БЛАГОДАРНОСТИ 13 страница

– Да ничего не было. – Уилл отпил вина и поморщился. – Все шесть лет служу сварливому капеллану, не выпуская из рук гусиного пера.

– Брокарт сказал, что ты сержант капеллана. И о гибели сэра Овейна тоже, – печально добавил Саймон. – Жаль. Достойный человек.

– Да, – согласился Уилл, – достойный. – Со временем острота потери притупилась, но он часто вспоминал прежнего наставника. Наверное, еще и потому, что новый казался уж очень неприятным.

Саймон протянул ему хлеб.

– Я помню, король Генрих прибыл в прицепторий сразу, как рыцари вернулись из Парижа. Обозлен дальше некуда. Только соскочил с коня, весь красный, и тут же зарычал на магистра Юмбера: мол, почему не смогли сберечь драгоценности да еще подвергли опасности его супругу? – Саймон присвистнул. – Я все ждал, кто первым нанесет удар – магистр Юмбер или король.

Уилл кивнул.

– Так и не нашли доказательств, что замешан Генрих?

– А некогда было искать. Вскоре начался мятеж.^[19] – Саймон покачал головой. – Тяжелые выдались годы. Не для нас, а вообще. К нам в прицепторий сунуться никто не решился. А вот в Лондоне произошла суматоха, и во всем королевстве… Половину времени мы не знали, у кого власть. Сегодня у короля, а завтра уже у Симона де Монфора и баронов. Они возвестили, что хотят дать людям больше свободы. Захватили Глостер, пять портов^[20] и половину Кента, а потом армия короля пошла на Льюс.

– Я слышал об этой битве, – сказал Уилл.

– Неудивительно. В Англии только об этом и говорили, много месяцев. Славили принца Эдуарда, он очень храбро сражался, сокрушил многих мятежников.

– А я слышал, именно из-за него и проиграли битву, – заметил Уилл, откусывая черствого хлеба. – Из-за его безрассудности.

Саймон пожал плечами:

– Я только передаю услышанное. Но все равно Эдуард сбежал из тюрьмы, куда его бросил де Монфор, и сражался против мятежников у Ившема. Он сам лично убил де Монфора и потом освободил отца. После этого мятежники разбежались.

– Война уже закончилась?

– Оставшиеся мятежники все еще держат Кенилворт, но через пару месяцев королевская армия его возьмет. – Саймон допил вино и налил еще.

Они помолчали.

– Мы слышали и о племяннице сэра Овейна. – Саймон усмехнулся.

Уилл глотнул вина и закашлялся.

– Что слышали?

– Что она сбежала и спряталась на корабле.

– А-а-а… – Уилл кивнул, откашливаясь.

– Она еще в Париже?

– Да. – Уилл почувствовал, что краснеет. Откинулся на спинку скамьи, провел рукой по волосам – как ему показалось, небрежно. – Элвин стала горничной королевы Маргариты. Мы видимся время от времени, когда есть возможность. Но ты-то как попал сюда?

– Меня повысили. Сам маршал^[21] парижского прицептория попросил меня прислать. – Саймон смущенно потупился. – Несколько месяцев назад он находился в Лондоне, и его конь заболел. Я смог спасти коня. – Он пожал плечами. – Это оказалось нетрудно. Просто дал нужные травы, успокоил лихорадку и за ночь поднял на ноги. Думаю, это маршала впечатлило, потому что он написал магистру Юмберу, что хочет сделать меня главным конюхом в Париже.

– Поздравляю. – Уилл заставил себя улыбнуться. Саймон, сын кожевника из Чипсайда, теперь занял более высокое положение, чем у него.

Уилл допил вино и встал. Голова слегка кружилась.

– Сейчас я тебе расскажу, как идти в прицептории.

– Ты со мной не пойдешь?

– У меня здесь дело, а тебе нужно явиться перед маршалом. Думаю, те рыцари ему уже доложили.

– Да… – Саймон замолк. – Я ведь еще не сказал тебе, что среди тех рыцарей есть один твой знакомый. Гарин де Лион.

