначительными, но позднее под влиянием феминистического лоббизма положение дел стало меняться. Однако американские феминисты на первых порах не могли точно определить свое отношение к службе в армии. Джейн Элштейн признавалась, что с самого начала феминизм не мог точно решить - или бороться с мужчинами или присоединиться к ним; надо ли сокрушаться по поводу разницы полов или отрицать это различие; наконец, стоит ли осуждать все войны или же внести женский вклад в вооруженные силы[326].
Хотя некоторые феминистки придерживались абсолютного пацифизма, большинство настаивало на полной интеграции женщин с армией, причем со строевой, а не вспомогательной. Военная семейная система, презираемая феминистическим движением за традиционный и пронаталистский характер. не была главной целью. Феминистические теоретики верили, что они могут сорвать тот военный занавес, который укрывал семью военнослужащих от общественного воздействия. С учетом, пусть небольшого, но влиятельного числа офицерских жен, которые приняли феминизм, а также, сообразуясь с возможностями женщин, влившихся в армейские ряды, существующий порядок казался хрупким и не очень прочным. Все механизмы социального контроля, применявшиеся для укрепления положения офицерских жен, зашатались под натиском феминизма[327].
Революция произошла в 1972 г. сразу после того, как Конгресс принял Поправку к равным правам. Опасаясь того, что сохранившаяся практика решения проблемы семьи и армии может оказаться неконституционной, пентагоновские аналитики надеялись осуществить постепенный переход к новой эгалитарной реальности. Феминистический импульс упал на плодородную почву. По данным ряда исследований. примерно 85% офицерских жен поддержали Поправку к равным правам. По мнению Эдны Хантер система военной семьи столкнулась с противоположностью своих основ: с одной стороны, армии требовались независимые и самостоятельные женщины, а с другой, они должны были обслуживать занятых службой мужей. Эти две несовместимые тенденции не могли долго не соприкасаться друг с другом[328].
Поставив свою репутацию на карту, пентагоновские чиновники старались добиться успеха. во чтобы то ни стало. Армейские службы рекламы сосредоточились в целях рекрутирования женщин на изощренной феминистической аргументации. Женщины начинали службу в тренировочных батальонах, где они плечом к плечу с мужчинами преодолевали учебные преграды, имея при себе гранаты, бутылки с горючей смесью и прочие атрибуты боевого снаряжения, т.е. вовлекались в фантастическую реальность, достойную Феллини. В 1975 г. Конгресс одобрил открытие для женщин военных академий в Аннаполисе, Уэст Пойнте и Колорадо Спрингс, хотя противостояние этому было достаточно сильным.
<Академическая революция>, состоявшая в совместном обучении мужчин и женщин, была самым радикальным экспериментом эгалитаризма в американской системе образования. Предполагалось, что легкость, с которой осуществлялась ранее расовая интеграция, проявится и в интеграции по полу на основе принципа андрогинии: отсутствия значимых различий полов вообще и для получения военного образования в частности. Начиная с 1976 г. традиционные юноши объединялись с весьма нетрадиционными девушками в драматической попытке американского феминизма бросить вызов военно-мужской элитарности и традициям военных институтов. К 1980 г. феминизация армии выражалась внушительной цифрой - 117 400, или 8.4% от всех военнослужащих были женщинами, - гораздо больше, чем в других странах, например, в Швеции или Израиле. По планам администрации Дж. Картера, составлявшимся в 1980 г., численность женщин в армии США в 1986 г. предусматривалась в пределах 265 000[329].
Триумфальный марш идеологической андрогинии сопровождался радикальными сдвигами в военной философии. Социолог Ч. Москос в 1973 г. отметил, что американская армия переживает организационный переворот в связи со сменой институционального формата самих армейских нормативов и переходом к стандартам профессиональности, присущим гражданской деятельности и рынку труда. Пентагон ухватился за идею замены <институционализма> <карьеризмом>, найдя в этом прекрасное обоснование существующей политики, где ставилась цель устранения <маскулинных ценностей>. В наемной армии добровольцев военная служба не должна представлять собой некий треннинг по переделыванию мальчиков в мужчин, - теперь это место для профессиональной карьеры мужчин и женщин. К тому же технологические изменения в вооружении, появление ракетных войск и атомных бомб, - всё это заставляло пересмотреть старую мобилизационную модель[330]. Более того, новое технологическое оснащение войск привело к фундаментальным преобразованиям, снимающим различия между военным и мирным временем. Специализация внутри профессиональной армии делает <военное сражение> в классическом смысле слова невероятным. Социолог Л.Б. де Флер, консультант по гендерной интеграции в Авиационной Академии, подчеркнул, что в ХХI в. исчезает необходимость в полководцах и возрастает потребность в менеджерах и дипломатах. В этом же русле лежит усиление внимания к женщинам. В то время как мужчинам присуща формулируемая традицией патриотическая ориентация, женщины-рекруты делали ставку на самопродвижение и карьерный успех[331].
