кочевая периферия

Слабость интегрирующих и преобразующих потенций феодализма, имевшая на Востоке своим дополнительным фактором отмеченную дискретность природно-географической среды, обусловила определенную "автономию" или изолированность племенного мира от основного потока развития общества. Близкое соседство его с развитыми цивилизациями делало, однако, неизбежным контакты периферии с центром в экономической, социальной и политической сферах. Результаты этих контактов были различными и зависели от многообразных условий времени и места. В одних случаях эти контакты ускоряли процесс социальной стратификации и развития имущественного неравенства у племен, способствовали их политической консолидации и созданию протогосударственных образований с сильным влиянием в их структуре родовых связей; в других случаях установление контроля племен над земледельцами, изъятие у них прибавочного продукта, напротив, консервировали патриархальные отношения в племенных структурах, тормозили социальное расслоение.

Испытывая влияние центра, кочевая периферия, в свою очередь, оказывала мощное воздействие на процессы в обществе. Племенной милитаризм и экспансионизм определялись особенностями кочевого хозяйства: его заинтересованностью в продуктах земледелия и ремесла, отсутствием (или мизерностью) прибавочного продукта, избыточностью рабочей силы. Миграции и завоевания кочевников на Востоке происходили не только в древний и раннесредневековый периоды (гунны, эфталиты и пр.), как это было в Европе, но и на протяжении всего средневековья и даже нового времени. Мощные волны переселенческих процессов обрушивались на многие страны Востока в XI в. (тюрки-сельджуки) и в XIII в. (монголы). Эти и последующие племенные миграции и завоевания (монголов, туркмен, узбеков, тюрок-османов и др.) кочевников, имевших эффективную, восходящую к родо-племенной структуре военную организацию, приводили непосредственно к разрушению производительных сил в культурных центрах. Практически повсеместно они способствовали сокращению ареалов поливного земледелия, утрате навыков полеводства и культуры пахоты, проникновению скотоводческих систем в традиционно земледельческие районы и их пасторализации. Результатом кочевых нашествий начиная с XI в. был демографический спад во многих азиатских и североафриканских странах.

На протяжении всего средневековья в подавляющем большинстве восточных стран племенные группы представляли решающую силу в создании империй и других более или менее крупных государственных образований. В социально-политической иерархии этих государств клановая знать занимала доминирующее положение. Опираясь на военную силу племенных ополчений, она присваивала престижные должности в военно-административной системе управления и представляла верхний эшелон власти. Источником богатства этой знати была эксплуатация земледельческого и городского населения путем изъятия ренты-налога и городских налогов на базе военно-ленной системы.

Этнически чуждая местному населению, кочевая знать нуждалась в сугубо деспотическом характере власти и усилении централизации. Известно, например, что при Юанях и маньчжурах в Китае резко усилилась власть императора. Аналогичное явление имело место и в других странах Востока, в частности при монголах Хулагуидах в Иране, при делийских султанах и могольских падишахах в Индии, при Османах в ряде стран Ближнего Востока и т.д. В условиях периодически происходившего укрепления деспотической централизованной власти тенденция к разложению системы служебных держаний под эгидой государства оказывалась неустойчивой, приобретала циклический характер. Феодальная анархия и раздробленность XV в., как результат усиления частного феодального землевладения, в начале XVI в. сменились новым витком централизации, способствовавшей стабилизации общества.

Происходившее на Востоке на протяжении всего средневековья взаимодействие "варварского" и феодального начал стало основным фактором консервации общественных отношений; как отмечал Л.И.Рейснер, восточному феодализму приходилось "тащить" огромный груз полуфеодальной и полупатриархальной "варварской" традиционности, тратить огромные усилия на освоение своей периферии, что резко отличало развитие средневековых обществ на Востоке и в Западной Европе, где несистемные формы практически отсутствовали или не играли той же роли.

Однако миграции и завоевания затрагивали восточные общества в разной степени. Они не коснулись совершенно Японии, что, возможно, в немалой степени определило ее особый по сравнению с другими азиатскими и североафриканскими странами путь развития. Неодинакова была историческая роль этих миграций и завоеваний и во времени. Если в эпоху поздней древности и генезиса феодализма племенные завоевания, установление власти кочевников над земледельческими этносами могли стимулировать, как правило, автохтонные феодализационные процессы, то более поздние волны племенных завоеваний обществ, уже продвинутых в своем феодальном развитии, напротив, придавали этому развитию затяжной характер, способствуя возрождению дофеодальных и раннефеодальных норм и институтов.

Рабство на Востоке в средние века сохранялось как в своих феодальных модификациях, так и в виде особого уклада. Роль его была весьма значительна, хотя и не всегда получала адекватное отражение в источниках, в частности в официальных документах и хрониках. Особенно значительна роль рабовладельческого уклада в раннее средневековье. В Иране при Сасанидах и Халифате (до Х в.) рабы находили применение в крупных имениях государства и частных лиц, а также в храмовых хозяйствах. В Японии в VIII-XI вв. число рабов достигало 10-15% всего населения, формы рабской зависимости возникали также и в условиях кочевого хозяйства. И хотя рабство здесь оставалось патриархальным и архаичным, не выходило за пределы домашнего рабства, жизнедеятельность общества была немало опосредована эксплуатацией рабов.