– Гарин?

– Да. – Поднимаясь, Саймон ухватился за край стола, чтобы удержать равновесие. – Боже правый, да я пьян. Конечно, он слишком горд своей рыцарской мантией, чтобы ждать таких, как я. Мне повезло встретить тебя, а то бы добирался до прицептория несколько дней.

– Гарин – рыцарь? – спросил Уилл, уже зная ответ.

– Ага. – Саймон кивнул. Затем хлопнул Уилла по плечу. – Завтра, когда полечим наши больные головы, ты все же расскажешь мне, почему до сих пор ходишь в сержантах. – Затем весело добавил: – Но не думай, что для меня это важно. Кому оно вообще нужно, рыцарство?

– Действительно, кому?

Рассказав Саймону, как идти к прицепторию, Уилл поплелся по рю Сен-Жак. В животе от выпитого было неспокойно, а новости Саймона окончательно испортили настроение. Он, конечно, радовался встрече. Два старых друга сейчас здесь, в Париже, заняли достойное положение для своего возраста и статуса. Но все равно на душе было пакостно. Он пытался представить Гарина рыцарем, но видел только худенького золотоволосого мальчика со ссадинами на лице. Вспомнились слова Элвин: «Эврар не может вечно отказывать тебе в праве на рыцарскую мантию». Около месяца назад, после очередной попытки поговорить с Эвраром о посвящении, Уилл принял решение до конца года отправиться на Святую землю. Он знал, что отец сейчас в Сафеде. Если бы только за это время удалось стать рыцарем.

Уилл коснулся рукоятки фальчиона, уже давно не использовавшегося в деле.

Рядом с Доминиканским колледжем он свернул в узкий переулок, уводящий к пергаментной мастерской. Из трактира неожиданно вышел крупный мужчина с кружкой эля в руке, и они столкнулись. Содержимое кружки выплеснулось на одежду незнакомца.

– Черт возьми! – воскликнул он. Белый крест на черной мантии выдавал рыцаря-госпитальера.

– Извините. – Уилл посторонился. – Я вас не увидел.

– Не увидел? – строго спросил рыцарь, отряхивая мантию. – Ты слепой?

– Я же извинился.

Уилл хотел идти дальше, но госпитальер схватил его за руку. Медленно обшарил глазами тунику Уилла и презрительно усмехнулся:

– Тамплиер? – По сильному запаху изо рта и свинцовому взгляду Уилл предположил, что сегодня эта кружка эля была у госпитальера далеко не первой. – А что ты собираешься делать с этим? – Он кивнул на кружку.

Уилл вырвал руку.

– Я извинился. Считаю, что в большем нужды нет.

– В чем дело, Рейзкин?

Уилл обернулся. Из трактира вышли четверо рыцарей с кружками. Все госпитальеры.

Тот, кого назвали Рейзкином, с трудом повернулся и жестом показал на Уилла:

– Этот кусок дерьма из Темпла разлил мой эль и хочет удрать не заплатив.

– Извинись перед нашим товарищем! – потребовал рыцарь, прыщавый юноша года на два старше Уилла.

– Я это уже сделал, – произнес Уилл, стиснув зубы. – Но ваш товарищ слишком упрям, чтобы принять извинение.

– Ах ты, щенок! – рявкнул Рейзкин. Он отбросил кружку и потянул рукоять меча.

– Оставь парня в покое, Рейзкин, – сказал рыцарь постарше. – Он всего лишь сержант.

Уилл покраснел и положил руку на рукоять фальчиона.

– Пошли, Рейзкин, – позвал рыцарь. – Я куплю тебе еще эля.

– После того, – Рейзкину наконец удалось вынуть меч, отчего он сделал несколько шагов назад, – как я преподам этому карлику урок!

Пошатываясь, госпитальер двинулся на Уилла. Тот выхватил фальчион.

– Остановись! – крикнул пожилой рыцарь. – Я его успокою. – Он схватил Рейзкина за плечо. – Довольно, брат.