В 1978 г. социолог Гарвардского университета М.Д. Фельд, описал роль армии США как инструмента социальной инновации в связи с новыми гендерным подходом и элиминированием представлений о том, что будто имеется природная, определяемая сексуальными позициями разница между полами. Во времена холодной войны сложилось уникальное сочетание милитаризма с тенденцией к усилению <государства велфэра>. Взаимопроникновение понятий национальной безопасности и национального благоденствия устраняло различие между <нацией мира> и <нацией войны>. Тотальная мобилизация относится к архетипу <готовности воевать> и противоположна модели <постоянно мобилизующегося> государства, когда активизируются силы не по причине войны, а для того, чтобы ресурсы распределялись наиболее полным и рациональным образом.
Под двойным прессом государства велфэра и государства национальной безопасности <солдат> оказывался уже не традиционно рекрутируемым в армию мужчиной, а одним из многих делающих профессиональную карьеру людей. Фельд полагал, что вступление женщин в армию уничтожит все прежние элитарные предписания и нормы как мало соотносящиеся с современной действительностью. Историческая эволюция ведет, скорее всего, к постоянно мобилизующемуся обществу, преследующему цель социального или гражданского равенства[332]. Полковник Ширли Бах из Института защиты равных возможностей приветствовала половую интеграцию в армии как средство прикладной социальной инженерии: <Этот процесс мог бы столь же эффективно быть управляемым, как и внедрение новых систем оружия, если бы имелась вся необходимая информация и были правильно определены приоритеты>. Она, тем не менее, признавала разрушительное влияние интеграционного процесса в военных академиях и негативное воздействие этого на боеготовность.
И всё же процесс пошел и должен идти вперед. Использование преобразований в армии как механизма принудительных социальных трансформаций и первостепенное значение, придаваемое идеологической версии андрогинии и <равных возможностей>, - это и есть сегодня милитаристский эквивалент Библии[333]. Какие изменения в баланс армии - семьи внесли эти социальные и идеологические инновации? Лишь в одном отношении они изменились минимально: как и прежде, все американские матросы и летчики продолжали вступать в брак раньше и рожать детей больше, чем их гражданские одногодки. Различия начинают появляться лишь в конце 1980 гг., и, увы, на самом глубоком уровне перемены многообразны и многочисленны.
Упадок фамилизма. К 1980 г. в ВВС осталось только 19% традиционных семей во главе с отцом, военнослужащим, его женой-домохозяйкой и детьми. По отношению к состоящим в браке военнослужащим, традиционная семья составляла лишь 28% от всех семей ВВС[334].
Подъем <плюралистической семьи>. Упадок полной семьи привел к <новым семейным формам>, таким, как двухкарьерные пары, семьи с одним родителем, сожительства и внебрачные рождения. Доля супружеских пар, где он и она военнослужащие, выросла с 30% в 1970-е гг. до 60% в 1980-е годы[335].
Великая <социализация> военной семьи. В армии, ориентированной на рост карьеры, пособия и льготы для членов семей становились стимулом для найма в армию. Новый эксперимент в ВВС связан с 24-часовым уходом за детьми в случае срочного вызова отцов по тревоге. По Армейскому семейному плану 1987 г., удовлетворялись просьбы военнослужащих о расширении служб ухода за детьми, которых к началу 1990-х гг. насчитывалось около 600, с прямыми субсидиями не менее 80 млн. долл. Как обычно бывает в системах велфэра, рост проблем социального обеспечения стал и в армии опережать их решение[336].
Эрозия армейской общности. По мере того, как увеличивалась зависимость семей военнослужащих от правительственных программ, воинский дух, который раньше укреплял военное братство, постепенно исчезал. Закрытый, тесный, сплоченный мир армии холостяков уступал путь службе, представлявшей разновидность работы, а не особую привилегию. Социологические опросы неизменно выявляли, что военные хотят больше находиться дома и меньше на службе. Всё больше было желающих жить в своем доме, а не в казарме и не на территории части. Около 70% семей удалось обзавестись своими домами, что в конечном счете вело к изоляции от коллег. Больше половины членов семей при опросах говорили, что лишены близких друзей и соседей, что они более всего полагаются на государство и дорожат возможностью быстрой карьеры[337].