Рабовладельческий уклад не теряет своего значения на Востоке и в развитых феодальных обществах. Рабов использовали в сельском хозяйстве, на оросительных работах, в ремесле; они пасли казенные и личные стада, добывали на государственных рудниках железо и обрабатывали его, служили в гвардиях феодальных правителей. Основной тенденцией в средние века на Востоке было сокращение применения рабского труда в сельском хозяйстве и ремесленном производстве и одновременно возрастание степени использования его в сфере обслуживания.

Одним из факторов устойчивости рабства были непрерывные крупномасштабные завоевания, и прежде всего те, которые осуществлялись теми или иными племенами и сопровождались захватом в плен и депортацией десятков и сотен тысяч людей. По мнению исследователей, арабское завоевание Ирана и ряда других стран укрепило на известное время терявший свое значение рабовладельческий уклад. В хулагуидском Иране оказались возрожденными, в полном соответствии с "Ясой" Чингисхана, рабско-крепостнические формы эксплуатации в казенных мастерских. Рост числа рабов и ухудшение их положения имели место в Китае при Юанях и позднее при маньчжурах.

Сохранение в средневековых обществах Востока рабства и характерное правовое осмысление этого явления (деление на лично-свободных и лично-несвободных, в дальневосточном праве - лянжэнь и цзяньжэнь)

Функциональным элементом феодального общества Востока был средневековый город, фокусировавший в себе основные типологические черты этого общества. Как и европейский город, город на Востоке был связан с определенным уровнем развития производительных сил и феодальных социально-экономических отношений, был индикатором их зрелости. Рост численности городов на Востоке особенно заметен в Х-ХII вв., когда определенный спад городской жизни периода раннего средневековья сменился бурным ростом промышленной деятельности и расцветом средневековой культуры. Огромные объемы прибавочного продукта от сельского хозяйства создавали благоприятные условия для развития ремесла и других несельскохозяйственных занятий и сосредоточения в городах несельскохозяйственных групп населения.

Как и в Европе, город на средневековом Востоке был местом концентрации частично отделявшегося от земледелия ремесла, торговли и населения. По степени концентрации населения города на Востоке превосходили западные. По современным подсчетам, к концу XVIII в. в них проживало 10-25% населения (в Европе в городах с населением более 10 тыс. человек - всего от 1 до 7%). Восточный город отличали высокий уровень развития ремесла (как по объему и ассортименту изделий, так и по качеству производимой продукции), солидные накопления купеческого капитала. Можно согласиться с тем, что восточный город был даже менее аграрен, чем западный.

Являясь, как и европейский город, многофункциональным образованием, восточный город отличался гипертрофированностью одной из его функций, а именно военно-административной. В городах, в зависимости от того, центром какой административной единицы они были, сосредоточивалась имперская, областная или окружная администрация.

В условиях деспотических восточных государств со свойственной им государственной системой бюрократии и преобладания государственной земельной собственности сложился тип восточного города, не знавшего городских вольностей, свобод, коммун.

Городские торговые и ремесленные корпорации-цехи и касты в средневековом городе пользовались некоторым самоуправлением. Однако государство осуществляло контроль над рядом сторон их деятельности путем всевозможных регламентаций и монополий, нередко утверждало или назначало глав этих корпораций.

Лишенный самоуправления, особого политического статуса, собственных финансов и военной основы, город в политико-правовом аспекте был продолжением сельской округи и не противостоял деревне. Статус горожанина и крестьянина не различался кардинально, так как оба были бесправны перед властью деспота.

Была, однако, и другая, не менее важная причина этого, а именно высокая норма эксплуатации крестьян, которая обеспечивалась восточно-деспотическим государством с его мощным аппаратом принуждения. Доходившая до 1/2 и превышавшая этот уровень рента-налог и другие многочисленные поборы в сумме охватывали весь прибавочный продукт и временами часть необходимого, затрудняя или исключая расширенное земледельческое воспроизводство. Такая норма эксплуатации была возможна лишь в специфических природных условиях юга, которые, обеспечивая большую отдачу от вложений труда, допускали мизерность необходимых расходов на поддержание человеческой жизни, т.е. низкий уровень необходимого продукта.

Крайняя бедность крестьян при высоком уровне сельскохозяйственного производства была, видимо, основной причиной того, что крестьяне на Востоке в массе не входили в рыночные отношения в отличие от Запада, где, как отмечал М.А.Барг, в условиях пониженных рент, подолгу застывавших на одном уровне, значительная часть прибавочного продукта присваивалась земледельцем в виде рыночных доходов, не улавливавшихся феодальной рентой.

Дата добавления: 2015-11-16