Прыщавый рыцарь показал на меч Уилла.

– Похоже на настоящее оружие! – Он захихикал. – Только очень древнее.

Ему пришлось оборвать смех, когда Уилл поднял фальчион и сделал выпад. Госпитальеры замерли. Конец фальчиона был направлен в горло Рейзкина. Уилл забыл обо всем. Его охватила ярость. Впервые за эти годы он не подавлял свою волю.

– Давай же, сразимся! – подстрекал Рейзкин, скривив губы. Он был слишком пьян, чтобы правильно оценить свирепый взгляд Уилла и его поднятый клинок.

– Остановись! – снова крикнул пожилой рыцарь Уиллу, но тот шагнул вперед и приготовился к выпаду.

Неожиданно его кто-то крепко схватил за запястье. Он повернулся и увидел рыцаря-тамплиера.

– Давай договоримся, сержант, – произнес рыцарь ровным голосом. – Я тебя отпущу, а ты уберешь меч в ножны.

Уилл постоял несколько секунд, порывисто дыша, потом кивнул.

Тамплиер опустил его руку, дождался, когда фальчион исчезнет в ножнах. Затем посмотрел на госпитальеров.

– Что вызвало такой переполох?

При появлении тамплиера Рейзкин опустил свой меч, продолжая зло посматривать на Уилла.

Пожилой рыцарь вежливо поклонился.

– Произошло недоразумение. Этот парень, – он сделал жест в сторону Уилла, – разлил эль нашего товарища.

Тамплиер посмотрел на Уилла. Черные волосы и борода делали его холодные светло-голубые глаза еще светлее. На вид лет сорока пяти. Загар на красивом мужественном лице свидетельствовал о долгом пребывании в более теплом климате.

– Так что?

Уилл смело встретил взгляд рыцаря. Он видел его в прицептории, но не знал имени.

– Это произошло случайно, сэр.

– Я думаю, в этом случае извинение предпочтительнее поединка. Ты как считаешь?

Уилл хотел сказать что-то в свою защиту, но передумал.

– Да, сэр.

Тамплиер достал из кожаного кошеля на поясе золотую монету. Протянул Рейзкину.

– Полагаю, это компенсирует любые потери, вызванные неловкостью нашего юноши.

Рейзкин пробормотал что-то невнятное, но монету принял.

– Этого более чем достаточно, брат, – сказал пожилой рыцарь. Он посмотрел на товарищей. – Пошли. – Они медленно двинулись по переулку. Рейзкин покачивался в середине.

Уилл смотрел им вслед, пораженный, как легко разрешился конфликт. Ведь госпитальеры могли пожаловаться инспектору или потребовать официального поединка. Он бы не удивился, если бы они так себя повели. С тамплиерами у этого ордена были особые счеты. Госпитальеры стремились навредить тамплиерам при любой возможности. Жаловались городским властям, что водяная мельница Темпла затопляет их поля, что прилавков с шерстью на рыночной площади у тамплиеров больше, чем у них, распространяли слухи, что Темпл подкупил церковные власти и получил в собственность покинутую церковь, чтобы собирать пожертвования. А эта церковь должна принадлежать госпиталю. И при всем при этом они следовали многим установлениям ордена тамплиеров.

Орден Святого Иоанна был основан на двести с лишним лет раньше ордена тамплиеров, перед Первым крестовым походом. Исключительно для заботы о больных пилигримах на Святой земле. Однако вскоре после возникновения ордена тамплиеров госпитальеры начали перенимать их новшества в военном деле, строительстве замков и хозяйствовании. Они много заимствовали из устава тамплиеров, и даже мантии госпитальеров с белыми крестами были, по мнению многих тамплиеров, не чем иным, как подражанием.

– Ну и что ты скажешь о своем поведении, сержант?

– Я сожалею, сэр, – ответил Уилл, не поднимая глаз. – Я был не прав, безрассуден и… – Он пнул лежавший на земле камешек и посмотрел на рыцаря. – Нет, сэр, не так все произошло. Тут нет места для сожалений. Я извинился, но госпитальер не только не принял этого, но и стал оскорблять меня и наш орден. И выхватил свой меч раньше.

