Отцовство - реальное и номинальное

Изучение идеологических противостояний и революционных движений XIX-XX вв., доктрин феминизма, коммунизма и фашизма позволяет придти к выводу, что Мужчина, Отец рассматривается как враг. Это он - власть и авторитет, это против него, семьянина и главы семьи, направлялись все эти восстания. Поэтому раскол семьи возникает и разворачивается в соответствии с ослаблением роли и значения Отца. Однако слово патриархат не всегда имело нарицательный смысл. Чтобы понять значение отцовства в настоящее время, надо сделать краткий экскурс в историю христианской семьи. В дохристианской Европе римская семья включала в себя несколько поколений, а также слуг. Но абсолютной главой дома был отец. Он держал в своих руках право на жизнь и смерть своих домочадцев, это была абсолютная монархия в миниатюре. Историки писали: <Новообретенный член дома, неважно: новорожденный ли ребенок, невеста или слуга, - должен был быть принятым pater familias. Новорожденного клали перед ним; если отец брал его на руки, то ребенок окончательно входил в семью, и ему давали имя, если же нет - ребенка бросали на произвол судьбы>[148]. Проблема <выбора> стояла перед отцом.

Распространение христианства в Римской империи ослабило одни аспекты семейной системы и усилило другие. С одной стороны, там, куда доносился глас церкви, дети перестали жить и умирать по прихоти своих отцов. С другой стороны, именно христианский язык отношений между отцом и ребенком Иисус насильно внес в наше сознание. Более того, Новый Завет подтвердил власть любящих отцов-христиан над их женами и детьми. Пятнадцать столетий спустя Мартин Лютер критиковал холостяцкую жизнь и жизнь в монастырях, видя в них лазейку, через которую мужчины и женщины пытаются избежать обязанности рожать и растить детей. Брак - это не второстепенное, низшее призвание мужчины, но высочайшее из состояний, <настоящий религиозный порядок на Земле>, дивно установленный и <приятный Богу и драгоценный для него>. Более того, Лютер призывал не только к отцовскому лидерству в семье, важно также внимание отцов к повседневным домашним делам: <Бог и все его ангелы улыбаются отцу, стирающему детские пеленки, потому что он делает это, следуя своей вере>.

В последующие века протестантизм стал религией, ориентированной на дом. Особенно это было заметно в Северной Америке, начиная с Джеймстауна и колоний Массачусетского залива XVII века. На протяжении почти двух столетий ежедневная семейная молитва, чтение Библии и религиозное воспитание детей являлись прерогативой мужчин. Даже популярный дамский журнал в конце XIX в., признавал, что отец <служит жрецом семьи>, посредником между Богом и домочадцами и что отец - это <венец домашнего благочестия и преданности>.

Романский католицизм развивался в том же направлении, но несмотря на всю разницу между собой, католики и протестанты соглашались в признании незыблемости авторитета отца, означающего прочность семьи. Тем не менее, некоторые историки провозгласили, что семья в Америке всегда была слабой, и в отличие от Европы, мы якобы были нацией индивидуалистов, людей без особых семейных привязанностей. Если рассматривать только ХХ в., это кажется правильным: эпидемия разводов, незаконные рождения, аборты, низкий уровень рождаемости, всё это предполагает отход от семейной жизни. Но если мы взглянем на американцев в другое время - с 1780 г. по середину XIX в., когда была написана Конституция и сформировалась американская республика, то увидим отличную от нынешней картину семейной жизни, а также иное положение и роль в семье отца. Отцам нравилось обладать собственностью и опекать детей, которые приобщались постепенно к семейному производству. Верность расширенному типу семьи - с дедушками, бабушками, дядями, кузенами - оставалась столь же сильной, как и чувство общности, внушаемое церковью. В обоих случаях лидерство отца не оспаривалось: старшие управляли в ризницах, административных зданиях и в расширенных семьях. При авторитете отцов отношения поколений и полов регулировались взаимной дополнительностью прав и обязанностей. Семья не просто довлела над индивидами в продлении семейной линии, но и соединяла всех вместе в проекции <прошлое - будущее>.