Проблемы семейной политики в армии. В 1980-е гг. был ясно осознан на уровне управления семейный кризис. С одной стороны, стало очевидно ухудшение ситуации в местах расположения воинских частей. Вопреки правилам, обязывающим военнослужащих отдавать своих детей в службы круглосуточной заботы во время тревоги или срочных вызовов, только некоторые поступали так. Иногда в опасных ситуациях военнослужащие брали своих детей с собой. Как заметил один исследователь, <самый худший вариант - держать детей при себе в обстановке, связанной с национальной безопасностью>. Многие верили, по данным интервью, что войны никогда не будет, и заявляли, что в случае реальной угрозы останутся дома с детьми. С другой стороны, такого рода высказывания свидетельствовали о выходе системы из-под контроля, причем тысячи жалоб на трудности жизни показывали, что выход виделся только в расширении привилегий[338].
Феминизация вооруженных сил. Хотя привлечение женщин в армию оправдывалось соображениями <равенства> и, значит, предполагалось их полноценное участие в военных действиях, одновременно происходило смещение к системам <заботы и помощи>, противоречащим армейскому уставу[339].
В своих усилиях как-то решать проблемы слабевшего баланса между семьей и службой, армейские менеджеры всё дальше и глубже вовлекались в сети методов социальной инженерии.
Некоторые уставные инструкции для женщин-военнослужащих были едва ли благопристойны: <секс не должен происходить в гарнизонной обстановке; если вы применяете противозачаточные таблетки, то убедитесь, что их у вас достаточное количество>. Другие инструкции обнаруживали глубокие расхождения со здравым смыслом, и даже с фундаментальными принципами антропологии - в связи с ношением армейской формы, т.е. с её женским камуфляжем. В отчаянном порыве удержать женщин, военное руководство сознательно шло в своих советах на то, чтобы нарушались моральные принципы. Некоторые начальники заявили, что, если необходимо, то следует создать возможности для альтернативных форм брака, для кратковременных связей и даже беременности ради преодоления одиночества[340].
Сильным инструментом социальной инженерии в армии оказалась концепция андрогинности. В одном из докладов руководства ВВС ставилась задача элиминирования традиционных норм мужественности и женственности. Курсы ВВС по человеческим отношениям оказались средством искоренения старых культурных стереотипов и внедрения нового понимания гендерных ролей[341]. Как свидетельствует Бю Митчелл, служба в армии требовала как поведенческой гибкости, так и интеллектуального конформизма по отношению к андрогинии. Публичное сомнение в <абсолютном равенстве> мужчин и женщин сразу же вело к дисциплинарным санкциям и часто к прекращению армейской карьеры.
Была даже введена новая должность <офицера по отношениям равенства>, которому предписывалось отслеживать климат настроений военных женщин и мужчин и докладывать о всех нарушениях <политики равенства>. Это во многом напоминало политику КПСС в советской армии, когда офицеры-коммунисты назначались заместителями командира по политической части (замполитами в дивизиях и полках, политруками во взводах), чтобы контролировать нужный политический курс[342]. Последствия этих перемен сказались на затяжной дестабилизации американских семей, ставших жертвой <акул> идеологии государства <всеобщего благоденствия>, искусно закамуфлированной под <военную необходимость>.
На самом глубинном уровне, к счастью, человеческая натура содержит в себе иммунитет против эгалитарного фанатизма военных руководителей. В каждой из служб до сих пор сохранилось достаточное число лидеров, которые молчаливо, но неустанно, каждодневно борются изо дня в день с управленческим абсурдом и социальной антиутопией. По данным ряда исследований, выяснилось, что военнослужащие-женщины низших рангов остались ориентированными на традиционно женские виды работ и в армии, преследуя в т.ч. цель выбора хорошего мужчины для замужества и детей. Поэтому, например, уровень увольнения женщин из военно-береговой охраны превышал уровень увольнения мужчин в два раза. Эти женщины, возможно, не отличались от фермерских матерей и бабушек, которые в свое время ринулись к текстильным станкам ради экономического выживания. С другой стороны, многие жены офицеров по-новому взглянули на роль женщины, высказавшись за заботу о детях и семье. Исследования в военных академиях позволяют предположить, что курсанты становились всё более традиционными в своих взглядах на женщин, вопреки эгалитарной пропаганде[343].
Опыт социально-гендерной революции в армии вызывает целый ряд вопросов: способна ли свобода, обязательная для семейной жизни, выжить в постоянно мобилизационном и милитаризованном обществе? Может ли республика в мирное время содержать и контролировать огромную армию? Угрожает ли благополучию и автономии семьи симбиоз между государством <велфэра> и национальной безопасностью государства? Основатели нашей нации, помня об опыте европейских войн, придерживались убеждения, что огромная армия в мирное время всегда фатальна для свободы. Они понимали, что милитаристские образования угрожают не только республиканским политическим институтам, но также и самим гражданам, их личной и семейной независимости. Технология современной войны, конечно, отличается от старого стиля вашингтонской континентальной армии. Сегодня то самое время, когда надо создавать альтернативные способы национальной безопасности, совместимые с принципами республиканского правления, в целях как свободы, так и благополучия семьи.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 69 | Нарушение авторских прав