– То есть ты обнажил свой, чтобы защититься?

– Нет, – признался Уилл после недолгого молчания. – Я сделал это в гневе. Но не собирался его ранить. А просто… – Он замолк. Приятно оказалось опять почувствовать в руке оружие, он уже шесть лет не упражнялся во владении мечом. Но теперь, когда все закончилось, чувствовал себя глупо.

– В любом случае это бы не был настоящий поединок, – сказал рыцарь. – Твой противник едва стоял на ногах.

– Я знаю. Думаю, мне хотелось его унизить.

– Aquila non captat muscas.

– Мухи для орла не добыча?

– Конечно. – Рыцарь протянул руку. – Меня зовут Никола де Наварр.

– Уильям Кемпбелл. – Уилл пожал ладонь, твердую от постоянного общения с мечом.

Никола кивнул.

– Я видел тебя в прицептории. Ты сержант капеллана Эврара де Труа.

– Вы знаете сэра Эврара?

– Мне известно его увлечение редкими книгами. Я сам их собираю, вернее, собирал до прихода в орден. Пытался поговорить с братом Эвраром при нескольких оказиях, но он показался мне слегка…

– Озлобленным? – предположил Уилл.

Никола улыбнулся:

– Скорее, замкнутым. – Он оглядел переулок. – А как ты здесь оказался?

– Пришел за чистыми пергаментами. Мы работаем над новыми переводами.

– Что-нибудь интересное?

– Если вам любопытны целебные свойства олив, тогда да.

Никола рассмеялся.

– Ладно, иди своей дорогой. Доброго тебе дня. – Он помолчал. – И мой совет тебе, сержант Кемпбелл: будь осторожен, поднимая на кого-нибудь меч. В следующий раз противник может оказаться не таким сговорчивым и захочет пролить твою кровь.

– Могу я спросить, сэр, вы собираетесь говорить об этом случае с моим наставником?

– О каком случае? – Никола пожал плечами и двинулся дальше по переулку.

У стен Сафеда, Иерусалимское королевство

19 июля 1266 года

Омар смотрел на вздымающийся над равниной скалистый холм, на котором вырисовывалась белесая крепость. Воины на стенах казались не больше муравьев. Правда, кусачих. Во время первого штурма от их стрел погибли больше пятидесяти мамлюков. Омар рассматривал отвесные неприступные стены. Да, крепости франки строить умеют. Это единственное, что можно сказать о них хорошего. Не такие красивые, как у мамлюков. Угрюмые, как сами франки, зато крепкие. Омар понаблюдал еще с минуту и направился к шатру в центре лагеря.

При его появлении Бейбарс поднял глаза. Два евнуха помогали ему надевать кольчугу, еще один стоял рядом, держа пояс с подвешенными саблями. Львиные головы на подлокотниках трона тускло поблескивали при свете фонарей. Сначала Омар никого, кроме слуг, в шатре не заметил, но чуть позже разглядел в тени свернувшегося на циновке Хадира. Прорицатель негромко бормотал что-то во сне.

Омар поклонился:

– Приветствую тебя, мой повелитель.

Бейбарс отпустил слуг и сам прикрепил застежку плаща.

– Проходи, Омар, садись.

Вспыхнув голубыми глазами, султан обнял друга, обдав ароматом ароматических масел, и направился к шесту, где висел его золотой плащ, расшитый цитатами из Корана.

Омар наблюдал, как Бейбарс прилаживает плащ на своем мускулистом теле. Он мало изменился за эти шесть лет, с тех пор как узурпировал трон султана Египта. Конечно, прибавилось несколько морщин, появилась седина. Вот, пожалуй, и все.

Внутри у него по-прежнему все кипело.