К середине XIX в. на роль отцовства была предпринята серия атак. Авторитет отца как светский, так и религиозный, начал падать. Его исчезновение символически завершилось в середине 1970-х гг. с принятием решения Верховного Суда США об абортах. Первый вызов позиции отца по своей природе был экономическим: подъем фабричного производства, или индустриализация. Поначалу применение индустриальных методов, - включая рациональное распределение ресурсов, производство товаров для продажи и разделение труда - оставалось в границах дома, под контролем отца. Домашние мануфактуры в таких областях, как ткацкое дело, доминировали в новой системе с 1800 по 1840 гг., оберегая экономическое единство семьи. Под влиянием фабричного производства семейная экономика слабела, и по мере роста индивидуальной зарплаты сыновья становились менее зависимыми от своих отцов, впрочем, как и отцы всё меньше зависели от своих детей. Родители - как мужчины, так и женщины, - были соблазнены возможностью заработка вне дома, и положение детей стало ненадежным. Домашнее производство товаров быстро испарилось, оставляя семье право функционировать только в качестве потребителя.

Перемены в законодательстве середины XIX в. вновь понизили авторитет и ответственность отца. Решение суда штата Пенсильвания о родительстве от 1839 г. создало новый прецедент. Было установлено, что правительство может забирать детей от родителей, если те ими <пренебрегали> и <нарушали закон>. Суд впервые дал государству власть над детьми, и гораздо б?льшую, чем отцам. Несколько десятилетий спустя были изменены законы об опеке над детьми, в которых предпочтение отдавалось отцу. В 1820 г. отец (а после его смерти - и мать) обычно становился опекуном ребенка, поскольку считалось, что отцы, по сути своей, <естественные защитники>, дающие детям образование и поддержку. Однако в конституции 1859 г. штата Канзас, была введена новая модификация закона, быстро адаптированная всеми другими штатами и направленная на защиту <прав женщин,: включая их равные права на обладание ребенком>. К началу ХХ в. практически уже стало правилом отдавать роль опекуна матери. Это показывает, что произошло полное переосмысление старого правила и отрицание прав отцов как <естественных защитников> детей.

Другим поводом уменьшения влияния семьи, и, в частности, отцовства, были в XIX в. законы об обязательном посещении школы. Защитники публичных школ высмеивали <священные права и персональные привилегии> родителей, держащих своих детей дома. Интересно отметить, что решения судов в конце XIX в. по поводу посещения школ руководствовались новой интерпретацией Верховным Судом 14 поправки к Конституции. Возобладал новый взгляд на закон, позволяющий толковать ранее принятые принципы весьма свободно в соответствии с <изменяющимся и продвигающимся вперед условиями>. Тот же принцип будет позже использован для изменения прав отца при решении об аборте. Авторитет отца был также значительно ослаблен в результате действий правительства в начале ХХ в. Давление федерального закона о детском труде, к примеру, основывалось на сознательном игнорировании прав государства, родительских прав и домо-центрированной экономики. Поощрительные части системы социального обеспечения социализировали самоценность ребенка, ниспровергая права и авторитет отца. Не случайно решением Верховного Суда было узаконено, что эта система основывается на принципе parens patriae, т.е. на родительстве государства как высшем принципе по отношению к родительству отцов и матерей, а также других родственников. Программа федеральной помощи семьям, в которых есть дети-иждивенцы, <выталкивала> мужчин из ложа семьи и дома. Более того, система помощи семье с маленькими детьми создала конкурентно способную семейную модель <мать-государство-ребенок>, расхолаживая молодых людей относительно брака и поддержки детей.

Религиозный аспект отцовства также пострадал. В конце XIX в., когда мужчины переместились на фабрики и в офисы, их роль религиозных лидеров ослабла. Отцовское лидерство в изучении Библии и в молитвах стало весьма редким, религиозное лидерство в доме перешло к матери. Христианство в целом становилось как бы женской верой. В ХХ в. определенный проблемой явились теологические искания и инициативы протестантских церквей. Так, большое распространение получили атаки <прогрессивных> теологов, критикующих <отцовскую тиранию> и <мужской язык и образы> как идеалы прежней семейности. Дом и семью старых времен теологи изображали как находящиеся в упадке. Лютеровская модель любящего христианского патриарха стала непопулярной. Его <скрипучие> пронаталистские чувства были заменены контрацептивной ментальностью.