Несмотря на ожидания Омара, гордыня Бейбарса, ставшего султаном, не умерилась и он не стал сдержаннее. Теперь жестокости, решительности и непредсказуемости в нем стало даже больше, чем когда-либо. Его не успокоило и рождение сына. Наследник трона Барака-хан, шести лет от роду, появился на свет через год после расправы над Кутузом. С тех пор отец видел его всего несколько раз, возложив воспитание на плечи матери до тех пор, пока сын не станет годным к обучению верховой езде и владению саблей. Для Омара Бейбарс существовал в двух ипостасях. Одна по-прежнему склонялась к добродетели. Глубоко религиозный и большой любитель красоты, Бейбарс приказал возвести в Каире множество великолепных зданий. Однако во второй своей ипостаси султан оставался коварным и совершенно безжалостным, причем та ипостась все сильнее вытесняла первую.

Через год после восхождения на трон Бейбарс казнил Актая и всех остальных сподвижников Кутуза. Обвинил правителя Алеппо в предательстве. Поставил новых правителей в Дамаске, Кураке и Хомсе и заключил союз с монголами против христиан. Его сжигала ненависть к франкам.

Омар сам не питал к ним любви, хотел, чтобы неверные ушли с этой земли, но его пугало наслаждение, какое получал Бейбарс, расправляясь со своими жертвами. Он боялся за душу друга.

– Омар, у тебя вид человека, угнетенного тревогой, – сказал Бейбарс, подтягивая пояс с саблями.

– Нет, садик. Я просто устал.

– Если все пойдет хорошо, сегодня ночью ты выспишься. Войско готово к штурму. Я двину его на ворота – их удалось повредить во время последнего приступа – и на стену в другом конце крепости. Франкам придется напрячься и разделить силы, а мы тем временем подберемся ближе и ударим с центра. Как только пробьем в стене брешь, тут же полк войдет на внешнюю территорию, и тогда народу у них сильно поубавится. Я заготовил рыцарям еще сюрприз. Они не погибнут, но сильно ослабнут духом. – Бейбарс замолк, вглядываясь в Омара. – Ты сомневаешься?

– Франки уже дважды отбили наши атаки, садик, – произнес Омар, опустив голову. – Я боюсь, что мы потеряем много воинов. Может быть, стоит направить силы на крепости попроще? А потом, когда эмир Калавун вернется с войском из Киликии, мы сможем снова…

– Калавун будет воевать с армянами еще долго. А мы ждать не можем. Не забудь нашу цель – захватить оплот франков Акру. С первого раза это не получилось, и потому я выбрал Сафед, самую неприступную крепость. В последние годы наши победы мелковаты. Враги встревожены, но еще не боятся нас по-настоящему.

– Неужели? – удивился Омар, вспомнив ужас на лицах христиан в захваченных деревнях и городах.

– Помнишь, Омар, я однажды согласился обменяться с ними узниками? Тамплиеры и те, кто называет себя госпитальерами, отказались, потому что думали нажиться, продав мусульман в рабство. – Бейбарс нервно зашагал по шатру. – Они тогда не воспринимали нас серьезно. А вот теперь воспримут. Когда мы разграбили их города и деревни, это был удар. Но падение самой неприступной крепости их раздавит. – Он сжал кулаки. – Я докажу, что отныне у них нет ничего неприступного.

Омар подошел к Бейбарсу, положил ему руку на плечо.

– Я знаю, ты докажешь, мой султан.

Бейбарс посмотрел в глаза другу и прикрыл его руку своей.

– Пошли. Пришло время.

Над Иорданской долиной занимался рассвет. Они вышли из шатра, сели на коней и двинулись вдоль линии фронта во главе полка Бари. Глаза воинов были прикованы к султану Бейбарсу по прозвищу Арбалет. Он приподнялся в седле, вскинул к небу саблю, пустив золотой плащ колыхаться на ветру.

Сафед, Иерусалимское королевство

19 июля 1266 года

Джеймс увидел скачущего вдоль передовой линии султана и криком предупредил воинов.

Лучники изготовились для стрельбы, сирийцы на метательном снаряде натянули веревки. Наконец солнце показало первые лучи. На юге горы вспыхнули розовым цветом, а затем красным. Восход неизменно наполнял сердце Джеймса необыкновенной радостью. Казалось, Бог протянул ладонь и он стоит на ней, наблюдая за свершающимся на глазах чудом. Но теперь эти горы напоминали о тяжелом поражении христиан в битве, случившейся семьдесят с лишним лет назад неподалеку от двух огромных скал, прозванных «рогами Хаттина». Дальше на юг, у Хербии, их ждало еще одно поражение. Куда ни глянь, повсюду города, деревни, реки, захваченные защитниками ислама.

Джеймс поймал взгляд Маттиуса, стоявшего чуть подальше с другой группой рыцарей. Они отсалютовали друг другу мечами.

– Не покидай нас, Господи, – пробормотал Джеймс.

Его слова потонули в громоподобном реве мамлюков, отозвавшихся на боевой клич султана.

И на Сафед, подобно буре, обрушился первый приступ.

Мамлюки потащили вперед манджаники. Прикрывающие их лучники обменивались с защитниками крепости великим множеством стрел. Страшнее стрел были камни. Они свистели в воздухе, выпущенные метательными орудиями с обеих сторон. Попадали в стены, щиты, падали на траву, крушили людей. Джеймс едва успел пригнуться, когда один камень пролетел над парапетом и упал в проходе сзади. Брусы манджаников поднимались и опускались, скрипели поперечины, камни летели в крепость. Большинство бесполезно разбивались о стену. Но вот один, пущенный с огромной скоростью, ударил в дальний угол башни. Джеймс находился довольно далеко, но почувствовал, как дрогнула стена. Камень полетел на землю, захватив с собой частицу башни. Образовалась трещина, и Джеймс видел, как туда попадали воины. Они, должно быть, находились на внутренней лестнице. Он сжал кулаки, когда на его глазах со стены упал сраженный камнем сержант, почти мальчик. Джеймс прикрыл глаза, не в силах наблюдать, как сержант падает на острые камни. Хотелось вскочить на парапет и приказать всем остановиться. Но это было невозможно. Теперь каждый сражался за свою жизнь.

К воротам, громыхая, двигалась катапульта. Ее тянули на веревках мамлюки. Вот шею одного пронзила стрела. Негромко вскрикнув, он повалился на спину, но его место тут же занял другой. Катапульта исчезла из поля зрения Джеймса, но вскоре он услышал протяжный гул. Как будто гигантский кулак стучал в ворота.

– Смотрите! – крикнул воин-сириец.

Джеймс проследил за его взглядом. Прямо на них мамлюки нацелили семь манджаников. Кроме группы Джеймса эту часть стены обороняли еще две. Большинство воинов командор бросил к воротам.

– Стрелять только по моему приказу, – спокойно произнес Джеймс, глядя на лучников и воинов, управляющих метательной машиной. Он повернулся к Маттиусу, чтобы предупредить, но его группа тоже приготовилась. Джеймс поднял руку, следя за манджаниками. – Ждать. – Мамлюки продолжали возиться. – Ждать. – Когда мамлюки натянули веревки, Джеймс опустил руку. – Стрелять!

Их метательная машина выпустила заряд почти одновременно с еще двумя, стоявшими вдоль стены. В мамлюков полетели три огромных камня, а следом град стрел. Один камень прошел мимо цели, зато два других попали точно. Мамлюки поздно заметили опасность. Через несколько секунд у манджаников что-то ярко сверкнуло, затем прогремел взрыв. На смертоносные вражеские машины обрушился сноп огня. Взорвались заряды манджаников – глиняные горшки, начиненные греческим огнем, воспламеняющейся смесью сырой нефти, смолы и сыпучей черной серы. Огненное вещество перекинулось на другие машины, сжигая все вокруг. Сирийцы на стене с восторгом наблюдали, как охваченные огнем мамлюки с криками катались по земле.

– Deus vult! – вопили сирийцы в один голос. – Божья кара!