Ущемление прав отцов в дебатах по поводу абортов стоит в одном ряду с другими атаками на них. Когда в конце 1960-х гг. мнения о легализации абортов стали преобладать, права отцов обычно не урезались. Государство, предоставив женщине право на аборт, требовало при этом согласия реального или потенциального отца. Но в Верховном Суде США уже создавалась новая доктрина приватности с важными дополнениями относительно статуса отцов. Узаконенное в Конституции <право на частную жизнь> распространялось внутри семьи на индивида. Как сказал в 1972 г. судья Бреннан, <семейная пара это - не независящая ни от чего целостность, но союз индивидов со своими особыми эмоциональными и интеллектуальными качествами. Если право на частную жизнь что-либо значит, то это право самого индивида, женатого или холостого, освободиться от неправомерного вторжения правительства в дела, глубоко затрагивающие человека, такие, как рожать или не рожать детей>. Иными словами, право на частную жизнь отрицало важность брака и теоретически отделяло отцов, братьев и мужей от жен, в частности, в вопросах, касающихся рождения детей. В 1973 г. Верховный Суд признал женское право на аборт <фундаментальным правом>, защищенным Конституцией. Прямой роли отца не придавалось никакого значения.

Концепция <планируемого родительства> исходила из того, что государство не может регулировать или запрещать аборт в течение первого триместра беременности, когда доктор и пациентка заняты медицинскими аспектами здоровья. Право матери принять решение по уничтожению эмбриона оказалось выше права отца защитить его. Судья Уайт писал: <удивительно, что большинство находок в Конституции - это доказательство более сильного права матери уничтожить потенциальную человеческую жизнь посредством аборта по отношению к отцовскому праву предоставить человеческому эмбриону право стать ребенком>.

Еще менее утешительным было решение суда по делу Дэнфорта, гласившее, что мнение отца не имеет значения при рассмотрении вопроса об аборте, поскольку у него в своем ребенке якобы не больше заинтересованности, чем в пришельце с Марса. Социальный институт брака оказывался вне проблем зачатия и родов, отцы в связи с рождаемостью лишались последних остатков авторитета. Выбор <жизни или смерти> ребенка был за матерью - в культурном и юридическом отношении христианское отцовство перестало существовать. В разрушении отцовства в Америке имелась одна странность - предложения, уменьшающие роль отцовства, были внесены и осуществлены самими мужчинами, в большинстве своем отцами. Как объяснить такое участие мужчин в ослаблении принципа отцовства? Стандартные объяснения фокусируются на изменяющихся определениях правосудия, где эгалитарная предпосылка взяла верх над исторической моделью, рассматриваемой как неправильная. Но это не причина, это лишь следствие. Причина находится где-то ещё.

<Принцип отца> и защищаемые им патриархальные основы, являлись единственным конкурентом современным идеологиям двух последних веков. Когда амбициозные мужчины увидели власть, которую им дают новые учреждения, они обменяли свое домашнее лидерство на шанс управлять массами. Они вкусили презрения, испытываемого элитами к обычным людям: <важно, как живем мы, правители, а другие пусть живут - в соответствии со своим укладом и порядком>. Были и другие причины. Многие мужчины приняли новый порядок, потому что он дал им то, чего, как им казалось, они хотели: свободу от ответственности. Быть отцом, мужем, главой дома - трудное занятие. Нести бремя защиты других, заботиться об их выживании и обучении, защищать землю и собственность - это огромный риск и постоянная физическая и духовная отдача. Свобода выше этих обязанностей. Именно поэтому была столь сильна привлекательность тех штатов, законодательство которых давало право мужчине переложить эти тяжкие обязанности на других. Мужчины по своей воле участвовали в повороте от частной собственности и семьи к работе, управлению корпорациями. Даже сентиментальный подъем материнства в XIX в. можно объяснить удобным самоотречением отцовства: готовностью мужчин отдать женщинам традиционные мужские обязанности. Фактически это было бегством от ответственности.

Как могут мужчины вновь стать мужьями и отцами, достойными этого звания? В результате смены законодательной или общественной политики? Вряд ли. Существующие законы- это, по меньшей мере, эхо духовного и морального упадка, начавшегося почти два столетия назад. Необходимо начать хоть с каких-либо изменений в этих сферах.Мужчины должны сначала вернуться домой. Они должны вернуть себе роль моральных и религиозных учителей. Они должны вспомнить искусство быть мужем, должны принять естественную ответственность отцовства.

Дата добавления: 2015-11-30