Группа Маттиуса тоже торжествовала. Люди радовались, что враг повержен, а они пока живы. Джеймс разделял их чувства, но к этому примешивалась какая-то горечь. Вдруг Маттиус перестал улыбаться. Джеймс видел, что он кричит, но не мог сообразить, в чем дело. И через мгновение его уши уловили мягкий свист, становившийся все громче. Это напомнило ему Шотландию. Вот так свистел в вересковых зарослях ветер. Секунда потребовалась ему, чтобы обернуться. На него летело что-то большое и темное. Один манджаник уцелел и выпустил камень. Воины вокруг продолжали торжествовать, вздымая к небу кулаки. Джеймс им крикнул и побежал. Через несколько секунд в спину ударила волна смешанных с кровью мелких камней. Он взлетел в воздух и со сдавленным стоном упал на живот. Сопровождавший обрушение каменной кладки грохот наконец стих. Вокруг валялись оторванные конечности и лоскутья одежды – жалкие остатки группы сирийских воинов. Джеймс потрогал ободранную щеку. Попытался подняться и обессиленно рухнул.

Как позднее он узнал, ему пришлось пролежать так всего несколько минут, хотя минуты показались часами. Его подняли чьи-то сильные руки.

– Слава Богу, жив, – прошептал Маттиус и потащил его по проходу.

– Маттиус, – простонал Джеймс, – что это было?

– Поговорим потом. Сейчас надо поскорее добраться до лазарета.

– Не надо. – Джеймс, покачиваясь, встал на ноги и повторил, уже увереннее: – Не надо. – Он снял с плеча руку Маттиуса и откинулся на парапет. – Я в порядке.

Другую сторону крепости мамлюки продолжали атаковать стрелами и камнями, но защитникам удалось вывести из строя шесть манджаников. Теперь они медленно тлели вместе с останками мамлюков. Атака на центральную часть стены провалилась.

Маттиус снова положил ему на плечо руку.

– Ты же весь в крови.

Мантия Джеймса из белой стала красной.

– Это не моя кровь. – Он посмотрел на то место, где стоял с воинами, и пробормотал молитву. Из всей группы уцелел он один. В парапете зияла огромная дыра, как будто кусок стены откусило гигантское чудовище. Повсюду вперемежку с каменной кладкой валялись мертвые тела. Мамлюки пробили стену, но без всякой пользы для себя.

Через прореху в его мантии Маттиус разглядел впившийся в плечо осколок камня.

– Пошли, Джеймс. Я отведу тебя в лазарет.

С участка стены над воротами донеслись крики. Маттиус перегнулся через парапет:

– Наши захватили катапульту!

Внизу разбегались мамлюки. Защитникам крепости удалось подцепить баграми катапульту. Они приподняли ее и уронили, сломав каркас. А мамлюков, прятавшихся под крышей из «зеленых шкур», выкурили, спустив горящие охапки веревок, обвалянных в сере. Большинство убегающих сразили стрелы.

После этого передовой отряд лучников отступил.

– Они уходят, – пробормотал Маттиус. – Дьявольское отродье!

– Погоди, – сказал Джеймс, взяв его за руку, – смотри.

Манджаники, нацеленные в дальний конец крепости, выстрелили. На сегодня в последний раз. Но сейчас в стену полетели не камни, а тела тридцати христиан, захваченных в ближайших деревнях. На каждом зиял нарисованный красной краской крест.

У стен Сафеда, Иерусалимское королевство

19 июля 1266 года

Бейбарс вошел в шатер. В гневе сорвал пояс с саблями. Хмуро глянул на евнухов, приблизившихся снять плащ.

– Пошли вон!

Слуги исчезли.

Омар дождался, пока он взойдет на помост, усядется на трон и обхватит ладонями львиные головы.

– Мой повелитель, еще не все потеряно. Это всего лишь третий приступ.

– Я хотел закончить сегодня.

– У них толстая шкура.

– Мы бы Сафед обязательно взяли, но эти слуги Иблиса исхитрились разбить наши манджаники. – Бейбарс побарабанил пальцами по львиным головам. – Да, франки хорошо сражались. Вот так кабан пускает в ход клыки.

– А мы можем пустить в ход копателей-наккабунов и пройти к ним через подземные ходы.

– Нет. Подкоп – дело долгое. И ненадежное. – Бейбарс продолжал барабанить, но теперь медленнее. – Лучше зайти к кабану сзади. Мы найдем их слабое место и ударим. – Бейбарс спрыгнул с помоста. – Кажется, я знаю, где может быть это слабое место. – Он выглянул из шатра. Кивнул начальнику стражи: – Призови ко мне атабеков и геральдов.

Сафед, Иерусалимское королевство

19 июля 1266 года

Лекарь-сириец быстро вытащил камень. Рана оказалась неглубокой. Он смочил ее травяным настоем, сунул в руку Джеймса льняной лоскут и ушел. Во внутреннем дворе толпились воины с легкими ранами – ушибами, ожогами, царапинами от стрел. С тяжелыми лежали в лазарете. Джеймс сел, прислонившись к стене. Зажал плечо лоскутом, чтобы остановить кровь. Задумчиво повертел в руке осколок.

– Сохрани, – посоветовал Маттиус, протягивая кубок с вином. – Дома будешь показывать внукам.

Джеймс улыбнулся и положил камень в кошель на поясе.

– Я отдам его сыну.

Он откинул голову, вгляделся в нежно-голубое небо. День прошел быстро. Защитники разбирали завалы, переносили на внутреннюю территорию раненых, определяли нанесенный стенам ущерб, тут же начинали ремонт. Он бы остался на стене дольше, но Маттиус грозил отнести его на руках в лазарет, если сам не пойдет. Из стана мамлюков доносились звуки, похожие на священные песнопения.

После вечерни они с Маттиусом заступили на вахту.

– Ты думаешь, сегодня они будут атаковать? – с тревогой спросил воин-сириец.

– Нет, – ответил Джеймс. – Для подготовки к приступу им нужно несколько дней.

К ним приблизился командор с шестью рыцарями.

– У меня плохая весть. – Командор посмотрел на сирийцев, обсуждающих что-то между собой, и понизил голос. – Бейбарс прислал геральда. Предлагает сдаться всем воинам – уроженцам здешних мест. Он дал им на размышление две ночи. Либо сдаться и сохранить жизнь, либо остаться с нами и умереть.

– Боже милостивый, – пробормотал Маттиус.

Командор кивнул:

– Через час о его предложении будут знать все. Надо принимать меры, иначе к утру начнется бунт.

Темпл, Париж

20 июля 1266 года

В соларе стояла жара и духота. Рыцари потели в своих шерстяных плащах, пытаясь не замечать неудобств. Лишь Эврар, примостившийся на табурете, как ястреб, в черной сутане с надвинутым на лоб капюшоном, казалось, не страдал от жары. Однако ему не терпелось узнать причину вызова в солар инспектора, из-за чего пришлось оторваться от завершения сложного перевода с греческого, над которым он бился уже несколько недель.

Обычно повседневные дела прицептория обсуждались на еженедельных собраниях капитула в присутствии всех братьев. И Эврар не мог припомнить, чтобы инспектор вызывал нескольких избранных рыцарей без предупреждения и объяснения причины. Состав приглашенных ничего не говорил. Пять рыцарей высокого ранга. Рядом с ними Эврар выглядел белой вороной.

Наконец дверь отворилась. Появился слуга с подносом кубков и кувшином вина. Сзади инспектор, высокий, статный, преисполненный достоинства, с седоватой бородой в форме трезубца. Рядом шагал молодой человек, чуть старше двадцати, худой, с грустными собачьими глазами. Эврар взглянул на него и выпрямился. Поношенный черный хитон, босые грязные ноги, на шее большой деревянный крест. Несомненно, доминиканец, «Божий пес», один из братьев-инквизиторов. Он выглядел как обыкновенный нищий, но держался с достоинством лорда.

Дата добавления: 2015-11-14